Александр Михайловский
Белый тигр
С этого момента мальчики переставали существовать как члены общины. Их нельзя было называть по именам, о них не следовало говорить. Они не могли показываться в поселении – в этом случае испытание считалось не пройденным. Через три седмицы они вернутся возрожденными – и тогда будет большой праздник. Им дадут новые имена и примут в дружину. Возможно, не все они возвратятся из леса… Но о сгинувших не принято было печалиться – покровитель охотников Авин сам выбирает себе угодную жертву.
Чаян быстрым шагом удалялся по тропе вглубь Синего Леса. Вот вырезанный на затесе ствола вековой сосны знак-оберег Рыси, говорящий и том, что тут начинается территория, в пределах которой ему придется провести целых три седмицы. Выискивая подобные знаки, княжич достаточно быстро обошел по кругу свои «владения». Небольшая поляна в центре, край болота, густые заросли кустов дикого ореха и редкий светлый сосняк на склоне холма. Не такое уж плохое место на самом деле, вот только близость болота обещает немало неприятных моментов, когда с наступлением темноты в небо поднимутся мириады злых голодных комаров, жаждущих живой и горячей человеческой крови.
Первым делом нужно было соорудить временное жилье, развести огонь и найти способ добывать пропитание. Единственным оружием-инструментом, который дозволялось иметь при себе испытуемым, был короткий толстый нож, с которым соплеменники Чаяна не расставились с трехлетнего возраста и до самой смерти. Говорили, что давным-давно, во времена далеких пращуров, проходящих испытание юношей изгоняли в лес даже без ножа… Но те времена давно прошли, и теперь юному княжичу было чем посрезать стволы молоденьких сосен на жерди, накосить на болоте камыш и нарезать прочных и гибких побегов полевого вьюна.
Нельзя сказать, что строительство шалаша было легким делом. Юноша потратил на это весь день, при этом изрезал руки острыми листьями камыша, исцарапался, выпутывая из ветвей кустарника побеги вьюна, и перемазался в смоле, когда срезал чахлые стволы молодых сосенок, которые не имели настоящей силы до тех пор, пока какой-нибудь из лесных великанов не рухнет под натиском непогоды или топора человека.
Последним, но самым важным делом было разведение огня, но Чаян смог приступить к нему только тогда, когда солнце стало клониться к закату. Нити, выдернутые из подола домотканой рубахи, были сплетены в шнурок, после чего изготовить лучок для добычи огня трением не представляло никаких особенных сложностей. Гибкая ветка орешника, обломок сухого сука, много лет провалявшийся на поляне, и сухая, прямая и тонкая палочка, которую княжич дополнительно подстрогал ножом. Когда инструменты были готовы, солнце почти село, и юноша был вынужден действовать быстро, но без суеты – ибо она замедляет, а не ускоряет работу.
Наконец все готово: тончайшая стружка настругана, пух кипрея и сухая труха собраны, углубление в суке, в которое будет вставляться вращающаяся палочка, вырезано – и вот Чаян берется за свой лучок. Дело это для него привычное – сколько раз, убегая удить карасей, он вот так разводил себе костер, только лучок и все необходимое тогда не надо было изготовлять на месте, а не возбранялось брать из отцовского дома. Двигая лучок туда-сюда, Чаян внимательно наблюдал, как из углубления, в котором вращалась палочка, поднялась тонкая струйка дыма, а потом затеплился первый уголек будущего костра. Дальше было уже относительно просто. Уголек был раздут до первого язычка огня, этот язычок был накормлен сперва пухом кипрея, потом мелкими стружками, потом тонкими палками, потом крупными сухими ветками сосны, которые княжич заранее натащил к будущему костру… И когда на поляне окончательно стемнело, Чаян уже сидел перед небольшим уютным костерком и кормил его толстыми смолистыми ветками. Огонь – лучший друг одинокого человека в ночном лесу.
