Юрий Леон
ТриАда
Десс
Только вот Демиургу Земли, как прототипу фаллического элемента и приапического центра в планетарном круге, разума досталось меньше других. Да и зачем нужен ум для примитивной функции трения органов при возвратно-поступательном движении? Зеленая природа и воздушные потоки в сочетании ласковых прикосновений динамичного ветра и так возбуждает к трепету листвы и рождению плодов. Мужская сила приносит пыльцу для древнего таинства и таящаяся в воздухе связующая углекислота оплодотворяет и дает листве наслаждение жизнью и преобразованную энергию либидо ветра. Флора – этот безглазый фантом, задрапированная в женские одежды, – пахнет жизнью, женским дуальным кислородом жизни, отдавая его в пространство, в царство мужского ветра и атмосферы. Смена времен года лишь агрегатная трансформация природных отношений: весенний сексуальный призыв легких предварительных ласк переходит в летний, изнывающий и изнуряющий зноем, извергающий на землю энергию гроз, настойчивый контакт, и, наконец, в осенние роды и отдых роженицы на белых зимних простынях.
Весенние ревнивые и безжалостные ураганы отрицания, ломающие и вырывающие из жизни живую, ещё зеленую, но несогласную с требованием солнечного фотосинтеза флору, летние страстные согласные порывы, заставляющие природу оргазмировать, оплодотворяющие и наполняющие её соками, и неизбежная осень, извергающая семена и плоды, роняющая на землю «запретные яблоки» для воспроизводства всё новых и новых жизней. – всё сливается в пульсации жизни, в едином движении, в одном постоянно меняющемся и, всё же, неизменном мире.
Солнце возбуждает инстинкт оплодотворения, выпускает щупальца либидо к, питающей зеленые поля, атмосфере. Оно является принципом соединения, ковалентного желания и для заповедных светлых рощ друидов, и, для темной силой наполненных, таёжных чащоб. А ветер, несущий в себе основу жизни и передающий, внедряющий её суть в тело флоры, и сама она – сливаются потоками и порождают нескончаемые циклы жизни.
Странник
С дыханием своим Земля отдает энергию в пространство. Каждый цикл её дыхания – это долгая индийская манвантара. С каждой эрой Земля становится суше, холодней, теряет свет, стихает и грустнеет ее песня. И с каждым новым «человечеством», зарождающаяся жизнь прорастает качественно новой. Возможно, кремниевые накопители разума и информации, «материнские платы» думающих и самообразующихся драгоценных кристаллов – это новые сады земной жизни и цветы новых рас будущего.
«»
Луна своим бледным отраженным светом скрывала от Странника золотые воды звезд, сиреневые и красные зарницы скрученной в туман энергии «драконов внутренней силы» вселенной, непознаваемые технологии их космического творчества жизни и форм. Многое в этой фантасмагории форм и красок казалось ему неясным и ошибочным, собранным из очень ограниченных запасов его знаний. И восприятие было настолько правильным, насколько возможно было осознать аналогию и тождественность явлений и процессов при данных обстоятельствах. Это одна из мистерий, открываемых, как пишут знающие, – «вне инкарнации». Как и временный аспект слепоты и неактивности пяти энергий, которые достигли освобождения, но активность которых откроется лишь в другом мировом цикле.
Космические пустыни и пастбища принимали потоки энергии и впитывали приходящие к ним брызги лучевых энергий. Ареалы многих источников жизни смешивались, сплавлялись с аурой звезд и, преобразованные и «таинственно очищенные», в конечном итоге вспыхивали небесными софитами, освещая путь небожителям на комфортные и плодородные поля нашей солнечной системы.
Зеркальные блики вращающегося калейдоскопа пространства, лучи сочетающихся китайских фонариков созвездий, вплетались вместе с мажором Земли в гармонию звучания общего оркестра. И сама солнечная система встраивала энергию священных планет в симметрию алмазной россыпи большого космического дома, вращая священные миры.
Первый поворот драгоценных камней в зеркалах звездной туманности выстраивал геометрию их кодов и шифров. Обозначилась орбита кружения планетарного священного тела Звёздного человека, украсившего сияющую голову созвездия Плеяд стократным жаром космического разума.
