Юрий Евгеньевич Головин
Поступок
– Лёха, я слышал ты в монастырь собрался, – начал Дрыщ. – Возьмешь меня с собой?
– А тебя что выписали что ли? – удивился Севастьянов. – У тебя же адский кашель!
– Это остаточное, всё пройдет… – пробормотал тощий бомж.
Косматый притащил из магазина два маленьких рюкзака. Это ему работники супермаркета подарили, верней дали за работу. Он настолько стал своим в этом месте, что ему доверили разгружать машину. В рюкзаки бомжи сложили бомж-пакеты (лапша быстрого приготовления, сокращенно «Б.П.»), тушенку, пару буханок хлеба, просроченную колбасу и сыр.
Все трое присели на дорогу. Алексей и Дрыщ выпили самопала из пластиковых стаканчиков, предварительно чокнувшись, Косматый при этом поднес вместо стопки пустой кулак.
– Ну бывай, трезвенник, – засмеялся Севастьянов.
– С Богом, друзья, – ответил Косматый и из зарослей бороды блеснула улыбка. – В добрый путь! Не поминайте лихом!
***
Бомжам путешествовать автостопом практически невозможно, тем более зимой. Электрички другое дело. Кондуктора брезгают связываться с бичами и молча проходят мимо бездомных, которые притворяются спящими. Но электричка не шла до монастыря, о котором Алексею рассказывал Григорич. Друзья вышли на последней станции, ближе всего к нужному месту. Пахло угольной печкой и морозной свежестью. За деревянным зданием вокзала зимняя дорога уходила в поле, а вдали виднелся чёрный лес.
– Далеко ли до Каменников? – спросил Алексей старушку, которая дожидалась разворота поезда, на котором приехали двое бомжей.
– Километров 15-20, – пробубнила старушка.
Рассчитывать на автобус или попутку не приходилось, и бездомным пришлось идти пешком. Им повезло с погодой. Приморозило и дорога была твердой, но не скользкой. Алексей с Дрыщом первые пять километров прошли почти без остановок, только последний начал кашлять значительно чаще.
– Давай сделаем привал, – попросил Дрыщ, он страшно сипел, словно одно из его легких было прострелено.
– Нужно найти место, где можно развести костёр, – ответил Алексей.
За перелеском виднелась старая заброшенная церковь с покосившимся куполом. Бродяги добрались до храма и буквально заползли во внутрь. На полу был навален пожелтевший ельник и немного березовых веток. Видно летом здесь кто-то делал стоянку и ночевал в палатках. Севастьянов на скорую руку соорудил кострище и развёл огонь. Он растопил снег в алюминиевой миске и дал попить товарищу.
– Я должен тебе признаться… – откашлявшись произнёс Дрыщ. – Меня не выписали из больницы, я оттуда сбежал. Мне сказали, что моя форма туберкулеза неизлечима и жить мне осталось два понедельника…
– Зачем же ты сбежал? – изумился наш герой.
– Умри я в больнице, меня бы кремировали, – пояснил Дрыщ. – Пепел бы выбросили. Я не хочу, чтобы от меня осталась пустое место! Хочу лечь в землю, упокоиться по-христиански. Вот только я не крещенный, поэтому и хотел попасть в монастырь. Да вот видимо не суждено.
– Совсем плохо?
– У меня такое ощущение, что у меня вообще нет легких, ещё немного и я задохнусь… – Дрыщ вновь закашлялся, а на глазах выступили слёзы.
– Слушай, подожди, не умирай! – воскликнул Севастьянов. Он подбежал к алтарной части заброшенного храма и нашёл там несколько бумажных иконок: Пресвятой Богородицы, св.Пантелеймона, св.Николая Чудотворца, св.Георгия Победоносца и черно-белую фотографию царской семьи. Рядом лежали несколько огарков свечи. Он собрал всё в охапку и вернулся к Дрыщу.
– Тебя как звать?!
– Коля… – прохрипел бродяга.
Севастьянов поставил рядом с ним иконы, зажег свечки и взял миску с водой.
