Юлия Латынина
Охота на изюбря
– Я… э… – мне трудно ответить. Ведь это копия. Если бы вы показали мне оригинал…
– Но вы подписывали такую бумагу?
– Слушайте, Валентин Михайлович…
– Михаил Валентинович, – поправил опер.
– Послушайте, Михаил Валентинович, я подписываю по сорок бумаг в день. Неужели я могу вспомнить, что я подписывал, а что нет?
В голосе гендиректора «АМК-инвеста» звучали плаксивые нотки примадонны, обнаружившей в своей уборной труп.
Черяга шагнул вперед.
– Михаил Валентинович, – ласково сказал он, – сейчас конец рабочего дня, Дима уже переутомился, если бы вы пришли пораньше…
– Я пришел три часа назад, – не без злорадства сообщил опер, – у господина Неклясова не было времени меня принять.
Черяга выругался про себя. Офонареть! Кто знает, зачем приехал этот урод? Пятьдесят на пятьдесят, что он заявился доложить о кознях своего начальства и прощупать почву: сколько АМК отвалит за прекращение дела? И вместо это Неклясов маринует его в предбаннике.
– Дима был очень занят, – виновато сказал Черяга.
– Конечно. Он не меньше получаса диктовал своей секретарше, наедине, после чего она вышла, поправляя юбку…
В голосе оперативника слышалась плохо скрываемая злость. Честное слово, кто-нибудь когда-нибудь закажет Неклясова, киллер явится в предбанник полюбопытствовать, не перекупит ли жертва заказ, – но Дима наверняка не удосужится его принять.
Теперь было важно увести оперативника от Неклясова. Тот все равно уже вызывал неадекватные реакции у человека, наверняка явившегося прямо с поезда и просидевшего три часа в приемной без жратвы и чая…
– Пойдемте, – сказал Денис, нежно увлекая за собой украинского защитника закона, – я думаю, я все сумею объяснить. В конце концов, я зам директора…
– А вы зам по каким вопросам? – уточнил оперативник.
– По безопасности.
Оперативник задумался, а потом шагнул в предбанник вслед за Черягой. Это был хороший знак.
– Собственно, – озабоченно взглянул Черяга на часы, – уже действительно поздно. Вы ужинали?
Хохол покачал головой.
– Нет.
– Ну вот те раз!
Черяга решительно сбежал вниз по лестнице, увлекая за собой опера, и через минуту они уже стояли на широком бетонном крыльце.
– Куда бы вам поехать… – задумался вслух Черяга, – вы в какой гостинице остановились?
– Я не успел, – буркнул хохол. И тут же чистосердечно пожаловался:
– У вас в Москве все так дорого! Номер триста рублей! Нам столько не оплатят. У нас есть ведомственная гостиница, в Строгино, так я туда поехал, а там мест не было. Вещи отдал, они мне сказали, если к вечеру мест не будет, где-нибудь в холле можно будет переночевать…
Черяга искренне всплеснул руками.
– В Строгино! – сказал он. – Да ведь это от нас на другом конце города!
Черяга вытащил мобильный телефон, набрал номер, потолковал.
– Вот, – сказал он, – у нас ведь тоже есть несколько представительских квартир, одна как раз пуста, здесь недалеко, на Юго-Западе… Собственно, это не квартира – гостиница за городом…
Глаза оперативника зашныряли по сторонам, как две крысы в пустом подвале.
– А это дорого? – уточнил хохол.
– Да вы не беспокойтесь! Нам это все равно. Есть гость, нет гостя – дом-то стоит! Место отличное, Рублевское шоссе, рядом ресторан «Царская охота», – вы никогда в «Царской охоте» не были?
В «Царской охоте» украинец, натурально, никогда не был. Но даже в своем Харькове он слышал, что есть-де на Рублевке ресторан «Царская охота» и знаменит он тем, что кормили в нем президента Клинтона, и не отдельно, а вместе с обычными посетителями, как-то: ворами в законе, вице-премьерами и банкирами…
Украинец напряженно думал. С одной стороны, было ясно, что, дав согласие поселиться за счет подозреваемого комбината в «представительских апартаментах», он вывешивает себе на шею табличку «сдается в наем». А с другой стороны – когда еще нищему хохлу доведется поесть, как президент Клинтон?
