Юлия Мидатовна Аметова
Игры двойников
18
Борский вызвал робота и пошел за образцами покрытия, а я устроился за пультом. Модуль имел регдондитовую изоляцию, и вся земная автоматика работала в нем хорошо, но сосредоточиться в зале, который был и столовой, и пультовой, и временным складом, было невозможно.
Вокруг бегали люди, под окном свистели и пыхтели паровые роботы. Десантники превратили модуль в нечто среднее между складом оружия и таможенным терминалом космопорта. Бывший знаменосец Симаков закатывал ящики с «Центурионами» в комнату за столовой, которая была немногим больше каюты второго класса на пассажирском звездолете.
– Слушайте, так жить нельзя! – затолкав в угол очередной ящик, сообщил он. – Сюда еще оружейную стойку надо ставить, а самим спать где?
– Врешь ты все, – бурчал крупнокалиберный Брачич, заталкивая на полку еще один ящик – кажется, с тирококсовыми зарядами для базук. – Уместимся, и не так умещались.
– Кто бы сомневался! – завопил прямо у меня над ухом веснушчатый Патрик, выталкивая в двери старый кухонный синтезатор. – Вот у нас на Миранде была теснота, это вообще! В модуле перегородки пришлось разбирать, чтобы не мешали. Один парень вообще спал в ящике! А один раз такое было! К нему вечером пришла девчонка-связистка, он свой «Центурион» вытащил, двигатель включил и у двери в коридоре поставил, ну вообще! Они с девчонкой в ящике, «Центурион» у входа, а по коридору полковник идет и говорит…
– Врешь ты все! – Брачич забрал у Патрика синтезатор и вытолкал сослуживца за дверь. – Я сам этот «Центурион» в коридоре ставил, а девчонки никакой не там было, да и тебя тоже! – прогремел он у меня над самым ухом.
– Ну ты вообще, уже и рассказать не даешь! – Патрик исчез в дверях, но тут же вернулся, катя перед собой новый синтезатор, снял с него крышку и с грохотом уронил на пол. По моему миражу забегали черные молнии помех.
– Давайте концентраты, готовить будем!
– Тихо! – не выдержал я.
– Уже и поговорить нельзя, вообще!
Патрик уселся перед кухонным синтезатором, натянул на голову биоволновую дугу и принялся что-то вписывать в его память. Интересно, он в самом деле умеет готовить или вставляет стандартные программы хлеба и колбасы?
Хватит! Надо, наконец, посмотреть чертежи и понять, что делать. Нина никогда не была аккуратисткой в жизни, но чертежи держала в идеальном порядке. Наш проект, который я помнил едва ли не наизусть, открылся сразу. Расчеты, реальные нагрузки, давление растительного слоя, плотность воды, изменения в течение витанских суток – все было хорошо знакомо.
А где новые? Странностей вокруг строительства платформы накопилось столько, что я не удивился бы, если бы новые чертежи пропали бесследно. И зачем Нине нужно было непригодное для посадки покрытие? Если она хотела сорвать пуск энергостанции, то зачем такое странное средство – порча покрытия? Неестественно как-то. Если уж портить, то саму станцию, когда она сядет. А зачем ей вообще срывать пуск?
Нет, скорее всего, это просто болезнь, и в новых чертежах нет смысла! Но есть ли они в памяти пульта? По экрану поплыла переписка с руководством, данные испытаний пробной платформы на Вите, но об изменениях в покрытии не было ни слова.
– Чертежи в мусоре, я даже восстановить их не смог – на прежнем месте сами собой уничтожаются, – услышал я над ухом голос Борского. Он поискал в мусорных папках, и в мираже немедленно показалось объемное изображение покрытия. Но почему Нина не уничтожила их сразу? Если она не хотела их сохранять, зачем оставлять в мусоре? Что здесь диктовала ее болезнь, а что хотела сделать она сама?
Изображение оказалось крупное, но очень мутное и с расплывчатыми надписями. Впечатление было такое, что тот, кто давал программе мысленные команды, не мог сосредоточиться, но не пользовался стандартными программами черчения. Почему? И откуда такая формула для материала покрытия? Звезды великие, что за чушь! Раньше Нина не пропустила бы такое ни в одном проекте, а теперь сделала это сама! В памяти моего чипа еще сохранилась запись измерений, которую перекинул мне Борский. Я сбросил ее в пульт, вывел в другой мираж, и она полностью совпала с мутным чертежом.
– Я этого даже не видел, – сказал Борский за моим плечом. – А она сама все вписала в память роботов.
