Юлия Климова
Мужчина в кармане
– Пожалуйста, выйди за меня замуж. – Он поймал ее запястье и опустил блюдо. – Мне просто необходима порция абсурда за завтраком каждое утро до конца моей жизни.
Взгляд Судного дня исчез. Он смотрел на нее с такой улыбкой, что у нее странно перехватило горло.
– Ну… – произнесла она и не смогла придумать, что сказать.
Лора Кинсейл.Летняя луна
Взяв неизменный блокнот в правую руку, а неизменную ручку в левую, Герман прочистил горло неизменным «кхм-кхм», тряхнул головой и решительно вышел из комнаты.
Миновав лестницу, огражденную точеными стойками и гладкими перилами, задержавшись около зеркала, напоминающего среднестатистический поднос, края которого измазали клеем и присыпали металлической стружкой «а-ля поросячьи хвостики», убедившись, что и сегодня его внешний вид безупречен (как и вчера, и позавчера, и десять лет назад), Герман неспешным шагом направился к кабинету шефа.
Картина, которая предстанет перед его взором через несколько секунд, без сомнения, будет такой же неизменной, как блокнот в кожаной обложке, черная ручка и утреннее «кхм-кхм». В доме Дмитрия Сергеевича Кондрашова нет места неожиданностям. Нечаянные сюрпризы и мелкие случайности никогда бы не посмели родиться в монотонной атмосфере этих стен. А если бы они все же попали сюда каким-нибудь невероятным образом (возможно, с ветром или с корреспонденцией), то тут же скукожились бы и превратились в пыль, которую мгновенно бы стерла влажной тряпкой добросовестная домработница Ада Григорьевна.
И думать нечего – никаких неожиданностей!
Герман зашел в кабинет и сразу занял привычное место около окна, рядом с пышно разросшейся диффенбахией и темно-коричневым креслом. Вообще-то можно сесть, закинуть ногу на ногу и скоротать пятнадцать минут в удобной позе – шеф, сосредоточенно изучающий бумаги и делающий короткие записи в ежедневнике, все равно не заметит такой вольности. Лишь только когда узкие, как пенал первоклассника, напольные часы издадут: «бом-бом-бом…», сообщая о восьми часах утра, Дмитрий Сергеевич Кондрашов нахмурится, поднимет голову и произнесет замыленное до дыр: «М-м-м… уже восемь… Герман, доброе утро. Планы на сегодняшний день будут следующими…» И тут-то и пригодятся неизменный блокнот и неизменная ручка. А ровно через десять минут в кабинет с подносом, на котором будет стоять обиженная жизнью серая чашка с кофе, зайдет Ада Григорьевна. Она вздохнет («опять двадцать пять!»), насупится («Дмитрий Сергеевич, вы скоро здесь ночевать будете!»), подожмет губы («и управы-то на вас не найдешь!»), оставит чашку на краю стола и бесшумно уйдет.
Да, будет так.
Привычка, возведенная в ритуал.
Наверное, африканский народ племени масаи относится к своим традициям менее трепетно, чем Кондрашов к распорядку дня. Хотя нет, он иначе просто не может. Не умеет.
Покосившись на часы, Герман встал в позицию «пятки вместе – носки врозь» и мысленно скомандовал себе:
«На старт!»
О! Он обожает свою работу! И даже этот круговорот однообразия приносит тихую, теплую порцию гордости и счастья. Что бы ни случилось, ни один мускул не дрогнет на его лице, ни одна из двух ровных, как линия горизонта, бровей не подскочит даже на миллиметр. Он уже давно не работает на Кондрашова – он ему верно служит. Да, да! Служит! С любопытством, упоением, изумлением, грустью, радостью и достоинством. Все перемешано, упаковано и подписано: «Срок годности – до конца дней своих».
«Внимание!» – Герман вновь вернул взгляд к столу.
Дмитрий Сергеевич Кондрашов. Дмитрий Сергеевич Кондрашов. В конкурсе на Лучшего Трудоголика Года он победил бы с большим отрывом. Да что года! Столетия! Тысячелетия!
Иногда, правда, он делает перерывы…
После десяти лет усердной службы Герман мог вспомнить три таких случая.
Первый был связан с женщиной. Высокой широкоплечей блондинкой в короткой юбке и коротком топе. Не снимая перламутровых босоножек, она влетела в дом, как неуемный торнадо, и за три дня успела очень многое: разбила вазу – фигуристую греческую красавицу, засыпала тонкими батончиками пепла бежевый ковер в гостиной и оставила густо-розовые следы помады практически на всех белых мягко-махровых полотенцах.
Исчезла она торопливо, прихватив с собой нежную бельгийскую фуксию, которая ранее стояла на подоконнике в кухне.
