Юлия Пересильд
Это космос, детка!
Волынка
5 апреля начался самый сложный этап отбора – в Волынской больнице. Я – в третьей группе претенденток, первые две прошли испытания на пару недель раньше. Поэтому я уже заранее знала, что Волынка – это жесть. Многие ее не прошли.
Я оказываюсь в палате вдвоем с одной из девочек-претенденток, хотя знаю, что другие из нашей группы лежали в отдельных палатах. Бешусь, злюсь. Очень хочется послать кого-нибудь на три заветных буквы. Но вместо этого иду гулять по территории больницы, в бешенстве прохожу тринадцать километров и возвращаюсь. Параллельно пью ужасающую, блевотную жидкость для колоноскопии. Утром было огромное количество обследований: кровь, МРТ всех видов, КТ, гинекологи, неврологи, гастроэнтерологи, УЗИ, рентгены… Бесконечные хождения по кабинетам, бесконечные телефонные разговоры с моим директором Наташей…
С нами Татьяна Ивановна, интеллигентная взрослая женщина. Она внимательно меня изучает. Я изучаю ее. Мне скрывать нечего. Думаю, она это чувствует.
Ночь перед исследованием. Мы с девочкой, с которой до этого и дня не были знакомы, по очереди бегаем в туалет – чистит нас жестко. Болтаем о чем-то несерьезном… Она спортивная, здоровая и много мне об этом рассказывает. Я смотрю на нее, куксюсь. Ничем таким спортивным, сильным, здоровым я похвастаться не могу. Моя работа – в другом. Это бесконечное нервное потребление самой себя.
Ладно. Начинаю смотреть сериал «Хэппи-энд». Смотрю всю ночь – не спится. Плохо, тошнит. Болит живот, крутит. Терпим.
Утром моей соседке вдруг сообщают, что она не прошла. В палате повисает напряженная тишина. Я готова провалиться сквозь землю. На самом деле я в принципе ненавижу соревнования – плохо чувствую себя и когда побеждаю, и когда проигрываю. А сейчас вижу, как она переживает, нервничает, пытается что-то изменить. Пытаюсь договориться, чтобы ей хотя бы сделали те процедуры, к которым мы так тяжко готовились. Но нет, Татьяна Ивановна говорит мне, что так не выйдет. Мне дают понять, что я здесь на птичьих правах. Девочка собирает вещи и уезжает. Я остаюсь.
9 апреля я прошла Волынку. Начался новый этап отбора – теперь в ЦПК. Там каждый день, до вечера, над нами проводили какие-то эксперименты. Для космонавтов, для профессионалов этот процесс привычен, они понимают, для чего он и зачем. А я чувствовала себя подопытной белой мышью. Меня сажали на какие-то тренажеры – сейчас я уже знаю их названия, но тогда я увидела их первый раз в жизни. Я первый раз в жизни проходила гипоксические тренировки, испытания на центрифуге, на вестибулярном кресле. Было полное ощущение, что я пожертвовала саму себя для какого-то эксперимента, о котором мне никто ничего не рассказывает. И самое главное – никто не знает, чем это все закончится, по крайней мере я тогда вообще не имела об этом представления. Даже не знала, насколько далеко все зайдет. Но, как ни странно, моя профессия позволила мне перенести этот эксперимент достаточно легко – я все время наблюдала за тем, что происходит, будто со стороны, отслеживала, что я чувствую. Люблю наблюдать за собой – поэтому одним из самых интересных испытаний для меня оказалась проверка у психологов.
Психологи
Я вообще считаю, что аппарат, на котором нас проверяли у психологов, нужно внедрить в две области – в театральные институты, для будущих артистов, а также среди людей, которые собираются работать с детьми в детских садах, школах, интернатах. Я говорю это и в шутку, и всерьез.
Проверка была такая: садишься в кресло перед монитором, на котором показывают райскую картинку – море, пальмы, звучит расслабляющая музыка. На руки надевают браслеты, от которых идет много проводов. Нужно смотреть на картинку, по ходу демонстрации которой неожиданно раздаются резкие, пугающие звуки. Твой эмоциональный фон отображается на шкале, которая видна ниже на экране; также измеряют твой пульс, проверяют, потеют или не потеют ладони и т. п. Задача – сохранять свой эмоциональный фон ровным. Это проверка на стрессоустойчивость, на умение не дернуться, не совершить ошибку, когда происходит что-то неожиданное. Если ты пугаешься, реагируешь на резкие звуки, картинка на мониторе в один момент разлетается на кусочки. Когда успокаиваешься – собирается.
Когда я проходила это испытание, картинка у меня перед глазами сохранилась цельной. Я поняла: надо успокоиться, абстрагироваться от резких звуков, наслаждаться этим раем – смотри, какой он красивый.
