Юлия Латынина
Бандит
– Вы не успеете, – сказала Ира.
– Вам назначено на десять.
– Не успеем, – согласился Шакуров, останавливаясь. – О Господи, мы не успеем. Пошли!
Шакуров заскочил на мгновение в ванну, и приятели побежали вниз, к белой «Волге»-пикапу.
– Возьми, – сказал Шакуров, трогаясь с места, и сунул в руки Валерия белый баллончик.
– Это чего?
– Дезодорант, горе мое луковое! Не то что это тебя спасет, но все-таки…
– А куда мы едем? – спросил Валерий спустя пять минут, когда Шакуров, дергаясь, стоял в утренней пробке на Таганской.
– Объединение «Аврора». Очень милые люди. Зовут Юрий Сергеевич. Иванцов. Они вообще-то тоже по оргтехнике – мы вроде как их дочерняя компания.
– А я думал, мы в банк едем.
– А это, друг мой, банк и есть. Одна умная голова сказала в законе о кооперативах, что они вправе привлекать средства населения – с одной стороны, и кредитовать доходные проекты – с другой.
– А чьи у них деньги? Партии?
– Только не надо! Хорошие у них деньги, комсомольские деньги.
– Ах да. Ты же у нас из комсомола… – Какая разница, откуда у людей деньги?! – сердито вскричал Шакуров.
– Важно, что они с ними делают! Они только что кредит из Сбербанка получили, сто пятьдесят миллионов, думают, куда распихать.
– И много у них денег?
Шакуров хмыкнул.
– Берешь факс. Факс стоит на Западе пятьсот долларов. Покупаешь на Западе факс. Продаешь его в России за пятьдесят тысяч предприятию. На пятьдесят тысяч покупаешь алюминий. Алюминий, купленный на пятьдесят тысяч рублей, продаешь на Западе за шестьдесят тысяч долларов. Так из каждых пятисот долларов выходит шестьдесят тысяч минус взятки всем высоким договаривающимся сторонам. Усек?
Валерий кивнул.
– И вот еще что. Ты понимаешь, что никто тебе так просто денег не даст? Слыхал такое слово – обеспечение?
– А чем обеспечивать-то? – усмехнулся Валерий. – У меня ничего нет. Разве что себя продать. – Себя не надо. Квартира у тебя есть?
– Ты же знаешь, что нет!
– Дурак! Комната есть в коммуналке? Сорок квадратных метров, в старом доме, в центре Москвы, окна выходят на широкий солнечный двор… Приватизирована?
– Хрен ее знает.
– Приватизируешь и представишь как залог. Понятно? Ссуда под залог недвижимости.
– А если я ссуду не отдам?
– Будешь жить на свалке. Ты пойми, Валера, это не мои условия. Хоть что-то они должны с этого иметь? Твоя комната твоей ссуды не стоит, ты это понимаешь?
Валера пожал плечами. Сколько стоят комнаты, он не знал.
* * *
Контора располагалась в небольшом, с синими стенами и белыми колоннами двухэтажном особнячке, в глубине двора. «Аврора» арендовала площадь у издательства, некогда специализировавшегося на выпуске литературы народов СССР. Левое крылол особнячка было обложено строительными лесами, и близ входа медленно и важно крутилась бетономешалка. Вывески «Авроры» на особнячке не было, так что невнимательный прохожий мог решить, что издательство по-прежнему процветает, издает свою общенародную литературу и даже затеяло ремонт. У внимательного же человека впечатление складывалось такое, что «Аврора», хотя и процветает, однако боязливо жмется в сторону, прочь от широких фасадов с выходом на проспекты, опасаясь вызвать неудовольствие обиженного чужим успехом народа или привлечь к себе неутомимый и алчный глаз въедливого чиновника, а главное – испытать на себе цепкое любопытство третьей силы, с некоторых пор принимающей живейшее участие в будущем России.
Как мы уже упоминали, одним из учредителей «Авроры» был располагавшийся в соседнем здании райком комсомола, благодаря чему «Аврора» имела налоговые льготы, значащиеся в законе о кооперации, и многие другие поблажки, ни в этом законе и ни в каких других не значащиеся.
