Юлия Подлубнова
Поэтика феминизма
Политика травмы
Итак, в отличие от женской поэзии, современная фемпоэзия отражает в себе все аспекты актуальной феминистской повестки. По словам поэтессы Лиды Юсуповой, «в России именно поэзия стала голосом феминизма». Она тесно связана с фемактивизмом и вплетена в живую жизнь здесь и сейчас. В Москве, Петербурге и Екатеринбурге проходят поэтические чтения в поддержку сестер Хачатурян, в фейсбуке кипят страсти в духе #metoo, стихи читают на разнообразных фемфестивалях, которых становится все больше, один за другим издаются поэтические сборники.
Фемпоэтессы активно включились в поддержку Юлии Цветковой, художницы и активистки из Комсомольска-на-Амуре, на которую в 2019 году завели уголовное дело из-за якобы порнографических изображений вагины в ее паблике «Монологи вагины» во «ВКонтакте». Финального суда на момент написания этой книги еще не было, но художнице грозит до шести лет колонии. За Юлю вступились многие общественные деятели, Центр Вознесенского провел 27 июня 2020 года онлайн-марафон в ее поддержку, а в соцсетях прошел поэтический флешмоб. Он начался с текста Галины Рымбу «Моя вагина», который собрал тысячи лайков, огромное количество комментариев и перепостов и вызвал большую дискуссию в литературном мире и даже за его пределами.
«Сейчас происходит настоящая феминистская революция, – говорит поэтесса Елена Костылева. – Феминистская поэзия становится более доступной для широкой публики – ее можно услышать на фестивалях, чтениях, акциях и так далее. Это все происходит «по-живому», прямо сейчас. Это не какая-то выдуманная реальность, а настоящая жизнь».
Консорциум женских неправительственных объединений – единственная в России организация, предоставляющая юридическое сопровождение для пострадавших от домашнего насилия по всей стране, – называет один из своих проектов строчкой из цикла «Приговоры» Лиды Юсуповой: «Близким лицом близкому лицу». Собственно, сам цикл, основанный на реальных судебных приговорах, мог бы быть достаточной агитацией к скорейшему принятию в России закона о предотвращении домашнего насилия – его принятие уже который год откладывается из-за лоббирования различных патриархальных и религиозных организаций.
Еще пример – тексты Ирины Котовой, поэтессы и практикующего хирурга-эндокринолога, через врачебную практику которой прошло столько искалеченных женских судеб и историй домашнего насилия, что можно составлять энциклопедию женской российской жизни. Что частично она и сделала в своей книге «#температураземли» и ее завершающем тексте «насилие и восьмое марта».
Дарья Серенко, поэтесса, художница, политическая и фемактивистка, организовала акцию «Цепь солидарности и любви» в поддержку Юлии Навальной и женщин-политзаключенных, а по итогам написала текст «Цепь солидарности», часть гонорара за который перечислила в пользу правозащитной организации помощи митингующим «Апология протеста».
Так что фемпоэзия – явление не только литературное, но и социальное. Причем остросоциальное. Идея «личное – это политическое» близка многим фемпоэтессам. И многие феминистские стихи, говоря о телесности, сексуальном и домашнем насилии, гендерном неравенстве, угнетении, иерархии, привилегиях, становятся политическими в прямом смысле этого слова. Иногда настолько, что грань между поэзией и агитацией стирается.
Вредит ли политическое поэтическому? «Мне часто задают странный вопрос: чего в вашей поэзии больше – политики или поэзии? – говорит Оксана Васякина. – В моей поэзии политика – это объект поэтического осмысления. И тут нет зонирования, просто поэзия так работает».
«Как говорил немецкий философ Герберт Маркузе, политическое значение произведения складывается из всех его эстетических качеств, – говорит Илья Кукулин. – В этом смысле плохое стихотворение, ратующее за все хорошее против всего плохого, неадекватно прежде всего потому, что не «работает» как поэтическое высказывание. К слову, произведения, которые принято считать «золотой» классикой, вполне могли быть политически очень острыми. Вспомним «Божественную комедию» Данте, которая буквально наполнена спорами, вызванными борьбой между гибеллинами, белыми гвельфами и черными гвельфами».