Но почему изображение такое мутное? Я вызвал чертежную программу, дал несколько мысленных команд, и в мираже появились четкие линии чертежа. Борский начал листать расчеты, такие же мутные, и только один был напечатан совершенно четко.
– Это мой, – вздохнул Борский. – Вчера считал, сколько надо композита, чтобы все исправить.
Но исправить не успел или не смог, а почему не просил помощи? Конечно, Борский не ябедник, и от одного подозрения в доносительстве мог впасть в ярость, но это же форс-мажор!
– А в «Энергосектор» вы сообщать не пробовали? – осторожно начал я.
– Вчера утром написал докладную, а она не уходит, Нина ко всему еще и связь заблокировала. Я полдня возился со взломом ее блокировок. Отослал только сегодня ночью.
А мне об этой докладной никто ни звука! Кем, в конце концов, меня считает Балиани? Говорящим роботом?
Со стороны кухонного синтезатора послышались веселые крики, потянуло свежим кофе и чем-то сытным в масле. Похоже, Патрик действительно умел готовить. Есть захотелось так, что я не мог сосредоточиться. В голове метались беспорядочные мысли. Что за болезнь поразила Нину? Почему она пробыла несколько суток в лесу? Конечно, витанский день тянется две стандартных недели, и больной человек может сбиться со счета. А часы в микрокомпе или в любом приборе? В лесу, за несколько километров от колодца они должны работать!
А это что? Кажется, я случайно дал мысленную команду чипу, и он вызвал новый мираж. Из миража, снятого где-то в глубине леса, смотрела сама Нина Робертс. Новый, но уже грязноватый, комбинезон, взлохмаченные волосы, внимательный взгляд – обычная, вечно занятая, начальница, какую я раньше каждый день видел на работе в отделе. На шее у нее висел на пестрой ленте блестящий розовый микрокомп, такие она всегда носила – чем ярче, тем проще найти среди вещей или чертежей. Надо найти этот микрокомп, если только он не утонул вместе с хозяйкой.
– Эй, сопляки, хватит штаны просиживать! Мужики не языками болтать должны, а работать! – объявил мой отец, подходя к кухонному синтезатору и принюхиваясь. Ему никто не ответил.
– Родня? – спросил Борский, когда он отошел.
– Отец, – буркнул я. Мне было неловко. Кем меня теперь будет считать Борский? Я теперь понимал, почему десять лет назад отец бил меня. Он за меня отвечал, а я делал все неправильно, не так, как он требовал. Теперь он сам делал все неправильно, а я отвечал за его действия. Но, в конце концов, глупости – это не самое страшное, а другого отца у меня все равно нет.
– Останови двигатель! Сгорит! – вдруг заорал Борский во весь голос, заглянув в мелкий мираж камеры наблюдения. Он бросился к двери, я выскочил следом и помчался по платформе. Мозговики лезли мне под ноги, подъедая с платформы обломки перьев, клочья кожи и куски лиан, оставшиеся от недавнего нашествия.
За модулем стояло большое уникрыло с выпущенными колесами. Разговорчивый Патрик и молчун Брачич, затащив старый кухонный синтезатор на сиденье крыла, пытались завести двигатель.
– Ну вообще, что вы волнуетесь, господин Борский! У меня изоляция! – убеждал Патрик, потрясая свернутым в трубку обрывком регдондитового покрытия. – У нас на Меркурии все так делали! Там тоже переменное электрическое поле, все работало, вообще!
Прыгнув в седло уникрыла, он попытался надеть самодельную изоляцию на вытащенный из гнезда пусковой блок.
– Врешь ты все! – мрачно объявил Брачич.– На Меркурии поле в сто раз меньше, вот твоя изоляция и помогала. А при таких колебаниях, как здесь, двигатель все равно сгорит.
Патрик нажал на сенсор, скрытый трубкой от электрического поля Виты, и двигатель зажужжал. Крыло покатилось, начало разворачиваться, но двигатель задергался, засбоил и, наконец, остановился. Запахло горелым, из-под уникрыла потянулась белая струйка дыма. Большой мозговик зашевелил извилинами-морщинами и пополз ко мне. Я оттолкнул его ботинком, он поджался морщинами и пополз куда-то в сторону.
– Говорил я тебе, работать не будет! – изрек Брачич, и десантники понесли старый синтезатор на руках за угол модуля.
– Куда только их командир смотрит? – проворчал Борский.