По ночам лес начинал жить своей, тайной и непостижимой жизнью. Он наполнялся зловещими звуками; казалось, что вокруг шастают существа из древних сказаний – упыри, лешие, различные духи. Со стороны болот веяло гниловатой сыростью. Из темной чащи доносились вскрики, хохот, посвистывание, визг или плач, от которых леденела душа. Но не пристало будущим воинам бояться нечистой силы. От нее защищали амулеты, и исчадия не могли подойди близко, стараясь напугать издалека в расчете на то, что кто-нибудь малодушный поддастся страху – и тогда овладеют они душой его и похитят разум, и никогда уж не стать ему храбрым витязем…
Чуток был сон молодого княжича, когда коротал он ночи в своем жилище. Какая-то часть его всегда пребывала в бодрствовании, и стоило появиться у шалаша чему-то подозрительному, как юноша тут же вскакивал на ноги и выходил наружу с ножом в руке. Но обычно нарушителями покоя оказывались одинокая лисица или шакал, иногда прибегали любопытные куницы, норовя поживиться чем-нибудь у человеческого жилища. Чаще всего в таких случаях, подбросив в костер сухих веток и пробормотав слова короткой молитвы Яхору, Чаян уходил в свой шалаш досматривать сны, но иногда он оставался сидеть у костра, невидящим взором вглядываясь в рдеющие угли и пляшущие языки огня. Он много думал. Часто, притушив костер, смотрел на звездное небо, и тогда непривычное волнение охватывало все существо; казалось, оттуда, из бездонной глубины, кто-то зовет его…
Днем княжич бродил по окрестностям, наблюдая за жизнью леса, такого приветливого и уютного в это время суток, полного занимательных вещей. Скакали по ветвям юркие белки, сороки и синицы оживленно переговаривались в пышных кронах, где они гнездовались. Иногда пробегал серый заяц или торопливо прошмыгивал еж. Россыпи грибов встречались на пути юноши, сочные лесные ягоды манящими гроздьями висели на низких кустиках. Как приятно было нарвать их целую пригоршню и, отправив в рот, слегка придавливать языком, чувствуя, как вытекает из них сладкий сок, напоенный ароматами леса, солнца, дождя…
Чтобы добыть себе пропитание, княжич сплел тетиву из луба прошлогодней крапивы и с самодельным луком охотился на мелкую дичь – зайцев, перепелок, уток, после чего зажаривал их на костре. Так прошла одна седмица. Миновал тот период, когда юноша был растерян и чувствовал себя одиноким, скучая по дому и родным, когда по ночам лезли ему в голову мрачные мысли, навеянные недобрыми звуками ночного леса. Теперь он уже пообвык и освоился на своей поляне, и хорошо изучил окружающую территорию.
* * *
Вторая седмица ознаменовалась непродолжительными грозами. Днем тучи набегали редко, но по ночам над шалашом грохотало, сверкали молнии, и потоки воды заливали полянку, на которой обосновался юный княжич. Но юноша не боялся ненастья. Наоборот, звуки грозы навевали на него думы о предстоящих свершениях. Лежал он без сна и слушал буйство природы, воображая себя во главе дружины, на могучем коне, рубящим врагов мечом направо и налево в кровавом сражении. Чтоб неповадно было супостатам поганым на земли венедские покушаться! Чтоб не зарились они на добро чужое, не зорили селений, не губили старых и малых и не бесчестили жен, сестер и дочерей тех, кому испокон веков принадлежат эти густые леса, поросшие травой луга, богатые земли и бескрайние нивы… Так и засыпал Чаян, грезя как бы наяву.