Издатель Дмитрий Кузьмин тоже считает, что политика, вмешиваясь в поэзию, не обязательно делает ее плохой, хотя такой риск есть: «Если в стране плохо с публицистикой, если утратила кредит доверия религия, если не выработана культура психотерапии – поэзия может отчасти брать их миссию на себя. Чаще всего, правда, это не идёт ей на пользу. Тем не менее среди действующих авторов феминистского направления есть ряд ярких и важных в чисто литературном отношении фигур, хотя уже видно, что внелитературные обстоятельства могут сыграть с ними злую шутку. Как говорил Жюль Ренар, «стонать надо, но ритмически»: даже самые острые темы и болезненные переживания не отменяют необходимости много работать над способом их выражения и осмысления, а читателю, который априорно не заинтересован в этой работе, может казаться, что она, собственно, не сильно и нужна, – и поэтов иногда такое отношение заражает».
«Для политического всегда нужно упрощать ситуацию, – считает Елена Костылева. – Вот, например, дело сестер Хачатурян, которым мы занимались с самого начала, когда никто про это еще не говорил. У нас были беседы и тексты о том, что вообще произошло. Каждая поэтка преломляла этот кейс через свое восприятие, у нас было много сложных разговоров и мыслей. Но в политике все свелось к простому лозунгу: это была самооборона, отпустите девочек. И все предыдущие чувства: ужас, удивление, страх, нарушение мирового патриархального порядка, какие-то философские аспекты этого кейса, – все это осталось за рамками политического высказывания. Но если я напишу стихотворение о том, что я требую признать это самообороной, – это будет не поэзия. При этом бывает манифестарная поэзия – с требованиями, негодованиями, целями. На наших семинарах «Ф-письма» у многих авторок очень много гнева в текстах. Это гнев, вызванный окружающей реальностью, патриархатом, царящим в обществе и семье».
И этот гнев, и травмы из-за насилия, и личные комплексы или откровения – все это охотно проговаривается в фемпоэзии, причем громко, многократно и натуралистично. То, что годами (и столетиями) было вынужденно скрыто, теперь как будто вырывается наружу, причем порой, чем резче и нелицеприятнее, тем лучше. Впрочем, в отличие от флешмобов в духе #янебоюсьсказать, где тысячи голосов сливаются в общий травмированный хор, в фемпоэзии такой хор, неизменно повторяющий сам себя, не всегда хорошо воспринимается критиками.
Травмоговорение для русской поэзии, разумеется, не новость. Однако фемпоэзия взяла за основу в первую очередь практики движения #MeToo, когда жертвы насилия, преодолевая общественные предубеждения и личные комплексы, рассказывали широкой аудитории о случившемся с ними, что имело несомненный социальный эффект. И если сравнивать нынешнюю ситуацию с тем, что было в актуальной поэзии 1990-х – начала 2000-х, то заметен существенный сдвиг от отражения коллективной травмы к проговариванию травмы персональной и опоре на тезис «личное – это политическое», с учетом, что в условиях российской реальности политическое ограничивается исключительно социальным.
Опасность здесь оказывается вот какая – все истории о насилии и травме в принципе довольно схожи: есть жертва, есть насилие, есть тот, кто его причиняет, есть невыносимые условия существования, в то время как поэзии всячески противопоказаны повторы и инерционность, строящаяся на повторах. Когда многажды проговаривают какую-либо травму в общей многоголосице, она перестает быть поэтически заряженным материалом.
«Мейнстрим современного фемписьма – это прорабатывание сырой травмы, и в этом масса ловушек, – считает Елена Костылева. – Когда ты пишешь о насилии, то какая-то часть и тебя, и читателя наслаждаются этим. Вроде бы, речь идет о страшных вещах, но язык устроен так, что все, о чем идет речь, он превращается в наслаждение. И это наслаждение довольно сомнительного свойства – с ним очень сложно работать, для этого нужен большой поэтический опыт и большая осторожность. Потому что когда это уже письмо, то мысли и чувства происходят на уровне символического: психика всегда наслаждается, что бы она ни переживала. Основной массив текстов, написанный нами за последние десять лет, это и есть тот мейнстрим, от которого необходимо отходить – в пользу именно своего голоса. Он так и вырабатывается, и для него травмоговорение – это некий этап, а дальше должно найтись что-то другое».