В эту минуту к Черяге с оперативником мягко подкатился черный «БМВ», из него выскочил водитель в кожанке. С крыльца сбежал Юра Брелер.
– Сережа! – сказал Черяга водителю раньше, чем украинец выбрал между достатком и честью, – отвезешь человека к нам в гостиницу. У человека вещи в Строгино, пока они ужинают, ты туда заедь и вещи забери. А ты, Юра, проследи, чтобы его в гостинице устроили как полагается, да заедьте поужинайте – вон, покажи человеку «Царскую охоту».
– И вообще – обернулся Черяга к украинцу, – пока вы в Москве, Сергей – ваш водитель. Куда надо отвезет и подождет. В машине телефон, если что надо, в любой момент можете со мной связаться. Хорошо?
Оперативник колебался. Видно было, что его голодное и озябшее воображение уже рисует ему тарелку дымящегося экзотического супа на белейшей скатерти, и огонь, потрескивающий в мраморном камине «представительских апартаментов», и черное округлое тельце мобильника на «торпеде» стремительного и мягкого «БМВ»… И вместо всего этого – вонь, грязь, ночевка в холле в грязном Строгино, склизкие пельмени в дешевой забегаловке и давка в метро?
– Как-то… э-э… – начал оперативник.
– Это не налагает на вас никаких обязательств! – вскричал Черяга. – Я десять лет работал в органах, я сам знаю, что такое командировки! Пусть у вас будет время сосредоточиться на своей работе!
Юра ненавязчиво подталкивал оперативника к раскрытой дверце машины. Черяга нес что-то учтиво-восторженное. Полированный бок «БМВ» блестел в гроздьях мощных фонарей, окружавших подъезд.
Украинский оперативник сам не заметил, как очутился в машине. Брелер немедленно вскочил на заднее сиденье, охранник поднял шлагбаум, «БМВ» плавно выскользнул наружу, и через минуту его габариты растаяли в лавине красных огней, плывущих по вечерней московской улице.
«Дешевка ты, братец», – осклабился Черяга.
Впрочем, результат был совершенно предсказуем. Не то чтобы честных оперов и следаков не было вообще. Они были, и Черяга знал это лучше кого-либо другого. Были честные менты, которые расследовали убийства, грабежи, изнасилования. Были даже честные менты, которые охотились за бандитами и ворами в законе. И гнили, конечно, там хватало, но самой отвратной гнили было ровно поровну с самым поразительным идеализмом.
Но вот те, кто расследовал коррупцию и экономические преступления – у тех ничего, кроме гнили, не было. Эти всегда либо выполняли заказ, либо сами охотились. Объектами самостоятельной охоты становились, как правило, мелкое и среднее зверье, а уже если у какой фирмочки не было крыши… Какой дурак сказал, что если у фирмы нету крыши, на нее непременно наедут «пробитые»? Отморозки как раз не всегда наедут, промахнутся, а вот налоговая полиция навестит совершенно точно. Раздербанит кабанчика, распродаст оборудование по дешевке собственным карманным фирмешкам и, что характерно – ни одна из этих фирмешек, как правило, даже тех жалких копеек, за которые ей все продали, в бюджет не перечислит. А значит – долг раздербаненной фирмы государству не уменьшится.
Поэтому если бы к Черяге пришел мент и, козырнув, спросил: «А скажите, это не машина гендиректора Извольского третьего дня сбила старушку?» – то Черяга вполне мог бы допустить, что мент горит желанием защищать старушек от «новых русских», тем более что ездил Извольский с несказанным хамством и только бог его до сих пор берег от задавленных старушек. Но что обэповец действовал не от себя – этот факт обсуждению не подлежал, как не подлежал обсуждению тот факт, что солнце восходит на востоке, а баиньки уходит на западе. Очевидно было также, что в силу величины АМК не может быть объектом самостоятельной охоты, но только заказа.
