Юлия Михайловна Герман
Пленники солнца
ПРОЛОГ
Дрожащими руками мужчина достал фотографию, погладив большим пальцем бумагу. Затертое изображение улыбающейся девушки на протяжение двух лет не покидало его нагрудный карман, став горьким напоминанием о былом счастье. Тяжело вздохнув, опустился на стул, положив фото на стол перед собой. Вмиг его фигура осунулась. И вместо крупного, перегораживающего своей фигурой дверной проём пожарного, оказался убитый горем, потерявший покой и смысл жизни человек. Человек, чья молодость закончилась в одночасье, стоило осознать всю глубину трагедии, случившейся в его жизни.
Он смотрел перед собой, не моргая, удерживая бумагу кончиками пальцев, словно боясь отпустить её и потерять последнюю ниточку, связывающую его с дочкой, надежда увидеть которую до сих пор теплилась в его душе, не позволяя опускать руки.
Мая сидела, поджав ноги под стул, переплетя на столе пальцы рук. Она смотрела на мужчину напротив, стараясь не показать тех эмоций, что произвел на неё его вид. Готовясь к этой встрече, она тщательно изучила дело и ожидала встретить огромного мускулистого спасателя, мелькавшего одно время в новостях, рядом с которым любой нормальный человек будет выглядеть лилипутом. Но к подобной реальности она оказалась не готова. Почему-то всегда хочется верить, что мужчины сильнее женщин и, несмотря на трудности, способны сохранять хотя бы видимость силы. И по какой-то причине очень часто забывается, насколько каждый из нас уязвим, независимо от пола, возраста, нации или расы. Всем известно, что человек – очень хрупкое существо, но гораздо легче повредить не его оболочку, а то, до чего не дотянуться рукам или самыми современными технологиями – душу. Ведь она – единственное, для чего не существует лекарств. И ранив однажды, её невозможно восстановить вновь.
Мая стеснялась напрямую рассматривать мужчину, но и отвести глаза в сторону у нее не выходило. Никогда она не видела человека, настолько сломленного горем и разочаровавшегося в жизни. И даже сдав экзамены по психологии на отлично, она терялась, не зная, как именно должна себя вести. Ей было больно смотреть на то, как сильно случившееся сломало его, и невыносимо от того, что ни полиция, ни государство не желали ему помочь. Все давно уже закрыли глаза на дело Вероники Сувориной, как и на десятки похожих дел. И пусть они твердили, будто предпринимают какие-то попытки отыскать бесследно пропавших девушек, Мая знала об истинном статусе дел. Раз в несколько месяцев с них стряхивали пыль, протирая полки, даже не раскрыв папку. Никто не искал девушек, никто не собирался помогать их безутешным семьям, никому не было дело до их пропажи. Никому, кроме их родных.
– Сергей Николаевич, – заговорила она, привлекая его внимание.
Мужчина медленно поднял взгляд от фотографии к собеседнице, задержав на ней внимание, слегка улыбнувшись, словно извиняясь за свое состояние.
– Сергей Николаевич! Спасибо, что согласились встретиться со мной.
Мужчина лишь кротко кивнул, продолжая смотреть на неё глазами-призраками.
– Я соболезную вашей потере. И хочу хоть как-то помочь вам и многим другим людям, попавшим в подобную ситуацию.
Мая выждала несколько мгновений, боясь оттолкнуть этого человека напором, и в результате стать одной из тех, что намеренно игнорировали его весь последний год.
– Вы знаете, Мая, – тихо заговорил он, – наверное, это неправильно или странно, но я не верю, что кто-то способен помочь мне или таким, как я. Более того, я не считаю, что помогать нужно нам.
– Тогда кому, Сергей Николаевич, если не вам?
– Знал бы я ответ на этот вопрос, мы бы не разговаривали сейчас с вами, – устало проговорил он, снова словно инстинктивно погладив фотографию.