«Способность поэзии ухватить и удержать признаки времени – сама по себе художественное достоинство, – говорит Дмитрий Кузьмин. – Радикализм – нормальное свойство поэзии. Но радикализм не абсолютен, а относителен. Радикально – говорить о том, о чём все молчат. Но если все (по крайней мере, в некоторой среде) начинают об этом говорить, то радикализм теряется. И тут есть вилка: в масштабе всей русской культуры и медиасреды голос феминистской поэзии, конечно, всё ещё звучит исключением из правил, но по меркам сравнительно узкого русского поэтического сообщества этот голос постепенно занимает всё более твёрдое место в фокусе внимания – и от него начинают ждать большей глубины и объёмности, большей отчётливости индивидуальных различий между авторами».
Где её искать
«Ф-письмо» и другие ресурсы
До того, как появился канал «Ф-письмо» на независимой онлайн-платформе Syg.ma, не было ни одного ресурса, который бы специализировался на фемпоэзии. Поэтические подборки отдельных авторок появлялись в журналах и на порталах, связанных с актуальной поэзией. Например, подборка «Это неправильно» Лиды Юсуповой была опубликована Дмитрием Кузьминым в журнале «Воздух» в № 1 за 2016 год. «Два текста о насилии» Оксаны Васякиной и Константина Шавловского увидели свет на портале Colta в ноябре 2017 года. Поэма «Космический проспект» Галины Рымбу вышла в журнале L5 на платформе Syg.ma в январе 2018 года. В марте 2018 года Илья Данишевский опубликовал на «Снобе» подборку «Я хочу только тебя и пытки» Елены Костылевой. Еще одна публикация на «Снобе» – «Стихи для сестер. Поэзия в поддержку Марии, Кристины и Ангелины Хачатурян» – увидела свет в июле 2019 года. Публикация начинается с фрагмента поэмы «Тело возвращается» Марии Степановой и заканчивается фрагментом цикла «Лето. Ворота тела» Галины Рымбу. В ней также представлены стихи Евгении Лавут, Елены Фанайловой, Дарьи Серенко.
С появлением «Ф-письма»[20] ситуация резко изменилась. «Ф-письмо» – «это платформа, на которой публикуются тексты, задействующие, проблематизирующие или анализирующие квир- и феминистскую логику письма. Возникшая на базе семинаров Ф-письмо в Санкт-Петербурге, но уже не привязанная к конкретному городу и формату, платформа работает в открытом онлайн-режиме», – говорится на самой платформе.
Семинара «Ф-письмо» организовала поэтесса Галина Рымбу в 2017 году. Он был посвящен современной феминистской литературе и теории, он действовал и продолжает действовать как независимая горизонтальная образовательная и литературная инициатива. «В рамках семинара собираются поэт_ессы, писатель_ницы, критик_ессы, художни_цы, философ_ини, – объясняет Галина. – Мы создаём вместе новые смыслы и пространство для осмысления собственных литературных и теоретических практик. А в 2018 году мы решили также создать свой онлайн-журнал как такое консолидирующее пространство для русскоязычного феминистского и квир-письма. До этого, как мне известно, таких прецедентов не было. Для феминизма это же вообще важно: не только пытаться встроиться в существующие институции (часто – мужские), но и создавать свои. Мы не хотим создавать какое-то феминистское литературное гетто, мы хотим изменить картину современной русскоязычной литературы и сделать её, литературу, более гендерно чувствительной, а ряд автор_ок – более видимыми. И пока еще на «Ф-письме» не было такой публикации, которая не вызвала бы у меня интереса».
«Ф-письмо» имеет горизонтальную структуру: несколько выпускающих редакторок на равных правах публикуют поэтические подборки, переводы или эссе. На разных этапах состав выпускающих редакторок слегка менялся, сегодня в него входят Лолита Агамалова, Мария Бикбулатова, Екатерина Захаркив, Станислава Могилёва, Елена Костылева, Марина Мараева, Галина Рымбу. Изначально принцип работы редакции был иным – на общем редсовете обсуждались возможные публикации, и если большинство редакторок были против, публикация не выходила в свет. Но в январе 2020 года случился локальный скандал, после которого был создан устав «Ф-письма» и предложена существующая горизонтальная структура.