А по утрам лес дышал свежестью, птицы, ликуя, заливались громкими трелями, повсюду виднелись шляпки разнообразных грибов, что радостно выскочили из-под земли, разбуженные благодатными каплями. Все было чистым и благоухающим, и даже небо как-то по-особенному голубело сквозь кроны, словно и оно тоже умылось дождем… Княжич наблюдал, как капает с отяжелевших дрожащих веток вода, как высыхают листики кустов, вновь становясь легкими и трепещущими – и ему казалось, что он чувствует связь между землей, солнцем и растениями. Солнце поило листья своим светом, окрашивая их в этот яркий зеленый цвет, а земля кормила стебли всем необходимым для их жизни. Невидимые глазу потоки струились внутри стволов, словно кровь в теле человека… И задумывался отрок о чуде Творения, о том, что все так гармонично и мудро устроено, и всем на этой земле найдется место, и всех она прокормит и обогреет, ибо так сотворил этот мир великий Яхор, пресветлый любящий бог. Но есть и темные силы, стремящиеся разрушить и уничтожить все доброе, справное и соразмерное, и силы эти ведут бесконечную борьбу со Светом. Тайком вползает Тьма в души людей, нашептывая и соблазняя, обманывая и мороча. И потому следует соблюдать чистоту в душе своей, не впускать туда темное, злое, не поддаваться вкрадчивому шепоту Тьмы…
В то утро княжича разбудило громкое сопение и хруст веток, словно какой-то крупный зверь подобрался совсем близко к шалашу. Схватив свой нож, юноша бесшумно выбрался из своего жилища. Прямо напротив, из ореховых зарослей, на него настороженно смотрели два черных глаза. Чуткие ноздри подрагивали, пытаясь распознать запах угрозы; животное то и дело встряхивало головой, которую щекотали тонкие ветви. На лбу нежданного гостя отчетливо виднелись два бугорка – это пробивались рожки.
Чаян стоял неподвижно, с интересом разглядывая животное. Без сомнения, это был молодой лосенок, только недавно вступивший на тропу самостоятельности. Любопытство привело его на эту поляну, столкнув с человеком нос к носу. Но малыш еще не знал, что двуногих следует опасаться. И теперь он стоял, не силах преодолеть свою любознательность, готовый при малейшем признаке опасности кинуться прочь, в чащу, на своих крепких копытцах.
– Иди сюда… не бойся… – тихо произнес юноша, затем медленно протянул руку по направлению к зверю и сделал незаметный шаг вперед. – Я не обижу тебя.
Животное недоверчиво фыркнуло, продолжая следить взглядом за маневрами странного двуногого. Чаян сделал еще один шаг вперед. Лосенок занервничал. Он стал постукивать передними ногами и энергичнее мотать головой. После того как юноша сделал третий шаг, инстинкты взяли свое – и зверь, сорвавшись с места, побежал. Однако, отбежав на несколько шагов, он вновь остановился и продолжал наблюдать за человеком.
Княжич стал осторожно приближаться к нему. Свой нож он заткнул за пояс, и теперь держал руки слегка разведенными в стороны, показывая, что не имеет дурных намерений.
– Не бойся, – увещевал он лосенка, – давай подружимся…
В ответ тот встряхивал ушами, словно понимал, о чем ему говорят. Княжич, улыбаясь, медленно приближался к животному. На этот раз оно подпустило его поближе.
– Я твой друг, – говорил юноша ласковым голосом, – я понимаю, что ты никогда не видел людей, но я не причиню тебе зла.
Он смотрел на лосенка не отрываясь – прямо ему в глаза. И вдруг явственно ощутил чувства животного; страх, трепет, любопытство – все это передалось ему, так, словно он сам был этим лосенком; точнее, будто какая-то часть его сознания перенеслась в голову зверя. Юноша замер, ошеломленный этими странными ощущениями. И одновременно он понял, что теперь властен над этим лесным детенышем. Что стоит ему мысленно попросить его стоять на месте – и он будет стоять…
«Так… Хорошо… – думал юноша, лихорадочно соображая, как теперь ему воспользоваться внезапно открывшимися возможностями, – успокойся, малыш… Стой там… Я хочу познакомиться с тобой поближе…»
Животное перестало нервничать. Игриво пофыркивая, оно преспокойно стояло за грядой сосенок, косясь на человека дружелюбным взглядом. Княжич подходил все ближе и ближе, и вот остался всего один шаг; юноша уже вытянул руку, чтобы погладить лосенка.
