– Извините, – развела я руками и припустила к двери. – А с Бережковым вы сами разберетесь, да? – невинно поинтересовалась я, притормаживая около ряда одинаково стильных стульев.
– Сам, – буркнул Бондаренко и нарочно уткнулся в бумаги. Он был смущен и, скорее всего, злился и на меня, и на себя.
– Андрей Юрьевич, – не удержалась я от маленькой заключительной шалости, – до чего же вы милый! До чего же милый!
– И чтобы бухгалтерия на тебя больше не жаловалась!!! – понесся мне вслед львиный рык.
Вопрос на засыпку: В чем прелесть второй попытки?
Ответ: В два раза больше веры, в два раза больше надежды и, будем надеяться, в два раза меньше проблем. Будем надеяться… да, будем надеяться…
К работе над заказом Кондрашова я готовилась весь день, весь вечер и всю ночь. Толком не зная, какой объем предстоит, я с забытым восторгом перебирала свои старые наброски, рисунки и коротко запротоколированные идеи. В заявке значилось скупое: «Ремонт левого крыла. Благоустройство» – это могло означать что угодно.
Какое у него левое крыло? Размером с футбольное поле или с летнюю беседку?
Как он понимает слова «ремонт» и «благоустройство»? Будем долбить стены или ограничимся новым «живеньким» интерьером?
У людей такое разное представление об этом…
По никогда не подводившей меня привычке я собиралась довериться интуиции и вдохновению и, конечно же, пожеланиям самого Кондрашова, но энергия бурлила через край, и уснула я только в четыре утра (свернувшись калачиком на заваленном фотографиями и бумажками диванчике). Встреча была назначена на двенадцать, и я с легкостью позволила себе подольше поспать.
Пробуждение оказалось приятным, как прохладный сок, тягучим, как сгущенка, и бодрым, как хрустящий тост. Взглянув на часы, я мысленно передала привет боссу и вслух сказала «доброе утро» Дмитрию Сергеевичу Кондрашову (неважно, что он меня не слышит). Уверенность заставляла улыбаться до ушей и заодно подталкивала к зубной щетке и пасте. Такое чувство, будто я начинаю новую жизнь именно сегодня! Я встала на ступеньку выше – я справлюсь, и Бондаренко действительно начнет мной гордиться, и даже Лариса Витальевна вынужденно признает мой талант! И следующий крупный заказ достанется мне автоматически.
Подбирая одежду для первой встречи с Кондрашовым, я решила сделать акцент на своей неземной сексуальности. Нет, вовсе не для того, чтобы покрасоваться и усыпить его бдительность (Акулы, полагаю, вообще не спят), а просто в таком образе я чувствую себя особенно комфортно. Да и кто знает, в чем принято ходить по бесконечным залам особняка?
Ругаясь на приближающуюся зиму, я надела зауженную юбку мини и тонкую белую кофту стретч с глубоким вырезом (уж извините, Андрей Юрьевич, знаю, вам вряд ли понравился бы наряд…). Ярко-оранжевый шарфик, высокие сапоги и короткое бежевое пальто утеплили и подчеркнули мою красоту. Я бы сейчас с удовольствием дотопала до МКАД пешком, а там бы еще плюс пятнадцать километров, но, увы, это нереально, так что пришлось смахивать снег со своего Мышонка и садиться за руль.
Насмотревшись голливудских фильмов, где главная героиня отправляется на встречу с главным героем, и в один прекрасный момент расступаются деревья, и ее взору предстает сногсшибательный дом, я ожидала чего-то подобного, но за последним поворотом маячил самый обыкновенный коттеджный поселок.
Меня это ничуть не огорчило, с болезненной настойчивостью я продолжала предвкушать волшебную работу.
Около бело-красного шлагбаума, преграждающего дорогу, я остановилась и подождала, когда ко мне подойдет представитель охраны. Пухлый коренастый мужичок в куртке с желтой эмблемой на груди и рукаве критически оглядел машину и нараспев поинтересовался:
– Куда направляемся? К кому приехали?