А второе испытание было еще интереснее: сначала измерили мое эмоциональное состояние в покое. А дальше мне в браслеты посылали электрический разряд, достаточно ощутимый. Нужно было спокойно реагировать на него, чтобы он не повлиял на мое эмоциональное состояние.
В первый раз состояние у меня все же поменялось, а потом я научилась сохранять баланс, специально себя успокаивать. И с каждым разрядом я была все более спокойна – это был просто кайф! Я сказала девочкам, которые меня проверяли: «Это испытание будто специально создано для актеров! Как с этим справляются космонавты?» Они ответили: «По-разному».
Потом девочки сказали мне: «Ты же актриса? Можем попробовать провести испытание по-другому. Давай ты сейчас подумаешь о чем-нибудь таком, чтобы „разогнать“ себя эмоционально, чтобы поменять свое состояние. Насколько ты сможешь разогнаться?» Я ответила: «Давайте попробуем».
Приблизительно помню цифры. Максимум при таком электрическом разряде можно дойти до значений 8–10. И вот я сижу, думаю о чем-то волнующем – показатели ползут вверх. Пускают электрический разряд – я выдыхаю, – и цифры падают до 1–2. Это так круто! Как можно измерить накал страстей в душе актера? Он ведь не в крике проявляется. Как проверить, подлинны твои эмоции или нет? Ведь организм на сцене начинает функционировать по-другому. Говорят же, что у актера на сцене проходит болезнь – да, это только слова, этому нет научного подтверждения, но… А тут я увидела, что возможно разогнать себя эмоционально – и успокоиться. Организм действительно на это способен!
Пробы у Клима
15 апреля я прошла всех врачей, все испытания. И до 13 мая принималось решение, кто из отобранных полетит в космос. Это был месяц адского ожидания. И непонятно было, что делать. Купить билеты на отдых с детьми я пока не могла – нужно было ждать, утвердят меня или нет. А если не утвердят, то все лето улетит в никуда – билетов по нормальной цене уже не купишь, ничего не забронируешь… Новых театральных проектов точно не будет… Было нервно.
Тогда мы еще и не были знакомы с Климом Шипенко. Так странно – до этого мы никогда не встречались с ним ни на премьерах, ни на пробах. Он не знал меня, я не знала его. А ведь это очень важно! Ты идешь в проект, который закончится неизвестно чем. Кто твоя опора в этой истории? Человек, который находится в той же ситуации, что и ты. Кстати, сценарий мне дали прочитать только перед пробами. Пока я проходила медкомиссию и испытания, я ничего не знала о фильме. И я, конечно, боялась, что сценарий мне не понравится – а обратной дороги уже нет.
Личный разговор с Климом был для меня очень важен. В марте у нас с ним состоялся очень неприятный телефонный разговор по поводу моей встречи с экипажем Новицкого. После нашего общения я очень долго чувствовала себя оскорбленной и как женщина, и как актриса.
Пробы на роль в «Вызове» стали для меня особенным испытанием. Обычно готовишься к пробам в кино за несколько дней – учишь текст, пытаешься понять персонажа. Но психологическая подготовка к пробам у Клима началась для меня чуть ли не с 15 апреля. Во мне боролись задетая гордость и желание быть в этом проекте, и много дней подряд в этой схватке побеждала гордость. Мне казалось, что я сейчас приду, ногой распахну дверь и гордо скажу: «Не ждали? А я прошла!»
Диалоги с самой собой были очень жесткими и длились практически месяц – с 15 апреля по 12 мая. Надо было выбрать, чего я хочу по-настоящему – показать свой характер или соединиться с человеком, который на следующие месяцы и, в общем, на всю жизнь станет мне очень близок. И надо было полюбить его… Я стала смотреть фильмы Клима – я видела их и до этого, но сейчас смотрела их будто другими глазами. Я ждала встречи с ним, хотела, чтобы мы смогли увидеть друг друга, понять, принять и начать наши отношения с чистого листа. Я понимала, что если я пройду пробы, то дальше нам придется стать единым организмом.
Думаю, что Клим вряд ли размышлял о чем-то подобном, полагаю, что ему вообще было не до меня. Он думал про кино. И когда мы с ним встретились, я помню, это было в коридоре, меня охватил давно забытый трепет от встречи с режиссером: а сложится ли у нас сейчас или нет? Я поняла, что нужно быть очень внимательной и просто принять друг друга. Это гораздо сложнее, чем актерские пробы, – слышать, быть открытой, мягкой, женственной, несмотря на то что ты прошла отбор и еще раз убедилась, что ты баба-конь. Я не говорю, что это надо было сыграть. Нужно было стать такой!
Мой характер очень часто выручал меня. Я человек, который в случае конфликта выходит в дверь с гордо поднятой головой, не разбираясь, что произошло. Мне что-то не нравится – всего хорошего, я пошла. Так было всегда.