Произошло это восемь лет назад, но Ада Григорьевна до сих пор едко называет широкоплечую гостью «щипаным страусом» и качает головой, вспоминая розовые танцующие «юбочки» цветков фуксии.
Второй случай тоже был связан с женщиной. Сухонькой задумчивой брюнеткой в шерстяном костюме. Она тихо появилась, точно стыдливая мышь, тихо перемешала книги в библиотеке, понаставила во всех комнатах одинаковые прозрачные мисочки с сухофруктами и орехами, тоже запорошила батончиками пепла ковер и исчезла через неделю, ничего не прихватив с собой. Даже наоборот, покидая дом с первыми лучами солнца, она забыла в кресле унылую косметичку, набитую лекарствами, и старенький журнал «В мире науки».
Произошло это семь лет назад, но Ада Григорьевна до сих пор ворчит, протирая гладкие полки книжных шкафов в библиотеке, и больше не кладет цукаты и изюм в тесто для кекса.
И в третьем случае была повинна женщина. Маленькая, ярко-рыжая лисичка с пухлым алым ртом, одетая в обтягивающие брючки и пиджак на голое тело. Она обосновалась на целых десять дней и пропитала дом резким ароматом настойчивой лилии и непрерывными восклицаниями: «О чудо!», «Мило!», «Брависсимо!», «Кофе!», «Чай!», «Свежевыжатый сок!». Она постоянно искала несуществующий колокольчик, чтобы позвать «безалаберную прислугу», опять же сорила пепельными батончиками и аллергично чихала, жалуясь на пыль и мебельных жучков. Исчезла она с шумом и визгом, громко хлопнув дверью, выплюнув сто пятьдесят проклятий на дорожку, ведущую к гаражу, где терпеливо ожидал разгневанную хозяйку малиновый джип.
Прошло шесть лет, но Ада Григорьевна до сих пор демонстративно не прикасается к соковыжималке, не терпит лилий и вздрагивает, если увидит в какой-нибудь телевизионной передаче или рекламе обыкновенный колокольчик.
«Марш!» – мысленно произнес Герман.
«Бом-бом-бом…» – монотонно запричитали часы, похожие на пенал первоклассника.
– М-м-м… уже восемь. Герман, доброе утро. Планы на сегодняшний день будут следующими… До обеда я останусь работать дома. Последнее время в офисе невозможно сосредоточиться. В два я встречаюсь в ресторане с Овечкиным. Подготовь смету по застройке участка рядом с Прокшино. Вернусь в пять – мне понадобятся предложения по кредитам…
Герман привычно протоколировал каждое слово, успевая подумать о том, что в ближайшее время необходимо купить дополнительный блок листов для блокнота и стрежень для ручки. Поддерживая принцип неизменности, он всегда покупал стержень с черными чернилами. И никогда с синими. Гармония постоянства не должна быть нарушена – ни в чем.
А другая гармония здесь бы и не прижилась, она бы погибла смертью храбрых еще на подступах к этому кабинету.
Дверь открылась, и Ада Григорьевна вплыла с подносом в руках. Вплыла и выплыла, поставив на стол серую чашку с кофе и подбросив к потолку недовольные восклицания: «Опять двадцать пять!», «Дмитрий Сергеевич, вы скоро здесь ночевать будете!», «И управы-то на вас не найдешь!»
Кондрашов отложил бумаги в сторону, сделал один глоток и внимательно посмотрел на Германа. На лбу Дмитрия Сергеевича образовалась морщина, наглядно демонстрирующая работу вечного двигателя – мозга.
«А сейчас пойдут мои обязанности», – приготовился Герман, ничуть не надеясь на лавры провидца. Неизменность, что тут еще можно сказать.
– Я бы хотел ознакомиться с книжными новинками по маркетингу. Купи три любые книги на твое усмотрение. И сегодня мне не хватит времени на прессу – просмотри газеты и журналы сам, отметь интересные для меня статьи.
– Конечно, – ответил Герман, продолжая строчить в блокноте. О! Интересы шефа! Они тоже понятны и предсказуемы…
Кондрашов сделал еще один глоток кофе, отставил чашку и залистал страницы ежедневника.
– В среду прилетает Ганс. Займись гостиницей и ужином. Никаких неувязок быть не должно. И организуй ему какую-нибудь экскурсию, в прошлый раз он сожалел, что не смог ознакомиться с достопримечательностями.
– Конечно, – кивнул Герман.
– Найди хорошего дизайнера – необходимо привести в порядок левое крыло дома.
– Что именно вы хотите изменить?
На лице Дмитрия Сергеевича появилось секундное замешательство, столь не свойственное ему. И от Германа этот удивительный и неслыханный факт не утаился.