– Здравствуйте, – вежливо поприветствовала я и отрапортовала: – К Кондрашову – дом сто тринадцатый.
Только в этот момент я задумалась о том, что номер дома содержит в себе несчастливое число тринадцать, и неприятный ветерок сомнения первый раз скользнул по душе.
Охранник вынул из глубокого кармана скрученную рулончиком тетрадь, неторопливо расправил ее и стал листать страницы.
– Дизайн-студия «Ла-Пэкс», – на всякий случай добавила я.
– Ага, есть. – Он махнул рукой в сторону невысокой будки (видимо, напарнику), и шлагбаум пополз вверх.
– А не подскажете, где этот дом?
– До самого конца поезжайте. И берите правее – он последний.
Мой Мышонок послушно потрусил на «край деревни».
Дома в поселке в основном были однотипные: бетон, кирпич, большие окна, балконы, бордовая черепица. Однообразие навевало скуку, которая проклюнулась во мне уже через сотню метров. Ну где полет фантазии? Где индивидуальность хозяев? Где? Хотя некоторым товарищам лучше волю не давать…
Свернув направо, добравшись практически до края, я завертела головой, отыскивая нужную мне табличку. Сто девятый, сто одиннадцатый, на другой стороне – сто двенадцатый… хм…
Кондрашов Дмитрий Сергеевич, ау-у-у!!!
Нужного мне дома не было.
Ни справа, ни слева.
Пожав плечами, я выбралась из машины и… и скоропостижно обалдела. То есть мой мозг остановил свою деятельность и, издав испуганное: «Мамочка…», затих. Сердце захлебнулось ритмом и пискнуло, точно мышонок, которого застукали на кухне с желтым куском сладковатого сыра. Нервная система потеряла всякие ориентиры – я глупо вытаращила глаза, надеясь, что этот мираж никогда не растает.
Дом Кондрашова стоял в отдалении прямо передо мной. Частично его прикрывали голые деревца, частично маскировала серая краска стен. Я не видела номера, но четкая уверенность – это он, и только он – разом вскружила голову.
– Мамочка, – выдохнула я, измеряя взглядом длиннющий особняк. – Вот это да-а-а…
И в моем полном распоряжении левое крыло…
Мамочка!!!
Левое крыло! Мое!
Первый раз в жизни я видела такую сказку, первый раз… Дело не в том, что он был огромный, но он являлся чем-то особенным, необыкновенным. Узкий, длинный, таинственный, монолитный.
Вы боитесь привидений?
Они наверняка там есть…
Я села в машину и рванула с места, и уж дальше все пошло по сценарию голливудского фильма – деревья расступились, и на меня навалилась грозная красота великолепного дома Кондрашова.
– Вау! – крикнула я, крепче сжимая руль. – Ва-а-у-у!
Мечты могут стать реальностью, скажу я вам, главное – очень сильно захотеть!
Этот дом просто обязан хранить в себе множество тайн.
И внутри он должен напоминать шумный, жужжащий улей. Куча детей от грудничкового возраста и до отрочества; мамки-няньки с носовыми платками, слюнявчиками, погремушками, атласами и заумными книжками по психологии; сдержанные дедульки с курительными трубками, бородками и супом-пюре в тарелках; ворчливые и добрые бабушки с вязаньем, подагрой и пучками бесценных советов; помощники с тряпочками, щеточками и тихо-крикливым «Да сколько же можно здесь ходить!»; двоюродные братья и сестры, дяди, тети и седьмая вода на киселе – все должны находиться в постоянном движении, все должны наполнять этот дом суетной жизнью. Это только с виду он строгий и напыщенный, а внутри он теплый, уютный, семейный. И все его любят: каждую ступеньку, каждый угол, каждый закуток…
Не-а, этот дом внутри не такой. Если присмотреться повнимательней, то можно заметить, что крыша у него несколько тяжеловата – она словно бы излишне печется об обитателях дома, старается защитить от мыслимых и немыслимых невзгод. Наверное, в этих комнатах живут в основном женщины, девушки и смешливые сопливые девчонки – свой мир: трогательный, застенчивый, милый…
Не-а… в этом доме тонко пахнет цветами, типографской краской и круассанами. Кругом белые чехлы, напольные вазы и желтый свет. Люстры как созвездие одинаковых капель, полы как приглашение к танцу (раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…), диваны и кресла как любимые домашние животные, которые льнут к ногам и греют при первой же возможности…
– Добрый день. Вы – Наталья Амелина.