Внезапно в сознание юноши ворвалось что-то необычайно злобное и агрессивное; нет – скорее, дикое и необузданное. Кто-то рядом испытывал сильный страх, побуждающий к нападению. «Опасность! Опасность!» – вопила та часть разума человека, что была связана с лосенком. «Беги! Быстро!» – мысленно приказал он зверю – и тот, резко встрепенувшись, бросился в ту сторону, где темнела спасительная чаща. Он убегал от неведомой опасности, которую необъяснимым образом почуял человек.
А юноша, продолжая ощущать чью-то нарастающую агрессию, стоял, подобравшись и внимательно прислушиваясь к звукам леса, пытаясь распознать, с какой стороны ожидать угрозу.
Неожиданно что-то стремительное, полное ярости, бросилось на него сзади из ветвей крупного дуба, под кроной которого как раз и стоял княжич. В последний момент, почуяв смертельную угрозу, он резко обернулся – и рысь, стремительно атаковавшая из ветвей дерева, упала ему на грудь, повалив своим весом на землю. Если бы он не обернулся, то зверь мгновенно бы убил его, напав со спины и вцепившись клыками в шею. Машинально Чаян ухватил хищника левой рукой за горло, а правой потянулся за ножом. Прямо перед собой он видел ее желтые злые глаза, обведенные черной полоской, ощеренную пасть, из которой несло зловонием. Рысь сделала резкое движение мощной лапой – и длинные и острые серповидные когти, пробив грубый холст рубахи, глубоко вонзились ему в грудь. Теряя сознание и сходя с ума от боли, Чаян выдернул нож из поясных ножен и всадил его лезвие в мягкое брюхо зверя, а затем еще раз и еще. Рысь пронзительно закричала, со страшной силой выгибаясь в его руках, потом издала придушенный хрип и издохла.
Кровь из ран хлестала ручьями, юноша чувствовал слабость и головокружение. Отбросив тело убитого хищника, шатаясь и хватаясь за деревца, Чаян пытался добраться до своего шалаша.
«Помоги мне, великий Род, не дай умереть в расцвете лет! – взмолился княжич, чувствуя, как мутится сознание, – матушка родимая, заступись за жизнь сына твоего из благоуханных кущ Валоха… Не могу я покинуть отца, не могу оставить род свой, уйти вот так, не совершив ничего для народа своего, погибнуть безвременно от лап свирепого хищника…»
Он все-таки добрел до своего жилища, и там упал, окончательно лишившись сил. И тут же тяжкий бред овладел им – чудилось, что идет он, пробираясь сквозь серый, густой и липкий туман, который проникает под одежду тысячей холодных змей, пронизывая холодом и ужасом. Все тяжелее идти, руки и ноги с трудом слушаются… А где-то раздается зловещий и вкрадчивый голос, который все зовет, зовевт юношу к себе… Но не хочет поддаваться он этому зову, старается отвернуть от него. Но снова и снова раздается голос в тумане – торжествующий и леденящий, принадлежит он тому, кто готов поглотить его душу без остатка…
Несколько раз Чаян выныривал из тягостных видений. И тогда он понимал, что все еще находится внутри своего шалаша. Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как он оказался здесь. С трудом пытался он остаться в сознании, но вновь проваливался в серый туман… Лишь однажды, теряя сознание, услышал он отчетливый и близкий крик какой-то неведомой птицы, звонко прокричавшей возле самого шалаша:
– Улькуйя! Улькуйя!
Теперь туман был просто белым, и зловещий голос исчез. Юноша бежал вперед, крича о помощи, но белая пелена поглощала все звуки. Тогда он остановился и прислушался. Тихо-тихо издалека доносилась песня. Это была колыбельная… Пел ее женский голос. Княжич никогда не слышал этих слов раньше. Но голос… он казался родным. Сладко и тепло становилось в груди от этого голоса, и юноша, застыв, внимал этой тихой песне, боясь пропустить хоть слово.
– Ой ты дитятко мое родимое,
Златы кудри твои, ясны твои глазоньки,
Ой кровинушка моя ты милая,
Свет очей моих, отрада, солнце ясное…
Ой да минет ночка, мгла рассеется,
Зоренька взойдет и травы высушит,
Мать-земля впитает твою кровушку,
Силы даст тебе, свое благословение.