Шакуров остановил машину на широкой заасфальтированной полосе, опоясывавшей усаженную цветущими нарциссами клумбу, поздоровался с дворником, поднялся на высокое крыльцо с мраморной балюстрадой и, пропустив мимо себя Валерия, взмахнул пропуском перед теткой-вахтершей:
– Мы в «Аврору».
Они повернули по коридору направо, вышли во внутренний дворик, перешли в другое крыло здания, там поднялись на второй этаж и, повернув еще раз, раскрыли стеклянную дверь, за которой скучал охранник. За дверью оказался еще один коридор, в который выходил добрый десяток кабинетов. Дверь одного из кабинетов была распахнута, возле нее стояли и курили пятеро мужчин. Валерий вспыхнул вдруг до корней волос. Все пятеро различались габаритами, возрастом и, кажется, национальностью. Общее у них было одно: все были одеты в красиво сидящие пиджаки и брюки. Сахарная белизна их белых рубашек была оттенена мягкими, в меру широкими галстуками.
Черная турецкая куртка Валерия, та куртка, которую он еще три дня назад купил на Тишинке с восторгом и трепетом, вдруг показалась ему дерьмом, глупостью, ну словно он пионерский галстук нацепил.
А Шакуров неслышно приблизился к курящим и, подведя Валерия к самому старшему из них, крупному вислозадому человеку лет пятидесяти (даже отлично пошитый костюм не в силах был изничтожить эту вислозадость), произнес:
– Вот, Юрий Сергеич, – Валерий Нестеренко. Я вам о нем говорил.
– Прошу, – приветливо сказал Юрий Сергеевич.
Он ввел друзей в маленькую комнату, окнами выходящую на тихую соседнюю улицу. Комната еще недавно принадлежала редакции узбекской литературы, о чем свидетельствовал портрет узбекского классика со звездой на груди и помещавшийся тут же, под портретом, график сдачи рукописей в набор. График обрывался аж на 1997 году.
В комнате имелся старый, отчаянно желтый шкаф с полураскрытыми дверцами и три редакционных стола. С этой бедной обстановкой как-то не гармонировала витая решетка в узком окне и врезанный в пол тяжеленный сейф. Еще в комнате стоял настоящий компьютер. По экрану монитора плавали рыбки. Валерий видел компьютер живьем в первый раз и тут же уставился на него.
– Садитесь, – сказал Юрий Сергеевич, критическим взглядом окидывая гостя, – бизнес-план у вас есть?
– Чего? – спросил Валерий. – Бизнес-план, технико-экономическое обоснование, смета, назовите как угодно. Вы подсчитывали себестоимость и прибыль?
– Я только сегодня ему дозвонился, – извиняющимся голосом сказал Шакуров, – он непременно…
Валерий полез за пазуху и вытащил оттуда сложенные вчетверо листки.
– Вот, – сказал он.
Это были те самые подсчеты, которые они сделали вчера вместе с бухгалтером.
– Тут все, – сказал Валерий, – отпускная цена, объемы реализации товара, стоимость аренды помещений…
Юрий Сергеевич посмотрел на парня в черной турецкой куртке с таким изумлением, будто увидел перед собой говорящую корову. «Во дает мужик!» – подумал он, но виду не подал, а вместо этого раздраженно повертел листки в руках и осведомился:
– Вы что на них, поужинали? И почему от руки?
После этого Юрий Сергеевич углубился в изучение написанных четким бухгалтерским почерком строчек. Изучать-то было в общем нечего: краткое описание проекта, два десятка цифр да три десятка слов. Юрий Сергеевич передернулся, прочитав фразу о «возможном значительном расширении сети услуг и видов деятельности», пробежал глазами по колонке требуемых сумм, и зацепился за итог: 50 000 долларов США.
– Значит, – сказал Юрий Сергеевич, – пятьдесят тысяч долларов. Не рано ли?
– Не рано. Я два года пахал на хозяина в Афгане да еще два – за Уралом. Пора и на себя поработать.
– А отчего за Уралом оказался?
– А мораль у нашего государства разная. По кишлаку с детьми из «шилки» можно, а по роже хаму в кабаке нельзя.
– Значит, государство виновато, – подытожил Юрий Сергеевич.