Он не спрашивал, он озвучивал реальность, он отодвигал мои фантазии в сторону и давал шанс получить входной билет.
Передо мной стоял стройный, подтянутый мужчина, возраст которого был смыт дождевым октябрем, запорошен снежным январем, перечеркнут обманчивым апрелем и выжжен до пепла горячим песочным июлем. То есть возраст у него категорически отсутствовал, уверена, у него и в паспорте в строке «Дата рождения» вместо цифр зияет дырка от бублика.
Седины нет, но вокруг глаз рассыпаны мелкие морщинки.
Волосы темные, даже густые, но навязчиво присутствуют залысины.
Глаза яркие карие, но как же много плавает в них… точно произошло кораблекрушение и на поверхности воды остались сундуки, бочки, спасательные круги, обломки досок…
Это не Кондрашов. Пусть я и разглядела его на фотографиях плохо, но это не Кондрашов.
– Добрый день. Да, я – Наталья Амелина, дизайнер студии «Ла-Пэкс».
– Проходите, пожалуйста, меня зовут Герман, я – личный помощник Дмитрия Сергеевича.
И хотя к этому мужчине все же должно было прилагаться отчество, я настаивать не стала.
Герман – имя ему жутко подходило и являлось настолько емким и значимым, что психологический барьер первого знакомства я перешагнула с такой же легкостью и любопытством, как и порог дома Дмитрия Сергеевича Кондрашова.
Я ждала… секунд тридцать ждала появления мамок-нянек, детей, бабулек и дедулек, но в просторный холл никто не вошел, и звенящая тишина не была нарушена ни детским визгом, ни ворчанием, ни чем бы то ни было еще. Дом, точно насторожившийся пес, хранил молчание.
О семье Кондрашова я не знала ровным счетом ничего, но представить себе, будто он живет в этих хоромах совершенно один, не могла. Наверное, все разъехались по делам или отдыхают…
– Позвольте ваше пальто.
Я сняла пальто, и его тут же проглотил пузатый шкаф, я сняла сапоги, и их тут же проглотила пузатая тумба, я сунула ноги в предложенные тапочки (которые назвать тапочками можно было с большой натяжкой – мягкие теплые матерчатые туфли с кожаным мысочком и маленьким двухсантиметровым каблучком) и наконец-то вдохнула полной грудью воздух этого невероятного особняка. В мои легкие влетели аромат лаковых дубовых дверей; волнение коротких штор цвета бургундского вина; робость одинаковых бело-бордовых фиалок, рядком стоящих на узком подоконнике; уверенность тучного дивана, не смягченного ни одним валиком; динь-динь хрустальных капелек люстры и молчание дорогущего глянцевого янтарно-кофейного паркета. Дом оправдал мои ожидания, и даже более того – он, расслабившись, не видя пока с моей стороны угрозы, позволил прикоснуться к скрытым струнам его серьезно-усталой души. А мне только этого и нужно было…
Пожалуй, в свое время здесь поработала целая бригада первоклассных дизайнеров. Пространство не сжато, наоборот, открыто и доступно. Каждая вещичка с гордостью занимает свое место, каждый штришок неуловим и ярок одновременно. Зачем Дмитрию Сергеевичу Кондрашову что-то менять? Хотя я пока не видела левого крыла… есть же вероятность того, что безвкусица проклюнулась в отдельно взятом крыле – пустила корни и чувствует себя весьма вольготно.