– Мне известна ваша история, известны ее детали, и я верю, что могу что-то сделать, всколыхнув общественность, и тем самым обратить её внимание на происходящее под самым носом.
– Вы так юны, Мая, – с горечью сказал он. – В вас еще пылает огонь жажды справедливости, желания сделать мир лучше. Но хотите, открою секрет? Миру не нужно, чтобы его спасали. Это отвратительное место, погрязшее во лжи и самообмане. Вы думаете, кому-то действительно есть дело до чьих-то там детей, погибающих, голодающих, исчезающих? Скажите, Мая, с позиции человека, которому предстоит жить среди этого равнодушия и эгоизма долгие годы, вы действительно верите в это?
Девушка замерла, обдумывая ответ на вопрос мужчины. Верила ли она в то, что возможно изменить мир? Нет. Именно поэтому она старалась сделать что-то действительно хорошее такому количеству людей, насколько хватит сил и жизненной энергии. Она не могла наблюдать без щемящей боли в груди равнодушие к чужим несчастьям и бедам, поглощающее в последнее время все больше мужчин и женщин. Не могла смотреть на беззаконие и коррумпированность тех, кто поклялся защищать общество и делать его жизнь если не лучше, то спокойнее. Не могла смотреть на стремление многих ударить окружающих посильнее, заставив корчиться в агонии. Именно поэтому она стала журналистом. Мая верила, что раскрывая людям глаза на правду, пробуждает в их сердцах человечность. И пусть не все сразу способны откликнуться на зов совести, но даже, если её слова смогут достучаться всего до нескольких сердец, тогда ее миссия не напрасна.
– Я знаю, что миру не требуется спасение, как и то, что не смогу этого сделать в одиночку за тысячу лет. Но также мне известно, если я не буду прикладывать усилия и стараться сделать жизнь хотя бы одного человека лучше, то как я тогда, вообще, смогу жить в ладу с собой, зная, как много людей вокруг меня страдают. Понимаете?
– Понимаю, —кивнул он, посмотрел мимо неё на посетителей кафе, беззаботно обедающих за другими столами. – Когда-то и я был таким, верите?
– Верю, – искренне ответила она.
– Именно поэтому пошел в пожарные. И знаете, я действительно любил свою работу. Боялся и любил одновременно. И боялся не своей смерти, а не успеть. Всё время боялся, что мне не хватит каких-то там долей секунды для того, чтобы вытащить несчастного из огня. На моём счету десятки спасенных жизней. Людей, которых удалось вызволить из горящих домов. Мне казалось, я делаю что-то настоящее, помогая им, понимаете? И что я получил в благодарность за свою службу? Безразличие. Никому нет никакого дела на то, где моя девочка, как и те другие девочки, чьи родители до сих пор верят в их возвращение. Я будто сам оказался заперт в горящем доме, и никто не идет мне на помощь.
Девушка не перебивала собеседника, позволив ему выговориться, с горечью осознавая правдивость его слов. Ком, вставший у нее в горле, затруднял дыхание. Его горе было настолько осязаемо, что невольно она прочувствовала его каждой клеточкой тела. Всё в ней мучилось от безысходности вместе с этим человеком. Она слишком хорошо знала детали расследования и не могла не сопереживать несчастному отцу.
– И жить не хочется из-за того, что я не знаю, где моя дочь и увижу ли её вновь. Но еще страшнее оттого, что единственное, о чем я думаю – это пусть она лучше будет мертвой, чем страдает по вине жестоких людей.
По его щеке скатилась слеза. Он стыдился своих слов, как стыдился собственных мыслей. Но и прятать чувства внутри себя у мужчины больше не оставалось сил. Сергей не скрывал своих эмоций, не пытаясь казаться сильнее, чем есть на самом деле.
– Сергей Николаевич, – набрав побольше воздуха в легкие, проговорила Мая. – Я не собираюсь вас терзать или делать из вашего горя шоу.
– Для чего тогда вы пригласили меня?