Ой да небеса мои лазурные,
Ой да ветерок веселый, радостный,
Вы скажите моему дитяти милому,
Быть ему отважным славным витязем,
Будет он ходить в походы дальние
И мечом сражать коварных ворогов…
Голос затихал, и княжич погружался в умиротворяющий сон. Теперь ему казалось, что он утопает в мягких подушках, пуховых перинах, что он снова, будто младенец, нежится в люльке и его окружают любящие и заботливые люди… И ощущал он рядом присутствие матери – она гладила его по голове нежными и мягкими руками и смотрела на него с безмерной любовью… И знал княжич, что любовь материнская будет хранить его от бед даже из Валоха – края вечного упокоения…
Глава IV. Выздоровление. Разговоры с ведуньей. Чаяну удается приручить диких зверенышей
Вейница торопилась. С холщовой сумой через плечо шла она через чащу. Порой лес становился настолько непролазным, что ей приходилось продираться через заросли, раздвигая ветки своим дубовым посохом. Порой останавливалась она, прикрывала глаза, пытаясь нащупать ускользающую нить, что вела ее по верному пути. Она знала, что юноша в беде, но не знала, что именно произошло с ним.
Сегодня утром вдруг она услышала голос: «Помоги Чаяну! Иди к нему! Я покажу дорогу…» Старуха подняла глаза вверх – и увидела средь легких облаков призрачный образ женщины с развевающимися волосами – тревога сквозила в ее глазах. «Мурава явилась мне из мира мертвых, чтобы сказать о том, что с ее сыном приключилась какая-то беда», – догадалась ведунья.
– Я помогу, – с готовностью ответила она, склонив голову.
– Иди туда, – указала призрачная женщина – и ворох едва заметных солнечных зайчиков рассыпался по земле из-под ее руки, образуя подобие тропинки. – Думай о нем, и ты придешь туда, куда надо. А я не могу больше здесь оставаться… Прошу, поспеши… Спаси моего сына… – Образ таял, голос затихал, и вскоре без следа растворился среди облаков.
Вейница быстро заскочила к себе в избушку и, побросав в суму разнообразные снадобья, отправилась в путь, который указывали ей пятна света. Однако вскоре солнечные зайчики исчезли. Точнее, они стали почти незаметными, и ведунье приходилось напрягать глаза, пытаясь разглядеть их среди деревьев. Тогда она, сосредоточившись, подумала о молодом княжиче, представила себе его, мысленно позвала по имени. И тут же пятна света тускло замерцали в траве, ведя старуху к цели. Ведунья знала, что на самом деле никаких этих солнечных зайчиков не существует. Она могла видеть их только своим духовным взором. Это и была та связь с юным княжичем, нить, что соединяла ее с ним, и которую нельзя было потерять. И потому Вейница старалась оставаться в состоянии частичного транса, зная, что только так она найдет Чаяна. И чем ближе была она к цели, тем острее чувствовала запах приключившейся беды, и понимала, что от той скорости, с которой она передвигается, зависит очень многое.
Около трех часов шла старуха по лесу, стараясь не думать о своих немолодых ногах. Наконец она остановилась, уперев свой посох в землю. То, что предстало перед ней, свидетельствовало об окончании ее нелегкого пути. Тяжело дыша, ведунья обводила взглядом это место – и картина случившегося вставала перед ее глазами так, словно она была ее свидетелем. Возле могучей лиственницы лежала мертвая рысь, из живота которой торчала рукоять ножа. Примятая трава средь деревьев была закапана каплями крови, и по ним становилось ясно, в каком направлении ушел тяжело раненый человек.
Бросив беглый взгляд на кроны деревьев, старуха поспешила туда.
* * *
Княжич пришел в себя на третьи сутки. Он озирался, с трудом вспоминая то, что ему довелось недавно пережить. В шалаше пахло по-другому, не так, как раньше – незнакомыми травами, медом, и еще чем-то горьковато-терпким. Юноша с удивлением обнаружил, что его грудь аккуратно перевязана чистой холстиной, а сам он лежит на мягком травяном ложе, застеленном светлым полотном. Полог был откинут, и в жилище проникал яркий солнечный свет. Веселые птичьи трели дополняли ощущение покоя, уюта и безопасности.