Второй поворот встроенных в калейдоскоп бриллиантов звёзд – и проявилась космическая гармония Солнца. Для солнечной системы фиксированным аспектом и Творцом, является «ось мира» – Большая Медведица, а точнее Полярная звезда, через которую передается влияние и энергия высшего Принципа или постоянного аспекта Неизвестного Духа, который является управляющим законом системного существования.
Третий поворот цветных камней – и на Земле выстроена симметрия Демиурга планеты. Для него центром и осью вращения, законом, божеством является Солнечная система в различных ипостасях высшего разума.
Четвертый поворот кусочков цветного стекла формирует прекрасные неповторимые сочетания: Царства природы и стихии – неразумные Титаны, боги Природы, над которыми пытается властвовать Человек
Десс
Для эгрегора Человечества богом является «свет души», мудрость ноосферы, шестое чувство интуиции.
Для троичного человека высшим принципом является мыслящая единица, формирующая структуру звездного и физического тела.
Над животным царством, которое формируется из двух аспектов: звездного элемента и физического тела, воцаряются примитивные демоны «пищевой цепочки», дубликаты похоти и злобы.
Царство минералов контролирует божественный закон магнетизма, притяжения и сцепления, закон бессознательного отбора, валентной фиксации и кристаллообразования.
Странник
Для минерального царства, если его рассматривать как крошечно сознающим, вода должна почитаться божеством. Т.к. может быть явленной в этом царстве в ее кристаллическом, твердом состоянии – т.е. быть подобной горным породам и камням, а может вдруг исчезнуть, испарившись под лучами солнца. Это необъяснимо для понимания в микросознании минерального мира, как и для человека – явление чуда «дематериализации» высших сущностей. Для уровня «сознания» и понимания минералов, песок в пустыне – это мертвые тела индивидуалистов-«отступников», отрицающих закон сцепления и поклоняющихся другому, внешнему богу и закону – жестокому солнцу и свету «вырезанных сердец».
Всё зафиксированное и неизменное не становится божественным в планах миров. По мере сгущения Дух на каждом уровне, на последующем этапе инволюции дифференцируется, отправляя в нижние сферы для царствования наиболее адекватный уровню плотности материализации мира аспект, оставаясь «на небесах». Т.о. на высших этапах остается и контролирует монохромный цвет нижнего уровня, тот «синтезирующий», белый луч аспекта Духа, который является управляющим, божественным и неподдающимся пониманию для более низкой, примитивной части производных и систем царственного правления. Это несколько не стыкуется с утверждением клириков, что божество неделимо и не подвержено дальнейшей дифференциации.
Десс
Свет сам по себе не дает тени. Для этого нужна некая преграда, более тяжелая фракция. Даже сгущение, концентрация самого света вдали от Источника до инфра может быть породителем тени. Видимый материальный мир создан склонившимся над ним Демиургом солнца, – объективным солнечным светом, на которого изливается, и за которым сияет невидимый нами свет истинного Высшего Солнца. Материя лишь тень Истины – однородная, но более плотная субстанция, чем изначальная первичная прародительница всех вещей.
Странник
Душа божественная в человеке – сам Творец, частица его света. Душа человеческая – тень этого света, а животная душа – тень тени. Дьявола не существует. Это лишь третья производная, тень помыслов человека, движений души человеческой. И чем мысли материальнее, чем их движения грубее, тяжелее, искаженнее, – тем сильней и гуще становится зверь-дракон. Человек сам сотворил и оживил Дьявола, и не надо путать его с Люцифером. Его низкий эгрегор теперь хочет получить точку опоры в твёрдом и жёстком мире – своё материализованное тело, чтобы стать богоподобным и творить чёрными мыслями и руками нечистого человека свой мир. Пока только руками человека, но он трудится над своим созданием, патологизируя и извращая души. Желание породить себе подобных, тысячелетние эксперименты с «вавилонскими блудницами» – женщинами «с низкой социальной ответственностью» всё же не приводят его к успеху. Каждый лунный цикл без участия Света, носителем которого по космической логике является мужчина, женщина порождает и отторгает нечистую кровь и сгустки неосвящённой материи.
Десс
Чем выше в жизненной прослойке находится мир (минералы, растения, животные, человек и выше) – тем он более «кристаллизуется» по единому «образу и подобию», тем меньше различий и мировых форм. Искра творения единообразна и четырехстихийна для всего живого, ограничена и рассыпана по различиям лишь форматом разумения, выбором сапрофитного или паразитирующего образа жизни и разнообразными формами проявления эмоций.