– Э, нет, – сказал Валерий.
– Я сам.
– И много ты стрелял из «шилок» по кишлакам? – поинтересовался Юрий Сергеевич.
– Сколько приказывали, столько и стрелял. – Ну что ж, тебя Саша с нашими условиями ознакомил. Ссуда под залог квартиры – это раз, и потом, если у тебя ничего не выйдет, оборудование тоже переходит к нам. Уж не знаю, что мы с твоей мороженицей будем делать, в холле, что ли, поставим. Согласен?
– Согласен.
– Ну вот и хорошо. А сейчас ты снесешь эти бумажки нашему экономисту, Вере Петровне, она их перепечатает и проверит. Приватизируешь квартиру – получишь ссуду.
Когда Шакуров и Валерий ушли, в кабинет, с ворохом распечаток в руках, осторожно проник один из стоявших в коридоре молодых людей.
– Юрий Сергеич, – зашептал он, воровски оглядываясь и делая большие глаза, – правда, что вы этому парню ссуду даете?
Юрий Сергеевич невозмутимо кивнул.
– Юрий Сергеич, да это же совершенный урка! Вы поглядите, какой у него синяк под глазом! Он последний раз мылся, наверное, в следственном изоляторе! Он же съест эти деньги! Юрий Сергеич! Да это же просто невыгодно! Мы на факсах больше накрутим!
Юрий Сергеевич молча улыбался, сцепив руки на животе.
Комнату Валерий приватизировал необыкновенно быстро: отстоял очередь в жэке, а нотариуса вызвал на дом, чтобы не беспокоить лежачую бабку. В коммуналке еще никто не приватизировал комнат, и вся квартира собралась у замочной скважины Нестеренковой комнаты и слушала.
Чтобы заработать на нотариуса, Валерий три ночи кидал мешки на Москве-Сортировочной. Он приватизировал комнату на одного себя и прямо сказал бабке, что комната пойдет под залог. Та всплакнула – страшновато ей было, но Валера ободрил:
– Пиши, баба, пиши! Наше поколение советских людей еще будет жить при капитализме!
И бабка подписала.
Глава 2
Кооператив назвали «Снежокъ-best». Твердый знак на конце был безвозмездным подарком Шакурова. На словечке «best» настоял Валерий – это было одно из десяти знакомых ему английских слов.
Прошел месяц май, и наступил жаркий июнь.
Москва ела мороженое. Жрала мороженое утром, днем и вечером, после дневных матчей и ночных сеансов, и дела Валерия шли даже лучше, чем можно было предполагать. Валера в помощи людям не отказывал; на Тишинском рынке в фирму влился шашлычник, недоброжелателю которого Валера двинул по морде. Вскоре завели еще три шашлычные точки. Этот же шашлычник свел Валеру с хорошими людьми; приспособились продавать вместе с мороженым импортную воду и шоколад. Баночку херши брали со склада по цене в 0,35, а отпускали по 0,45 – тоже навар.
И тут к Валере никто не приставал, а кто приставал – получал в зубы. Валера и сам так делал, и своих наставлял: дай в зубы – сразу поймут и зауважают.
Валеру на рынках знали. Одного крутого парня он спустил в открытый канализационный люк и задвинул крышкой, так что тот, вылезая, чуть не попал под пятившийся назад трейлер с капустой. Другого, скрутив его подвернувшимся буксировочным канатом, забросил в пустую машину с сухим льдом и часик повозил так по городу, после чего парень три недели, несмотря на июньскую жару, кашлял и чихал. С третьим Валерий поступил и вовсе невежливо: положил его руки на раскаленный шампур и так держал. Парень орал как резаный, а весь рынок сбежался смотреть на интересное зрелище.
Что же до бродячей точки в грузовичке, которая развозит мороженое по всему городу, как то было написано в приятном буклете, – эта идея в России не выгорала. Жадность всяческого рода чиновников была совершенно неутолима. Стоило грузовичку Валерия появиться у Лужников после конца матча или у трех вокзалов в пятницу к шести, когда народ валом валил на приусадебные участки, – сразу откуда-то, как клопы, являлись представители администрации, вокзала, местного отделения, чего только не являлось, – совали нос в документы, рылись, интересовались и прямо просили на лапу. Один такой гад стребовал у Мишки-продавца разрешение на торговлю, сказал, что пойдет проверит, и заныкал. И не хотел отдавать, пока не получил триста рэ. А шо? Потерял, и все. Или вовсе не было.