Послышались шаги – и через мгновение в шалаше появилась незнакомая старуха. Ее смуглое лицо, обрамленное белыми, легкими как пух, волосами, было испещрено глубокими морщинами; брови нависали над глазами, но сами эти светло-голубые глаза отличались редкостной яркостью и чистотой, словно принадлежали не старухе, а молодой девушке. Она подошла к Чаяну и склонилась над ним. Взгляд ее выражал радость и облегчение, и юноша понял, что это именно она взялась его выхаживать.
– Здравствуй, Чаян, добрый княжич, сын Имаша, князя Пеяросльского…
Голос ее оказался тоже молодым, без свойственной старым людям скрипучести, и в нем присутствовали такие глубокие, сильные нотки, что поневоле заставляли проникаться вниманием в каждому слову.
– Здравствуй, бабушка, – ответил юноша, попытавшись склонить голову в подобии почтительного поклона, как полагалось благовоспитанному молодому человеку перед старшими. – Благодарю тебя за доброту твою, за то, что спасла меня от неминуемой гибели… Скажи мне теперь, кто ты, чтоб знал я, как звать-величать тебя, добрая женщина…
– Вейница я, – старуха сверкнула своими пронзительными глазами и слегка улыбнулась тонкими губами. – Поди, слышал обо мне?
– Слышал, бабушка Вейница! – обрадовался юноша. – Тятя сказывал, что отшельница ты, ведунья великая и пророчица…
– А еще что тятя сказывал?
– Что увижу если тебя когда-нибудь, в ноги чтоб кланялся… – ответил княжич, глядя на старуху с благоговением. – Да вот только несподручно мне нынче, уж прости меня, бабушка… – грустно заключил он.
– Ничего, княжич, – усмехнулась старуха, – вот встанешь на ноги, успеешь еще поклониться-то…
– И то правда! – кивнул юноша и улыбнулся.
– Я буду врачевать тебя, и если Яхор будет благосклонен, ты быстро поправишься, – уверенно сказала Вейница. – Твои раны сами по себе не очень опасны, просто много кровушки повытекло…
Затем старуха дала ему какое-то горьковатое питье, после чего сняла с груди повязку и, смазав раны пахучим снадобьем, снова перевязала, теперь уже другим куском ткани. Когда ведунья прикасалась к груди, было больно, но княжич терпел и не издал ни звука, как и подобает мужчине. Во время перевязки он успел заметить, что края ран стянуты в нескольких местах чем-то вроде нити.
– Заячья жилка, – пояснила ведунья, проследив за его взглядом. – Пришлось зашить; теперь и заживет быстрее, и следов почти не останется. Повезло тебе, что зверь до живота не добрался… Тогда бы и я помочь не смогла.
Затем старуха накормила юношу ароматным бульоном и велела отдыхать. Чаян действительно чувствовал утомление. Тем не менее он ощущал, что силы постепенно возвращаются к нему, и это заставляло его испытывать радость. Спокойный, он уснул, чтобы вновь проснуться только к вечеру.
Старухины снадобья оказались поистине чудодейственными – и уже на следующий день юноша решил встать и совершить небольшую прогулку. При поддержке ведуньи он вышел на воздух. Голова все еще немного кружилась, но запахи леса, душистый ветерок, голубое небо – все это заставило его почувствовать себя бодрее. Беззаботные птицы щебетали в кронах деревьев, над поляной весело порхали бабочки и стрекозы, важно гудели степенные шмели. Цветы кивали своими головками из густой травы, словно приветствуя юного княжича.
И тут его взгляд увидел растянутую на палках шкуру рыси – той самой, что была убита его руками.
– Это я сняла шкуру, – сказала старуха. – Ведь ты непременно должен вернуться в поселок с трофеем – а этот трофей очень ценен. Я воспользовалась твоим ножом. Вот он, – ведунья вынула нож Чаяна из кожаного мешочка, висевшего у нее на поясе, и протянула законному хозяину.