Пирамида творений, видов, классов, подвидов приходит к своей вершине в четырех-много-треугольных «структурах». По Платону – в типовых кристаллических решетках и связях: воды, огня, земли и воздуха. Из космического эфира, вод возрождения, электры света и цвета, обретает контуры феноменолизация форм материи планеты. И частота её диверсификации, проявлений её собственных колебаний и космических вибраций высшего, за последние времена существенно изменилась и выросла. Высший вид планетарной эволюции, творчества, в природе растения ли, минерала, животного или человека – это эталонный кристалл стандарта, алмаз сертификата качества, золота идентификации и специализации различных форм жизни.
«Тайная комната»
Вкрадчивый шёпот мелодично пропел знакомое имя. Он его не помнил, запутавшись в лабиринтах и подвалах подсознания, но словно очнулся.
Скудное освещение единственной свечи пульсировало в канделябре на настенном выступе каменной ниши эркера, в котором, на постаменте верещагинского «апофеоза войны», картинно и по-хозяйски гордо утвердился белый скелет с отточенной секирой под тяжёлой накидкой и в латах из грубой черной кожи. Бархатные, лилово-сизые блики дрожащего света то поднимались вверх, то опадали вниз, образуя причудливые полосы, ленты, вращающиеся круги и пятна тени. В потёмках выделялись накрест сложенные кости с иероглифом девиза «Memento mori». Множество полированных пластин серебра отражали и тысячекратно повторяли, мультиплицировали слабый свет одинокой свечи, что позволяло, хотя бы навскидку, оценить общий антураж и разглядеть убранство помещения.
Все здесь дышало древностью и неизвестностью происхождения: курительницы, стеклянные шары, свитки, золотые макеты зиккуратов и пирамид. Вокруг по столам и столешницам были расставлены колбы и реторты, наполненные разноцветной жидкостью, и пустые, почерневшие от времени склянки.
На покрытых кое-где паутиной и сухой плесенью каменных стеновых блоках и толстых дубовых полках, висели и лежали линейки, угольники, циркули, секстанты. У высокого стрельчатого окна, забранного причудливой готической решеткой, на треноге стоял астрограф, направленный пушечным жерлом познания и галактического покорения в густой фиолет незнакомого звездного неба. Две колонны красная и синяя уходили в высоту сводчатого потолка. В далёком его центре переливалось и сияло, неведомой рукой нарисованное, светило, вокруг которого неровным светом пространства создавалась видимость горстки вращающихся планет.
На периферийном фоне лунного света выступала из дымки свечения, словно материализованная из лиловато-голубых вихрей, властная мужская фигура, облаченная в светлую ауру золотисто-белого сияния. Черты его лица ускользали от типового отождествления и не впечатывались в память. Выделялись лишь золотая перевязь в оправе магических знаков из треугольников, звезд и символов планет, охватывающая высокий лоб, и жреческий хитон с золотым поясом. Высокий незнакомец больше походил на некую таинственную сущность, вышедшую из звездных глубин, и не производил материального впечатления, хотя и выглядел глубоко реально. Казалось, очерчена лишь его зыбкая аура, но воображение гармонично дополняло её зрелищами ментальных токов и физики парящего тела.
Его правая рука в белой перчатке сжимала изумрудный жезл, левая пальцами почти касалась поверхности квадратного стола.
Перед фигурой на пожелтевшей карте неба, скатертью покрывавшей белый стол, стояла резная шкатулка, в которой искрились и поблескивали золотые монеты, и хрустальный бокал, наполненный, как казалось, то ли волшебным эфиром, то ли драгоценной праной. На третьем плане за ним, в волнах фиолетового свечения, лежало золотое перо и меч с крестообразной рукоятью. Весь этот винтажный набор факира-куртуази отражался в почерневшей от времени амальгаме старинного овального зеркала. Окладом которого служило резное дерево, обвитое зелеными изогнутыми вставками из змеевика, с изображением крылатого египетского ока над ним.
«Совершенный человек Да Винчи», в дымчатой атмосфере, пропахшей запахом алхимической серы, окутанный испарениями солей в тускло переливающихся живым блеском мерцающих бликах меркурия, внимательно наблюдал кипящую в колбах и ретортах алхимию взаимодействия дымящихся жидкостей.
В общих чертах вся эта комнатная конфигурация галактического, мирового межзвездного пространства напоминала школьную химическую лабораторию и, в то же время, какую-то властную замкнутую систему, одаренную процессами всевластья и силы внутренних изменений.
