Александр Михайловский
Белый тигр
Напоследок повесила она на его шею амулет – небольшой белый округлый камень, оплетенный шнурком; затем, едва шевеля губами, произнесла что-то, прикрывая амулет ладонью. И только после этого она, благословив княжича, отправилась к себе домой.
Глава V. Возвращение из леса. Окончание обряда Посвящения. Чаяна, согласно обычаю, нарекают другим именем. Ночь, костер, новопосвященные выбирают себе пару. Влюбленная девушка уводит юного княжича в луга
Юноши возвращались из леса. Селяне встречали их, возбужденно гомоня и щедро охаживая палками и кнутами. Таким образом, согласно обычаю, они выбивали из вернувшихся «звериный дух». После этого мальчикам предписывалось посетить баню и, обрядившись в чистые одежды, выйти ввечеру на холм перед святилищем, чтобы завершить Посвящение.
Когда начали опускаться сумерки, одетые по-праздничному селяне потянулись на холм, чтобы принять участие в самом долгожданном и торжественном событии, с которым не могло сравниться никакое другое.
Храм был украшен лентами и цветами. Величественный, разнаряженный эхт, распустив по плечам седые пряди, нараспев произносил ритуальную речь. Солнце коснулось горизонта – и он ударил посохом в медный щит. Гомон в толпе прекратился. В тишине слышно было, как журчит вода в реке и шумят деревья. От реки потянуло влагой… Все вокруг наполнилось ожиданием великого и чудесного, что должно было вот-вот произойти – некоего мистического действа, которым руководят сами боги.
Снова стояли перед храмом юноши – но теперь их было не десять, а девять. Один из них сгинул в темном лесу… Может быть, растерзал медведь, а может быть, утоп в болоте – что ж, такое иногда случалось.
Теперь они чувствовали себя совсем по-другому, чем три седмицы назад, когда только готовились к испытанию. Они держались, гордо расправив плечи и глядя из-под бровей по-мужски суровым взглядом. Будь они по-прежнему мальчишками – плясали бы и прыгали от радости, что вернулись живыми; но теперь им это не подобало – еще совсем чуть-чуть, и они станут полноправными членами дружины, влившись в мужское общество воинов и защитников.
Поверх расшитой праздничной рубахи у каждого юноши была перекинута через плечо и закреплена на поясе шкура убитого им животного. У одного юноши это была шкура лося, у двух других шкуры лесных оленей, трое хвастали волчьими шкурами, еще двое носили на шее шнурки с просверленными кабаньими клыками, и лишь у Чаяна была великолепная шкура рыси. И, конечно же, все с трепетом и легкой завистью косились на трофей княжьего сына. Чаян, делая вид, что не замечает этих взглядов, многозначительно переглядывался со своим другом Малютой. У того на плече висела шкура волка…
От храма к реке по пологому склону вели деревянные ступени с перильцами, также украшенные цветочными гирляндами. Они кончались, переходя в мостки, и на этих мостках была установлена арка. Боковые стойки ее украшали священные знаки, сливающиеся в причудливую и сложную резьбу. Семь широких деревянных лучей расходились вверх от ее дуги, и на каждом их них был начертан древний священный символ. Арка называлась «Идуна» и олицетворяла собой женское лоно.
Итак, в наступившей тишине эхт объявил, что юношам предстоит пройти последнюю часть Посвящения – новое рождение. Он махнул рукой – и те цепочкой потянулись вниз, к реке; но спускались они не по ступеням, а по боковой тропинке.
У берега юноши скидывали всю свою одежду и входили в реку. Им следовало погрузиться в воду полностью, с головой, причем они все должны были успеть сделать это до того, как солнце полностью зайдет за край земли. В это время эхт спустился по ступеням и теперь вместе с двумя помощниками стоял возле арки. Юношам предписывалось, доплыв до мостков, выбраться из реки и пройти под аркой – получить символическое новое рождение.
Посвящаемые сами определяли, кто из них первым пройдет обряд. Как правило, такой чести удостаивался лучший из них – тут играл роль и авторитет этого молодого человека, и его качества, и внешняя стать. Но, пожалуй, решающим фактором являлся трофей, добытый юношей в лесу. Поэтому первым, сбросив с себя рубаху, в воду вошел юный княжич. Все в нем пело и торжествовало – вот он, главный момент его жизни… Вода оказалась теплой и ласковой, и Чаян не без удовольствия нырнул, так, под водой, проплыв почти до самых мостков. Затем он ловко выбрался и, глубоко вздохнув, словно освобождаясь от всего прежнего, вступил под своды Идуны. В этот момент он почувствовал, будто окатила его с головы до ног невидимая волна – это означало, что обряд завершен, и вместе с благословением богов он получил новое рождение как взрослый и полноценный член общины.
