Юлия Викторовна Игольникова
Подарок для русалки
песнь протяжную запели.
Соловьи их поддержали.
Камыши в ответ шуршали.
Дымка легкая скрывала
берега. И подвывала
им сова. Взошла луна.
А девицам не до сна.
За венками наблюдают.
Что-то будет, все гадают.
Все затихло будто разом.
Ночь луны огромным глазом
им недобро подмигнула,
что-то страшное шепнула.
Всплеск в тиши казался странным.
– Я слыхала, будто «Рана»
рядом кто-то произнес?
Непонятен был вопрос,
что Ульяна задавала.
– Ой, смотрите! Я видала, -
из подруг одна вскочила,
– что веночек закрутило
и под воду утянуло.
И взволнованно вздохнула.
– Это чей же? Как понять?
– Это мой. Пойдемте спать.
Ей ответила Ульяна.
В голове крутилось «Рана».
*
Сон к Ульяне не идет.
Все не так, наоборот.
Зря Василий заявился.
Разум девичий смутился.
Прервались раздумья стуком
и каким-то странным звуком.
Будто ходит кто-то рядом.
Темноту обводит взглядом.
Видит, черное пятно.
Приближается оно.
И хотела закричать,
но ни звука не издать.
Рот открыла, там вода
полилась как из ведра.
Звать на помощь? Только как?
Сердце сковывает страх.
Пахнет сыростью и тиной.
Дотянулась до лучины
кое-как. Рука дрожит.
Кто-то рядом уж стоит.
Тусклый свет упал на тень.
Разум съехал набекрень.
И от ужаса застыл.
Силуэт заговорил.
– Не пугайся, не кричи,
мое имя прошепчи.
Я тебе его сказала.
У воды его слыхала.
Ну, давай же, говори!
– Рана? – будто изнутри
кто-то выдавил слова.
Закружилась голова
от чудесного явления.
Страх смешался с удивлением.
Перед ней во всей красе
в света узкой полосе
дева странная стояла,
улыбалась, не моргала.
Тело женское, но все же
на девицу непохоже.
Взгляд ее чернее ночи.
Кожа бледная уж очень.
Мокро платье. Грудь нагая.
Словно статуя живая.
Подошла к постели, села,
нежно, ласково пропела:
– Догадалась или нет,
кто я есть? – Какой-то бред
или сон? Ночной кошмар?
Еле держит ум удар.
– Я русалка, я же Рана.
Не страшись меня, Ульяна.
– Ты зачем ко мне явилась?
Сердце девичье забилось.
– Разговор был интересный.
Я подслушала. Известно
мне теперь твое желание.
О любви твое страдание.
И к тебе за тем пришла,
чтоб помочь. – Я не звала.
– Раз уж имя ты узнала,
говори, о чем мечтала.
– Да я просто рассуждала.
И сама не понимала,
как мне быть? И что к чему?
– Мне откройся. Я пойму.
Сини губы улыбались.
Черны локоны цеплялись
за подушку, одеяло.
Все равно Ульяне стало.
Взгляд затягивает в омут.
Опасения, страхи тонут
в черной вязкой глубине.
Говорила как во сне.
– Вдруг тоска ко мне явилась.
Может, я поторопилась,
и неверный выбор мой?
И жених-то мне чужой?
Может быть, люблю другого?
Но уже дала я слово.
Мысли спутались совсем.
Озадачена я тем,
что любви хочу и счастья,
с милым в радость и ненастье.
– Мне печаль твоя понятна.
Помогу тебе я внятно
изложить свою мечту.
Дам загадкам простоту.
Замуж хочешь по любви!
Так смелее говори,
повторяй за мной слова.
А любовь всегда права.
Пусть укажет сердцу путь.
И с него мне не свернуть!
Повторила все Ульяна.
Улыбнулась сладко Рана.
– Я услышала желание.
В ночь русалочью мечтание
станет явью! Быть тому
по велению моему!
Огонек свечи погас.
Все исчезло в тот же час.
Правда, сон или видение?
Что за странное явление?
Сомневается Ульяна,
а была ли правда Рана.
Только мокро одеяло.
И от холода дрожала.
*
Скоро час уже заветный.
Вася шел тропой секретной.
А русалка поджидала.
Парня радостно встречала.
– Ну пошли, коль появился.
Лунный свет уже раскрылся.
Только знай, опасен путь.
– Мне назад не повернуть.
Он вздохнул, махнул рукой.
– Но не бойся, дорогой.
За собой его ведет,
за овраг, за поворот,
где во тьме качался лес
ростом прямо да небес.
Частокол стоит сосновый.
И владения сурово
от непрошеных гостей
охраняет. Средь теней
страху есть где разгуляться.
Не понять, не разобраться:
то ли кустик наклонился,
то ли кто-то притаился.
Ни дорожки, ни тропинки.
В самой чаще и глубинке
оказались у болота.
– Раз уж так тебе охота,
вот цветок. Иди бери.
Только ноги береги.
– Как туда я доберусь?
Я ж увязну, утоплюсь!
Вася сник, смеется Рана.
В темных зарослях бурьяна
посреди того болота
там блестит за кочкой что-то,
блики красные роняет.
Лепесточки раскрывает
алый маленький цветочек.
Словно в печке уголечек
не потухший в черноте.
– Помогу тебе в беде.
Палку в тину ты втыкай
да на кочки наступай.
Потихоньку, не спеши.
И размеренно дыши.
Он послушался, шагнул,
осмелел, не утонул.
– Дай-ка я его толкну!
Утяну его ко дну!
– Не позволю, парень мой.
Разговоры за спиной
он услышал, обернулся,
покачнулся, поскользнулся.
– Говорю же, не толкай!
И цветок ему отдай!
– Что же пусть себе берет.
Только клад он не найдет!
Захихикало противно.
Он назад идет, и видно,
это чудище лесное.
Непонятно, что такое.
В бородавках все лицо.
Нос с куриное яйцо.
На носу сидит лягушка.
Очень страшная старушка.
– То кикимора, пустяк.
Хулиганка, да не враг.
Хоть и любит поморочить,
только зла она не очень.
На, держи-ка гребешок
и красивый поясок.
Для тебя я прихватила.
– Что же, Рана, угодила.
– Ну-ка, космы расчеши.
Нам дорогу разреши.
– Да идите, – и смеется.
– Все равно он не вернется.
*
То болото миновали.
В темный лес они ступали.
Сосны мертвые редели.
Облетели иглы с елей.
И сырой туман висит.
Рана Васе говорит:
– Дальше мне дороги нет.
Напоследок дам совет.
Следуй строго за цветком.
И не думай ни о чем.
Будут за ноги хватать
и морочить, и пугать.
И на зов не откликайся.
И к земле не наклоняйся.
Повторяй слова: «туман,
все неправда, все обман».
И назад не обернись.
Только света ты держись.
У него цветок в руке.
Будто бы на поводке
он за ним идет вперед.
Слышит голос, он зовет:
– Вася, Вася, где же ты?
И любимые черты
разум вмиг нарисовал.
Только парень устоял.
Не она! Не может быть!
Стали волки рядом выть.
Страшно, жутко, сердце бьется.
Он дрожит, не обернется.
Шаг, другой, и оступился,
за корягу зацепился.
Ноги что-то оплетает.
Как заклятье повторяет:
– Морок это да туман.
Все неправда, все обман.