– Спасибо, бабушка, – искренне поблагодарил Чаян. Разглядывая нож, он некоторое о чем-то сосредоточенно размышлял.
Острый глаз старухи приметил задумчивость княжича.
– Ты хочешь о чем-то спросить? – сказала она.
– Да… Я вот все думаю – почему рысь на меня напала? Они обычно не нападают на людей…
– Ты сейчас поймешь, почему она напала… – произнесла старуха, – пойдем-ка.
Она повела княжича на другой край поляны. Затем, остановившись, издала странный звук, похожий на звонкое шипение с присвистом. Зашуршали ветви – и из зарослей выбежали два звереныша. Юноша не мог поверить своим глазам – это были рысята! Пятнистые, широколапые, с кисточками на ушах. Однако они не стали подходить близко. Остановившись у кромки леса, настороженно смотрели они на Чаяна своими желтыми глазами и нервно подергивали ушами – было совершенно очевидно, что он внушает им опасение.
– Это… ее детеныши? – спросил потрясенный княжич. – У нее там, на дереве, были малыши – теперь понятно, почему она напала на меня… Подумала, что я им угрожаю. Но, бабушка Веюшка, как ты их достала оттуда? И как ты их зовешь?
– Добрый княжич, все то, что умею я, умеешь и ты… – ответила старуха, загадочно улыбаясь. – Когда я пришла на то место, сразу поняла, что там произошло. И догадалась, почему рысь на тебя бросилась. Там, на дереве, у нее дупло, где она вывела свое потомство. Ты слишком долго топтался возле ее дома, а эти хищники становятся слишком нервными, когда выкармливают малюток. Так что, дойдя до твоего шалаша и оказав тебе помощь, я вернулась назад, освежевала мертвого зверя, шкуру принесла сюда, а остальное отнесла подальше в лес. Затем я просто попросила этих малышей спуститься вниз… – Вейница внимательно посмотрела в глаза княжичу. – Я послала к ним свою мысль – и между нами возникла связь, так что я могла убедить их выполнить мою просьбу… А ты? Разве ты раньше не замечал в себе каких-то особенных способностей?
– Н-нет… – покачал юноша головой, – хотя… я все вспомнил, – он просиял и начал быстро говорить: – Я ведь в тот день за лосенком пошел. Он меня слушался, этот лосенок! Это было так странно… Да только не успел я к нему подойти, опасность какая-то рядом мне почудилась. Я ему, лосенку, молча приказал убегать, ну а потом эта рысь сразу на меня напала…
Он замолчал, глядя то на старуху, то на зверят, что жались друг к другу, недовольно урча. Ведунья выжидательно смотрела на него, и он понял, чего она ждет. Он сделал полшага вперед и вытянул перед собой руку. Затем издал такой же шипяще-свистящий звук, что слышал от Вейницы, и сказал:
– Не бойтесь! Я вас не обижу. Подойдите ко мне…
И дикие детеныши одного из самых опасных хищников послушно подошли к юноше. Они терлись о его ноги – маленькие, теплые, трогательные в своем детском очаровании. Чаян бросил на ведунью вопросительный взгляд; та ответила легким кивком. Княжич наклонился и потрепал малышей за шею, отчего они довольно зажмурились. Ощущение от прикосновения к теплой шерстке было настолько необычным, что княжич, потрясенный доселе неведомыми чувствами, выпрямился и тихо проговорил:
– Мне так жаль, что я убил их мать… Но она сама напала на меня.
– Все правильно, – успокоила его старуха. – Человек – господин над тварями, а не наоборот. Человек всегда должен побеждать. Главное – не убивать без нужды. Убивать ради развлечения – это предел человеческой низости, и такое злодеяние никогда не останется безнаказанным, – старуха воздела руки кверху, – боги накажут такого человека.
– Разве можно убивать ради развлечения? – изумился юноша.