Внимание отвлекали три маленькие обезьянки за прозрачным пологом в самом дальнем темном углу комнаты с механическим клавесином у облупленной старенькой шарманки. Мартышки при колесе Фортуны и карточек судьбы, заполненных формулами предсказаний, с забавно висящими на оттопыренных ушах колпаками звездочетов молча сидели на коробке кукольного театра и рассеяно следили за манипуляциями своего воспитателя, хозяина и дрессировщика. Раз за разом одна из них доставала из резного сундука фигурки, вторая обезьянка раскрашивала их, наклеивала подходящие карточки и вешала на ниточки игрушечной сцены, третья – тут же снимала «тряпошный народец» с карусели, стирала с них краски и бросала их в тот же сундучок. В совместной своей работе «администраторы судьбы» наводили порядок в подведомственном им театральном коробке, и, как им вероятно казалось, занимались усовершенствованием механизма вращения звезд, нарисованных на потолке и на их дурацких колпаках, и с важностью следили за россыпью и перемещениями выданных кукольных карт. Так же вместе, ритмично раскачиваясь, они увлекались созерцанием аттракциона верчения по незамысловатой и неизменно обманной схемы круга: «выбирай, сокрушайся и уходи», лотерейные билеты на который обезьянки хмуро крутили в своих теплых мохнатых лапках. Изредка круг останавливался и тогда «судьбоносицы» бунтовали, обрывали серебряные нити, гасили огни игрушечной рампы и негодующе поглядывали на фигурку многозначительно безмолвного божка, сидящего верхом на колесе шарманки.
На переносице хозяина всей этой кутерьмы и лабораторного антуража поблескивали круглые очки «восток-запад» в виде восьмерки. Сквозь кварцевые стекла глаза не были видны, но за кожей лба, потаёнными отделами мозга Странник чувствовал силу пронизывающего взгляда, магическую мощь креативного знания, расшифровывающую причинность его эмоций и поступков. Вообще в этой «лаборатории чудес», с ним происходили странные события, будоражащие и расширяющие границы сознания. Особенно, когда взгляд незнакомца погружался в гроты его затопленного «эго», сканировал и всматривался в мыслящую муть, считывая застрявшие в ней недоумение и тревогу.
Казалось, этот абсолютный человек всё понимает, и видит события и настоящего, и прошлого, и будущего. Еще раз, сквозь очки «вечности», чародей пытливо вгляделся в глаза. Неприятный холодок несанкционированного вторжения чужого разума пронизал область призрачного сердца.
Послышался скрип костей и голос «Апофеоза войны» изрёк несколько ядовитых мыслей:
1. «Ничто не вечно». После перехода к этапу смерти все системы, и атомов, и одноклеточных, и хомо-сапиенсов распадаются на элементы, которые возвращаются к истокам и вливаются частями в материальную основу и в энергии пространства.
2. В унитарной деятельности в рутинном быте, полном кровавых драм, страданий, потерь и несбывшихся желаний различаются великие качели Духа и Материи, небесной Матери и Креатора, который постановил и признает три элемента вселенной: это Архетип, Человек и Природа, – и человеческую тройственность в форме двух частей, спаянных третьей в ленту Мёбиуса из составных элементов: духа; души; и физического тела. Умирая, происходит расщепление «молекулы цикла» на составляющие, с обратным винтом ленты жизни и высвобождением связующей энергии. В лаборатории космической химии молекула может состоять из значительного количества элементов. Энергия Креатора выходит из материнского плена, душа покидает отслужившее тело и возвращается к истоку. Можно предположить, что человек изначально и органически триален.
3. Отражение мира происходит в трех зеркалах похожих на грани калейдоскопа, а не дуально или параллельно зеркально. Это заблуждение привело к иным трактовкам инволюционно-эволюционного развития.
4. Смерть, как все явно или неявно сущее, имеет и начало и конец. Смерть была порождена Формой и Временем, она живет долго, но стареет, где-то не успевает, и не выполняет свою функцию в полной мере. Достижения науки и медицины вырывают из ее лап многие жизни, продляя их век. Конечно, до бессмертия далеко, но то, что выиграна борьба на некоторых этапах – несомненно. Из Библии смерть Смерти наступит для отмеченных, которые станут бессмертными «в царстве Его» после Апокалипсиса. После хаоса поляризации окончательного деления клетки человечества на Свет и Тьму – она останется с Тьмой. «Ты уже стара, смерть!».