Охота же могла идти: на начальника железной дороги. На постоянных украинских партнеров АМК, – ведь не на базаре же продавали стальной лист. И, наконец, на сам комбинат. В первом случае речь шла о местных украинских разборках, и оперативник приехал срубить капусты на стороне и прицениться: сколько денег отвалит АМК за то, чтобы его имя не впутывалось в чужой бракоразводный процесс.
Во втором случае на сибирского изюбря, скорее всего, охотились иностранные конкуренты, горящие желанием заполучить место АМК на рынке. Более экзотические версии (вроде банка «Ивеко», желающего отомстить за летний срам, или областной администрации, намеренной таким путем нажать на комбинат) не то чтобы не следовало принимать во внимание, но думать о них надо было в последнюю очередь, руководствуясь принципом Оккама и не умножая сущностей сверх необходимости.
Во втором случае цена откупа многократно возрастала, и Черяга был намерен ее капитально снизить. Проживание украинского оперативника в представительских апартаментах на Рублевке было первой стадией снижения цены.
Еще полгода назад человек, намеревавшийся сделать с оперативником то, что намеревался сделать Черяга, вызвал бы у него живейшее омерзение. «Наверное, деньги все-таки портят человека, – философски отметил Черяга. – Наверное, не только нищий оперативник ведет себя при виде „БМВ“ как кобель при виде суки.»
Потом он докурил сигарету, решительно растоптал ногой окурок и поднялся на второй этаж – оставить инструкции относительно хохла.
Было уже семь часов вечера, когда новоиспеченный бригадир по кличке Витя Камаз вошел в роскошный номер гостиницы «Лада», облюбованной его шефом Ковалем в качестве штабного пункта.
Коваль – невысокий жилистый мужик лет пятидесяти – с любопытством наблюдал явление Вити в двери, ибо облик Вити Камаза излучал растерянность и смятение. А растерянный Витя Камаз был такая же несообразность, как растерянный шкаф. Если бы у Вити Камаза был хвост, то он держал бы хвост между ног.
– Ну, как успехи? – спросил, саркастически улыбаясь, Коваль.
– Там вертушка была, – сообщил Камаз.
– Какая вертушка?
– Вертолет! Боевой! – истерически выкрикнул бригадир. – Новый! Развернулся, пушки – 30 миллиметров. Подвесные блоки с ракетами! Он спрашивает: «Есть вопросы?».
– Так, – усмехнулся Коваль, – вертолет, значит? Испугался? В штаны наложил?
Голос Коваля был страшен.
– Ты! Щенок! Тебя человеком поставили! Тебе что сказали? Тебе сказали – на стрелку приедет Черяга! Со стрелки Черяга не уедет! А ты – вертушка… Пушка в шесть стволов! А маслины к этой пушке есть? Или она пустая? А?
– Ракеты были точно настоящие, – угрюмо сказал Камаз, – летчик – ас! Машину по струночке вел…
Пожилой человек в кресле не двигался, рассматривая качка внимательными каменноугольными глазами, и под взглядом человека, которого он мог бы разорвать напополам голыми руками, Витя Камаз как-то стушевался и опустил глаза.
– Ты, парень, – раздумчиво произнес Коваль, – серьезный косяк упорол. Тебя на стрелку с фраерами послали, а тебя лохи, можно сказать, уделали… Зам директора…. Вертушка, говоришь? Миль или Камов?
– Ми. Только не двадцать восьмой, а какой-то новый. У «Милей» два винта, хвостовой сидит сбоку, а у этого хвостовой фронтально по направлению полета, как у американского «Апача». И крылышки у «Ми» под углом к земле идут, а у этого почти горизонтально и этакие кургузые, да и морда поуже будет…
Коваль задумался. Интересный расклад. Откуда за пять часов этот Черяга мог спроворить новую вертушку с полным боезапасом? Из вертолетного полка? Вряд ли – у них, болезных, небось, третий год нет новых машин. Значит, на заводе? Ну конечно, Конгарский вертолетный..
– Иди прочь, – сказал Коваль.
– А Черяга?
– Иди прочь… Утро вечера мудренее.