– Крещается раб Божий Николай, во имя Отца и Сына и Святаго Духа аминь, – он трижды окропил водой товарища и перекрестил.
Глаза бродяги заблестели, на лице промелькнула улыбка, он неловкими движениями перекрестился подражая Алексею, закрыл глаза и умер.
Ком подступил к горлу, хотелось кричать, но не хватало воздуха. Севастьянов уткнулся в плечо друга и зарыдал.
Затем была тишина. Наш герой смотрел в пустоту. Лишь после того как потух костёр и стало нестерпимо холодно он встал и снова собрал ветки для костра. Затем он оттащил тело друга в алтарную часть, вернул на место иконы и вышел на улицу.
«Надо похоронить по православному, в земле, – подумал про себя Алексей. – Только как я отрою яму в мерзлой земле?»
Оглядевшись по сторонам он увидел небольшую будку, которую до этого принял за туалет. Дверь слегка завалило снегом и пришлось его отгрести в сторону, чтобы чуть-чуть приоткрыть вход. Через щель наш герой просунулся внутрь будки. Там лежали метлы, ржавые лом, штыковая и совковая лопаты и лейка без рассеивателя. Алексей взял лопаты с ломом.
Кладбище, на котором оказался Севастьянов не было брошенным, здесь в окрестности 10 километров никто не жил, но когда-то здесь было село. В соседних деревнях жили выходцы из этого местечка, а когда они умирали, то обретали покой на погосте, где были похоронены их предки.
Алексей сковырнул снежный наст возле одной из крайних могил и начал копать. Полчаса он тщетно пытался пробить мерзлую землю, но продвинулся сантиметров на двадцать. Отчаявшись он кинул лом в сторону и взмолился: «Господи, не для себя прошу! Дай упокоиться бедному бродяге! Он при жизни намучился, дай ему после смерти быть похороненным по-человечески!..» Его мольбы внезапно прервались, из под ног ушла земля. «В ад…» – мелькнуло в голове. Но оказалось, что Севастьянов вступил в ранее раскопанную могилу, которую зимой завалило снегом. Он лежал в яме, присыпанный снегом и видел лишь кусочек неба и купол с покосившимся крестом. На распятии сидела ворона. Птица изогнулась и издала неприятные с нотками раздражения звуки: «Крр-крр-крррр!» В такт зловещему карканью захрустели вороньи позвонки, отчего Алексею стало совсем жутко. Вспомнился первый фильм ужасов, который он посмотрел в детстве – «Птицы» Альфреда Хичкока. Чучела пернатых атакующие людей, конечно же не сравнятся с современными спецэффектами, но детские впечатления были сильны. Севастьянов запаниковал и начал судорожно выбираться из ямы. Ворона взмахнула крыльями и полетела по своим делам.
Алексей до позднего вечера очищал могилу от снега, а затем дробил комья земли в заснеженной куче подле неё. За храмом он обнаружил старые надгробия, кресты, которые до установки памятников стояли на могилах. Один крест он оттащил к месту будущего захоронения своего друга.
Стемнело и изможденный бродяга вернулся в церковь. Он вновь разжег костер и наконец-то раскрыл рюкзак, в который Косматый заботливо уложил различную снедь. Севастьянов открыл банку тушенки и подогрел её на костре. Затем достал из-за пазухи фанфурик со спиртосодержащей жидкостью. Содержимое он перелил в пластиковую бутылку, в которой была талая вода. Два раза встряхнул и коктейль готов. Трапеза закончилась пьянством одинокого бродяги. Правда он не забыл и про своего покойного товарища – поставил возле тела пластиковый стаканчик с бодягой.