– Прошу вас, присаживайтесь, – раздался за спиной ровный голос Германа.
Я и не заметила, как оказалась в просторной гостиной – одна комната вливалась в другую (отрицая границы), широкая лестница взлетала вверх, зеркала демонстрировали самые выгодные отражения.
Стоп. Пора захлопнуть раскрытый от удивления рот и вернуться на грешную землю, а точнее, на янтарно-кофейный паркет и перейти к делу!
– Спасибо, – кивнув, ответила я и устроилась в бархатистом кресле. Сначала лучше поболтать, войти в курс дела, а уж потом приступить к детальной экскурсии.
– Кофе, чай, печенье? Может, вы голодны?
Определенно он мне нравится…
– Нет, спасибо.
Герман сел напротив и положил на колени непонятно откуда взявшийся блокнот.
– Как вы уже знаете, Дмитрий Сергеевич хочет привести в порядок левое крыло дома. По его мнению, оно несколько… м-м… мрачноватое. Нужно оживить обстановку. Речь не идет о глобальных изменениях – никаких лишних перегородок! – Герман поднял указательный палец правой руки вверх. – И беспокоить стены тоже не нужно.
– Дмитрий Сергеевич просто хочет обновить интерьер?
– Да.
– Отлично. Мое самое любимое занятие – менять интерьер. – Я улыбнулась до ушей, но лицо Германа осталось неподвижно.
Ну да… какие могут быть улыбочки, когда мы говорим о столь важных вещах…
Ну да…
Я прислушалась – дом по-прежнему хранил молчание.
Но где же люди?
И главный вопрос – где Дмитрий Сергеевич Кондрашов?! Общение с Германом – это мило, это здорово, но я собираюсь обрушить вдохновение не на его жилплощадь, и за работу платить мне тоже будет не он.
– Вы точно не хотите чай или кофе?
– Точно, но я очень хочу поговорить с Дмитрием Сергеевичем. Нам необходимо обсудить детали, цветовую гамму… Где он?
Герман секунду смотрел на меня пристально, затем кинул взгляд на наручные часы и бесцветно сообщил:
– В данный момент он находится на объекте.
– А где этот объект?
– В Прокшино.
Прекрасно. Я здесь, а он – черт-те где! А потом Бондаренко скажет, что я не учла пожеланий клиента, что Кондрашов мечтал не о белых обоях в голубую полосочку, а о бирюзовых в желтую крапинку! Спокойствие, только спокойствие – сегодня у меня всего лишь ознакомительный визит, а вот завтра…
– Ну что ж, – нарочито бодро произнесла я, – давайте осмотрим левое крыло.
Герман все время пропускал меня вперед и при этом умудрялся незаметно уху и глазу указывать дорогу. На миг мне даже показалось, будто он и есть самое главное привидение этого дома. Надо посмотреть – отбрасывает ли он тень?
Каминный зал, гостевые комнаты, короткие и длинные коридоры, углы, обивка, люстры радовали мое дизайнерское сердце и доводили его до чесоточного любопытства: представить себе, что здесь есть квадратные метры, которые требуют корректировки, я не могла. Все было слишком хорошо, слишком приятно. Я уже давно не перешагивала порог дома, который бы мне настолько нравился. Только тишина, перемешанная с тиканьем часов (а они попадались практически на каждом шагу), вызывала недоумение. Эй, мамки-няньки, эй, детвора, где вы?! Ау!
Левое крыло встретило нас классическим благородным серым цветом, двумя оттенками зеленого, четкими линиями белого, коричневого и оранжево-бежевыми кляксами витражей и бра.
Красиво. Но в этих комнатах никто не живет – диагноз, который я всегда ставлю без ошибок.