Витя Камаз вышел от шефа донельзя расстроенный. Ему хотелось что-нибудь выпить, но в баре «Лады» в этот ранний час сидели одни братки – облагороженные, в пиджачках и костюмчиках, но все равно – братки. Языки у них были, как у деревенских баб в очереди за хлебом, всех тонкостей произошедшего они не знали, а знали только, что новоиспеченный бригадир форменным образом офоршмачился, от большого ума забив стрелку фирмочке, которой ставил крышу какой-то промышленный гигант. И точно – из-за погруженного в полутьму столика лениво встала какая-то фигура, пьяно поинтересовалась:
– Эй, Камаз! Правда, что тебе радиатор из авиационной пушки расквасили?
Послышался гаденький смех.
Витя Камаз развернулся к обидчику, и смех мгновенно умолк. Внешний облик Вити даже у пьяного отморозка напрочь отбивал охоту смеяться бригадиру в лицо.
Камаз постоял-постоял, повернулся и пошел к выходу, прихватив в баре бутылку зелья. Его старый сосед по двору, а ныне – член бригады по кличке Черт, дожидался его на улице в скромной «девятке». Во взгляде его читался невысказанный вопрос: ну как, турнули из бригадиров или нет?
Камаз забрался на заднее сиденье, до отказа заполонив машину.
– Может, Вить, девочек снимем? – спросил Черт.
– Давай.
Черт завел мотор, машина скользнула от тротуара.
Камаз, на заднем сиденье, сосредоточенно думал.
Внешность у Вити Камаза была чрезвычайно обманчивой. Более всего анфас долголаптевский бригадир напоминал тяжелый сервант, – да и профиль у него был сооветственный. Короткий, мощный торс венчала непропорционально маленькая голова с короткой стрижкой. Ворот рубашки был всегда раскрыт, так, что случайный собеседник видел шрам на волосатой груди и толстую золотую цепь. Нос у Вити Камаза был перебит в спортзале, в щербатом рту вечно перекатывалась жвачка. «Дебил», – думал каждый, кто бросал взляд на Витю, – и фундаментально ошибался.
Витя Камаз был очень умный парень. Он даже умудрился отучиться на трех курсах механико-математического факультета МГУ. Как это ни парадоксально, Витя Камаз был отличником, а отчислен был по весьма уважительной причине: он попался на грабеже богатой квартиры действительного члена Академии Наук, каковую квартиру неоднократно навещал в качестве любимого ученика. Грабители указали на Витю как на наводчика, но потом взяли свои показания обратно, Витя просидел шесть месяцев в СИЗО и вышел чистым. Однако за это время буйная половина Витиной натуры окончательно взяла верх над математической и созерцательной составляющей, и уже через три дня после освобождения Витя залетел по хулиганке на пятнадцать суток.
Общаясь со своими новыми знакомыми, Витя очень быстро сообразил, что споры о теореме Геделя никакой, даже самый авторитетный «хозяйский» поддерживать не в состоянии. Более того – оказалось, что дебильная внешность Вити дает ему колоссальное преимущество, если, конечно, не стараться разубедить собеседника. Чтобы выглядеть дураком в глазах вышестоящих и при том поступать умно, Витя Камаз придумал очень мудрое правило: он всегда спрашивал совета у старших. Если же совет давался старшим не к вящей выгоде Вити Камаза, а к вящей выгоде старшего или, того хуже, имел целью Витю подставить, то обычно как-то так выходило, что Витя, вследствие неодолимых обстоятельств или собственной глупости, совета не выполнял. И старшему только оставалось пожать плечами и процедить сквозь зубы: «Ну что с него возьмешь? Бычара безмозглый».
Поэтому даже Коваль, который, казалось бы, знал Витю неплохо и, конечно, понимал, что парень вовсе не такой безмозглый качок, как кажется, не подозревал все же, насколько опасен новый бригадир.
И сейчас Витя Камаз мучительно думал над вечерним происшествием, и чем дальше, тем меньше оно ему нравилось. Дело было, как ни странно, вовсе не в вертушке. С вертушкой, так поразившей воображение Витиных подельников, было как раз все более или менее ясно. Вертушка новая – значит, не армейская. Не армейская – значит, с завода или даже из КБ. С завода – значит, с такого, на который Ахтарский металлургический комбинат поставляет броневую сталь. Или еще какая-нибудь похожая завязка.
