Юрий Егоров
Другая жизнь
ФЕРДИНАНД И ИЗОЛЬДА
В нашем подъезде эта пара считалась образцовой и одной из самых уважаемых. Имена у них были странные: Фердинанд и Изольда. Супруги работали психиатрами. Фердинанд заведовал клиникой. Высокий, стройный, с пышной шевелюрой, в модном чёрном костюме, из нагрудного кармашка которого всегда выглядывал белоснежный платок. Со стороны директор клиники казался английским джентльменом. Запомнил его необычный зонт – длинный, с инкрустированной ручкой. Фердинанд пользовался им как тростью. Одним словом, любимчик всех женщин нашего дома и, надо полагать, не только их. Тут ничего не поделаешь – таким от жизни достаётся всё.
Изольда в то время не достигла ещё и сорока и была лет на двадцать моложе своего мужа. Красивая женщина, а другой у Фердинанда и быть не могло, разве только полноватая. Она легко сходилась с людьми. Если холодноватым Фердинандом скорее восхищались, то Изольду по-настоящему любили. Добрая женщина безотказно приходила на помощь всем соседям. Вот и моих родителей она консультировала по их многочисленным заболеваниям, благо врачом считалась опытным и владела не только секретами психиатрии. Когда возникала необходимость, Изольда выручала деньгами. В то время люди жили бедно, а семья врачей принадлежала к числу хорошо обеспеченных.
Потом выяснилось, что отношения между супругами не такие безоблачные, как казались. Бывало, что Фердинанд покрикивал на свою жену. Иногда его недовольный голос слышался на лестничной площадке. Однажды, сидя в гостях у моей мамы, Изольда неожиданно расплакалась. Что-либо объяснять женщина не стала. Только лишь отмахнулась, застеснявшись своей минутной слабости, и неожиданно заговорила про детей, которые давно уехали из нашего города и никогда больше сюда не заглядывали.
– Это всё из-за мужа. Он её обижает, – предположила мама после ухода соседки.
– Фердинанд такой элегантный и воспитанный. Разве такое возможно? – удивился я.
– Глупый ты ещё. Ничего не понимаешь…
Со временем среди жильцов дома разошлись слухи о неверности Фердинанда. Сначала кто-то случайно повстречал его в ресторане в компании с другой женщиной, совсем юной и весьма эффектной. В другой раз увидели, как он возвращается домой под утро… Натянутые отношения Фердинанда и Изольды становились всё более очевидными, хотя на людях интеллигентная пара соблюдала приличия.
Прошло много лет. Фердинанд состарился, оставил работу и выглядел уже не столь обворожительно, как прежде. Он стал редко показываться на людях… И вот уже совершенно высохший, сгорбленный, с палочкой, он вызывал у окружающих лишь чувство жалости.
Теперь уже моложавая Изольда стала повышать голос на своего немощного супруга, который отвечал молчанием. Женщина часто заставляла Фердинанда выносить мусор. Неспешными шажочками бывший дамский угодник нёс полупустое ведро через двор…
Как-то, когда Фердинанд вышел на улицу подышать свежим воздухом, соседи заметили на его лице ссадину. Пошли разговоры про то, как однажды при гостях Изольда со всей силы толкнула мужа. Тот упал и смог подняться лишь с большим трудом. Чем больше проходило времени, тем Изольда становилась всё более грубой по отношению к престарелому супругу.
Последние мои воспоминания о Фердинанде: старик сидит на скамеечке во дворе, закрыв руками лицо…
ЭПИЛОГ
Каждая история имеет свой конец. Мне пришлось уехать из города, и то, что случилось дальше, я знаю со слов других людей.
Совершенно неожиданно ушла из жизни Изольда. Вроде и не болела. Фердинанду тогда было уже далеко за восемьдесят. Он сильно тосковал по супруге и перестал выходить из квартиры. В последние дни жизни отказывался принимать пищу. Соседям говорил, что хочет поскорее навсегда соединиться со своей Изольдочкой. В подъезде все его жалели.