Славка смотрела туда, куда смотрела бы на ее месте любая женщина – на Фреда Гонту. Гонта стоял рядом с ней около одной из опор станции. Славка откинула шлем, а Гонта осторожно открывал на ней застежку экзоскелета, пытаясь запустить руку ей за пазуху. Рядом с Гонтой рослая, крепкая Славка казалась изящной и легкой, но действовала она решительно.
– Фред, отставить глупости! Мы на службе, а не в клубе Космофлота! Не до того! – объявила Славка и оттолкнула его руки. Гонта лениво засмеялся, потянулся к ней снова, но она развернулась и пошла внутрь модуля, покраснев, как сигнальный маяк. Странно! Гонта у женщин вне конкуренции, а Славка его не жалует. Но Славкино сопротивление Гонте может быть только соблюдением внешних приличий, как ни противно это мне. О чем я размечтался вчера вечером? Разве захочет женщина в здравом уме и твердой памяти после такого героя, как Гонта, смотреть на меня – приземистого, тяжеловесного, с большими не по росту руками? Тем более, что герой пользуется расположением своего непосредственного начальства – ведь Балиани во время разноса будто забыл о нем, даже пытку сотрудника был готов допустить! Ну ладно, хватит подглядывать! У Гонты свои дела, и у Балиани тоже, а у меня дело одно – найти микрокомп Нины.
19
Комната Нины оказалась крошечным чуланом с круглым окном, выходящим на лес. В таком же чулане справа от нее жил Борский, а тот, что слева, достался мне. Еще две комнаты в конце были оставлены для долонанов, но те до сих пор не возвращались. Куда их завело расследование, я и представить не мог, но по всем признакам оно было небезопасно. Как озабоченный своей честью чикальтинан и длинношерстный регдондитовый пьяница будут искать на незнакомой планете рейдерскую базу?
Я подошел к двери Нины. По закону в первую очередь в комнату должны были войти те, кто вел следствие по делу о ее гибели. Но ни дела, ни следствия не было, а начать его мог только я сам как командир энергостанции. Замок долго не поддавался подбору паролей, но за последние сутки я успел привыкнуть к роли взломщика, и мой чип справился сначала с прямой задачей, а потом с обратной. Пусть тот, кому надо войти, сначала попытается отпереть.
В комнате было холодно и пахло чем-то сладко-пыльным, напоминающим запах гладенца. Где здесь может быть розовый микрокомп на узорчатой ленте? На столе навалены кучами распечатки чертежей и рассыпаны кристаллы с проектом, на стуле валяется грязный комбинезон, под столом – ботинки. Спальное место убрано в стену, в щель высовывается край спального мешка – на аккуратное хозяйство у Нины никогда не хватало времени. Шкаф открыт, на полках – упаковки одноразового белья и вскрытая пачка печенья, в большом отделении – экзоскелет «Берсерк», такой же, как у меня, и еще три пары ботинок, в разной степени поношенных. Куда она могла деть микрокомп?
Я встряхнул комбинезон – из карманов вывалились конфетные скорлупки, кусок композита и расческа. В ботинках – ничего. Нет, так не пойдет! Надо использовать технику! Я выпустил из локатора на рукаве облачко нанопыли. «Миражный синтезатор, кристаллы, записи.» Нежно поблескивающие пылинки закружились под потолком, расплылись по комнате, скользнули по стене и скопились блестящим туманом в нижней части поднятой в стену постели. Я нажал кнопку, и узкая койка, напоминающая медицинское морфоместо, откинулась, открывая нишу в стене. Пылинки-датчики тонкой струйкой скользнули к дверце в темной нише. Ага, тут еще один шкаф! Дверца шкафа открылась по первой же команде, а в углублении за ней зажегся свет.
Снова россыпи кристаллов, кучей сваленные распечатки, поверх них – упаковка со сладким печеньем. И никаких следов микрокомпа. Должно быть, датчики приняли кристаллы за электронную технику. Неужели Нина потеряла его в лесу или у нее его кто-то отобрал? Так. Нина не только была инженером от бога, у нее совершенно не было инерции мышления. Она никогда не думала так, как все, а рассматривала все с какой-то другой, необычной стороны. Что необычного можно придумать с микрокомпом?
Может, она положила его на самом видном месте? Народная мудрость говорит, что это надежнее всего. Я перевернул кучу распечаток на столе, переворошил все кристаллы, осмотрел полки и стулья. Ничего! Как могла думать Нина, когда болезнь уже брала свое в ее сознании, и она забежала на минуту в комнату? Там, где можно было спрятать быстро и надежно, я уже смотрел. А ненадежно? Уничтожатель мусора, может быть? Конечно, его мог включить даже робот при уборке, но уборки здесь явно не было! Посмотрим. Из неплотно прикрытого клапана уничтожателя торчала прозрачная обертка от такого же печенья, какое лежало в шкафу.