5. Она, как бланшировщица на космическом рыбзаводе заходящей эры, отрезает негодное от годного для приготовления качественных консервов или свежей заливной рыбы. Далее космическая рать через «игольное ушко» сортирует поступившую на суд «продукцию». Из негодного готовит барбекю для прислуги на обжигающей решетке сфер горящей кухонной плиты вселенной, и непрерывно подает к высокому небесному столу или холодец или жаркое.
В сознании Странника нагромождались и другие насмешливые и начитанные внутренним репродуктором мысли. Они казались пропитаны сарказмом познанного, были весьма странными, и их было многовато для скорого осмысления.
В комнате повсюду лежали книги. Некоторые под слоем вековой пыли, некоторые недавно читаные. Судя по кожаным запонам, пожелтевшим срезам страниц и убранству обложек фолиантов, рукописи были не то что древними, но очень древними, похоже написанные ещё в добиблейские времена, до сотворения миров.
Он что-то пытался понять в иррациональности своего пребывания в этой тайной комнате и найти в этом нагромождении поистине космического хаоса какой-то предмет в котором спрятана отгадка происходящего.
Обводя взглядом лабораторию, Странник заметил кобальтового золота книгу то ли преданий, то ли наставлений или стихов древнего текста, то ли кодекса праоснов давно вымершей, выгоревшей на капищах старых богов цивилизации.
Он открыл первую страницу. На ней лепились друг к другу иероглифы, зашифровнные в клинопись и непонятные буквы. При прикосновении незнакомые символы, подчиняясь необъяснимой гармонии, внезапно облеклись в смысловую форму, наполнились содержанием и кубиками сложились в непонятный текст, который, правда, прочитался сам собой: «Нижнее сложено как верхнее, а верхнее аналогично нижнему для проникновения в чудеса единого».
Алхимик, «заведующий» этой странной лабораторией, будто зная что-то наперед, закрыл волшебную книгу и, не отрываясь от созерцания, произнес продолжение: «Et sicut omnes res fuerunt ab uno, meditatione unius, sic omnes res natae fuerunt ab hac una re, adaptation».
«И подобно тому, как все объекты возникли от единого начала, посредством единого же, так и все вещи произошли от общей вещи методом приспособления», – понял он.
И тут же, бессмысленными оплывающими и ненужными образами растворились и ушли в небытие аналогии, оценки, формы, образы и предметы. Легкие наполнились мутившей разум кисло-сладкой смесью. Поплыли звуки и запахи. Обстановка ритуальной церемонии изменилась. В лаборатории потемнело.
Последнее, что Странник подумал, – ритуал завершился или реакция пошла непредсказуемо, не по правилам, и лабораторный опыт провально вышел из повиновения и управления. А, может, закралась, и кем-то совершена преднамеренная ошибка. Промелькнула даже полная сарказма расхожая фраза: «Факир был пьян и фокус не удался».
«У парадного подъезда»
Далеко внизу часы на главной башне гулко отмерили время. Дверь перед ним со скрипом отворилась, его вынес тёплый ветер из парадной в объятия туманного серебристого утра.
Он вышел легкой, словно невесомой походкой, из покоев на широкие ступени замка в тихий рассеянный свет. Ласкала глаз синева неба и весело щекотала зрение зелень далёкого города в глубокой низкой долине, лежащей у подножия гор. Она не проглядывалась сквозь сизую дымку, но ясно воображалась в колышущемся мареве, в разорванной влажной вате проткнутой остроконечными крышами модных особняков и серыми куполами башенных построек.
Странник оглядел себя. На нем была мерцающая серым жемчугом одежда, а в теле чувствовалась небывалая и малообъяснимая легкость. В привычное мышление возвращалась странная органолептика чувств, дающих, всё же, возможность критического общения с необычным миром. Дифференцировались ароматы растений, запахи времен года и горного воздуха, примитивные различия, тонкие телесные прикосновения, оттенки теней и красок. Вновь пробудились слух и зрение, видоизмененные и иррациональные.
«Имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит». Древний замок, из которого он вышел, своей ступенчатой архитектурой высился особняком на небольшом каменистом плато, лишенном растительности. В перевернутом треугольнике гексаэдра башенных часов вершину утверждал знак славы, две других уравновешивали ее коронами добродетели и премудрости. В восходящем треугольнике циферблата вершину венчала вера. Другие – надежда и любовь, – были поддерживающим её основанием.