Свою жену Фердинанд пережил на несколько недель…
ВОРОБУШКИНА ВОЙНА
1
Вова Воробушкин, славный малый, жил обычной жизнью советского парня. После окончания профессионального училища устроился на работу в глинский «Турбостарт», одно из крупнейших объединений страны по производству локомотивов. Трудился помощником мастера в цехе технического обслуживания. Не знаю точно, чем они там занимались, да это и неважно. Добродушный и компанейский Воробушкин быстро стал своим среди рабочих. При этом не пил и не курил. В то время это для молодого человека считалось большим достоинством. А так на вид и несерьёзный вовсе; может, ещё и поэтому нравился всем у себя в цеху.
В это время случилась перестройка. Поднялась волна невиданных перемен. Люди моего поколения всё это хорошо помнят. Выборы, прямые эфиры с заседаний Верховного Совета, дебаты, крушение авторитетов. Столичные демократические веяния с трудом докатились и до нашего провинциального города, замшело-консервативного Глинска. Несколько самых недальновидных начальников полетели со своих кресел, но «Турбины» это никак не коснулось. Там, как сидели эти, так и остались на своих тёплых насиженных местах. Рыночной экономики не понимали, поэтому ненавидели любые перемены, привыкли лишь выполнять команды вышестоящего начальства и распределять блага. После того как министров в ходе перемен пощипали и им самим было велено налаживать производство и сбыт, руководители «Турбостарта» сосредоточились исключительно на присвоении, то есть приватизации, заводского имущества.
Нашего Воробушка, в силу его незначительности, всё это никак не касалось, но на волне политической смуты парня выбрали на демократических выборах в местный районный совет. Общественная должность не изменила его жизни. Он продолжал работать поммастера. На заседании своего районного совета был всего раз, когда получал удостоверение депутата.
– Прихожу, – рассказывал Воробушкин, – а там все бывшие. Вместо того чтобы чем-то полезным для избирателей заниматься, они всё заседание проклинали реформы, делили портфели и льготы. На меня, как на чужого, ноль внимания.
И всё равно – депутат. Вова об этом помнил и честно вникал в жизнь района. Прибился к таким же, как он сам, общественникам. Их на весь город оказалось человек двадцать. Вместе строили планы, как улучшить жизнь в городе. Воробушкин изучал новые законы и даже поехал в столицу перенимать передовой опыт. Его избирателям, ясное дело, всё это было безразлично. Столкнувшись с новыми рыночными реалиями, нет чтобы за дело взяться, они заплакали о прежних благословенных советских временах, когда всё давали и где начальники были хорошие.
Вот поэтому через некоторое время Воробушек махнул рукой на своё депутатство, которое дало ему лишь скромное удостоверение…
2
В то же самое время начальство «Турбостарта» видит, что общество инертное, а тут такие рыночные возможности открылись, грех не воспользоваться. Налаживать новые производства и учиться работать на международных рынках в их планы не входило. Тут талант и умение нужны. Другое дело – утащить в карман то, что от советского времени досталось. Вот и потянули в свои закрома всё, что под руку попадалось. Начали с цеха пошива нижнего белья. Сейчас трудно объяснить, каким чудом на машиностроительном предприятии могло возникнуть это странное производство. Просто советское правительство на своём излёте приняло специальную программу повсеместного производства ширпотреба. Вот и здесь стали между делом шить трусы. Кстати, нижнее бельё продавалось лучше, чем эти их локомотивы. Поэтому начальство сразу прибрало швейку к рукам. Очень быстро загубили и турбинную технику, и швейку в придачу. Трусы шить тоже надо уметь. А что говорить про сложные машины?!
Дальше внимание начальников переключилось на недостроенную десятиэтажку. Две сотни работников «Турбины» ждали заселения, а у руководителей завода появились на этот счёт свои планы. Ведь у каждого из них дети, родня, друзья, любовницы… Тормознули приём дома в эксплуатацию и стали потихоньку изгонять очередников с завода, бумажками зашелестели. В общем, принялись приватизировать и это добро. Если потом продать квартиры в центре, то какие деньги можно поднять!