– Уже около года я веду своё расследование и вышла на след четырех других пропавших девушек из нашего региона.
Глаза мужчины прояснились, и он сконцентрировал все свое внимание на девушке.
– Вероника? – с надеждой в голосе спросил он.
– Пока нет, – покачала головой, чувствуя себя бесчувственной стервой, посмевшей дать крохотную надежду и тут же отобрать её. – Но мне очень нужна ваша помощь, чтобы сложить воедино последний пазл и приступить к более решительным действиям. И даже если они мертвы, то я смогу вернуть их тела домой.
Мая не пыталась впечатлить безутешного родителя, как и взбудоражить его недостоверной информацией. Но пришло время, когда ей нужно было действовать решительно. И чтобы убедиться в верности выбранного пути, ей требовалось попасть к пропавшей Веронике в дом, перешагнув порог которого она сможет не только ответить на вопрос, куда она пропала, но и попытается сделать всё для её возвращения. И не отступит от поставленной цели.
ГЛАВА 1
Настенные часы показывали без пятнадцати минут десять. И снова я опаздывала. Застегнув молнию на платье, подбежала к зеркалу, покрутилась вокруг себя и, довольная результатом, улыбнулась. Мне нравилось, как на фоне изумрудного платья блестели глаза, как и то, в какой оттенок зелени они окрасились. Такой же яркий, как нефритовая шкатулка у бабушки в спальне. Я помню, как мечтала о ней и просила её у бабули, но на все мои просьбы она всегда отвечала одно и то же.
«Рыбка моя! – нежно гладила меня по щеке, заглядывая в глаза. – Когда ты снова уедешь далеко от меня, я буду тосковать по твоим прекрасным зеленым глазкам и не смогу вспомнить, какого оттенка они были в то время, как я поцеловала тебя на прощание на вокзале. И вот я посмотрю на этот ларец и увижу свою волшебную зеленоглазую рыбку Маю».
До сих пор помнила её мягкие и тёплые прикосновения в то время, когда она говорила это, помнила каждую её интонацию. Именно она была моим детством, которое оборвалось вместе с её жизнью три года назад. И неважно, что на тот момент я отпраздновала своё двадцатидвухлетие. Пока живы наши бабушки, мы всегда будем чувствовать себя детьми рядом с ними. И в пять, и в пятнадцать, и даже в тридцать лет они сохранят для нас хрупкий, но самый спокойный и прекрасный период времени в жизни любого человека.
Для меня её уход стал настоящим горем, долгое время я не могла прийти в себя, тоскуя по ней. Впервые я погрузилась в настоящую черную депрессию, откуда пришлось тяжело и долго выбираться. Для меня это была первая потеря близкого человека, и как бы не внушала себе до этого, что для каждого из нас придет миг, когда жизненный путь закончится и наступит небытие, заставляя прощаться с близкими, в результате оказалась совершенно не готовой встретить его в действительности.
Тогда я была настолько не восприимчива ко всему происходящему вокруг, что даже не заметила пропажу той самой шкатулки. Лишь спустя месяц, когда наконец-то хватило сил вернуться в бабушкин опустевший дом, обнаружила её исчезновение. До сих пор нам неизвестна судьба единственной реликвии бабули.
А мне так нужно было в то время просто смотреть на неё, вспоминая оттенок её зелёных глаз во время наших вечеров на кухне. Мама говорила, мне достаточно заглянуть в зеркало, чтобы увидеть там их отражение, но вопреки всем утверждениям об идентичности наших глаз, в зеркале я видела лишь себя. А её образ хранила на сердце.
Спасательным кругом для меня в то время стал, как и во все остальные сложные периоды моей жизни – Макс. Мы так давно вместе, через столько прошли рука об руку, и ни разу в жизни он не подвёл меня, и не нарушил слово, данное при первой встрече. Пообещав двадцать лет назад стать моим защитником, братом и самым близким другом, ни на мгновение не позволил усомниться в себе. За десятки лет дружбы мы настолько срослись с ним, что уже казалось, будто у нас одна душа на двоих и одно сердце. Ему не требовалось слышать из моих уст о происходящем внутри меня, он уже все знал заранее, будто проживая со мной в одном организме, чувствуя меня, как себя.