Люди, что сверху, с холма, наблюдали за происходящим внизу, радостно заголосили и принялись распевать громкие песни, славя и поздравляя новопосвященного. В это время помощники эхта обряжали юношу в новые одежды, а сам священнослужитель нарекал его другим, «взрослым» именем, которое теперь предстояло носить до конца жизни.
До того, как помощники успели накинуть на княжича белую рубаху (которую специально для этого обряда шили и вышивали его сестры), эхт заметил на его теле свежие шрамы. Четыре багровые выпуклые полосы пересекали грудь юноши наискось, от левого плеча и до нижних ребер с правой стороны. Эхт, дав помощникам знак погодить, внимательно вгляделся в эти отметины от рысьих когтей, и затем взглянул в глаза юноше – и взгляд старика выражал изумление и священный трепет.
Наконец княжича облачили полностью – в рубаху, шаровары и сапоги, подпоясали расшитым поясом. Красивый и статный, стоял он в свете заходящего солнца, лучи которого подсвечивали медью его кудри, спускающиеся до плеч.
– Нарекаю тебя Ланизбором! – зычно и торжественно провозгласил эхт. – Воистину избран ты свыше, и свидетельство тому начертано у тебя на груди, ибо не помню я еще случая, чтобы удавалось младому юноше уйти живым из лап рыси… Солнцеликий Яхор, пресветлый Владыка, благословляет тебя! – и он прикоснулся своим посохом к голове новопосвященного.
Радостные возгласы донеслись с холма, и юноша, еле сдерживая в сердце своем ликующую радость, поклонился до земли в сторону поселения, отвесил поклон солнцу, и затем – старому эхту. После этого он стал подниматься по деревянным ступеням вверх, к храму, где радостные селяне ждал его, чтобы чествовать и поздравлять. Шел он не спеша, с достоинством, подобающим юному витязю.
Следом за ним принимал Посвящение Малюта; его нарекли Воймиром, он шагнул на первые ступени как раз в то время, когда княжич преодолевал последние.
А там, на холме, ликовал народ. Люди забрасывали княжича цветами, девушки кружили вокруг него хоровод – румяные, улыбающиеся, они заигрывали с ним, стараясь прикоснуться, а он краснел и смущался, хотя и было все это несказанно приятно. Но вскоре и его друг разделил с княжичем внимание красных девиц; а затем, когда все юноши прошли заключительную часть обряда и получили новые имена, веселье приобрело необычайный размах. Солнце уже погасло, и настало время готовится к разжиганию костра, который был уже предварительно сложен на расчищенной площадке перед святилищем.
Эхт медленно подошел к кострищу. Селяне, встав в хоровод, затянули громкую песню, сопровождаемую резкими выкриками. Так они возносили хвалу богу Огня Авригуну, выражали ему свое почтение и просили благословить их праздник.
Огонь! Он являлся непознаваемым чудом. Он мог быть грозным и смертоносным; но, прирученный, он грел, готовил пищу, а также веселил. Огонь был разрушающей, но одновременно и созидающей силой. И существовали отдельные чудодеи, которые могли подчинить себе эту силу… Они могли заставить огонь превратить в звонкий металл рассыпчатую бурую грязь, которую по зиме извлекают со дна болот. Сначала этот металл становился в их руках мягким, словно сырая глина, и потом эти чудодеи изготавливали из разные инструменты, а также оружие.
Обитали такие чудодеи-кузнецы за пределами селений, на отшибе, ибо нельзя заниматься таким могучим огненным ведовством там, где живут люди. Каждая девица желала стать хозяйкой в доме, из которого и день и ночь раздаются звонкие удары металла о металл, ибо всякий раз на наковальне рождается либо лемех плуга, которым орут (пашут) матушку-землю, либо звонкий топор, которым рубят деревья, либо «великий миротворец» – длинный прямой меч воина-дружинника, что предназначен защищать земли венедов от напастей. Если не станет кузнецов, то венеды станут слабыми и одолеют их всякие беды, поэтому опытным кузнецам, хозяевам жаркого огня и звонкого металла, оказывался почти такой же почет, как и жрецу-эхту. Вот они, эти укротители огня и металла – стоят в первых рядах селян в своих нарядных одеждах, выделяясь среди них могучими мускулистыми фигурами и закурчавившимися от жара горна бородами.