Понятное дело, когда у работников предприятия из-под носа стали уходить долгожданные квартиры, начался бунт. Время, повторюсь, было горячее. Языки развязали, демократия вроде бы. Хотя ветра́ уже вовсю дули в другую сторону.
Сначала, как издавна повелось, очередники писали во все инстанции: губернатору, прокурору, по столичным адресам, чуть ли не в ООН. Ответом было молчание.
Тогда пошли на захват. Заселились в пустые квартиры без электричества, канализации, воды и газа. Отходы своей жизнедеятельности выносили вёдрами во двор. Когда появилась милиция, забаррикадировались. Женщины и дети подняли вой на весь город. Две недели длилось противостояние. Жители держали круговую оборону, а милиция не решалась атаковать, ещё оставались кое-какие принципы. Тщетно в разных кабинетах очередники искали правду. Дирекция «Турбины» постепенно усиливала своё давление на смутьянов, грозила массовыми увольнениями. И тут уж выбирай: если добровольно не откажешься от квартиры, то потеряешь работу.
Вот в это время возле дома появился наш Воробушек. Представился депутатом, тогда его пропустили к «оборонцам». Те схватились за парня, как за последнюю соломинку. Разочарование пришло, как только Вова предложил создать независимый профсоюз. В действенность жалоб они почему-то верили, а вот профсоюз… Так, баловство одно. Всё же на удивление нашлось несколько человек, которые послушали несерьёзного районного депутата. Так на «Турбостарте» возник один из первых в стране независимый профсоюз.
На следующий день Воробушкин появился в приёмной генерального. Секретарша сообщила директору, что пришёл и просит встречи помощник мастера Воробушкин.
– Не нужен, гони, – на лице заводского босса отчётливо читалось крайнее раздражение.
Когда ещё к нему так просто приходили поммастера, да ещё в неприёмные часы?!
– Говорит, что депутат.
– Чего?
– Нашего райсовета.
Стало видно, что начальник теряет терпение. Не желая его нервировать, секретарша испарилась, но через минуту показалось снова.
– Он по поводу дома. На одну минуту.
Для генерального это уже совсем другая тема. Мало ли, может, выслужиться хочет. Лакеев у нас любят.
– Только минута, – распорядился директор.
– Мне больше не надо, – Воробушкин положил на стол листок бумаги и маленькую брошюрку.
– Это что?
– Протокол о создании на «Турбостарте» независимого профсоюза и соответствующий государственный закон. С этого дня все увольнения членов профсоюза с моего согласия, – не задерживаясь, Воробушкин покинул кабинет.
В течение следующего дня произошло три события. Осаду дома сняли, и очередники стали получать ордера на квартиры. В профсоюз Воробушкина записалось около сотни работников предприятия. Лиха беда начало! Наконец самого Воробушкина приказом генерального уволили с завода. Естественно, незаконно.
3
Так началась его новая жизнь. Через проходную парня не пускали. Теперь Вова Воробушкин ходил по судам, отстаивая своё рабочее место помощника мастера на предприятии и первый в городе независимый профсоюз. Поочерёдно проигрывал районные и областные суды, все эти кассации, безуспешно спорил с прокуратурой. На чью-либо помощь в Глинске рассчитывать не приходилось. И его коллеги-общественники находились в подобном положении. Даже хуже. Одного убили, двое других покончили с жизнью, третьего посадили… С Вовой ещё мягко обошлись.
Зато он неизменно выигрывал верховные суды. Сейчас в это поверить трудно, но тогда демократичная Москва ещё держалась. Судебная круговерть занимала примерно два года. За это время, не имея доходов, Воробушкин превратился в нищего, семейные отношения трещали по швам. Дома психовали жена и дети. Но затем он получал солидный куш компенсации и последующие полгода жил вполне нормально. Но на «Турбостарт» всё равно не пускали. Восстановят по решению Верховного суда, выплатят все долги по зарплате и тут же опять увольняют! Не давали переступить проходную. Для начальства деньги, что выплачивали Вове, – воробьиные крошки. Они и про дома уже забыли. Теперь были совершенно другие цели, и смутьян со своим независимым профсоюзом был совершенно некстати. Ещё давили из принципа, не могли простить своего страха, того, как расшатывали их кресла.