Герман обвел взглядом роскошь Кондрашова и многозначительно произнес:
– Мы на вас очень надеемся.
Неплохо для начала, но душа, знаете ли, требует конкретики.
– Значит, вас не устраивает цвет? – Я вынула из сумки планшет и карандаш.
Герман тут же распахнул свой блокнот и вооружился ручкой.
– Да.
– Дмитрий Сергеевич хочет изменить цвет таким образом, чтобы мебель осталась? Или диваны и кресла тоже будем менять? – я прошла в смежную комнату, заглянула в еще один каминный зал и обернулась.
Герман, следовавший за мной, притормозил и задумчиво сдвинул брови:
– Пожалуй, мы бы сначала послушали ваши предложения, а затем приняли решение.
Как вам нравится эта фраза? У меня – полный восторг!
Они бы сначала послушали.
А затем они бы приняли решение.
Они! Понимаете?!
А где эти они – я вас спрашиваю?!
И вообще у меня такое чувство, будто что-то не так… Не хватает, ну не хватает одного малюсенького пазлика в картинке… Не мрачно в левом крыле, совсем не мрачно.
– Здесь пока никто не живет, я правильно понимаю?
– Да, но скоро будут жить.
– Отлично. Вы мне скажете кто? – Я вернулась в первую комнату и принялась за набросок. Сначала я хотела нарисовать уже имеющуюся картину (не люблю фотографировать), а уж потом взяться за перемены. Андрей Юрьевич, я обещала, что вы станете мной гордиться – вот увидите, так и будет. Лариса Витальевна, ваша ненависть придает мне силы! Середа, привет!
Тэкс… Цвет… цвет поменять не трудно, но многое зависит от того, кто здесь будет жить. И от того, чего именно желает Кондрашов (пока я еще верю, что узнаю об этом).
– Здесь будет жить родственница Дмитрия Сергеевича.
– Сколько ей лет?
– Около тридцати.
– Как насчет персикового с коричневым? Тогда можно оставить мебель. Витражи и бра тоже будут кстати. Эти шторы уберем, они слишком тяжелы и перебор с зеленым. Спальню нужно сделать мягче – то, что мы имеем, скорее подошло бы серьезному джентльмену – нет зоны для побрякушек и косметических процедур, шкаф очень маленький, нужен в два раза больше. – Я остановила поток слов и внимательно посмотрела на Германа, который записывал каждое мое слово в блокнот. – Вам вовсе не обязательно записывать, позже я представлю свои предложения в письменном виде вместе с чертежами.
– Я не должен ничего забыть, – ответил он, переворачивая лист.
Ну, тогда еще напиши, что мне ни фига не понятно и я пока не представляю, чьим вкусом руководствоваться. Кондрашова? Его родственницы? Или своим? Обычно люди как-то высказывают пожелания, обычно хозяева встречаются с дизайнерами… обычно! Этот заказ для меня безумно важен. Интересно, если я предложу ему перекрасить стены в желтый цвет, он так же запротоколирует и эту безумную идею?
– А Кондрашов женат? – небрежно поинтересовалась я, надеясь на плодотворный разговор с какой-нибудь холеной фифой, обожающей отварную брокколи и Шопена. Пусть он будет женат, ну пожалуйста! И пусть его жена подробненько мне все объяснит.
Рука Германа замерла. Ну наконец-то, а то я уже возомнила себя Фомой Аквинским, мысли которого стоит записывать с особым усердием.
Он поднял голову и посмотрел на меня иначе. Уж не знаю, какая рыба плескалась сейчас в его голове, но только я вдруг вспомнила, что бесконечно хороша, что на мне кофточка в обтяжку и что меня побаивается даже горячо любимый босс.
– Нет, он не женат.
Жаль!
Я мысленно махнула рукой – ну вас в болото, и принялась рисовать каминный зал. Нет сегодня Кондрашова, ну и ладно. Завтра-то он обязательно будет. Не может же он не пообщаться с дизайнером, планирующим выбросить его дорогущие шторы на задний двор!