Дело было в другом.
Витя Камаз, будучи человеком неглупым, прекрасно представлял себе, что такое Ахтарский металлургический комбинат. В здравом уме и твердой памяти он никогда бы не наехал на его московский филиал. Но в тот день, когда его назначили бригадиром, Коваль поманил Витю пальцем и сказал, старчески покашливая:
– Да, кстати, эти, которые рядом с «Океаном», – пробей их.
Витя Камаз ожидал, что его выкинут из особнячка жопой кверху. Вместо этого ему с ледяной вежливостью забили стрелку.
Верный своим привычкам, Витя зашел к шефу посоветоваться и получил неожиданный приказ:
– Туда приедет Черяга. Зам ихний. Придерешься к чему-нибудь и завалишь.
– Черягу? – уточнил ошеломленный Камаз.
Камаз вышел от босса в некотором смятении, видя в происходящем два логических непорядка. Непорядок первый заключался в том, что он, Камаз, забивал стрелку не Черяге, а московскому Брелеру. И если Коваль знал, что на стрелку пожалует именно Черяга – значит, кто-то следил за Черягой и знал, что тот в Москве (что, прибыв в Москву, зам по безопасности отправится на стрелку сам, а не пошлет заместителя – это было естественно).
Непорядок второй был куда крупнее. Было совершенно ясно, что забивать стрелку АМК – это все равно что забивать стрелку ЛУКойлу. Или «Газпрому». Не в том, конечно, смысле, что этим структурам не прищемить хвост – а в том, что не сопливому бригадиру за это браться. Это – другой уровень…
То есть это, конечно, не означало, что стрелку забить нельзя. Любой уличный отморозок, с прямой кишкой вместо головного мозга, вообразивший себя крутее папы римского, мог бы это сделать, – и, посмотрев на себя в зеркало, Витя Камаз мог убедиться, что он выглядит точь-в-точь как искомый отморозок.
Отсюда вытекало несколько неприятных истин. Во-первых, бригадиром его назначили по внешним данным, чтобы у АМК не возникло вопросов, по чьей инициативе на них наехали. Во-вторых, уж очень все красиво залегендировано. Нужно убрать одного из верных людей Извольского, – у группировки, держащей район московского офиса, погибает бригадир, вместо бригадира назначают пробитого качка, пробитый качок на стрелке гасит Черягу… Черт возьми, уж очень кстати вылетел в кювет Джек-потрошитель! Может – ему тоже помогли?
Возникает вопрос – зачем мочить человека на стрелке, если можно просто нанять киллера? Ответ: убийство Черяги киллером поставит АМК на уши. Оно докажет, что у комбината есть могущественный противник. Это же касается и любого «несчастного случая» с Черягою. Другое дело – стрелка. Виновник налицо, мотив ясен – безмозглый качок не сообразил, на что хвост пружит…
А из этого вытекала третья неприятность. А именно – что для завершения операции безмозглого качка тоже надо зачистить. Иначе гендиректор по кличке Сляб за своего зама будет землю рыть, полгруппировки пересажает… Другое дело, если Коваль Витю пристрелит, перевяжет розовой ленточкой и труп выдаст Извольскому: вот он, урод ваш, а мы тут ни с коего бока непричастные.
Вите Камазу совершенно не хотелось играть роль переводного векселя, с помощью которого разные неродные ему люди будут решать всякие не относящиеся к Вите проблемы.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Игра в чужом казино
Было уже десять часов тридцать минут – два с полтиной по ахтарскому времени, когда Денис, зевая, спустился по ступенькам московского особнячка. Черная «Ауди», тихо журча, ожидала его у самого входа, подобно послушной собаке.
– В гостиницу? – спросил шофер, когда Черяга, ежась от внезапного порыва ветра, уселся на заднее сиденье.
Инструкции насчет украинского визитера были отданы, спать хотелось отчаянно. Однако завтра в Москву приедет Извольский, а приехав, непременно справится о Коле Заславском.