Алексей повалился на остаток ельника возле костра и заснул пьяным сном. Где-то после полуночи он открыл глаза и увидел в алтарной части храма, где лежало тело, светлые силуэты. Севастьянов хотел закричать, но язык словно прилип к нёбу. С полминуты он тщетно пытался подать звук, но смирился и стал с ужасом смотреть на происходящее. Вокруг умершего стояли женщины в белых одеяниях со свечами в руках, пожилой седой человек, мужчина помоложе с бородой, рядом с которым стоял подросток, также в белой одежде. У изголовья стояли двое молодых мужчин, один держал в руках копьё, второй ящик с лекарствами. Внезапно первый вскинул оружие и ударил им куда-то в пол. Старец перекрестил тело. Друг Алексея открыл глаза и залепетал:
– Но я же не хотел… я не хотел… – из его глаз потекли слёзы.
– Знаю, знаю, – ответил незнакомец. – Спи спокойно, скоро тебе потребуются силы. Сейчас уже поздно сожалеть о том, что было. На всё воля Божья, а мы за тебя помолимся…
Все окружающие перекрестились, а бродяга снова закрыл глаза.
Женщина, стоявшая ближе всего к Севастьянову, повернулась к нему и произнесла:
– Твоё время еще не пришло. Продолжай свой путь, не останавливайся…
Она провела рукой перед собой и Алексей отключился.
Наш герой вскочил, как ужаленный. Вокруг никого не было, а на улице рассвело. Севастьянов кинулся к своему умершему товарищу, который лежал на прежнем месте. Рядом он увидел пустой пластиковый стакан, с двумя дырками, словно его наискосок пробили копьём. Алексей склонился над телом и увидел в области глаз слёзы. Что это было? Сон или реальность?! Сердце бешено колотилось. Бомж схватил тело друга и понёс его в сторону могилы. Вчера на дно он бросил немного еловых веток, чтобы бродяге мягче спалось на том свете. Аккуратно спустив умершего вниз, он воткнул ему в руки иконку святого Николая Чудотворца.
– Господи прости…
Полчаса ушло на то, чтобы завалить могилу землей. Сверху Алексей воткнул крест, а на выцветшей табличке накорябал углём имя: «Николай».
***
Путь до монастыря пролегал через безлюдные деревни и разрушенные фермы. Всё такое привычное взору Алексея, на глазах которого рушилась советская империя с её колхозами в сельской местности и промышленными гигантами в городах.
Казалось, что унылому пейзажу нет конца, но когда путник почти выбился из сил, где-то вдали показались очаги жизни. Деревеньки с добротными избушками добавляли в морозный воздух дымка. Во дворах стояли трактора, прицепы, а по улицам носились местные собачёнки, поливавшие отборным лаем редких прохожих. Севастьянов увидел на дороге небольшой указатель с надписью «Монастырь» и прибавил шаг. Ещё немного и за деревней на возвышенности показались белоснежные церкви окруженные крепостной стеной. Над куполами блестели на солнце золотые кресты.
Часа через пол Алексей вошёл в ворота монастыря, где его встретил суровый мужчина в казачьей папахе.
– Бомж? Или из тюрьмы вышел?
– Первое…
– Работать сможешь?
– Постараюсь…
– Погоди, сейчас к настоятелю сходим.
***
Настоятель жил в отдельном двухэтажном строении на территории монастыря. На первом этаже находился рабочий кабинет батюшки, а на втором келья. Алексей робко замер на пороге, уж больно чисто было внутри. Деревянная лакированная мебель коричневого цвета: книжный шкаф, стулья, массивный стол, на котором стоял ноутбук и были разложены бумаги.
За столом в черном подряснике сидел крупный седовласый мужчина с густой бородой. Сквозь очки он вчитывался в какой-то документ. Почувствовав на себе взгляд, он поднял глаза и произнёс:
– Проходите, присаживайтесь… Только пару минут подождите, пока я разберусь в этой бумажной вакханалии. Кто же знал, что став настоятелем я буду вынужден освоить ещё и профессию бухгалтера и регулярно сдавать отчётность. Будь она неладна! Прости, Господи! (настоятель перекрестился в сторону уголка с иконами). Вы случайно не бывший бухгалтер? Нет? А жаль, нам бы не помешал специалист…
Пока батюшка занимался бумагами у Севастьянова появилась возможность как следует оглядеться. На одной стене висели массивные часы в виде штурвала с надписью «Севастополь», с десяток фотографий офицеров на фоне различных кораблей и зарубежных портов. На другой стене располагались снимки церковной жизни, храмы и священники, а по центру большая грамота от патриарха. На письменном столе стояли два макета: парусника «Адмирал Крузенштерн» и сторожевика «Сметливый».