– Отличный вид из окна, – похвалила я, поглаживая подоконник. Ни пылинки, ни соринки. Интересно, сколько человек убирают дом? – А завтра Дмитрий Сергеевич сможет со мной встретиться? – Я распахнула створку окна. Холодный воздух дернул меня за челку и пощекотал нос. Удивительно хорошо.
– Нет. Каждый его день расписан по минутам.
Резко развернувшись, я пронзила Германа взглядом. Ну уж нет! Я должна выполнить этот заказ на отлично! И Кондрашов должен найти время для встречи со мной!
– Во сколько он уезжает в офис?
– В восемь часов сорок минут.
– Завтра я приеду к восьми, – нагло сообщила я, вздергивая подбородок.
– Это невозможно, – твердо ответил Герман, и вдруг выражение его лица изменилось (спокойствие сократилось процентов на десять). Глаза опустились, затем поднялись, затем опять опустились, затем опять поднялись.
Он изучал меня. Самым циничным образом изучал.
– Скажите, Наталья, а какое у вас образование? – поинтересовался Герман вежливым тоном.
Так… мне этот вопрос не нравится. Он сомневается в моем профессионализме? Неужели? Тогда его ждет долгая и мучительная смерть на какой-нибудь антресоли.
– Высшее.
– А сколько вам лет?
Обычно дамы на такие вопросы обижаются, чего я никогда не понимала.
– Тридцать.
– А у вас есть вредные привычки?
Он боится, что я испачкаю ковер пеплом или случайно оставлю за диваном початую бутылку водки?
– Нет. Я – само совершенство, – отправив Герману очаровательную улыбку (из старых запасов, так я улыбалась еще до свадьбы), я важно скрестила руки на груди.
– Да… – прищурившись, ответил Герман. – Возможно, Дмитрий Сергеевич найдет время для встречи. Я поговорю с ним и сообщу о его решении по телефону. Пожалуйста, продиктуйте номера ваших телефонов: мобильного и домашнего. – Он вскинул блокнот, почти как вскидывают ружье, и приготовился протоколировать. – И еще один вопрос: вы замужем?
– Нет, – хмыкнула я, не вдаваясь в подробности.
А теперь чего он боится? Что я притащу на жилплощадь Кондрашова своего мужа и детей? И с мольбой попрошу их прописать?..
Я всегда знала, богатство плохо влияет на клетки головного мозга.
– Ваши телефоны? – напомнил Герман, и теперь его голос отливал серебром.
– Записывайте, – вздохнула я, надеясь на скорую встречу с Кондрашовым.
В студии, около администраторской стойки, меня терпеливо ждал Вячеслав Бережков, некогда получивший от Середы фиолетовое прозвище – Слива. Пару-тройку лет назад этот отутюженный, сдобренный гелем для волос и неизменным ароматом от Hugo Boss субъект предлагал мне «крепкие, надежные и взаимовыгодные» субботние отношения на квартире его двоюродного брата (братец в весенне-летне-осенний период большую часть выходных проводил на даче). Слива, конечно же, получил отказ, конечно же, оскорбился и, конечно же, как человек, влюбленный исключительно в себя, затаил лютую обиду, брызги от которой временами долетали до моих ушей. Но если раньше ему удавалось сохранять равнодушный вид, то теперь выдержка ему изменила…
– Я жду тебя.
– Везет… у тебя так много свободного времени.
Не останавливаясь, махнув Олечке, я направилась к своему кабинету. Бережков пристроился сзади, и мы с ним, точно вышколенные солдаты, зашагали в ногу.
– Нужно поговорить.
– Валяй.
Но заговорил Вячеслав только после того, как я бросила сумку на тумбочку и плюхнулась в кресло. Чувство вины меня совершенно не беспокоило, и оправдываться я не собиралась.
– Почему Бондаренко отдал заказ Кондрашова тебе?