Другой раз привокзальные менты притащили Валеркиного парня к себе и закричали, что он украл чемодан. Какой чемодан? На хрен мне чемодан, я мороженым торгую! Чемодан так и не нашли, а мороженое все ужрали. Мороженого им, шерстяным, захотелось!
Спасибо, хоть почек не отшибли.
Так что оказалось себе дешевле выбрать несколько мест и сидеть там, как курица на яйце, авось что-нибудь да снесется. Ведь инспектору из санэпидстанции не набьешь морду, как рэкетиру!
А вот на рэкете Валера сильно экономил.
Было лето 1990 года. Москва была еще не та, что несколько лет спустя. Грибница криминальных бригад, опутавшая столицу, только разрасталась. Большая часть обложенных данью предприятий восходила еще к давним временам теневой экономики, это были те еще люди, относительно которых состоялось историческое решение съезда воров 1971 года – брать, и брать по десять процентов. Гигантов отечественной индустрии еще никто не трогал, то была своя мафия. Да и они не шли на поклон к бандитам, чтобы ущучить недобросовестного должника, – неплатежи еще не шарахнули компании по самому деликатному их органу – балансовой ведомости. Большая часть крутых парней в кожаных куртках и тайваньских костюмах, с преувеличенно зверским выражением лица, питалась данью с десятка глупых киоскеров, да и то только с тех, которые боялись врезать этим парням по морде; рэкетиры глушили водку, трахали девок и воображали себя очень крутыми. Каждая такая шайка распадалась не только что от смерти шефа, но даже от публичного его унижения.
Москва была гигантской ничейной территорией, сродни распадавшейся Римской империи. Вооруженные шайки удачливых выскочек бродили по этой земле, то создавая более или менее эфемерные королевства, то распадаясь, то возникая вновь. В гигантском котле из неизвестных ингредиентов варилось непонятное варево, и власти время от времени, любопытствуя, заглядывали за край котла и пытались разгадать: что же там за супчик?
Разумеется, Валерий не отделался бы так просто, если б подвизался там, где росла большая капуста, совершались сделки – но мороженое? По-настоящему крутых бабок тут не было. Можно было б и проучить шкодливого кооператора, но зачем? «Тут драки на штуку, а прибыли – на два рубля», – заметил один бригадир, когда его быки пришли с жалобой на мороженщика, предъявляя в качестве основания хари, раскрашенные не хуже жостовского подноса.
И пока Валеру не трогали, Валера рос.
Надо сказать, что двинуть по роже Валера мог не только чужого, но и своего. Заработать у него можно было много, особенно тем, кто институтов не кончал; во всяком случае, больше, чем в соседнем кооперативе, обремененном «крышей», и уж точно больше, чем в государственном учреждении. Была в Валерии какая-то звериная, вкрадчивая беспощадность, от которой не только у рабочих, но и у поставщиков спирало горло. Во всяком случае, когда один завбазой поставил Валерию несвежие яйца, Валерий без тени улыбки заявил, что в следующий раз в мороженую массу отправятся собственные яйца заведующего; и, как ни странно, заведующий тухлых яиц больше не поставлял.
Завелись у Валеры и свои связи: все больше сахарно-сливочные, на продуктовых базах и подмосковных совхозах, однако попадались и странные вещи: один директор совхоза страдал от платонической любви к двумстам листам шифера и согласен был за этот шифер на все, даже отдаться на покрытой им крыше. Но ничего у директора не было, кроме телевизоров «Рубин», завезенных в их удаленный от центра цивилизации магазин уже после того, как все колхозники отоварились «ящиками». Валера же знал место, где были готовы обменять шифер на крепежный лес, а Сашка Шакуров, в свою очередь, нашел ему пермяков, которые доставили лес и увезли в свою Пермь половину совхозных «Рубинов», а другую половину Шакуров рассовал по своим клиентам и выручку поделил с Валерием.