– Было время я ходил в море на обоих, – перехватил взгляд Алексея настоятель. – До сих пор по ночам снится шум моря и аврал на палубе… Ну давайте знакомиться! Меня зовут отец Тихон, настоятель Свято-Троицкого монастыря…
– Алексей Севастьянов… – пробормотал наш герой и осёкся, – бомж…
– Какими судьбами в наш монастырь? В поисках угла или душевного покоя?
– Угла… – потупился бродяга. – Почти все мои друзья, с кем мы хотели пережить зиму, мертвы. Одному мне не продержаться до весны. Идти в монастырь мне посоветовал Григорич… Сергей Григорьевич Николаев.
– Серёга?! – приободрился отец Тихон. – А где он сам?!
– Погиб…
– Как так? – лицо настоятеля померкло. – Что с ним случилось?
– Он вступился за девушку, которую избивал один урод, – ответил Алексей. – Сам умер, но забрал с собой нескольких негодяев.
Севастьянов в подробностях рассказал батюшке о стычке в «Шатре», где наш герой лишился своих товарищей.
– Значит погиб, как настоящий русский офицер…
В руке настоятеля хрустнула шариковая ручка. Он молча встал и подошёл к книжному шкафу. Оттуда батюшка вытащил альбом и переложил его на стол.
– Это мы с Сергеем в Тартусе в конце 70-х годов, – отец Тихон показал снимок, на котором стояли двое молодых мужчин с усами, в беретах, брюках и рубашках без знаков различия. – Сирийцы нам давали свою форму, чтобы мы не выделялись среди местных. Столько лет прошло… Уже нет страны, которой я тогда служил. Да и служу я сейчас Господу Богу. А рассказывать о тех событиях до сих пор не имею права. В интересах нашей Родины… Мы с Сергеем виделись последний раз 15 лет назад на похоронах его жены. Наша с ним история похожа на сюжет фильма «Офицеры», вот только до генеральских погон оба не дослужили. Я пытался построить карьеру в ВМФ, а Серёга служил за идею, да всё на самых рабочих должностях. Так до седин и остался командиром роты, хотя звали и в штаб, да и в другие более спокойные места. Майора должны были дать выше занимаемой должности, да он закусился с командованием после гибели его ребят в Грозном. После этого уволился, так ему ещё год присылали награды за прежние заслуги, приезжали сослуживцы, уговаривали вернуться. Он было согласился, но тут новая беда подкосила офицера, умерла Надя, его супруга… Я к ней питал самые светлые чувства, но Серёга никогда не ревновал. Лишь после похорон сказал, что Наде нужно было в молодости выбрать меня, может тогда бы всё было по другому. Только зря он себя винил в её смерти, каждому на роду своё написано. На всё воля Господа. Именно с того момента начался мой путь к Богу.
***
Отец Тихон определил Алексея в трудники на монастырскую ферму. Севастьянову всё там было далеко не в новинку. Трактор, скотный двор, коровник – всё это бывший колхозник взял на себя. Старые травмы давали о себе знать, но труд благотворно повлиял на человека, чья жизнь, казалось бы, пошла по наклонной.
В монастыре жили десять трудников и пять монахов – инвалиды, бомжи, казаки, зэки. Раньше было больше. Но вся старая братия покинула обитель вместе с прежним настоятелем, которого перевели в другой регион. В след за ними ушли и прихожане. Оказалось, что люди тянуться не к святыням монастыря, а к батюшке, которого народная молва окрестила «старцем». Так это было или нет, Алексей не знал, но местный старожил Кондратий рассказывал, что лично был свидетелем чудес – исцелений и провидения.