Поодаль от башни времени, как бы на первой ступени, звучанием одной ноты возвышались два бастиона. Затем ввысь остроконечно устремлялся к голосу неба шпиль основной башни. Далее архитектура спадала на прежний уровень в каскад каменных стен и бойниц до уровня тяжелой многоступенчатой мраморной лестницы, ступени и перила которой были украшены врезанными вставками в виде понятных глазу геометрических фигур, непонятных символов OIHAHOU и неразличимых для отождествления петроглифов.
«»
Он остановился у развилки петляющих горных дорог. Над ним в серебристых искажениях космических лучей, в струйках утреннего вечного тумана угадывались пирамидальные оппозиты горных вершин. Они высились, будто человеческие судьбы, на камнях которых громоздились желания и идеи, взращивались и воскрешались формы и рождались жизни, как интервалы рабочих перерывов и отпусков смерти, которая эоны веков назад была выпущена на волю.
Его вновь ласково позвали голоса.
Из тумана выплыло бледное сверкающее облако, разделившееся затем на два женских силуэта. Фигуры женщин были красивы и очень похожи.
– Я пришла попрощаться – сказала фигура со строгим видом в золотистом ореоле, – Я сопровождала и охраняла тебя в этом мире, но ты слышал колокол, и я должна оставить тебя. Ты часто отклонял и не слышал мои послания, не понимал подаваемые знаки, и мне не раз приходилось наставлять тебя на избранную колею. Ну вот. Прости.
Золотыми искрами она растворилась в светлой дымке. Он благодарно припомнил поворотные вехи и фарватер глубоководной жизни, на который он вышел не сразу, блуждая по мелким илистым протокам и старицам. Это она ставила, и зажигала ему бакены на опасные мели и стремнину, ориентируясь по которым надо было проходить реку жизни.
Вторая фигура смущенно улыбалась сиреневым ликом.
– Привет. Я Десс. Мы уже знакомы. Я выводила тебя из гроба и скорлупы тела. Не говорю тебе здравствуй – это о прошлой одежде и об ином пространстве, где мой образ прозрачен и невидим. Там мое присутствие рассыпано по мирам, истончаясь телом и переливами оттенков. И не каждому выпадает светлый туман моего перехода.
Я прихожу ежесекундно, и днем, и ночью. Бываю темной и страшной. Мои клоны не воспринимаются в чувственном спектре отростков вашей скорлупы. Но я бываю посредницей в трансформации не только плана смерти, но и плана жизни. Ведь женщина осуществляет для ребёнка переход от смерти в утробной жизни к жизни в земной атмосфере. В природе исчезает одно, и тут же вновь возрождается в форме другого. Это непрерывно возрождающееся начало – энергия Протея, сохраняющее свое количественное значение, несмотря на разнообразие принимаемых форм. Я связана с идеей завершённости и возрождения. Звёздный Архетип совсем не умирает и, следовательно, является непрерывно возрожденным.
Улыбнулась.
Я в вашем осознании и проходящих ощущениях и потому невидима, но каждый чувствует меня рядом. Вместе с Хранителями я тенью веду вас, приближаюсь и сопровождаю на вокзал отчуждения ежечасно, многими тысячами. Я иногда с нетерпением, иногда с сожалением, задуваю ваши свечи и гашу огни ваших сердец. Я вас жду, и вы все приходите ко мне. На петле дорог и тебе предстоит вспомнить сделанный тобой выбор.
«»
Он огляделся. Вниз вела местами асфальтированная, широкая и накатанная дорога, мощёная потрескавшимися фигурными позвонками брусчатки и до блеска отполированными затылками булыжников. У ног, окруженный крепостными стенами, под куполами храмов искусств лежал великий город. Город соблазна, пропитанный пряными искушениями и страстями, он виднелся сквозь клочья тумана, поражая кубизмом архитектуры и эклектикой форм. Изыски искусства и развалины древности окружали и подавляли своими размерами современные строения из стекла и бетона. Далеко внизу чувствовалось биенье жизни, буйство огней, красок и мелодий. И в этот омут удовольствий уже спускалась веселая хмельная ватага в ярких одеждах. В низине бушевало веселье с гнилостным привкусом китча.