Но такие сделки случались редко.
Юрий Сергеевич не оставил Валеру своим вниманием. Регулярно звонил, спрашивал, как идут дела: познакомил с нужными людьми. Раза три звал его с собой в кабак. Ездили в бывший цековский санаторий, с отличной баней и шикарными девочками. Но Валерию там не понравилось. Люди, собравшиеся в санатории, были слишком высокого полета, а один, обознавшись, даже принял Валеру за телохранителя Юрия Сергеевича.
Валерий сам перед этими людьми не заискивал, и ему было неприятно, что Шакуров ходит перед ними на цырлах, обделывая свои малопонятные Валерию дела.
Однако много делалось и полезного на этих встречах.
Как-то Юрий Сергеевич, Шакуров и Нестеренко сидели за столиком – по бронзовой решетке вились буйно цветущие клематисы, и бутылка шампанского в мельхиоровом ведерке дышала свежим холодом. Волосы Валерия уже отросли, и Юрий Сергеевич впервые обратил внимание, что Нестеренко – рыжий.
– Что, Валера, грустный, – спросил Иванцов, – рэкет еще не заел?
– Да какой там рэкет, – осклабился Нестеренко, – тут любой чиновник рэкетирам ничего не оставит. Мне на рынке один мужик жаловался: он птичье говно с крыш собирал и огородникам продавал на удобрение. Так вот собирал он, собирал, а потом к нему приходят из жэка и говорят: наше это говно, плати половину. Все, кончилось его дело, теперь он по тряпкам шустрит.
– Ну а ты?
– А ко мне вчера инспектор с санэпидстанции, третий раз за месяц! Я ему говорю, побойся Бога, сукин ты сын, ты же неделю назад приходил! А он: «У меня сестра приехала, что я, совсем сволочь бесчувственная, чтобы сеструху не встретить!» Сошлись на пяти сотнях…
– Гм, – сказал Юрий Сергеевич, что-то обдумывая.
Через два дня Юрий, имея под боком Валерия, остановился пошутить с плотным, лет пятидесяти мужиком, у него было обвислое лицо и задница, формой и весом напоминающая круг российского сыра.
– Как дела, Юрий Сергеевич? – уважительно справился мужик.
– Да вот, – осклабился Иванцов, – совсем плохо, надавал кредитов, а вернут ли, не знаю.
– Это кто же не вернет?
– А вот хоть он, – показал Иванцов на Валерия, – дали, понимаешь, парню на мороженое, а ваши проверяющие его совсем замучили: третий раз за месяц приходят. Если так дело дальше пойдет, то откуда парню возвращать кредиты?
Лицо плотного мужика вытянулось.
– Это кто же вас проверяет? – спросил он Валерия. – Да ходит такой, Чуркин, – сказал Валерий. – Черт знает что за безобразие, – разозлился мужик, – спасибо, Юрий Сергеевич, что сказали, завтра же разберусь.
Через некоторое время, когда Валерий под восхищенные крики нескольких бывших на базе девиц прыгал с тарзанки в мутные воды Москвы-реки, обвислый мужик вновь подошел к Иванцову. Рядом стояло довольно много народу. Какой-то седой с прибалтийским лицом человек в тенниске и шортах изучал неподалеку от купающихся иностранный журнал «Плейбой».
– Во дает парень, – заметил мужик и добавил: – Я думал, он ваш телохранитель.
– В некотором роде, – туманно ответил Иванцов.
– Валерий крутой парень, из Афгана, такой три раза откупится, а потом найдут где-нибудь вашего Чуркина в виде полуфабриката…
Плотный мужик вздрогнул и потупился: видно, Чуркин был человек честный и делился с ним долей.
Седой прибалт оторвался от «Плейбоя» и с интересом прислушался к разговору: он был немного знаком с Иванцовым – лет пять назад они работали в одном главке.
В следующее воскресенье Валерий не поехал в дом отдыха – работал. Уже вечером, усталый, он вкатился на грузовичке во двор магазина и стал на пару с Мишкой выгружать пустые холодные контейнеры. Солнце уже закатывалось за высокие пыльные крыши; в доме напротив визжала электропила, и листва деревьев, тяжелая и тусклая от московской пыли, шелестела на тихом теплом ветру.