Вскоре выборы взяли под контроль. На новый срок Воробушкина в депутаты не пустили, независимый профсоюз задушили. Всех его членов постепенно выжили с предприятия. Включая тех, кто быстро смалодушничал и сам от профсоюза отказался.
А Вова так и жил год за годом. Сначала долгая нищета, потом очередная премия за политическую активность! Только с каждым разом выигрывать суды становилось всё сложней…
Надо сказать, что за это время Воробушкин своими требованиями достал всех городских начальников. Судьи от него плакали. Поскольку адвокаты панически боялись властей и никто на судах защищать парня не брался, он самостоятельно изучил Гражданский и Процессуальный кодексы. Его апелляции, составленные весьма профессионально, глинским судьям и прокурорам были поперёк горла. Так бы просто штамповали решения, а он заставлял их хотя бы соблюдать приличия. К тому же, надо полагать, на судей из-за него давили со всех сторон. Конечно, они прекрасно понимали, что поступают незаконно и непорядочно по отношению к нормальному парню, который в жизни никому плохого не делал.
Да, дорогие друзья, в обычной жизни многие начальники и законоблюстители любят с патетикой рассуждать о морали и духовности. Учат всех нас патриотизму. Говорят, как любят страну, умереть готовы за её величие…
И вот настал день, когда вся эта судебная воробушкина эпопея завершилась. Верховные инстанции окончательно приняли сторону руководства «Турбины». Как говорится, развернулись. Вот уже директор, теперь владелец предприятий по производству трусов и турбинных локомотивов, назначился губернатором…
Всем наивным демократическим надеждам пришёл конец. С рабочих времён Воробушкин знал, что если перед тобой «машина», против неё не попрёшь…
Оказалось, что никому этот парень в городе не нужен. Даже жене и детям. Бросили, зачем им такой…
Как-то я случайно повстречал Воробушкина. В старом поношенном пальто он больше походил на бездомного. Сбивчиво рассказывал, что пытается устроиться вахтёром, просил о помощи, хотя бы немного денег…
Брать его на работу боялись – к человеку приклеилась дурная слава. Хотя все понимали, что Воробушкин – человек хороший, не зря же когда-то депутатом избирали. И образование имел, пусть и не бог весть какое, и ведь когда трудился на «Турбине», получал благодарности. В результате пострадал ни за что ни про что, то есть за других людей, которые все до одного от него отреклись…
Одни на его просьбы лишь кивали в ответ, похлопывали по плечу, другие просто отворачивались. Немало находилось тех, кто злорадствовал.
Так закончилась его депутатско-профсоюзная эпопея.
3
Как-то, в один из дней, в лифте Воробушкин повстречал соседа. Неожиданно тот стал жаловаться на жизнь. Нашёл кому!
– Понимаешь, меня собака покусала. Весь подъезд достала. Лает громко, на людей бросается. Хозяин злющий, без намордника её водит. Попробуй слово скажи – загрызёт… Тварь лохматая. Теперь вот хожу на уколы.
– Собака эта… та, что с десятого этажа?
– Ага.
– Подавай в суд, – предложил Воробушкин. – Сколько терпеть можно?
– Хотел. Но сам я не разбираюсь, как всё это делается.
– А что тут сложного? Пиши исковое заявление. Трудов на полчаса.
Воробушкин хорошо знал это дело.
– Скажешь… – усмехнулся сосед. – Для тебя, может, просто. Я пошёл в юридическую консультацию, а там деньги немалые запросили, и гарантии никакой. Сидит такой… со стеклянными глазами, ты их хорошо знаешь.
– Да не надо никаких денег. Оформи на меня доверенность под двадцать процентов комиссионных от выигрыша. Всё остальное я сделаю за тебя.