Я открыл клапан. Так. Мусора немного – снова пустые обертки, скорлупки от конфет, порванная липучка от рукава рубашки и пара грязных перчаток от «Берсерка». Грязь была такая же темная, как на комбинезоне в мираже. Там микрокомп еще висел на шее у Нины. А что, если?.. Я встряхнул перчатки, и из одной вывалился прямо в обертки и скорлупки микрокомп. Вот он, тот самый, из миража – розовый корпус и лента с красно-голубыми узорами! Но в каком виде! Розовый пластик – в пятнах той же темной грязи, лента перекручена и проедена в нескольких местах кислотой, будто Нина роняла ее вместе с микрокомпом в витанское море. «Состав!» Облако нанопыли окружило микрокомп, и через секунду над моим рукавом появился мираж с картинкой и списком. На корпусе – слизь из пасти гладенца, частицы коры от черных и коричневых лиан и кусочки почерневшей кожи мозговика, на ленте в одном месте – темно-красная краска, причем не земная, а каутильская. Учитывая каутильский комбинезон, ничего удивительного. И везде, на ленте, и на корпусе – кислотная вода витанского моря.
Кажется, микрокомп роняли в воду, потом на лианы в лесу, а потом его пытался проглотить гладенец – дело естественное, если учитывать его аппетит. Но будет ли микрокомп работать после всего этого? «Последние записи, последнее принятое!» – приказал я чипу, и четкий мираж немедленно заклубился над микрокомпом. Работает! Последними принятыми сообщениями были сто двадцать выпусков московских и лондонских новостей в общей сложности за две недели. Последний был принят одиннадцатого. Грависвязь работает только в изолированных регдондитом помещениях – значит, Нина заходила к себе хотя бы для того, чтобы положить микрокомп.
Я принялся просматривать все миражи подряд. В красно-розовом облаке поплыли изображения витанского леса – мутноватые, поминутно прерываемые черно-синими помехами. Должно быть, то, что снимала Нина, было слишком близко к энергетическому колодцу, и электромагнитная автоматика принимала его воздействия.
Помех стало меньше, лес поплыл в мираже, будто Нина не спеша поворачивала объектив на триста шестьдесят градусов вокруг себя. Зачем это ей понадобилось? Насколько я знал свою бывшую начальницу, она никогда ничего не делала просто так. Чего же она хотела, когда снимала все это?
Среди клубков живых и высушенных лиан покачивались молодые розовые перья и морщились огромные темные мозговики. За ними поднимались темными колоннами стволы взрослых перьев, а выше виднелась вершина горы, сложенной из крупных округлых камней. Похоже, горка была вершиной подводной гряды, когда-то давно поднявшейся со дна витанского моря. Мощные полиморфы поднимали между камней свои зеленые спины, лианы оплетали их коричневым кружевом.
Лес в мираже расступился, в просвете среди перьев открылось бирюзовое небо и черная вода моря. Над водой летали окулумы и фламбойяны, на поверхности плескались миксиниды, однако ни строительного модуля, ни белой платформы в мираже не было. Кажется, энергетический колодец был другой, не тот, возле которого стояла энергостанция. Но главное – черно-синих помех не было! Что это такое? Как Нина заставила микрокомп работать без помех у самого берега? Не трубу же регдондитовую Нина с собой носила, как Патрик? Да и труба на берегу не поможет – ну вообще, как говорит тот же Патрик.
А может, это не съемка, а хорошая зарисовка, сделанная по памяти? Нина, кажется, умела рисовать. Нет, в памяти микрокомпа не осталось никаких изменений изображения. Значит, это подлинная съемка. А с какого расстояния? Я покрутил миражи. Ни одной помехи, хотя в справочнике сказано и на деле проверено, что помехи начинаются уже с двух километров от колодца. А это снималось прямо на берегу!
Запись продолжалась. Она выглядела так, будто Нина, не надеясь на память, снимала дорогу. Перья в мираже стали темно-красными, а лианы начали подниматься над землей, скручиваясь в трехметровые кольца – Нина удалялась от берега. В мираже показался сливающийся с лесом темно-красный модуль, похожий на большое яйцо. По бокам у него были круглые блоки для соединения с другими модулями, но стоял он один. Три небольших оконца, камера наблюдения над крыльцом, шлюз, вынесенный наружу из общего объема – похоже, модуль был каутильской постройки. Но когда его поставили – десять лет назад или теперь?