На пороге подсобки сидел Гена-близнец и, разомлев от жары, сосал пиво из пестрого цилиндрика. Валерий подошел к нему.
– Иди помоги, – приказал Валерий, кивнув на ящики.
– Ты чего это мне приказываешь? – рассердился Генка.
– Или ты делаешь, как я тебе приказыуваю, или ты у меня не работаешь, – не повышая голоса, сказал Валерий.
Генка, ни слова не говоря, отставил пиво и пошел таскать контейнеры.
Валерий вошел в подвальчик, опростал на стол сумку с выручкой и, вынув калькулятор, принялся ее пересчитывать.
Скрипнула дверь – в подвальчик зашел завмаг Павел Иванович.
– Вы чего это в магазине, а не на дачке? – спросил Валерий. – Сахар вечером привезут, – сказал Павел Иванович, – разгрузить не поможете?
– Поможем, – сказал Валерий, – за мешок.
– Идет, – сказал Павел Иванович.
Валерий продолжал считать, время от времени шумно сопя и записывая что-то на клочке бумаги. – А ты где был? – спросил его Павел Иванович.
– На демонстрации.
– И что на демонстрации? – поинтересовался заведующий.
– Мороженое хорошо жрут, – сказал Валерий, – всю машину продали в полчаса, было бы еще – тоже продали бы.
– Шустрые вы ребята, – сказал Павел, – а если баррикады начнутся, на баррикады ты тоже с мороженым полезешь? – Баррикады, – задумался Валерий. И замотал головой.
– Не, они под такое дело могут все конфисковать. Бесплатно. На защиту родине.
– Тебе тут человек один вызванивал, Вилде какой-то или Вельде, сказал, что от Иванцова.
Вилде? Вельде? Не помнил Валерий такого.
Томас Вилде объявился на следующий день. Это был тот самый среднего возраста прибалт, который слышал разговор между начальником санитарной службы района и Иванцовым.
Вилде предложил Валерию поставлять мороженое в его кафе.
А через неделю, осмотревшись, спросил, не хочет ли Валерий стать его компаньоном по другому кафе, на Тверской. Вилде давно приглядел это место и уже договорился об аренде с соответствующим начальством, – место было приличное, подвальчик, занятый мастерской по ремонту обуви, и расположено хорошо. Многие купят здесь дома под квартиры или офисы, и ресторан рядом им совсем не помешает.
– Ты сам посуди, – сказал Вилде, – мороженое – это хорошо, но вот кончится лето, станет минус двадцать, и кто будет есть твое мороженое? А вот шницеля люди едят круглый год. А мужик ты пробивной, мороженого для тебя мало.
Возможность иметь собственное – ну, пусть не собственное, пусть с компаньоном – кафе поразила Валерия. Он уже знал, кого привлечь. Жорка-шашлычник готовил божественно, из мороженых туш делал такие шашлыки, что казалось, этот баран еще утром травку щипал. Жорка жаловался, что на шампурах не развернешься, и вправду кормил ребят дома такими обедами, что уже давно шутили: «У нас тут свой „Арагви“. Было еще два-три человека, из которых можно составить команду.
– Кафе – хорошее дело, – сказал Валерий, – но бабок на кафе у меня нет. Чего я тебе сдался?
– Деньги Иванцов даст, – сказал прибалт, – но хозяйский глаз нужен. Я вот там ремонт устроил, занесли кафель для кухни, а назавтра две его упаковки пропало!
На следующий день Валерий прямо с молочного завода, где он ругался по поводу жидких сливок, поехал смотреть, как идут дела в его будущем кабаке. Подвальчик был уже наполовину оборудован: коммуникации проведены, кухня сияла белым кафелем и крутыми ободками гигантских кастрюль, рабочие отделывали обеденный зал уютной вагонкой теплого телесного цвета.
Приехал грузовик с сантехникой и плиткой для туалета. Валера вышел подсчитать привезенное. Плиток оказалось на сто штук меньше. Рабочие сказали, что это ошибка, и Валерий с ними согласился, но дал понять, что за накладные с ошибками будут платить те, кто совершает ошибки, а не те, кто заказывал плитку.