Искра упала в середину кострища – и легкий дымок поднялся от сухой травы, что была выложена посередине. Эхт наклонился и принялся дуть туда, где из маленькой искорки зарождалось пламя. Люди теперь ритмично хлопали в ладоши и приговаривали: «Авригун, нам свет даруй! Тепло даруй!» Священнослужитель, натуживая щеки, старательно раздувал огонь. Это была его почетная обязанность, и он выполнял ее со всей подобающей важностью. Наконец трепетное пламя занялось среди сухого пучка. Сначала оно робко танцевало, но вскоре, словно удостоверившись, что ему ничто не помешает, весело заплясало, с треском пожирая ветки и торопливо устремляясь все выше и выше. Народ возликовал. Теперь люди выражали свою бурную радость. Всем было известно, что бог огня не покровительствует мрачным и унылым. Хвалебные песни вознеслись в небо, которое, казалось, резко потемнело после того, как огонь запылал в полную силу.
– Гори, гори, ясно! Чтобы не погасло!
Возбуждение нарастало. Селяне пели, кружась вокруг костра – они притопывали, прихлопывали, то и дело доносилась какая-то веселая шутка, и вслед за ней – взрыв смеха. Парни и девушки стали собираться в хоровод. Тут-то и пришло время выразить свои симпатии…
В этот день девушки могли выбирать себе пару из новопосвященных. Юноши немного стеснялись, топчась на месте и стреляя глазами в сторону девушек, которые, хихикая и шушукаясь между собой, тоже смотрели на них, оценивая и выбирая. Они могли и не выбирать – тогда выбирали их. Но обычно девушки уже заранее знали, на чью голову они наденут венок…
Княжич чувствовал себя немного неловко, хотя старался не подавать виду. Он бы с превеликим удовольствием просто поводил бы хоровод у костра, пообщался с товарищами, с которыми так долго не виделся. Хотя у многих его сверстников были на примете девушки, сам он не считал, что готов с кем-то «поиграть». Собственно, такое скромное поведение отнюдь не возбранялось. И даже считалось, что тот, кто найдет себе пару годам к шестнадцати-семнадцати, более мудр и рассудителен по сравнению с другими. «Найти пару» вовсе не означало заключить брачный союз. Парни и девушки могли вступать друг с другом в близкие отношения, сравнивать, выбирать. Некоторые решали пожениться с первого же раза, но другие не спешили, стараясь найти пару по душе. Не одобрялось лишь, если к девятнадцати годам парень или девушка не создали семью. С такими беседовали старейшины, стараясь наставить на правильный путь – и, как правило, вскоре такие молодые люди наконец «остепенялись».
Друг молодого княжича, которого теперь надлежало звать Воймиром, нетерпеливо покусывал губы, не сводя глаз со своей зазнобы, Сияны – бойкой, грудастой и круглолицей девицы шестнадцати лет. Она первая направилась в сторону новопосвященных юношей; в отблесках костра сверкала ее белозубая улыбка, слабо сплетенная коса цвета спелой ржи гордо покоилась на ее плече. Когда она подошла совсем близко, пахнуло от нее чем-то женским, теплым, волнующим и сокровенным…
Она надела венок на голову своему избраннику, прикоснувшись к нему на мгновение своей большой грудью, и произнесла, сверкая зелено-карими глазами:
– Пойдем, Войко, поводим с тобой хоровод, будешь моим дружочком…
И она увлекла его за собой – необычайно гордого и довольного. И тут остальные девушки ринулись разбирать парней.