И сегодня его день. Событие, о котором он мечтал многие годы, и ради которого вкалывал, как проклятый, хватаясь за любую возможность заработать. Сегодня открытие его клуба, а я, как обычно, опаздываю уже практически на целый час. Брызнув на себя «эйфорию», схватила сумочку, быстро запрыгивая в лодочки и захватив ключ, побежала к двери. Вставив ключ в замок, выругалась, вспомнив о том, что оставила конверт на столе. Забежала домой, запихивая конверт в сумочку, и так же быстро выбежала на улицу, найдя взглядом дожидающееся такси. Оказавшись внутри, мысленно проверила список того, чего не должна оставить дома ни при каком раскладе. Отметив галочками виртуальный список, выдохнула, наконец-то расслабившись, предвкушая грядущий вечер.
Такси затормозило у большого современного здания, покрытого стеклами снизу доверху. Окна переливались всеми цветами радуги, отражая свет неоновых вывесок и ночных огней, создавая нужное настроение еще до входа внутрь. Глубоко вдохнула, почувствовав волнение, ставшее особенно осязаемым сейчас, когда оставался всего один шаг для встречи с мечтой Макса. Руки подрагивали мелкой дрожью, а живот скрутило в узел.
«Боже! Пусть всё пройдет без накладок. Дай ему эту ночь, чтобы вкусить мечту».
Больше всего я волновалась за то, чтобы ничего не омрачило праздника моего Жёлтого. Да. Он был Жёлтым, а я его Красным драже Эм’энд’Эмс. Ну, вы поняли, да? Двойная М, Мая и Макс. Его вечным соратником и опорой, а он моей. И сегодня я собиралась разделить его триумф, не думая ни о чем другом. Стараясь на один вечер позволить себе забыть обо всем.
Толпа людей стояла невдалеке от входа, наблюдая огненное шоу, устроенное на парковке. Оно будет длиться несколько часов во время основного прибытия гостей, сменившись в полночь салютом. Недолго задержавшись на улице, люди проходили в клуб, сменяясь вновь прибывшими.
Оказавшись перед входом, шумно выдохнула, окидывая клуб взглядом снизу вверх. Я бывала здесь множество раз во время ремонта, но ни разу не появлялась в ночное время. И оказавшись перед дверью в коктейльном платье, чувствуя, как вибрирует под ногами асфальт от битов, доносящихся из клуба, и, наблюдая за тем, как красивые люди восхищаются происходящим на парковке, направляясь затем внутрь с улыбкой, находилась в состоянии близком к обморочному. Слишком упорно Макс стремился к этому моменту, и по достижении его, начало казаться, будто мы приблизились к некоему рубежу, перешагнув который, все должно измениться. Но пока об этом не было времени думать. Эта ночь должна стать наполненной счастьем и удовольствием. Именно этим я и собиралась заняться.
Пройдя через охрану и получив свой браслет с названием клуба «Volume», прошла через нижний танцпол, любуясь девушками go-go на помостах и официантами в новенькой униформе, разносящими бесплатные напитки и закуски. Поднялась на второй танцпол, слегка отличающийся по настроению от первого. Здесь танцовщицы в масках были заперты в клетках, призывно изгибаясь в танце. Официанты второго уровня также носили маски, позволяя тем самым гостям почувствовать себя более свободно, а неон не давал как следует разглядеть лиц друг друга.