Я увеличил изображение. Модуль был не новый. Кольца лиан обвивали его круглые бока и свисали над дверью тяжелыми пучками. Толстые старые перья вросли стволами в изгибы обшивки, выводок мозговиков пристроился под крыльцом шлюза, полиморфы окружили полозья модуля, выпирая вокруг них со всех сторон. Эта подвижная флора или малоподвижная фауна определенно выросла не за один месяц.
В мираже послышалось свистящее дыхание, мокрые шлепки, и я увидел молодого профессора Чандру. Вот каким он был при жизни! На вид совсем молодой, остроносый, с яркими черными глазами и шапкой черных кудрявых волос. Поминутно оглядываясь и спотыкаясь о лианы, профессор бежал к старому красному модулю. Обеими руками он прижимал к груди что-то небольшое, прямоугольное, обернутое листом тонкой регдондитовой обшивки. Сбоку свисал длинный тонкий шланг, из которого еще капала вода. Гражданский экзоскелет профессора тоже был мокрый, причем, судя по мутным пятнам на поверхности, вода была кислотная, прямо из колодца. Что в этом свертке? Не тот ли аппарат, который ищет Радхаван? Но главное, трое суток назад, ночью одиннадцатого апреля, Чандра был еще жив, а уже двенадцатого утром локатор обнаружил его мертвым в открытом космосе недалеко от Дубля.
Не добежав до модуля, Чандра пригнулся и нырнул за крупный морщинистый мозговик. Точка съемки сместилась, видимо, Нина старалась не терять профессора из виду. «Вот он, проклятый! А я голая, и модификант будет пялиться на меня!» – услышал я гневно клокочущий голос Нины. Похоже, трое суток назад она уже была больна и почему-то бегала по витанскому лесу в голом виде. А почему в голом, где ее экзоскелет или хотя бы желтый каутильский комбинезон, в котором я ее видел?
Тяжелый топот ворвался в мираж, точка съемки снова сместилась. Два бойца в экзоскелетах с закрытыми шлемами вбежали на поляну перед старым модулем и тут же исчезли в лесу на другой ее стороне. А это кто? Я остановил запись и внимательно рассмотрел рослых парней в «Центурионах» с затемненными пленками шлемов. Экзоскелеты были определенно наши, производства ССП, но кто внутри, было непонятно. Так это о них говорил Радхаван?
Я снова запустил миражную запись. В глубине леса зашлепали чьи-то шаги, на поляну вылетела стайка мелких окулумов, а за ними выбежали человек десять худых, смуглокожих каутильцев без рубашек, но в штанах от каутильских военных комбинезонов. Они бежали ровно и легко, как бегают люди, привычные к нагрузкам. Каутильцы, бегающие при витанском притяжении? Даже сегодняшние бойцы Радхавана, уже успевшие привыкнуть к Вите, так легко не двигались. Земной военный отряд? Но почему тогда бойцы внешне похожи на каутильцев? Или это биополевики со Стики, привычные к увеличенному притяжению? Мираж мигнул, потемнел, и запись кончилась.
Звезды великие! Значит, неизвестные отряды и таинственный аппарат действительно существуют, и отряды не только в форме ССП, как говорил Радхаван, но и в каутильской! Я перекинул мираж Нины в память чипа. Куда бы теперь деть микрокомп, чтобы не попал в случайные руки? А вот, лючок в полу для доступа к электропроводке! Открыв лючок, я засунул розовый блестящий микрокомп поглубже под кабели и захлопнул его. Конечно, о записи и микрокомпе я немедленно сообщу следователю военной прокуратуры Калюшенко, но всем остальным о них пока знать не надо.
Так, а теперь я должен подумать сам. Ночью одиннадцатого Чандра был еще жив и пытался спрятать от неизвестных преследователей свой аппарат. В космосе, в середине дня двенадцатого апреля никакого оборудования у него при себе не было, тринадцатого Нина ничего об аппарате не сказала, а Радхаван до сих пор ищет его. Но нашли преследователи аппарат или нет? Возможно, нет, потому что, по словам Радхавана, неизвестные отряды до сих пор бродят вокруг базы каутильской экспедиции. А если аппарат по-прежнему спрятан где-то в лесу? По-хорошему, я должен был найти его, тогда многое бы стало понятно. От колодца до колодца на Вите не больше пятидесяти километров, а на расстоянии трех, а то и двух километров начнет работать двигатель экзоскелета, и можно обернуться за день. Но когда это у меня был свободный день на удовлетворение собственного любопытства?