Человек неопытный попытался бы объяснить шефу, что дела более важные, как-то: разборка с отмороженным бригадиром и обвинение в лжеэкспорте – отвлекли внимание шефа безопасности комбината от случившейся недостачи в персонале. Но Черяга был человек опытный и знал, что на Извольского такие, с позволения сказать, отговорки не действуют. Ирония судьбы состояла в том, что за леность в поисках потерявшейся гаечки по имени Заславский Черяга получил бы не меньший втык, чем за проваленную разборку или взбешенного хохла. Прецеденты уже были: как-то после аврала, вызванного визитом налоговой полиции, Извольский призвал в кабинет главбуха и осведомился, подготовлена ли смета на закупку новогодних игрушек (!) для опекаемого комбинатом детского дома. Главбух попробовала оправдаться и через две минуты вылетела из кабинета директора, сопровождаемая воплем: «Я вам не затем плачу, чтобы вы штаны просиживали!» и тушкой пикирующего телефона. Между прочим, главбух была не в штанах, а в юбке и высоких «шпильках», одну из которых она с перепугу потеряла в кабинете директора. Утром шпильку подобрала уборщица.
Извольский не столько был деспотом, сколько считал естественным, что подчиненные должны вкалывать никак не меньше босса, а сам Извольский вкалывал, как землеройный автомат. Денис был свидетелем тому, как после переговоров, закончившихся в полтретьего ночи, директор сел в машину и… позвонил журналисту, бравшему у него интервью. «Вот теперь, – радостно объявил Сляб человеку, ворочающемуся спросонья по ту сторону трубки, – будем редактировать текст!»
Поэтому, если Черяга завтра не хотел уворачиваться от брошенного телефона, ему надлежало проявить несколько больше рвения в деле розыска заблудшего племянника первого зама губернатора, чей портрет чем дальше, тем больше отличался от морального облика праведного строителя капитализма.
– В «Серенаду», – сказал Черяга, откидываясь и закрывая глаза.
Поспать Черяге не удалось: «Серенада» находилась в пяти кварталах от особнячка, на территории, контролируемой, как нетрудно догадаться, все теми же долголаптевцами.
Семиэтажное гранитное здание, стоявшее на изрядном удалении от дороги, было заткано неоновыми огнями, под козырьком ходили внимательные и поджарые швейцары с рациями, рядом тянулся хвост одинаковых такси, бесплатно развозивших по домам упившихся и проигравшихся клиентов. По ту сторону козырька начиналась неожиданно темная и пустая стоянка для автомобилей.
Швейцары окинули человека, вылезшего из черной «Ауди», равнодушным взглядом, и спустя минуту Черяга беспрепятственно миновал металлодетектор, предъявив для инспекции обыкновенный мобильник. Разрешение на ношение оружия у Черяги было, но действовало оно только в городе Ахтарске. А вот у Сляба разрешения не было, что, характерно, не мешало ему держать в верхнем ящике рабочего стола девятимиллиметровую «Беретту-компакт» с магазином на тринадцать патронов.
Игровые столы занимали весь первый этаж здания; вокруг с энтузиазмом тусовался самый разнообразный народ, от дам в изысканных вечерних туалетах, в которых минимальное количество материи стоило максимальное количество денег, до непонятного вида товарищей в потертых джинсах и с усталыми глазами автослесарей.
Широкая мраморная лестница вела на второй этаж, где располагались ресторан и эстрада; по лестнице тек непрерывный поток игроков, как правило, сопровождаемых дамами. Приятные мальчики в безукоризненных пиджаках стояли у стен и следили за порядком. Наверняка у этих мальчиков, если знать, можно достать и таблеточки с серпом и молотом, и его высокоблагородие кокаин. Все можно достать, не считая вульгарной ханки, в этом месте ханки не сыщещь, как в английском клубе не сыщещь махорки… Наверное, Черяге не стоило сюда соваться спустя пять часов после разборки с Камазом, но с другой стороны – не начистят же эти мальчики ему чавку? Такие приличные мальчики….