– Вот только дело не в прежнем настоятеле, – уверенно заявил он в беседе с Севастьяновым. – Люди-то ушли за ним, а чудеса у них прекратились. Потому что всё дело в этом месте. Намоленное оно, вот уже почти пятьсот лет здесь не прекращается служение Господу. Под каменным храмом скрываются останки старых строений монастыря и могилы монахов. У трудников и нынешних послушников было столько явлений, что не сосчитать. Я и сам здесь остался только потому что ко мне во сне пришел старец в великой схиме с седой бородой и зорким взглядом. Сказал мне: «Кондратий, ты нужен братии. Поживи здесь до Великого поста, а там сам решишь». Он встал и вышел во двор, а я побежал следом. Старец поднялся на пригорок за храмом и исчез. Я как проснулся побежал к настоятелю, кричу: «Нужно там копать», а сам весь в холодном поту. Ну все и решили, что бывший наркоман умом тронулся, да только я схватил лопату и начал долбить землю. Братья меня оттащили, да только мне удалось докопаться до досок. Вскрыли их, а там нетленные мощи святого в великой схиме… Так я тут и остался.
Именно этот сухощавый лысый мужичок в очках «минус пять» приучил Севастьянова по утрам ходить в церковь. Служба в монастыре начиналась очень рано. Вместе с Кондратием Алексей приходил ни свет ни заря, но всегда там уже был монах Иларион, который казалось вообще не уходил из храма. Его сутулая фигура стояла в полумраке справа от алтаря. Черные густые волосы и борода скрывали черты лица служителя Господа, но вот руки, теребящие чётки выдавали его прошлое. На фалангах пальцев виднелись тюремные наколки. Утром в церкви тишину нарушало лишь скворчание свечей и едва слышные молитвы бывшего зэка. Алексей не мог разобрать слова и мог только догадываться о чём молит Бога человек, который побывал по ту сторону закона. Может замаливал грехи? Просил прощение? Пытался искренне раскаяться?
Любопытство терзало Севастьянова и однажды после службы он догнал Илариона и с деревенской непосредственностью спросил:
– О чём Вы молитесь, отче?
Монах поднял голову и Алексея пронзил его суровый взгляд. Повисла неловкая пауза.
– Пойдем за мной…
Наш герой вместе с монахом дошли до келий. В одном крыле здания жили трудники, в другом братия. Иларион повернул на свои половину, где Севастьянов ещё ни разу не был. Вдоль по коридору было несколько дверей, на которых висели таблички: «Без благословения не входить», а ниже написана молитва: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Алексей зашёл внутрь одной из келий вслед за монахом. Помещение напоминало солдатский кубрик: четыре кровати, письменный стол и зашторенное окно. Иларион подошёл к кровати, над которой висели фотографии Афона, Серафимо-Дивеевского и Новоиерусалимского монастырей.
Иларион вытащил из под матраса пожелтевшую вырезку из газеты. Главной иллюстрацией статьи был снимок молодого крепкого мужчины за решеткой «аквариума» в зале судебного заседания. Заголовок: «15 лет за массовое убийство». Подзаголовок: «Двое приятелей жестоко расправились с двумя девушками, стариком и рабочим».