* * *
«Мне надо успеть первой… – думала Беляна, – что если кто-то опередит меня? Ах, ну что ж я сразу-то к нему не подошла? Надо было вместе с Сияной… Что-то оробела я… Ох, княжич мой ненаглядный, будешь ты моим все равно… Никому тебя не отдам…»
Беляна еще не выбирала себе пару, хотя многие парни сохли по ней, ибо была она настоящей красавицей. Но только юный княжич, лишь он один, владел всеми ее помыслами – ни на кого более не обращала она свой взор. О нем она грезила и во сне, и наяву, и не могла дождаться того дня, когда он станет взрослым. Нравился он ей с самого детства. Часто они играли втроем – Чаян, Малюта и она. И в какой-то момент (она даже не могла сказать, когда именно) вдруг стала она ощущать что-то странное, когда княжич находился рядом. Щеки ее начинали гореть, сердце часто билось, а губы пересыхали, так что приходилось все время их облизывать. И тогда возникало в ней неукротимое желание прикоснуться к другу своего брата, запустить руку в его золотые кудри и… На этом месте она всегда терялась, не зная, чего именно ей хочется. Но потом старшие подруги рассказали о том, что бывает между двумя, когда они нравятся друг другу – и занялся дух у девицы от того, что она узнала; от всего этого тайного, сладкого…
Она растолкала локтями своих товарок – и предстала перед княжьим сыном с пышным, благоухающим венком в руках, и тут же ею овладела досадная слабость – так близки были его синие глаза… Но быстро овладела она собой – и, улыбнувшись лукаво, надела венок свой на голову княжичу под веселые шутки и смех остальных девчат и парней. Затем схватила она его за руку и увлекла в хоровод.
Вскоре все новопосвященные юноши радостно кружились вокруг костра вместе с выбравшими их девушками. Селяне веселились. И стар, и млад – все сегодня радовались, что девять молодых людей стали полноценными мужчинами. Это был праздник в их честь.
Княжич чувствовал, как крепко сжимает его руку Беляна. Ее трепет передавался ему, и он украдкой поглядывал на девушку – тогда она тут же отводила взгляд. Ее лицо, освещенное мерцающими отблесками костра, хранило ту чистую прелесть, что свойственна совсем юным, только начинающим взрослеть, девушкам. Она была похожа на нежный и хрупкий цветок. Завитки, выбившиеся из зачесанных назад волос, легким облаком обрамляли ее лицо, пухлые губы были сочными и свежими, словно земляника, а маленький, чуть вздернутый нос придавал этой девушке немного детский и трогательный вид.
Только сейчас разглядел княжич, что его подруга по детским играм повзрослела – и это наполнило его радостным изумлением. И в этот момент он окончательно осознал, что и сам стал взрослым – и теперь может делать все то же самое, что и другие мужчины… И от этой мысли стало ему неловко. Да, он стал взрослым, и может теперь «играть» с девушками… Но отчего-то крепла в нем уверенность, что рано ему еще пароваться. Он сам не знал, почему был так в этом уверен. Ведь девушка, надевшая ему на голову венок, была очень хороша собой… Но что-то претило ему спароваться с ней.
Юноша сосредоточился на своих ощущениях, чтобы попытаться лучше понять себя. Из ее руки в его перетекало что-то яркое, сильное и горячее, хорошо ощутимое – и это пугало его. Нет, не само это, а то, что он не мог ответить ей тем же. Его энергия не выходила за пределы его тела – она спокойно струилась, без всплесков и выбросов. Он не мог отдать ей ее взамен. Он не мог заставить себя почувствовать то же, что и она. И княжич отчетливо понимал, что стоит поддаться искушению – и он сделает ее несчастной… Ведь он еще не выбрал… сердце его молчало, не трепетало оно в ответ ее сердцу. Не возносилась его душа на неведомые высоты, не замирала от восторга, не томилась в предвкушении… И все более неуютно ощущал себя княжий сын.
Тем временем на поляну привезли бочку с медовухой. Новопосвященным не возбранялось сделать по паре глотков (если кто имел такое желание), хотя остальные могли выпить и больше. Конечно же, никто из юношей не отказался.
Приложившись к кружке с хмельным напитком, княжич вскоре почувствовал легкое головокружение, затем ему стало так хорошо, легко и весело, что хотелось смеяться, петь и кружиться в неистовой пляске. Ушло беспокойное чувство, и теперь все казалось прекрасным и легкоразрешимым.
Постепенно костер угасал. Теперь языки пламени не взлетали к небу; поглощая остатки дров, огонь теперь горел вполсилы.
– Очистимся от скверны! – провозгласил эхт, потрясая посохом над головой.
– Очистимся! – радостно поддержали селяне.