– Я и пятьдесят отдам. Думаешь, получится?
– Посмотрим…
Вова не подвёл. Написал заявление, всё как надо, по почте отправил в суд. Через месяц получили повестку. На судебное заседание пошли вместе. Вова – неофициально, как зритель, процессы в то время оставались ещё открытыми. В коридоре столкнулись с наглецом.
Судья в это время сидела в кабинете и не ожидала подвоха. Когда пригласили участников процесса, вошёл и Воробушкин.
– А ты, Вова, что здесь делаешь? – при виде старого знакомого у судьи мгновенно испортилось настроение. – С тобой вроде бы всё закончилось…
– Я с потерпевшим, – объяснил Воробушкин. – Кого собака покусала.
– То-то я вижу исковое заявление грамотно составлено… Вова, – неожиданно попросила судья по-доброму, – прошу, подождите с истцом пять минут в коридоре.
Когда они вышли, судья резко повернулась к ответчику.
– Ты его привёл? Этот Воробушкин десять лет пил нашу кровь! Я смотреть на него не могу, как вспомню все его дела. Он кодексы знает лучше любого адвоката. В университете свободно мог бы юриспруденцию преподавать. Когда наши решения ему не нравились, до Верховного суда всё доводил. И никакие уговоры не действовали на этого правдолюба… Каждый раз шёл на принцип. Ведь никто ему зла не желал… Столько от него натерпелись… И тут снова-здорово!
– А мне какое до этого дело?
– Вот какое: сейчас выйдешь в коридор и как хочешь договаривайся с ними. Если не сможешь и Воробушкин вернётся ко мне в кабинет, предупреждаю по-честному, получишь судимость. Собаку твою как бешеную усыпим, и присужу такой штраф, что платить придётся до конца жизни.
Куда только спесь с того подевалась! Спустя считаные секунды судья услышала из коридора его заискивающий скулёж: «Со всем согласен на любых условиях».
ЭПИЛОГ
На следующий день в местной газете бесплатных объявлений появилась заметка: «Оказываю юридические услуги. Успех гарантируется. Недорого».
Прошло время, Воробушкин получил юридическое образование. Заочно, конечно. Всё постепенно стало у него налаживаться. Женился удачно.
Его стали приглашать на сложные процессы. Воробушкин честно отрабатывал свой хлеб.
Только больше ни во что не верил.
ВОССТАНИЕ ПИОНЕРОВ
1
Одноклассники завидовали Гошке Выборнову. Отец его, подполковник, служил в штабе войсковой части, а мать работала ревизором в управлении торговли. Семья была обеспеченной. Родители по-своему любили единственного отпрыска, но были слишком разными. И всячески оберегали свой комфорт и отношения. Вероятно, поэтому лето проводили раздельно. Гошкина мама предпочитала крымский берег, Гурзуф или Феодосию. Отец любил Кавказские Минеральные Воды с их Пятигорском и Ессентуками. Гошке доставался пионерлагерь, который он искренне ненавидел. Пока мать загорала на Чёрном море, а отец путешествовал по горам, жизнь Гошки подчинялась строго заведённому распорядку, который к своим одиннадцати годам он выучил наизусть.
Начиналось всё у городского цирка, где детей сажали в автобусы. Потом по дороге в Тейковский район они пели «Молодо-зелено… сделать нам друзья предстоит…». Простые советские песни.
Когда все незнакомы, то в первую неделю запоминаешь имена, которые благополучно забудешь спустя месяц. Чтобы сразу как-то общаться, пользовались прозвищами. Часто небезобидные, они приклеивались до конца смены. По приезде в лагерь занимали кровати, шли записываться в библиотеку, проводили собрание: без особой фантазии выбирали название отряда, речовку и строевую песню. Потом знакомились. Каждый что-то рассказывал о себе. Наконец назначали командира отряда, актив, распределяли обязанности. Гошке чаще всего поручали выпуск стенгазеты.