Пытаясь сосредоточиться на деталях, поймала себя на мысли, как сильно хочу добраться до Макса и только потом уделить внимание всему остальному. Прокладывая путь через толпу к ВИП зоне на балконе, с нервно стучащим о ребра сердцем торопилась как можно скорее найти его. Боже! Как давно я не испытывала такого нетерпения. Сравнимого, разве что с тем чувством из детства, когда ты считаешь дни до дня рождения и, лишь открыв глаза в тот самый заветный день, бежишь искать подарки и получать поздравления. Только теперь я торопилась одарить и поздравить виновника праздника. По пути я не переставала крутить головой, впитывая настроение собравшихся и поражаясь, насколько иначе выглядит заведение, когда оно до отказа забито людьми. Каждый из собравшихся предвкушал нечто особенное, способное выделить это заведение среди десятка подобных ему в городе. Но я знала, что попав один раз на вечеринку Макса, они вернутся снова, желая испытать те же ощущения. Это было не столько из-за самого клуба, сколько из-за его хозяина. Всё, к чему он прикладывал свою руку, тут же привлекало всеобщее внимание, словно он обладал некой магией, способной превращать всё в праздник. Он являлся одним из тех удивительных носителей ауры праздника, к кому хотелось приблизиться каждому. Макс и был тем самым беспрерывным праздником.
Заметив до боли знакомую светловолосую голову друга, прибавила шаг, направляясь к нему. Развалившись на диванчике, он сидел, раскинув руки по его спинке, в окружении каких-то длинноногих девушек и Женьки с Лексом, его близких друзей. Девицы всячески пытались привлечь мужское внимание, теснее прижимаясь к Максу. Одна гладила его по бедру, а другая кормила виноградом. Фу. Какая пошлость!
Словно почувствовав моё приближение, Макс повернул голову, встретившись со мной взглядом, проглатывая виноградину. На его лице расплылась та дурашливая улыбка, что-то среднее между ухмылкой и счастливым оскалом, которая предназначалась только для меня. Это было своего рода приветствием, вместо слов. Одна улыбка, и радость в глазах. Из раза в раз, из года в год, ничего не менялось между нами. Я почувствовала, как улыбнулась в ответ, копируя его мимику. Каждая эмоция рядом с ним казалась самой яркой, самой искренней. Макс единственный, с кем не получалось притворяться, да и не хотелось.
Кивком поздоровавшись с парнями, встала напротив моего Жёлтого, не в силах оторвать глаз от его сияющего счастьем лица. Макс сказал что-то девушке, прилипшей к его боку, и та, раздраженно зыркнув на меня, отодвинулась в сторону, освобождая место рядом с ним. Жёлтый похлопал по сидению, и, не медля ни секунды, я плюхнулась рядом с ним, обхватывая его шею руками.
– Ты сделал это! – прокричала ему в ухо, заключая в объятия и прижавшись губами к щеке. – Ты сделал ЭТО!
– Сделал, Пчёлка! – почувствовала его руки у себя на спине и горячее дыхание обдающее шею, а затем и губы на виске, задержавшиеся там на несколько сладких мгновений.
Слегка отстранившись, оставила руки у него на плечах, рассматривая дорогое лицо.В каждой его черте отражалось удовлетворение, а серые глаза светились спокойной уверенностью, которую приобретали каждый раз по достижению желаемой цели. Должно быть, я отражала его эмоции, потому как, обняв одной рукой меня за шею, он прижал меня к себе, расслабленно откидываясь на спинку дивана.
– Жёлтый! Не могу поверить, что пришло столько людей, и ведь еще даже не полночь! – окидывала взглядом с балкона танцпол, наблюдая за извивающимися в танце людьми.
– Да, Пчёлка. Иначе и быть не могло, – усмехнулся он, поглаживая большим пальцем моё обнажённое плечо. – Почему ты одна?
Внезапно начал оглядываться по сторонам. И я напряглась, не желая затрагивать тему, которую предстояло поднять.
– Где твой слизень?
– Макс, я же просила: не говори так о нём.
– Правда, где он? – выпрямился, осматривая балкон. – Он что, пустил тебя ночью одну?
Почувствовала, как его тело напряглось под моими руками.Повернулся, устремляя на меня острый взгляд, заставляющий ёрзать на месте от дискомфорта и желания спрятаться.