Два дня Валерий провел перед будущей своей точкой, торгуя мороженым, шоколадками и жвачками. Он не столько торговал, сколько-наблюдал. Смотрел, сколько людей проходит мимо его лотка в обеденный перерыв и сколько – после работы. Как они одеты; сколько могут потратить денег на еду; какова вероятность того, что после открытия кафе они станут обедать и ужинать именно в нем.
Валерий прошел по соседним улицам. Большую часть квартир в ближайших домах составляли коммуналки, но во многих из них визжали пилы, у подъезда грузили на полуторки обшарпанные диваны и тумбочки. От каждого такого переезда у Валерия теплело на сердце. Коммуналки разменивались, в район вселялась новая публика, публика, которая сможет позволить себе ужинать в кооперативном кабаке – его кабаке!
В сущности, Валерий занимался тем, что на Западе называлось маркетингом, только слова этого он не знал.
Валерий прошел по улицам и сосчитал количество других кафе, количество вывесок государственных и новых коммерческих учреждений, зашел внутрь.
В трех государственных конторах столовых не было, люди в обеденный перерыв посещают гнусную общепитовскую точку напротив. Валерий потолкался-поговорил, и начальники учреждений согласились закупать обеды оптом у будущего кафе. А что, казенные деньги – не свои, инженер не пойдет в кооперативное кафе, а вот учреждение может отовариться оптом.
Ушлая дама, директриса некоего НИИ-ПРОМРАДТЕХа, вообще встретила Валерия с нескрываемой радостью. Она быстро согласилась заказывать обеды, но предложила, чтобы Валерий расписывался за каждый обед на десятку дороже, и в конце концов они порешили, что Валерий распишется не на десятку, а на одиннадцать рублей, из них два достанется ему, а остальные девять осядут кровельным железом на крыше новенькой дачи директрисы.
Чем дальше, тем больше кружилась голова – свой кабак!
Всего два месяца назад отсидевший срок парень с трепетом переступил порог «Соловья», ахнув от хрустального света над столиками и девицы на эстраде. А еще через месяц он сам откроет такое же кафе! Какое там – лучше! У вас советский кафель в уборной, а у меня югославский! У вас одна девка плясала, у меня будут три! Негритянка будет, во!
На третий день Валерий вместе с Шакуровым отправился к Иванцову, и они обговорили условия новой ссуды.
Потом посетили чиновника, который подписывал договор на аренду. Чиновник сослался на постановление Моссовета, которое запрещает изменение профиля учреждения. Согласно этому постановлению обувной мастерской надлежало оставаться обувной мастерской отныне и во веки веков, аминь.
Валерий и Вилде сводили чиновника в ресторан, и там Вилде передал ему триста «зеленых», после чего вопрос о постановлении рассосался сам собой.
* * *
Прошло три дня. Бабка Валерия, Анна Павловна, пошла в собес узнавать о прибавке к пенсии, вернулась и слегла с обширным инфарктом. Ее увезли на «скорой помощи». В это время внук на задворках магазина «Тысяча мелочей» ругался по поводу сорока рулонов обоев для кафе, из которых три рулона оказались другого цвета. Вернувшись домой, Валерий испугался за бабку и поехал в старую, обшарпанную больницу Министерства путей сообщения. Анна Павловна до пенсии трудилась проводницей.
В больнице делали ремонт, номера дверей на палатах были замазаны свежей краской, и изможденная медсестра, катившая на обследование больного, перепутав фамилии, удивилась было: «Федотова? Так она же вчера померла».
Доктор, узнав, что Валерий имеет кооператив, сказал, что бабке нужна операция, а больнице – краска для ремонта. «Но можем взять и наличными», – объяснил доктор.
Из больницы Валерий поехал в свое кафе – свое будущее кафе.
Мишка перед входом торговал мороженым.
Переулок был уже тих и пустынен. В стеклах верхних этажей плавало закатное солнце, да под пыльными кустами акаций в конце переулка были свалены в кучи отходы жизнедеятельности людей и их верных спутников – собак и автомобилей.
Валерий подошел к Мишке, и они вместе стали наблюдать за ходом московской жизни.
– Прошел покупатель, – сказал Мишка, – с восьми прошел. Сидит дома и телек смотрит.