После отбоя, когда воспитатель и вожатый уходили отдыхать, начинались разговоры с глупыми анекдотами, страшилками и пошлостью. Кого-то могли напугать. Тем, кто первым засыпал, мазали зубной пастой лица. Случалось мелкое воровство.
Следующим утром возле павильона вывешивали сушить матрацы. К счастью, у Гошки с этим проблем не было. Пусть он и переживал временное расставание с домом, зато нервной системой обладал крепкой. Но попадались такие, что несколько дней плакали и даже убегали из лагеря.
Затем наступала повседневная отрядная жизнь. Построения, политинформации, рассказы о пионерах-героях и космонавтах, смотр художественной самодеятельности и зарница. Жаркими летними днями пионеры маршировали по плацу. Готовились к смотру речовок, потом – к конкурсу строевой песни. Все отутюженные, в белых рубашках с алыми галстуками, с пилотками на голове, они ногами выбивали ритм, поднимая песочную пыль. Их громкое: «Раз-два, три-четыре. Три-четыре, раз-два. Кто шагает дружно в ряд?» – разносилось по всему лагерю. Эти «раз-два…» Гошка слышал с утра до вечера со всех сторон каждый день. Лишь временами их заглушали песни «Орлята учатся летать» и «Хлеба горбушку – и ту пополам».
Иногда пионеров посылали на прополку клевера в близлежащий колхоз. Дружно, с искренним энтузиазмом вытаптывали ничейное поле. В лагерь возвращались испачканные и вспотевшие. После этого обстирывались и гладились по новой.
Купаться в речке не разрешали. На это имелась причина. В одну из смен утонули две девочки. Трагедия произошла на глазах воспитателя. После этого детей держали от воды подальше.
Зато разрешались прогулки по лесу с зарослями папоротника, малины, зябликами и зеленушками. Гошке нравилось собирать гербарии.
Монотонную лагерную жизнь дополняли танцы и просмотр фильмов. Они проводились по вечерам и тоже по расписанию. Если сегодня танцы, то завтра обязательно покажут фильм.
2
Все эти фильмы, как и речовки, Гошка выучил наизусть. Мультфильмы про хорошего крокодила и фильмы про партизан и преступников пользовались у детей наибольшей популярностью. Например, тот, где Данька Щусь и Сидор Лютый попеременно секли друг друга, а пьяный поп дрался крестом. Или другой, где воспитатель детского сада, он же вор по кличке Доцент, называл Василия Алибабаевича падлой. Ещё нравилось, когда уголовник Косой рассказывал про своего знакомого рецидивиста, учёного, с тремя классами образования, который мог десятку за полчаса так нарисовать, что не отличишь от настоящей. После таких фильмов жаргонные словечки надолго поселялись в детской лагерной среде.
Гошка эти фильмы ненавидел. Мальчик из культурной семьи не понимал, почему крокодил хочет поступить в пионерский отряд и зачем эти звери строили дом, в котором никто жить не хочет.
Всё это, по-видимому, надоело и взрослым. В один из дней Гошка оказался свидетелем необычной сцены. Воспитатели и пионервожатые окружили «кинщика» и стали ему что-то горячо объяснять. Любопытные дети тут же оказались рядом. Стали подслушивать, о чём разгорался спор.
– Мы уже не можем смотреть эту дрянь! – наседали на киномеханика воспитатели. – Привези что-нибудь хорошее. Нельзя всё время показывать войну, преступников и крокодилов.
– Но там, в районе, ничего другого нет. Нам только такое дают, – оправдывался парень. – Понимаете, ничего интересного. Хотите, ещё раз «Джентльменов удачи» привезу или «Неуловимых мстителей»?
Воспитатели замахали руками.
– Заплати им. Мы деньги соберём. Нет больше сил смотреть такое! – не отступали они.
– Хорошо, я очень постараюсь, – наконец, сдавшись, пообещал киномеханик.
Новость сразу облетела весь лагерь. Все стали ждать, что последует дальше.
Ближе к вечеру «кинщик» возвратился из района. Взрослая часть лагеря взяла его в кольцо, а их уже, в свою очередь, в некотором отдалении окружили дети. Со стороны получилась забавная картина.