Скандал был связан с тем, что поэтесса Оксана Васякина написала стихотворение «ОПЕРА-БАЛЕТ ГОМОФОБИЯ», и Галина Рымбу предложила опубликовать его в «Ф-письме», но четыре редакторки – Елена Костылева, Лолита Агамалова, Елена Захаркив и Станислава Могилева – высказались против. Елена Костылева сформулировала аргументы отказа в письме Оксане. В письме говорилось, что, на взгляд редакции, в стихотворении «не хватило работы с языком», в нем «эксплуатируется, а не проживается политический вопрос ЛГБТ-борьбы», «текст не прошел фазу, в которой автор требователен к себе, фазу, где только автор решает, быть тексту или не быть», «в данном случае нам пришлось взять этот труд на себя, выполнить вот эту редакционную функцию, стать «обратной связью». Оксана разозлилась на стиль письма и выложила в фейсбуке пост с селфи и жестом fuck you. В результате бурных дискуссий был обновлен редакционноый совет платформы, в него вошли поэтессы Мария Бикбулатова, Анастасия Карпета и Марина Мараева.
Вот отрывок из «ОПЕРЫ-БАЛЕТА ГОМОФОБИЯ»:
я ебусь где угодно – в бутонах цветов
в раздевалках детских балетных школ
ничего меня не остановит
и я буду ебстись так как считаю нужным и столько сколько
считаю нужным
я пидараска я лесбуха паршивая
и даже если вы убьете меня я буду ебаться в ваших мечтах
и кошмарах
да я лесбиянка и нет у меня органов других
и живот мой испещерен натруженными сосками
и ноги мои как расписные покрыты влажными вульвами
я в ваших мечтах и кошмарах превратилась в коварную плоть
это взрыв нет это крики гиены
смрадная пасть гиены дрожит от вожделенья над нежными
розовыми головами младенчиков голубоглазых
их роднички еще не затянулись но гиена розовую кожу
осквернила
это взрыв и сотни рук потянулись к детским телам под
гиеновый визг
утопия – розовый лепесток нежная как внутренняя сторона
бедра любимого тела
утопия мертвая точка и хохот старого пидора
«Я бы хотела принести извинения Оксане, если действительно получилось так, что ей стало настолько неприятно или больно – мне жаль, – говорит Елена Костылева. – И тон письма, признаю, был выбран неверно. Но Оксана была и остается нашей коллегой, соратницей, наши политические убеждения достаточно близки – это все никуда не делось, даже если в «вопросах литературы» у нас вышли разногласия. Я надеюсь, наши отношения выдержат этот эпизод и примут еще какую-то форму».
После этого кейса редакция «Ф-письма» создала устав и сформулировала принципы своей работы, Оксана приобрела еще больше известности и поклонников, а фемпоэтическое сообщество встряхнулось и получило повод вновь поговорить о иерархиях и их условности и хрупкости. Жизнь вернулась в привычное русло и потекла дальше – к новым и интересным дискуссиям.
«Мне эта история кажется совершенно несущественной, – резюмировал Дмитрий Кузьмин. – Литературный проект – это не safe space. Или, вернее, можно строить литературный проект как safe space, но тогда ему не нужна публичность: люди собираются вместе, читают друг другу стихи, поддерживают друг друга, ура, сторонней публике тут делать нечего. Там, где задача – что-то сделать в культуре, кто-то производит отбор. Может быть, этот кто-то ошибается. Может быть, он в этом конкретном случае неискренен. Но на уровне единичных случаев это не значит ровно ничего. Вот когда в некотором месте системно не берут, например, феминистские тексты или верлибры, или недостаточно патриотичные, или что угодно, – тогда это тема для беседы».
В течение нескольких лет на «Ф-письме» увидело свет большое количество поэтических подборок, эссеистических и прозаических тектов, критических высказываний. Были опубликованы поэтические тексты Софии Амировой, Марии Бикбулатовой, Ольги Брагиной, Марии Вильковиской, Анны Гальберштадт, Анны Гринки, Анны Грувер, Руфии Дженрбековой, Ии Кивы, Ирины Котовой, Карины Лукьяновой, Любови Макаревской, Лизы Неклессы, Анастасии Пяри, Динары Расулевой, Анны Родионовой, Елены Ревуновой, Марины Тёмкиной, Зои Фальковой, Елены Фофановой, Юлии Чернышевой, Инги Шепелевой и другие. Появились эссе Оксаны Васякиной, Анны Глазовой, Аллы Митрофановой, Оксаны Тимофеевой и т. д. Были представлены переводы на русский язык текстов Зофья Балдыги, Осе Берг, Катрин Бихар, Марии Вихров, Крис Краус, Урсулы Ле Гуин, Поля Б. Пресьядо, Гертруды Стайн, Розмари Уолдроп, Афины Фаррукзад, Анне Грю Хаугланд и т. д.