И началась забава… Прыгать через костер полагалось в основном молодым людям; старшие могли и не участвовать в этих рискованных игрищах. Сначала прыгали парни. Разумеется, начали с новопосвященных, которые впервые участвовали в такой забаве на законных основаниях. Молодой княжич, не раздумывая, разбежался – и ловко перепрыгнул через костер, лишь слегка подпалив края шаровар. Селяне одобрительно засвистели, закричали. Следом парни прыгали один за другим, показывая свою удаль. И ничего, что головы у всех были слегка хмельные – два глотка доброй медовухи почти не влияли на способность управлять своим телом, зато чувство полета было упоительным…
После парней пришла очередь девушек. И тут новопосвященные стояли, открыв рты – под шуточки старших товарищей они наблюдали, как девки с визгом сигают через костер; и при этом их юбки задираются, обнажая все, что обычно скрыто от глаз – все то манящее и одновременно смущающее неискушенных отроков…
Княжич, чувствуя, как горят его щеки, но не в силах отвернуться, смотрел, как прыгает через костер Беляна… Мелькнули на мгновение ее белые ягодицы – и под одобрительные крики, раскрасневшаяся, тяжело дыша, она подошла к своему избраннику. Она застенчиво, но одновременно маняще улыбалась; ее зубы влажно поблескивали между раскрытых губ, грудь вздымалась, и волосы были слегка растрепаны. В глазах ее мерцал удивительный блеск – казалось, там, в их прозрачной глубине, горят таинственные светильники.
– Пойдем, Ланко… – она взяла княжича за руку.
Он знал, куда она манит его. Многие пары уже покинули поляну, рассеявшись по кусточкам да оврагам… Головокружение еще не прошло, и потому княжич безропотно пошел за девушкой. Ее рука была прохладной, и он явственно ощущал ее дрожь, ее волнение.
Вот они спустились с холма, отойдя на изрядное расстояние от места празднества. Они могли видеть отблески догорающего костра, слышать смех еще остающихся на возле него людей. Но здесь, внизу, где колыхались кусты и темной стеной вставал близкий лес, властвовали совсем другие звуки. Тоскливо и тонко посвистывали ночные птицы, тихо шелестели под ночным ветром верхушки деревьев и пели в высокой траве цикады. По небу плыла круглая и яркая луна, заливая все вокруг своим колдовским голубоватым светом.
– Постоим… – произнесла Беляна.
Она стояла, не поднимая глаз и ежась от ночной прохлады. Она ждала, что юноша обнимет ее, согревая теплом своего тела. Он так и сделал. Он действительно чувствовал нежность к этой девочке. Сейчас он ни о чем не думал – голова его была пуста, словно ветер вымел оттуда все мысли. Он прижимал ее к своей груди и гладил ее мягкие волосы. А она, уткнувшись носом в его плечо, испытывала несказанный прилив счастья.
«Мой! Он мой, наконец-то! Ланко, солнце мое ясное, княжич ненаглядный, будем мы парой с тобой, только ни к чему нам торопиться… Как же хорошо стоять вот так с тобой, сокол мой ясный, миленок, любимый мой… Ну, скажи мне хоть что-нибудь…»
Но княжич молчал. В голове он все еще чувствовал какой-то туман, и ему было хорошо. Жар девичьего тела еще сильнее кружил голову, и он уже готов был поддаться чарам этой ночи… Но вдруг что-то промелькнуло на фоне луны, похожее на тень крупной птицы. Юноша непроизвольно вздрогнул. В ветках зашуршало, и он весь превратился в слух, словно ожидая какую-то весть.
– Что с тобой, Ланко? – шепотом спросила девушка, почувствовав, как его настрой внезапно изменился. Голос ее был полон тревоги. То, что возникло было между ними, вдруг исчезло; растаяло все волшебство и упорхнула трепетность, и сладкое ожидание сменилось тянущим беспокойством.
Было тихо, но княжич все еще к чему-то прислушивался.
– Пойдем… – тихонько потянула его девушка.
Он пошел за ней, почти успокоившись. Торопливо шагая по густой траве, она тянула его вперед, к кустам, крепко сжимая его руку своей маленькой холодной ладошкой.
И вдруг княжич споткнулся о какой-то корень. Их руки разъединились, и, падая в траву, юноша услышал доносящийся из леса отчетливый крик неведомой птицы:
– Улькуйя!