Быть сильной очень трудно. Но жизнь, среда и актерская профессия требуют недюжинной силы духа. И тогда ты превращаешься в женщину с мечом – словно «Родина-мать» в Волгограде. Чтобы существовать, выживать, побеждать и двигаться вперед – очень часто надо быть такой. Тогда твоя женская часть потихоньку хиреет, гаснет. А для контакта с мужчинами, тем более с мужчинами-режиссерами, с партнерами по профессии, женское начало – самое главное. И в случае с Климом я очень остро ощутила, что мою женскую часть нужно беречь и хранить.
Мы встретились, пожали друг другу руки, и я с первой секунды поняла, что Клим открыт, что я открыта и что все будет хорошо. И дело было даже не в пробах, а в том, что мы друг друга слышим, что я готова ему подчиняться – в хорошем смысле. Наверное, он боялся, что я как раз такая – чересчур сильная. А для роли в этом фильме нужно быть другой – просто женщиной, которая боится лететь, которая многого не знает, у которой в жизни тысяча проблем – в общем, той, которой я и являюсь где-то в глубине себя.
Для меня это – колоссальный опыт. И несмотря на то что испытания потребовали от меня мужества, конского здоровья, твердого мужского характера, моя главная ценность в этой истории – умение остаться женщиной, девочкой, девушкой. Окончательно я поняла это на МКС. А до этого я еще пыталась соревноваться с каждым мужчиной, встречавшимся на моем пути, и, конечно, побеждала. Но радости мне это не приносило! Часто, встречая равного себе соперника мужского пола, думаешь: «Ну, сейчас я тебе покажу!» Но ведь сила не в том, чтобы уделать всех мужчин. Женщины действительно очень смелые, ловкие, часто опережают мужской пол. Но настоящая сила – в умении быть мягкой, гибкой, нежной, легкой – в любом пространстве. Это очень трудно.
С Климом Шипенко
Объявление результатов
13 мая нам должны были объявить решение, назначить основной и дублирующий экипажи. Спала ли я в ту ночь? Нет. Как и в три предыдущие. Успокаивала я себя фразой Гоголя: «Твое от тебя не уйдет». Я не мечтала о космосе, не была его фанаткой. Огромное количество людей следит за событиями, которые в нем происходят. Я – нет. Все это могло пройти мимо меня. Но не прошло. Я ничего не делала для этого намеренно. Я проходила отбор на тех же условиях, что и другие, и, наверное, могла вылететь из проекта так же, как и другие претендентки. Честно говоря, я и думала, что вылечу. Но когда все начало складываться, я поняла, что по-другому быть не могло.
После отбора нас осталось шесть человек: три актрисы – я, Алена Мордовина, Соня Ская, летчица Галя Каирова, Клим и оператор Леша Дудин. Соня накануне финальной комиссии заболела ветрянкой – это тоже к вопросу о судьбе, о том, что твое от тебя не уйдет. Думаю, она очень расстроилась.
Итак, 13 мая. Объявление результатов Главной медицинской комиссии (ГМК). В президиуме за столом сидят генеральный директор Первого канала Константин Львович Эрнст, генеральный директор Роскосмоса Дмитрий Олегович Рогозин, Герой России летчик-космонавт Олег Валерьевич Котов и советник руководителя Федерального медико-биологического агентства России Вячеслав Александрович Рогожников. Мы с ребятами сидим и ждем, что нам скажут. Я как будто уже понимаю, что мы с Климом прошли, но никто из нас, участвовавших в отборе, ничего заранее не знал. Я смотрю на лица тех, кто в комиссии, пытаюсь угадать – поеду ли я отсюда домой или мое космическое путешествие продолжится, и не знаю, что лучше! Константин Львович широко улыбается, по лицу Дмитрия Олеговича ничего не понять. А Олег Валерьевич, как мне тогда казалось, смотрит на меня с выражением: «Да, девочка, придумала ты себе приключение. Ты пока еще не понимаешь, во что вляпалась».
С Олегом Валерьевичем Котовым
Объявили результаты: Клим и я – основной экипаж, Леша и Алена – дублирующий. Поздравляют. Я подошла к Олегу Валерьевичу: «Вы чего такой? Плохо все будет?» Он мне: «Да это безумие. Двенадцать дней на станции! Даже с учетом подготовки есть лишь один шанс из тысячи, что вы там вообще сможете двигаться. Это очень серьезный риск. Никто не может сказать, как все пройдет. Я очень удивлюсь, если вам там будет хорошо».
Он произнес эти слова сурово, со знанием дела. И он же был одним из тех, кто встречал нас на посадке, а потом, уже в самолете, по возвращении из Караганды в Москву, зашел ко мне в каюту, обнял крепко, по-отечески, рассмеялся и сказал: «Ну ты даешь, девчонка! Сложно в это поверить».
С дубль-экипажем: Алексей Дудин, Алена Мордовина