Среди публицистических текстов, размещенных на платформе, выделяется статья Анны Голубковой «О гендерном насилии в современном литературном сообществе» (2 июля 2020), написанная специально для круглого стола, посвященного проблемам гендерного насилия. Риторика #MeToo, в целом поддерживаемая участницами «Ф-письма», зачастую сопровождается артикуляцией утопических полей феминизма. Поэтесса и активистка Дарья Серенко в статье «Краткая история феминистского сестринства» (7 сентября 2020) обращается к понятию «сестринства». «Я не могу назвать сестринство центральным и универсальным понятием для феминистского движения – но оно может быть инструментом для осмысления наших отношений друг с другом, и я думаю, что у него по-прежнему есть будущее», – убеждена Серенко.
Значимым был выход участниц «Ф-письма» за пределы собственного ресурса: появление большой поэтической подборки в пермском литературном журнале «Вещь» (2019, № 3 (20)). Среди авторок, представленных в журнале, Марина Тёмкина, Лида Юсупова, Елена Костылева, Екатерина Захаркив, Оксана Васякина, Любовь Макаревская, Лолита Агамалова, Елена Фофанова.
Не прошло и года после кейса Оксаны Васякиной, как случился еще один скандал, теперь уже с участием Дмитрия Кузьмина. Он был членом жюри Премии Андрея Белого, которую в декабре 2020 года в номинации «Литературная критика и проекты» присудили каналу «Ф-письмо». «Ф-письмо» публично от премии отказалось.
Вместо коллективного письма об отказе на канале были опубликованы реплики тех редакторок, кто счел нужным высказаться, – это Елена Костылева, Марина Мараева, Мария Бикбулатова, Ольга Липовская, Нина Александрова, Екатерина Захаркив, Галина Рымбу и Лолита Агамалова[21]. Приведем здесь самую короткую реплику – Лолиты Агамаловой: «Ф-письмо» и ПАБ, к сожалению, не имеют общих ценностей. Этика всегда была неотъемлемой составляющей любой феминистской культурной политики, и именно поэтому простая забывчивость (которую мы как будто бы должны явить, будучи награжденными) не способна обеспечить культурную/этическую интеграцию. Политика – это, конечно, неизбежная редукция любого высказывания. Но единственный путь к минимальному сближению – публичное недвусмысленное заявление (в какой бы то ни было форме), которое ПАБ рано или поздно придется сделать».
В ответ на эту публикацию Дмитрий Кузьмин написал открытое письмо под названием «Премия Белого не отказывается от «Ф-письма», которое тоже можно прочитать на «Ф-письме». Там он подробно отвечает на реплики редакторок и приводит свои контраргументы, и заканчивает свое письмо так: «А непринятая премия всё равно остаётся премией. <..> В списке лауреатов «Ф-письмо» останется навсегда, с такой же сноской об отказе, какая уже стоит у имён Анатолия Барзаха и Глеба Морева. Потому что в культуре разлом не может отменить присоединения. А присоединение, как это хорошо показано на примере идеи сестринства в публикации Дарьи Серенко на «Ф-письме», – это не констатация беспроблемного единства, а проективный жест, настраивающий на конструктивное осмысление различий. Там, где этого жеста нет, а есть декларация об отсутствии общих ценностей, – там и осмыслять нечего»[22].
«Мне жаль, что нам не удалось принять Премию Белого, потому что лично для меня эта премия очень важна и ценна, по крайней мере, была, в предыдущих изводах, – говорит Елена Костылева. – Я очень рада, что Дмитрий Кузьмин вернулся в жюри и взялся за реформирование Премии. Мне бы очень хотелось, чтобы такая институция с ее бешеным символическим капиталом жила и развивалась. Как всякий поэт, который рос и формировался в 1990-е, я очень ценю эту Премию, и лично для меня в свое время номинация на нее была примерно тем, ради чего ты живешь и пишешь.