И в самом деле, Черягу как будто никто не трогал. Он походил между столами, за которыми занимались, с его точки зрения, совершенно бессмысленным процессом потери сотен и тысяч долларов в надежде обмануть его величество случай, спустил какую-то мелочь в рулетку и, наконец, оказался плечом к плечу с красивой девочкой в коротком красном платье, сидевшем на молодом тельце, как скорлупа на яйце. Девочка невзначай задела его остренькой грудкой, когда перегибалась, чтобы поставить на красное, как-то завязался разговор, они незаметно выбрались из толпы, окружавшей столики, и Денис сказал, что он впервые в этом казино, а рекомендовал ему «Серенаду» его приятель Коля Заславский.
– Вы его, кстати, не видели?
Девочка наморщила лобик. Она явно была из местных профессионалок, но очень свеженькая, хорошенькая.
– Коля? Это который Томке квартиру снял?
Денис наобум кивнул.
– Какие люди – и без охраны!
Денис обернулся.
За его спиной, улыбаясь холодной улыбкой древней статуи, стоял невысокий худощавый человек лет пятидесяти. У человека были белые, редеющие к макушке волосы и слегка выкаченные глаза. Безукоризненно пошитый костюм и крокодиловые туфли от Джона Лобба не мог скрыть легкой несоразмерности тела: слишком короткие ноги и слишком длинные руки делали обладателя крокодиловых туфель похожим на большую и умную обезьяну. Несмотря на то что Денис никогда не видел этого человека, он его мгновенно узнал по фотографиям: это был Виктор Ковалев, он же Коваль, он же Витя Арап, – негласный хозяин всех здешних угодий, от улицы Мосфильмовская до Варшавского шоссе, вступивший в права владения полтора года назад по смерти своего двоюродного брата, тоже вора в законе.
Коваль тоже никогда не видел Черягу живьем.
– Рад познакомиться, Денис Федорыч, – произнес Коваль. – Каким ветром в наше скромное заведение?
– Развлекаюсь, Виктор Матвеич, – коротко сказал Черяга.
– Развлекаетесь – это хорошо, – одобрил Коваль, – а то ходят о вас слухи, что работают у вас, как Ленин на известном портрете. Помните: «Встану – Ленин вновь читает, он встает чуть свет». Надо больше развлекаться. А то совсем засохнете, мы без вас скучать будем…
Коваль засмеялся, обнажая крепкие желтые зубы, и стал еще больше похож на породистую гориллу.
– Ужинали? – спросил Коваль.
Денис отрицательно покачал головой. Коваль как-то по-особому качнул рукой, и тут же один из его спутников помчался на кухню распоряжаться.
– Пойдемте, Денис Федорыч, – сказал Коваль.
Они поднялись на второй этаж на директорском лифте, прошли каким-то полуслужебным коридором и оказались в небольшом кабинете. Посереди кабинета стоял стол, накрытый хрусткой свежей скатертью, со стен струился голубоватый галогенный свет, откуда-то издалека доносился шум ресторана.
Неслышно на пуантах влетел халдей, поставил бутылку вина, бокалы и целое блюдо свежей зелени, из которой аппетитно круглились цельнокроенные половинки красных помидоров, сверкающие капельками влаги на тугой, как грудки девочки, кожуре.
– Ну, герой! – с легким сарказмом сказал Коваль, усаживаясь в кресло и рассматривая собеседника живыми черными глазами, – по всей Москве шухер прошел: Черяга на разборки на вертушке летает…
– Стараемся, – скромно сказал Денис.
– А если б Камаз стрелять начал? А? Побили бы твою дорогую технику…
– Почему побили? – пожал плечами Черяга, – вертушка новая, огневая мощь побольше, чем у «Апача», на турели под фюзеляжем авиапушка тридцатимиллиметровая, скорость стрельбы восемьсот выстрелов в минуту, система целеуказания позволяет управлять бортовым и стрелковым вооружением движением головы, впервые, кстати, в России, по бокам тоже все снаряжено….
А из автомата ее не побить. Кабина бронированная, лопасти полностью композитные, сохраняют боеспособность при попадании чего угодно калибром до пятнадцати миллиметров… Мечта, а не машинка.