– Где этот мерзавец? – вены на его шее натянулись, и я знала, к чему обычно приводит подобное состояние.
– Макс, прекрати, – раздраженно отвела глаза в сторону на девушек, кидающих на нас озадаченные взгляды.
– Что прекрати, Мая?! Он обещает заботиться о тебе и отпускает ночью одну, особенно зная всё…
– Прекрати! – перебила его, не давая возможности закончить фразу.
Одна мысль о тех событиях, вызывала во мне волну паники, и по коже струился холод, покрывая её мурашками. Сегодня не место и не время ворошить былое, тем более на глазах у стольких зрителей.
– Мы с ним расстались! Понятно?!
– Что? – нахмурился он, продолжая пристально смотреть на меня. – Ведь вы собирались прийти вместе.
– Так нужно. Ясно тебе? И точка на этом, – отодвинулась от него, понимая, если Макс спросит что-то еще, я не смогу себя контролировать и, вспылив, испорчу все впечатление от вечера.
Сегодня в мои планы не входило делиться с лучшим другом информацией о расставании со Стасом. На протяжении всех наших с ним отношений он ни разу не сказал доброго слова в его адрес, пытаясь вспугнуть того поначалу. Только вот Стас – первый из парней, кто не поддавался на его провокации, раз за разом демонстрируя свою решимость быть вместе со мной. Поначалу каждая их встреча превращалась в вечер взаимных попыток унизить другого как можно сильнее. Когда они оказывались в одном помещении, от тестостерона, витающего в воздухе, невозможно было спокойно дышать, опасаясь, что любой вдох или движение может спровоцировать взрыв. Так продолжалось ровно до тех пор, пока я не пригрозила перестать общаться с каждым из них в случае продолжения этой нелепой войны. И пусть и Макс, и я знали, что ни при каких условиях мы не сможем находиться вдали друг от друга, тем более, совсем не общаться, он прислушался ко мне, научившись просто игнорировать моего парня и перестать перед ним метить территорию.
Постепенно он убедился в серьезности намерений Стаса на мой счет и слегка смягчился к нему. Чего не происходило раньше. Каждый мужчина, посмевший заявить какие-то права на меня, проходил настоящую проверку на прочность, устроенную моим братом, коим Жёлтый был для меня в глазах общественности. Но не все парни смогли дойти до того уровня, когда им открывалась правда о нашей дружбе и полном отсутствии кровного родства. Все они пасовали перед его напором, язвительными замечаниями и неприкрытой агрессией. И лишь Стас выстоял, продемонстрировав характер и решимость.Единственным аспектом, по-прежнему не устраивающим Макса, оставалась работа Стаса. Профессия гинеколога никак не сочеталась в сознании Жёлтого с построением отношений. Она вызывала у моего лучшего друга немало поводов для насмешек и раздражения. Казалось, будто он ревновал его к пациенткам больше, чем могла бы я. Макс вбил себе в голову домыслы об интрижках Стаса на работе, которые согласно его суждениям занимали весь день парня, превращая его из акушера-гинеколога в какого-то жигало, прикрывающегося дипломом врача.
Что касается Стаса, то он мне действительно нравился. И в отличие от тех других, с кем я пыталась построить отношения раньше, в нем было практически всё, необходимое для настоящей крепкой связи. Надежность, терпимость, благородство и ум, удерживающий его от едких замечаний о нашей с Максом тесной дружбе. И я ценила его за это и уважала. Его чувства крепли, и он начал сначала издалека заговаривать о следующем более серьёзном шаге, чем просто совместное проживание, а два дня назад приготовил ужин и, опустившись на одно колено, предложил выйти за него замуж.