– Ничего, тут какой-то НИИПРОМТЕХ в переулке, – сказал Валерий.
– Я договорился, они у нас обеды будут брать по двадцать рублей сорок четыре штуки или сорок одну, если штат сократят.
Мишка с восхищением поглядел на своего начальника. У него было такое впечатление, что уж его-то, Мишку, не пустили бы в НИИПРОМТЕХе дальше проходной.
– Хорошее дело, – повторил Валерий, – за свой счет эти инженера даже сардельку пожалеют купить, а за казенный – пожалуйста… Раздашь им завтра ящик мороженого. Бесплатно. В качестве рекламы. – Ты бы лучше для рекламы цыпу дал, – посоветовал Мишка.
– Цыпа – это само собой, – согласился Валерий, – цыпу дадим, когда откроемся.
– А Шакуров где? – спросил Мишка.
– На таможне, – ответил Валерий, – там большой шухер. Какой-то начальник утек за бугор с бабками.
– Большими? – Говорят, тридцать тысяч «зеленых». – А откуда известно, что тридцать тысяч?
– Это учтенные, – пояснил Валерий, – а сколько он с собой увез, этого никто не считал.
И вдруг замолчал, вглядываясь в конец переулка. Из скверика, усыпанного сигаретными окурками и прочим мусором, в переулок ступили двое ребят. На них были пестрые тайваньские костюмы и шлепанцы на босу ногу. Одному было за двадцать, а другой был совсем пацан – пэтэушник или десятиклассник. Ребята подошли к лотку.
– По порции, – сказали ребята.
Валерий наполнил стаканчик и остался со стаканчиком в руке, ожидая денег.
– Шесть рэ, – сказал он.
– Дорого, – сказал один парень.
– Это какие же ты деньги загребаешь? – поинтересовался десятиклассник.
– Какие надо, такие и загребаю. Идите ко мне работать – тоже будете загребать.
– Я что, долбаный, что ли, – работать? – спросил лениво парень.
А другой добавил: – Ловкий ты, дядя. Это ты кафе покупаешь?
Валерий оскалился.
– В общем, так: с тебя одна штука. «Зелеными». За этот и следующий месяцы. Вилде платил, и ты будешь.
– За что?
– За секьюрити.
– У меня своя секьюрити.
– Телефончик дашь?
Валерий повернулся к Мишке и сказал: – Покарауль, а я пока пойду, телефончик дам.
Мишка, чуть побледнев, кивнул.
Валерий, нагнув голову, нырнул в полуотстроенное помещение, откуда приятно тянуло прохладцей, пахло свежим деревом, олифой и пригорелой кашей.
Стены зала были обиты вагонкой только наполовину, и посреди него стоял большой верстак с электропилой. Тут же гипотенузой громоздилась целая куча досок, одним концом опираясь о верстак, другим – об пол. С потолка свисали несколько голых лампочек. Валерий неторопливо дошел до арки, ведущей в кухню, и вдруг остановился, словно влетевшая в дерево машина. Первый парень, тот, которого Нестеренко определил в пэтэушники, тут же споткнулся о Валерия, который схватил его за шиворот.
– Ты куда прешь, малек? Не видишь, где чужие ноги стоят?
Парень пискнул. Валера с размаху съездил его по морде. Тот зашатался. Искры посыпались у него из глаз. Раскинув руки, парень рухнул на груду вагонки. Валера обернулся. Второй, постарше и наверняка заводила, еще не успел сообразить, что происходит, и застыл в недоумении.
В следующую секунду и он полетел на верстак, взвизгнул, и тут же рядом с ним что-то завизжало еще громче – Валерий врубил электропилу. Парень изогнулся, как рыбка, но в это мгновение кулак Валеры въехал ему под ребра. От страшной боли рэкетир закрыл глаза, а когда открыл их, перед ним бешено вертелся и пел стальной диск пилы, и в лучах заходящего солнца плавала осыпающаяся с верстака древесная пыль.
Валерий, навалившись на парня так, что тот не мог даже пошевельнуться, оттянул свободной рукой воротник спортивной куртки и зашептал: – Даю телефончик. Вот это – раз.