– Вооруженная, значит, вертушка?
– Значит, да.
Коваль со вздохом покачал головой.
– Проспорил я, значит, – сказал вор, – я с умными людьми об заклад побился. Они говорят, что вертушка с оружием была, а я говорю: «Нет, Черяга умный фраер, не мог он так такой косяк упороть».
Денис насторожился.
– Ведь так твоя вертушка полетела, в Тушине села, вечером бы в Рязань вернулась или откуда она там снялась… А если б стрельба была? Да менты бы на уши встали: как так, нафаршировали людей из авиационной пушки! Тут уж неважно, кто, кого – подвел бы ты завод, и конгарцев подвел, у них еще с директора обвинение не сняли, что он вертушки чехам гнал, а тут пожалуйста – бандитская разборка с заводским изделием…
Денис невольно закусил губу. Вор был прав, а он, Денис, все до конца не продумал. То есть просто страшно представить, что бы с ним сделал Извольский, если бы на пустыре началась стрельба. Извольский его бы лично на кусочки изорвал, ментовке только оставалось бы прийти с совком и метелкой и все, что осталось от Черяги, подгрести… Другое дело, что Денис был уверен – не станет Витя Камаз стрелять по боевому вертолету, будь он хоть четырежды пробитый.
– Камазу, конечно, я по ушам дал, как услышал, – продолжал мерно журчать Коваль, – на кого, говорю, полез? У тебя бригада, а не ансамбль художественной самодеятельности… Из бригадиров я его вышиб, ты уж на дурака зла не держи, отморозки везде попадаются.
– Не держу, – коротко сказал Денис. Знал или не знал Коваль о наезде – сейчас было не время выражать свои сомнения по этому поводу.
– А может, и зря ему по башке дали, – задумчиво сказал Коваль, – на вас ведь многие тянут… Много хороших людей возле вас полегло… Кое-кто за Сашку Негатива готов был пасть порвать… Сходняк собирали, убийц хотели искать… Скажи спасибо – ссучился Негатив в последние годы, депутатом стал, с ментами дружил, в общак платил мало…
Денис сидел не шевелясь. Стукнула дверь, неслышный официант скользнул к столу, расставил закуски, сдернул с закрытой мельхиоровой крышкой посудины льняную белую салфетку и выскользнул тихо, как рыбка гуппи.
– И вот еще какая арифметика скверная: утром Негатива завалили, а вечером тебя замдиректором назначили.
Приказ о назначении Черяги был подписан на следующий день, но в принципе арифметика получалась действительно красноречивая.[3]
Черяга невозмутимо наколол на вилку помидорчик, пододвинул к себе тарелку с горячей закуской – ей оказались крабы, и это неожиданно успокоило Черягу. Крабами Черягу угораздило отравиться месяца два назад, и с тех пор он крабов терпеть не мог. В очень подробном досье эти сведения могли бы содержаться – стало быть, нет у них на него очень подробного досье.
– Ну да ладно, – сказал Коваль, – кто старое помянет, тому глаз вон… Тут вот какая запутка вышла: один наш клиент технику поставлял. Фирме «Сокол». Город Ахтарск. Не знаешь, что за фирма?
– У нас город большой. Всех не припомнишь, – отозвался Черяга. – Могу узнать.
– Ты узнай, Денис Федорыч. Они через месяц заплатить обещали, уже семь прошло, люди денег ждут, волнуются… Неправильно они себя ведут.
– А как ваша фирма называется?
– «Инвестал-плюс». У них офис в трех кварталах от вас. Хорошие ребята, молодые, – а их на пол-лимона кинули. Если все сам сделаешь, я с них даже лавэ не возьму, грех ребят обижать…
Черяга некоторое время колебался. Потом вытащил из кармашка телефон. Решительно взглянул на часы – в Ахтарске было уже не сегодня, а завтра – плевать.
– Как директора зовут?
– Решетников, а имя не помню.
Звонок Черяги, видимо, поднял Володю Калягина, начальника промышленной полиции, с постели.