Путь наверх к высокогорному приюту, напротив, был тернист и извилист. Поросшее непроходимым лесом подножье гор, а дальше – беспощадно острые фиолетовые грани безжизненных скал. Вершины гранитных колоссов, далёких от цветущих полян мирских радостей, терялись в белых флагах снежных ветров. На высоте царил пагубный для житейской городской суеты, и для теплых, залитых светом склонов, суровый аскетизм флоры и фауны. Странника до нутра пробирал холод высокомерного, высокого молчания ледяных утесов.
В сухой листве воспоминаний прожитого, накопленного опыта и познания он отыскал это место на распутье, эти горы перед выбором жребия соблазнов и стремления. Тогда, давно, он будто завис над пропастью сомнений. Его неискушенная воля колебалась. Душу влекло на вершину, но пышно курчавившаяся растительностью низменность рождала любопытство и тягу познать неведомое, всего лишь спустившись вниз по склону, покрытому травой и цветами, по которому вьется удобная дорога. Легкий путь притягивал душу сильнее, чем скалистая местность и суровый подъем на голые скалы по еле заметной каменистой тропе. Отрекшись, отказавшись от красот высоты орлиного полета, в тот раз он выбрал общий путь и спустился со всеми в цветущую долину в сопровождении обольстительной, ищущей буйства чувств и безумства женщины с распущенными медными волосами, с красивыми, но неправильными чертами лица. Одета она была в пестрый наряд цыганки, в юбку уличной танцовщицы, в которой преобладали буроватый и зеленые тона. Женщина будоражила мысли своей видимой доступностью и притягивала возбужденные взгляды стрелой глубокого проема грудного выреза. Она откидывалась назад, оголяя высокую упругую грудь, и фривольным жестом приглашала опуститься с ней в низину.
А на скалистой тропинке молча стояла одинокая девушка в строгом закрытом золотистом платье, с печальными чертами красивого лица.
Тогда лишь единицы выбрали путь над пропастью к высокогорному приюту со скромной целомудренно и строго одетой проводницей, и, неуверенно шагая по трудной тропе, упрямо и целеустремленно двинулись к горной вершине.
И сейчас, как в музее под открытым небом, он стоял на перекрестке двух дорог, созерцая контрастную черно-белую картину дилеммы добра и зла, истинного и также ложного, временного и вечного, ежеминутно предоставляющего выбор в человеческой жизни.
Он смотрел на прозрачное небо. В прохладных слоях горного воздуха было много воздуха и перспективы. Над ущельем парил орел и ему показалось – это тень Гения с нацеленной в копошащуюся под ним низину разящей огненной стрелой.
Странник
Планетарная чувственность природы поет, трубит и манит погрузиться в чувственное очарование миров. Пощупать, попробовать прикоснуться и вторгнуться в астральную и физическую твердь природы и женского тела, окунуться в ее стихии – в огонь эмоций, эфир мыслей, в океан желаний, упасть в розовые долины ее плоти.
Внизу яростно и страстно жжет город-континент Миалбе, а в горных, хоть и сверкающих в солнечных лучах, вершинах – лишь скупая, выхолощенная растительность чувств, лишь эфемерность жизненных реалий в ледяной высокой отстраненности.
Десс
К вершине стремятся экстатическим путем. Этот тезис красиво иллюстрируется самим видом перспективы, открывающейся перед твоим ищущим взором картиной дихотомии выбора. Выбор свободный, но душевная твердь напоминает, что волю к выбору пути на вершины гор интерпретирует и передает высший импульс. Карающую стрелу внутренней справедливости в сторону низменных пороков направляет гений, подобно орлу, парящему в облаках.
Путеводную звезду каждый может разыскать в своем сердце, стоит лишь сплавить воедино знания о плате и особенностях характера возможных путей предоставленного выбора, справедливой морали и ценностей, определяющих право и качество свободы.
Несмотря на опыт и прожитое, неосмысленного тобой еще много. Ты все еще склонен к ошибкам выбора. И, хотя время молодости – необходимый элемент своевременности, но именно ты – капитан, рулевой и управляющий своей судьбы. Ты -субъект, принимающий решения и долженствующий применить власть и данное право человеческой свободы. Если ты выберешь путь наверх, то на вершину тебя проводит эта строго одетая, добродетельная и скромная девушка, приглашающая на тропу познаний, правую от распутья.