– Спроси его об этом.
– Спрашивал.
– И?
– Он сказал, что мы должны дать тебе шанс, что пришло время доверить тебе крупный проект.
Андрей Юрьевич, ваши дипломатические способности вызывают у меня искреннее уважение!
– Добавить к этому мне совершенно нечего.
Слива провел рукой по длинным нагеленным волосам (я постаралась не думать о том, что прилипло к его ладони) и нервно забарабанил пальцами по столу.
– Я не верю… это вызывает у меня подозрения… – Его глазки превратились в черные бусинки. – Такой, как ты, ничего доверять нельзя! Это нонсенс!
Кабинет я делю с двумя дизайнерами: смешливой Сашенькой (она только в начале карьерного пути) и мудро-прямолинейной Светланой Аркадьевной. Так вот и та и другая даже шуршать перестали после громкого заявления Сливы. Абсолютно с ними согласна – обнаглел!
И тут у меня зазвонил телефон…
Вынув мобильник из внутреннего кармана сумки, я приложила трубку к уху и, уже догадываясь, кто меня беспокоит, радостно выпалила: «Я вас слушаю!»
– Наталья, это Герман. Дмитрий Сергеевич встретится с вами завтра утром в восемь часов. Пожалуйста, не опаздывайте – это важно. У вас будет пятнадцать минут, чтобы задать вопросы и обсудить изменения…
Да, я говорила, что приеду в восемь, но… но это же восемь часов утра! Я погорячилась. Да, погорячилась. А еще и опаздывать категорически запрещено…
Но рядом сидел Бережков, и начать переговоры на тему «а нельзя ли перенести встречу на день, а то я хочу поспать….» я не могла.
– Да, конечно, договорились.
Закончив беседу, я повернулась к превратившемуся в статую Вячеславу и коротко вздохнула.
– Звонил Кондрашов? – Глаза Сливы полыхнули огнем.
– Да, – соврала я. Почти Кондрашов… – Извини, но мне нужно работать, приятно было поболтать. И… и твои претензии совершенно не по адресу – этот проект достался мне, потому что так решил Бондаренко, а я только послушный и добросовестный дизайнер, который…
– Что ж, – холодно перебил меня Слива, поднимаясь со стула. – Не буду тебе мешать.
Бережков решительно вышел из кабинета, а я поняла, что враг больше не станет тихо сидеть в подполье – он рванет на передовую.
– Он отомстит, – пискнула Сашенька.
– Заелозил змий проклятый, – фыркнула Светлана Аркадьевна.
Я кивнула и, подперев щеку кулаком, уставилась в монитор. А пусть! Пусть. Я тоже умею партизанить с автоматом Калашникова наперевес. Да и забрасывать противника гранатами «РГД-33» мне не впервой.
Бережков сейчас мне вообще казался чем-то лишним и ерундовым, а вот разговор с Германом не выходил из головы. Его фразы звучали в голове монотонно и глухо, а предчувствие скорых проблем постукивало в висках молоточками.
Пятнадцать минут.
Мне выделили пятнадцать минут на разговор об изменениях левого крыла – крыла, сравнимого по размерам чуть ли не с половиной футбольного поля! И речь идет не о гараже или ангаре, речь идет о шикарном особняке.
Я понимаю, Кондрашов – занятой человек.
Я понимаю – жить в левом крыле будет не он, а его родственница.
Я понимаю – это моя работа, а не его.
Я все понимаю, но… но пожелания высказать можно?
Что мы успеем за пятнадцать минут? За пятнадцать минут мы успеем дойти от двери до первого каминного зала – и только.
Кондрашов настолько равнодушен к обстановке? Или мне доверяют абсолютно? Или потом он перечеркнет воздух рукой и скажет: «Спасибо, конечно, но мне это не нравится, переделайте еще раз»? Или я тороплюсь? И хочу слишком многого сразу?
Пятнадцать минут…
Неплохо для начала.