– Нам с Павликом смогли приписать лишь четыре убийства, хотя мы убили пятерых, – произнёс монах. – Первой нашей жертвой был бомж, чьё тело так и не нашли. Избили его ради забавы и сбросили в реку. Бедолагу никто не стал искать и для меня с приятелем этот случай стал некой чертой, переступив которую мы не смогли остановиться. Следующего человека мы убили на пьянке в общаге. Рабочий местного градообразующего предприятия спокойно ужинал на кухне, когда мы вломились в помещение и стали глумиться над ним. В ответ на оскорбления он ударил меня в лицо и я оказался на полу. Закрыл голову руками в ожидании ударов, но вместо них на меня потекла кровь. Мой дружок вонзил ему под мышку охотничий нож. Я вскочил и начал пинать ещё живого человека ногами. Бездыханное тело даже прятать с утра не стали, для этой общаги постоянные убийства считались нормой. После этого мы ушли в гости к подружкам, с одной из которых я крутил роман. Помню, как соврал ей, что подрался с толпой такой же, как мы гопоты. Она смывала с меня кровь, гладила мою грудь и мускулистые руки и шептала: «Мой мужчина…» Третье убийство произошло спустя две недели на глазах у девчонок. Мы напросились в гости к местному деду самогонщику. Он выпил с нами и, как нам казалось, придремал. Но когда увидел, что у него выносят несколько бутылок «сэма» вскочил и поднял вой. Паша полоснул его ножом по горлу, а я несколько раз ударил старика молотком. Эксперты не смогли установить от чего он точно умер, все ранения были смертельными. Он ползимы пролежал в канализации, менты нашли его тело в нескольких стах метров от коллектора, в который мы его сбросили. Две из трёх подружек, пивших с нами заверещали, что пойдут в милицию и всё расскажут. Среди них была и моя Катя. Мы с трудом их успокоили и попросили дождаться утра, якобы мы сами явимся с повинной в отделение. Предложили им провести последнюю ночь перед разлукой в доме у Пашиной тётки в соседней деревне. На зиму хозяйка уехала в город, поэтому он пустовал. Там разыгралась кровавая драма. Мой приятель вырубил свою девушку чугунной сковородкой, а я накинул на горло Кати заранее приготовленные чулки. Она сначала попыталась сопротивляться, но быстро обмякла, лишь смотрела мне в глаза, пока её взгляд не остекленел. Третья девчонка Танюха наоборот нас поддержала и даже помогла стащить в подвал тела бывших подружек. Перед тем, как поджечь дом, она вернулась и поснимала с жертв золотые серёжки. Тогда и выяснилось, что одна из них ещё жива. Танюха плеснула на девчонок бензина и крикнула нам: «Поджигай»! Дикий вопль из подвала никто не услышал, да и пожарных вызвал случайный прохожий, увидевший за окраиной города красное зарево. Мы к тому моменту уже свалили. Танька добилась своего, Пашка стал её любовником и когда нас объявили в розыск он прятался у неё на квартире. Да вот она его и сгубила. Понесла в ломбард серьги убитых. Паху убили при задержании, а Танюха сиганула из окна, когда её попытались арестовать. Какие-то дебилы ещё прозвали погибшую парочку «Бони и Клайд», пока следствие не обнародовало материалы дела. Кстати, там помимо убийств нам припомнили и разбой, и грабежи. В те времена мы отжимали чужие мобилы, как семечки щёлкали. Когда пришли за мной, то я даже не попытался убежать. Мне несколько недель подряд снилась Катя и её светло-голубые глаза. Помню, как её мать на суд пришла с фотографией дочери. Судья зачитывал приговор, а я ничего не слышал, лишь видел её глаза. Потом были 15 лет ада, как мне тогда казалось. Страшные сны посещали меня всё чаще и чаще. Мне снилось, как я тону, вода заполняет мои легкие, а ужас всё остальное тело. Я тяну руку из воды, пытаюсь кричать, но слышу глумливый смех каких-то ублюдков. И лишь утонув, я понимал, что это были мы с Павликом. Во сне ко мне приходила Катерина, она ничего не говорила, а просто смотрела. В другом сне я горел, сначала пламя охватывало меня сверху, а потом вырывалось из груди. Меня спасла от безумия исповедь. В колонию приходил священник, который выслушивал чаяния падших людей. Отец Николай… Именно он объяснил, что меня сжирают изнутри мои грехи, мои чудовищные поступки, что бесы хотят лишь одного, чтобы я совершил последний несмываемый грех.
Монах замолчал, подошёл к столу, на котором стоял графин и налил себе воды. Алексей не проронил ни слова и смотрел на священника, словно на чудовище. «Как этот человек оказался здесь? Почему он носит церковное одеяние?» – пронеслось в голове у Севастьянова.