И тогда всё встало на свои места. Я будто посмотрела на нас со стороны, впервые увидев всё в истинном свете. Я не могла выйти замуж за этого прекрасного, доброго, мужественного человека. Смотрела в его карие, наполненные любовью и щенячьей преданностью глаза, и…не чувствовала ровным счетом ничего. Ничего, что позволило бы мне сделать этот прыжок и шагнуть в новую взрослую жизнь. Я не видела в его взгляде той живой искры, пробуждающей во мне все самые яркие эмоции. Я не чувствовала бешеного сердцебиения, думая о нём, у меня не захватывало дух от его красоты, и не порхали бабочки в животе от одного его взгляда.
И меня будто пронзило молнией, оставив гореть заживо посреди выжженного поля. Всё это уже существовало в моей жизни. Всё и даже больше. То, чего я никогда не найду ни в ком другом. Вот только никогда этому не суждено будет перерасти в нечто иное, чем платоническая близость двух родственных душ.
Вылив на Стаса ушат ледяной воды в виде болезненного отказа и отвратительной правды, я оттолкнула от себя действительно хорошего человека. Ему хватило достоинства не упрекать меня и не устраивать сцен, хватило мужества уйти с высоко поднятой головой, не выставляя на всеобщее обозрение разбитое сердце. За время сборов он не обронил ни слова, лишь покидая квартиру, кинул вроде даже как для самого себя, а не для моих ушей:
«Я знал…»
Что заставило меня почувствовать себя ничтожеством, разбрасывающимся людьми направо и налево.
Он знал. И я об этом тоже знала, долгие годы обманывая себя и всех окружающих. Я всегда любила только Макса и всегда буду любить лишь его. Но я не могла признаться ему в своих чувствах, прекрасно осведомленная о его истинном отношении ко мне. Я была для него лишь младшей сестрой, той, кому требовалась опека и забота, той, на кого он никогда не посмотрит как на женщину, отдавая время, эмоции и любовь, но совершенно иную. Ту, которой стало мало и от которой захотелось спрятаться. Именно тогда я приняла решение, способное оборвать эту болезненную привязанность раз и навсегда. Решение, перевернувшее с ног на голову не одну жизнь, направившее энергию на спасение других людей.
Кожа горела под пристальным взором глаз цвета штормового неба, медленно покрываясь румянцем. Сердце предательски грохотало о ребра, выдавая волнение. Он не сводил с меня взгляда, требуя ответов. Но я не могла оттолкнуть его, признавшись в глупых романтических чувствах к нему, разъедающих, словно черви, любую мою попытку завязать крепкие отношения и полюбить другого. Узнав об этом, Макс лишь потреплет меня по голове, сказав, что все это глупости и мне показалось. Ведь так легко перепутать нашу привязанность, пронесённую через целую жизнь, с чем-то большим, чем дружба и забота. У меня остался всего один вечер, и я не собиралась портить его Жёлтому глупой драмой и неуместными признаниями. Время всё лечит, и это пройдет, оставив рядом того, кем он был и будет всегда – братом и другом.
– Пчёлка, – сказал чуть мягче, почувствовав стену, начавшую выстраиваться между нами. – Ты знаешь, что я рядом, верно?
Тихо кивнув, попыталась проглотить образовавшийся в горле ком.
– Я никому не позволю обидеть тебя. И тем более, не обижу сам. Не бойся делиться со мной. Пусть я бываю кретином, игнорирующим чувства других, но ты – ты моя Пчёлка. Моё красное драже Эм’энд’Эмс.
Он положил руку поверх моей ладони, а внутри меня всё встрепенулось, желая приблизиться к нему и позволить на мгновение забыть обо всём, кричащем «против», и почувствовать так, как всегда стремилось. Вот только, подлетев достаточно близко к его солнцу, согревающему меня и всех вокруг него, я опалю крылья о безответность чувств и буду болезненно падать, оплакивая потерянную дружбу и потерянную любовь.
– Я знаю, Жёлтый, – посмотрела на него, улыбнувшись, замерев от того, насколько он прекрасен, задвигая в дальний чулан забытых желаний свои чувства.
Мне нужен всего один вечер, и тогда жизнь сама расставит все по своим местам.