Детские уши вытянулись в направлении эпицентра события.
– Привёз? – спросили воспитатели.
– Привёз.
– Хороший фильм?
– Очень!
Взрослые одобрительно закивали головами, а детское окружение радостно загудело.
– Но есть проблема, – предупредил киномеханик. – Понимаете это не простой фильм.
Детский гул нарастал, но взрослые не обращали на него внимания.
– Какая ещё проблема? – удивились они.
И тут «кинщик» что-то объяснил. Среди шума дети расслышали лишь кусочки странных слов. На «мстителей» или «крокодилов» было непохоже, а воспитатели смутились.
– Нет, детям такое показывать никак нельзя! – категорично высказалась старшая пионервожатая, строгая и правильная.
Со стороны младшей группы громкость резко возросла! Только тогда воспитатели обратили внимание на детей. Практически весь лагерь двумя кольцами собрался на небольшом пятачке у клуба: взрослые спорили, дети протестовали.
– Мы поступим так, – вынесла вердикт старшая пионервожатая. – Для детей опять проведём танцы, а фильм посмотрим сами после отбоя.
И тут в пионерлагере имени Максима Горького в Тейковском районе Ивановской области случилось историческое событие – начался настоящий детский бунт!
– А мы вам не дадим! – закричали в ответ пионеры. – Или будем смотреть все, или никто!
При этом дети совершенно не понимали, о каком фильме шла речь.
Восстание погасила директор пионерлагеря Валентина Николаевна, которая последней пришла на шум. Ещё хорошо, что его не услышало районное начальство в Тейкове! Умный и опытный педагог внимательно выслушала спор.
– Это очень хороший фильм. Ничего такого в нём нет, и его могут смотреть дети, – Валентина Николаевна прекратила споры.
Пионеры праздновали победу!
САМАЯ МАЛЕНЬКАЯ, ЗАТО ОЧЕНЬ ВАЖНАЯ ГЛАВА
Во время ужина только и было разговоров, что о предстоящем фильме. Фантазия детей разыгралась, они могли лишь гадать, что это за фильм. Одни предполагали, что ужастик. Тогда все были наслышаны про «Вия». Самые маленькие верили, что про это, мужчин и женщин, то есть про секс, и что там показывают всё! Выдвигалось ещё одно предположение: кровавые убийства и прочие зверства.
Наконец настало время киносеанса. В клубе собрался весь лагерь, при этом большая часть зрителей не представляла, что их ожидает. Пришли больные из медпункта, сестра-хозяйка, которая вообще не любила кино. Даже несколько деревенских просочилось. Не зря говорят: у слухов длинные ноги. Клуб заполнился до отказа. Из-за нехватки мест многие уселись на пол.
Вот и Гошка ждал неизвестно чего. Как и остальные, он впился взглядом в экран. Киномеханик пустил плёнку.
И тут началось: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте…»
Это оказался удивительный фильм Франко Дзеффирелли с великолепными Оливией Хасси и Леонардом Уайтингом в главных ролях. Уильям Шекспир! И, конечно, восхитительная музыка Нино Роты. Под её аккорды с душонкой пионера Выборнова случились удивительные метаморфозы. Она задрожала, запищала и разлетелась в клочья. Потом как-то собралась обратно, отряхнула с себя всю окружающую пошлость и казёнщину, освободилась от этой дряни и устремилась куда-то далеко ввысь, в бескрайнее небо, полное волшебных мелодий и чудесных грёз!
ЭПИЛОГ
На следующий день пионеров снова вывели на плац. Под командованием старшей пионервожатой проводился смотр речовок. На кону стояла премиальная порция компота.
– Раз-два! – подал команду вожатый, и дети зашагали ровными шеренгами.
Только Гошка постоянно сбивался с ритма и путал слова. Он ничего не мог с собой поделать.
Потому что в его голове по-прежнему звучала музыка Нино Роты, а перед глазами стояли герои Шекспира и Франко Дзеффирелли.