– Осуждаешь? И правильно, про таких как я говорят: «как их земля носит?». Я бы сам провалился сквозь землю прямиком в ад, да вот не мне это решать. Наша душа не принадлежит нам. Сейчас когда я принял постриг у меня нет другого пути, кроме как молиться Господу и просить прощения. В колонии отец Николай открыл мне совершенно другой мир. Я стал изучать слово Божие, житие святых. Есть такой святой – Праведный Пётр Африканский. Он был мытарем, сборщиком податей и не любил нищих, которые просят подаяния. Как-то раз ему очень докучал один из попрошаек, и Пётр бросил в него куском черствого хлеба. Через несколько дней сборщик податей захворал и ночью у него случилось видение. Он лежал мёртвым, а рядом стояли весы, на одну из чаш которых злые духи положили все его плохие дела. С другой стороны стояли ангелы, которым нечего было положить в противовес. И вдруг один из них вспомнил про невольную благодетель Петра. На чашу весов лёг тот самый черствый хлеб, в досаде брошенный в нищего. И чаши весов выровнялись. После увиденного Пётр стал вести праведную жизнь и раздал всё своё имущество нуждающимся. Видишь, как один поступок может изменить человека, помочь ему спасти свою душу? Увы, но я уже не смогу совершить такой поступок, который бы искупил мою вину. Мой путь покаяния… Ещё я хочу помочь другим, тем у кого ещё не всё потеряно. Господь даст каждому шанс исправиться, главное не упустить его…
Монах замолчал в ожидании какой-либо реакции от Алексея, но и тот замер в каком-то оцепенении.
– Надеюсь я ответил на твой вопрос?
– Да, отче… Благословите, – Севастьянов сложил руки перед собой и склонил голову.
– Храни Господь, – перекрестил трудника Иларион. – Если будут вопросы приходи, поговорим.
Алексей ссутулившись побрёл на ферму. До позднего вечера он чистил стойла. А в голове роились мысли. Может ли душегуб носить рясу? Почему корка хлеба перевесила все грехи сборщика податей? Что ему самому совершить, чтобы искупить свои грехи? Севастьянов так увлекся работой и размышлениями, что не заметил как стемнело. От усталости он буквально валился с ног, поэтому решил не возвращаться в келью, а заночевал прямо в хлеве на постеленной соломе.
***
Посреди ночи Севастьянов открыл глаза и увидел перед собой человека в чёрном одеянии. Алексей хотел вскочить, но не смог пошевельнуться. Вместо крика из рта послышался лишь стон. Неизвестный держал в руках непонятный предмет, то ли камеру, то ли фотоаппарат, из которого падал луч света. Трудник зажмурился. Таинственная фигура исчезла за дверью.
С большим трудом Севастьянов поднялся со своей лежанки и спотыкаясь последовал за незнакомцем. Лунный свет озарял храм и другие постройки монастыря, а над землей плыл туман. Тёмный силуэт мелькнул возле кладбища и Алексей прибавил шаг. «Иларион наверное решил меня попугать, после всех своих рассказов», – подумал он.
Фигура в чёрном балахоне очень быстро двигалась между старинных надгробий и крестов. Севастьянов по дороге успевал читать таблички на могилах дореволюционного погоста. «Губернский секретарь Порфирий Павлович Никодимов», «Купец третьей гильдии Семён Назарович Пименов», «Жена статского советника Наталья Егоровна Татищева» и так далее.
Незнакомец остановился у ограды могилы, которая выделялась среди прочих. На серой плите виднелась белая табличка с красной звёздочкой: «Красный командир Александр Александрович Коршунов, жестоко убит контрреволюционным подпольем 2 августа 1918 года». Человек в балахоне стоял над надгробием и не поворачивался к Севастьянову. Алексей протянул к нему руку, но не смог прикоснуться. Моментально туман окутал всё вокруг, что из вида исчезло всё: монастырь, могилы и незнакомец в чёрном одеянии. Наш герой панически замахал руками вокруг, но ничего не нащупал. Ещё две минуты отчаяния и белая пелена стала растворяться. Вокруг неожиданно рассвело. Откуда-то появились люди. Крестьяне в бедной одежке: бабы с вёдрами, старики с нехитрым скарбом, детвора, гоняющая птицу и редкую скотину. Всё внимание взрослых селян было приковано к приближавшимся к монастырю конной повозке и отряду красноармейцев. На въезде в село их встречал с десяток мужиков – местный пролетариат. На их лицах виднелись противные ухмылки.