– Поверь, добрый княжич, люди еще и не такое способны… – с горечью промолвила ведунья, – тебе еще предстоит столкнуться с разными проявлениями подлости и низости людской – и главное, чтобы ты сам при этом не потерял чистоту своей души… А еще вред душе человеческой приносит невежество… Люди судят по поверхности, не стараясь заглянуть вглубь. Поэтому мой тебе наказ, княжич – имей глубокий взгляд на все, что происходит в этом мире. Умей заглянуть туда, куда другие не в состоянии.
Юноша решил позже подумать над словами старухи; сейчас же его интересовало другое.
– Что же с ними делать? Они ведь погибнут, если останутся в лесу… – он с сожалением смотрел на рысят, что затеяли у его ног веселую возню.
– Возьмешь их с собой, – сказала Вейница, словно это было само собой разумеющееся, – пусть в тереме соорудят что-то вроде клетки. Теперь ты за них отвечаешь… – она помолчала, а затем добавила: – Я ведь их только днем отпускала в лес погулять. Ночью слишком опасно, поэтому они ночевали в твоем шалаше… Да-да, прямо у тебя под бочком, – она улыбнулась, видя, с каким недоверчивым удивлением смотрит Чаян на зверенышей. – Энергия животных целебна, знай это – твои раны будут заживать быстрее…
К тому времени, когда истекли три седмицы и настал срок возвращаться в поселение, юный княжич почти полностью восстановил свои силы, и его раны хорошо поджили – все благодаря чудодейственным снадобьям старой знахарки, которая продолжала ухаживать за ним. Часто юноша задавал себе вопрос – каким образом Вейница очутилась рядом с его жилищем как раз в тот момент, когда ему нужна была помощь, когда он находился на краю неминуемой гибели? Почему именно она? Много раз вопросы эти готовы были сорваться с его губ – но всякий раз что-то удерживало его от этого. Глядя на старую ведунью, видя ее поразительные глаза, в которых, казалось, жили тысячи древних тайн, он не решался обратиться к ней с тем, что его интересовало. А еще он хотел сам поразмышлять над этой загадкой. Но после. Сейчас он все еще выздоравливал после рысьих когтей, и от усиленных дум его голова начинала кружиться. Да и глаза ведуньи будто бы говорили ему: «Не спеши… Слушай, смотри, созерцай…»
Вейница не была многословна. Она произносила слова лишь в том случае, когда это было действительно важно. И Чаян, которого поначалу удивляло нежелание старухи разговаривать, постепенно стал понимать, что таким образом она учит его воспринимать мир всеми своими чувствами. А главное – находить ответ самому, прежде чем он будет дан в виде слов. Бывало, поднимала она к небу лицо и стояла так, закрыв глаза и слегка шевеля губами; и юноша, замирая в благоговении, понимал, что так общается она с богами или духами. И он тоже пытался разговаривать с небожителями; и очень часто они ему отвечали. Нет, ответы богов воспринимались им не как слова, но как снизошедшие откровения. Их нельзя было облечь в форму речи, но каждый раз после такого откровения княжич чувствовал себя другим, как будто немного повзрослевшим. И однажды он с необычайной ясностью понял, как Вейница нашла его. Понял – и возрадовался. И тепло стало на его сердце, и наполнился дух его любовью, покоем, уверенностью и готовностью выполнить то, что предначертали ему боги… Что это будет – он и сам пока не знал, но чувствовал, что когда-нибудь это непременно откроется ему…
– Ну что, княжич… – сказала Вейница в то утро, когда ему предстояло возвращаться. – Тебе пора. Возвращайся в селение. А я пойду к себе… Путь мой не близок.
– Спасибо тебе, бабушка Веюшка, – проникновенно произнес юноша. – Доброту твою вовек не забуду, жизнью обязан я тебе, теперь ты – моя вторая матушка…
И он со всем почтением поклонился в ноги старухе. А она смотрела на него, и глаза ее лучились материнской нежностью к этому мальчику, который уже сегодня к вечеру будет посвящен в воины – а следовательно, станет взрослым мужчиной. Знала она и то, что теперь связывает их навеки неразрывная нить…