Но – я не вижу, как они собираются развиваться в изменившейся культурной ситуации, в свете тех перемен, во главе которых стоит «Ф-письмо». У Премии Белого уже не раз возникала ситуация, когда ей нужно было отвечать на вызовы времени, а она этого сделать не смогла. Сначала это был скандал с Кириллом Корчагиным и изнасилованием – нужно было как-то реагировать, а они заняли позицию отрицания, мол, ничего вообще не произошло. Корчагин исчез из жюри, и ладно. Затем – присуждение премии «Ф-письму». Лично я этот жест оценила, но большинство моих коллежанок – нет, у них оказалась память лучше моей. Сама я склонна легко переходить от конфликта к миру, но вместе мы не смогли переступить через чувства живых людей и сказать «о, классно, спасибо за премию». Через несколько дней после присуждения премии я и сама пришла к тому, что принять эту премию невозможно. Они, кажется, на нас обиделись, и искренне не поняли причин нашего отказа. И риторика Кузьмина, который много выступает от лица этой премии, снова вернулась к привычной позиции «сверху»: Митя стал пытаться нам объяснить то, чего мы якобы не понимаем, научить нас чему-то, сказать, что мы напрасно прицепились к кейсу десятилетней давности. И все, эта риторика нас сразу же разбрасывает по разным лагерям. Этот кейс – это наш «Крым», к сожалению. Тут две опции – ты либо видишь здесь проблему, либо нет. Третьего не дано.
Поэтому мы отказались. Учредителям Премии достаточно было бы сделать жест из другой позиции – не из позиции «мы великая Премия Белого, у нас нет и не было никаких проблем, и вот мы заметили вас, замечательный новый проект», а из позиции «мы поняли, что у нас была странная реакция на наш организационный конфликт, мы поняли, что это было не на пустом месте, мы хотим диалога и готовы повернуться к этой женской боли и проблематике». Но этого не было – а была классическая высокомерная позиция, которая не ведет ни к какому диалогу. И получился вроде бы «жест» с их стороны, но это был недожест».
Оксана Васякина, находящаяся в стороне от этой ситуации, рассказывает, как она ее видит: «Премия Андрея Белого появилась в среде неподцензурной советской поэзии, она изначально была премией-насмешкой над официальными институциями – не зря вместо дач и «волг» там вручали бутылку водки, яблоко и один рубль. Но СССР развалился, а премия осталась, и, наращивая свой литературный капитал, она продолжала сохранять ценности, присущие кругу неофициальной культуры, например сексистские. Они и сегодня едут на старых ценностях, но новое поколение (в лице «Ф-письма») настаивает на новых ценностях. Молодых женщин не слышат, и в итоге они говорят – хорошо, раз вы нас слышать не хотите, до свидания – и уходят делать свое дело. Огромное дело. И делают его классно и хорошо, и вскоре ему больше не нужна старая институция. Постепенно былая энергия у Премии Белого истощается, ее уже недостаточно, чтобы ехать дальше, и ей нужно подпитываться новыми силами – и вот премия приходит к «Ф-письму» и говорит (с привычной для себя патерналистской позиции, естественно), мол, вот вам премия. А «Ф-письмо» отвечает – как отвечает взрослая дочь своему отцу, который всю жизнь ее бил и насиловал, а сейчас гниет в доме престарелых: «Папа, ты сейчас, когда стал беспомощным, хочешь, чтобы я забрала тебя в свой прекрасный дом, но в свое время, пока я была маленькой и беспомощной, ты меня не слышал и издевался надо мной, поэтому я тебя никуда не возьму». Примерно так это выглядит, если упрощать. На самом деле, Премии Белого на фемсообщество глубоко наплевать – взять хотя бы гендерный состав ее жюри и лауреатов. Поэтому батя остается в доме престарелых, вот и все».
Эти и другие процессы, происходящие внутри и вокруг «Ф-письма», лишний раз показывают, что этот ресурс – важнейшая для фемпоэзии и фемписьма площадка, актуальная и живая, здесь и сейчас отражающая процессы, которые происходят в феминистской литературе.
Где еще можно читать фемпоэзию? Например, на сайте Премии имени Аркадия Драгомощенко. Премия была учреждена в 2014 году на базе петербургского книжного магазина «Порядок слов» и получила название в честь поэта Аркадия Драгомощенко. Она присуждается авторам до 27 лет, пишущим на русском языке. Кураторами премии являются Галина Рымбу, Елена Костылева и Никита Сунгатов. В состав номинаторов премии в разные годы входили Лида Юсупова, Оксана Васякина, Мария Вильковиская, Елена Георгиевская, Станислава Могилева и другие. В лонг- и шорт-листы попадали (и публиковались полностью или частично на сайте) подборки авторок, практикующих фемписьмо, среди которых Лолита Агамалова, София Амирова, Егана Джаббарова, Оксана Кита, Дарья Серенко, Елена Фофанова, Мария Целоватова и другие.