– Товарищ Коршунов! Попы опять противились выдаче ценностей… Мы их арестовали, но пока не расстреляли, решили вас подождать, – заискивающим голосом затараторил небритый мужичок с мелкими глазками и крысиным носом.
– Подожди, сейчас разберемся, – перебил его крепкий мужчина в кожаной куртке и кепке со звездочкой.
Во дворе у храма были свалены кучи из церковных реликвий. В одной была металлическая посуда, в другой утварь из цветных металлов, в третьей были иконы и церковные книги.
Сельские пролетарии вывели на встречу отряду трёх связанных священников в надежде на одобрение губернского начальства. Но командир отряда ГубЧК сильно нахмурился.
– Развязать! – скомандовал он. – Кто велел иконы забирать?
– Мы их сжечь собирались, – пролепетал большевик местного разлива.
– Нам нужен металл… золото и серебро, чтобы вооружать и кормить Рабоче-крестьянскую красную армию… Чехословацкий корпус уже под Казанью и нет времени на раскачку. Важно мобилизовать все имеющиеся ресурсы! А попов трогать я вам запрещаю! Свои личные счёты не надо путать с общественной работой. Отдайте им их иконы без окладов, раз для них они что-то значат. Хотя подождите…
Чекист подошёл поближе, из сложенных икон на него смотрел старинный образ Пресвятой Богородицы с младенцем.
– Вот эту забрать, в Москве формируется музей, там ей место, – уверено заявил краском. – Грузите ценности. Я останусь переночевать в селе. Мне поступила информация о злоупотреблениях членов местного совета. Сегодня вечером намерен побеседовать с каждым жителем.
Внезапно он посмотрел в сторону Севастьянова. Алексей напрягся, но через мгновение понял что Коршунов смотрит за него. Наш герой неловко повернулся и чуть не подпрыгнул. За ним стояла та самая фигура в чёрном балахоне.
***
Трудник проснулся там же, где и уснул – в хлеву.
– Ох, и присниться же такое!
Покормив скотину он побрел в храм. Проходя мимо кладбища он невольно повернул голову. Холодок пробежал по его спине. На одной из могил он прочитал знакомую надпись: «Красный командир Александр Александрович Коршунов…»
В холодному поту Севастьянов забежал в церковь и увидел образ Богородицы, который в его видении забрал краском. Алексей судорожно перекрестился. Всю службу он не спускал глаз с иконы и ему казалось, что Божья матерь смотрит прямо на него.
После литургии наш герой со свойственной ему простотой подошёл к настоятелю, который в это утро служил в храме.
– Скажите отче, а кто такой Александр Коршунов? И почему его могила находится прямо возле церкви среди захоронений архиереев и монахов?
Отец Тихон напрягся, но попытался не подать вида.
– Кто тебе нарассказывал местных легенд?
– Да не, я случайно натолкнулся на надгробие, на котором было написано «красный командир». Вот я и подумал, как большевик-безбожник мог быть похоронен возле храма среди священников?
– Как бы тебе это объяснить?.. Он кое-что сделал для нашего монастыря… Вступился за братьев, когда их хотели расстрелять, а также спас икону, с появлением которой связывают основание нашей обители. Он отправил её на хранение в музей, а остальные отдал верующим. Увы, их потом всё равно сожгли, а самого чекиста зверски убили… Он принял мученическую смерть от тех, кто клялся в верности советской власти, а на самом деле оказались обычными бандитами. Их потом всех расстреляли товарищи Коршунова. Они хотели забрать его тело и похоронить в столице губернии, но их отговорил монах, который предал тело земле…
– А как вы думаете, красный командир попал в ад или в рай?
– Это одному Господу известно. На весы легли все его земные дела и поступки, и кто знает каких было больше, хороших или плохих.