– Мне кажется, там сыро, – Кондрашов захлопнул ежедневник и положил на него руку, точно собрался присягать. – И мало света, – неуверенно добавил он.
– Мы ждем гостей? – решил уточнить Герман.
– Нет, не гостей, – покачал головой Дмитрий Сергеевич и продолжил уже обычным ровным тоном: – В левом крыле будет проживать моя жена. Я слабо представляю, какой интерьер может понравиться молодой женщине, поэтому всецело полагаюсь на твой вкус. Если возникнут затруднения, обратись к Аде Григорьевне. Она женщина мудрая и… – Кондрашов осекся и нахмурился еще больше. Теперь на его лбу красовались две морщины (параллельные), – …и, наверное, она разбирается в этих вопросах.
Брови Германа, ровные, как линия горизонта, первый раз за десять лет дрогнули.
Шеф женится.
Это сравнимо с прилетом инопланетян (похожих на зеленую редьку и рыбу-ёж одновременно), это сравнимо с летним снегопадом (клубы сладкой ваты старательно плюют с неба прямо на календарь), это сравнимо с появлением огромной глыбы айсберга в центре Москвы (того самого айсберга, который исподтишка пырнул брюхо «Титаника»)…
Нет, это ни с чем не сравнимо.
И что означают слова «в левом крыле будет проживать моя жена»? А где собирается проживать сам Кондрашов Дмитрий Сергеевич?
Видимо, в правом крыле… в своей спальне. В спальне, знакомой до каждого прямоугольничка паркета (коричнево-янтарного), в спальне, знакомой до каждой ворсинки бархатистых обоев (песочно-шоколадных с вертикальными прожилками золотых полос), в спальне, знакомой до каждой капли света, вырывающегося из скрученных ламп итальянской люстры (латунно-керамической). Видимо, так…
И без того ровная спина Германа стала еще ровнее, он чуть подался вперед и все же уточнил:
– Вы женитесь?
– Да.
– Кхм-кхм…
– Мне сорок два года. Тянуть больше не имеет смысла. Мне нужен наследник – сын, которому я смогу передать свое дело. Полагаю, здесь все понятно.
Он убрал руку с ежедневника, потер лоб ладонью, прогоняя морщины (и они послушно исчезли), выдвинул верхний ящик стола и углубился в мир строгих черных папок.
«Мой шеф женится». Герман представил выражение лица Ады Григорьевны в момент, когда та узнает новость, и вспомнил три разномастные персоны женского пола, которые много лет назад умудрились не только переступить порог этого дома и насорить пепельными батончиками на ковер, но и задержались в нем на некоторое время.
Какой же будет жена Кондрашова?
Блондинка?
Брюнетка?
Рыжая?
И когда он успел?!
Вернее, как смог?!
Разве он, Герман, не ведает о каждом шаге шефа? Разве не он каждое утро без пятнадцати восемь встречает его в этом кабинете? Разве не короткий хлопок дверью спальни Кондрашова является своеобразным ежевечерним «спокойной ночи»?
Они живут в одном доме (пусть на разных этажах, неважно), они работают в одной связке долгих десять лет (как скалолазы, взбирающиеся на вершину Килиманджаро), и если проверить, то наверняка окажется, что мысленно они уже давно одинаково и синхронно решают одни и те же проблемы, разгибают одни и те же вопросительные знаки и заменяют многоточия цифрами и точками.
Так когда же?
Где?!
Как?!
Герман закрыл блокнот и, проглотив волнение, отправил в сторону Кондрашова встревоженный взгляд. Быть может, шеф пошутил (вдруг научился)? Вот сейчас он скажет: «Ты меня не так понял», внесет ясность и закончит неизменным: «Герман, я на тебя рассчитываю».
– Будь любезен, проверь, в каком состоянии мой смокинг, кажется, в прошлую пятницу в «Торг Клубе» я испачкал рукав.
Герман вновь открыл блокнот и автоматически сделал еще одну запись, а Кондрашов вынул из ящика стопку из трех тонких папок и задумчиво прижал их к груди.
– И найди мне женщину, Герман. Жену. Молодую – от двадцати восьми до тридцати двух лет, приятную внешне. С хорошим здоровьем, без вредных привычек. Ее статус неважен – достаточно высшего образования и спокойного характера. Я понимаю, что за один день ты не управишься, но все-таки не затягивай… Да, не затягивай. – Кондрашов махнул рукой, благословляя, положил папки перед собой, деловито открыл верхнюю, замер и, погружаясь в вязкое болото работы, прощально и неизменно добавил: – Герман, я на тебя рассчитываю.
Глава 1
Вопрос на засыпку: Есть ли жизнь после развода?
Ответ: О да! Есть! Еще какая!
Первое, что я сделала, когда развелась, – купила новое постельное белье, пригласила в гости старого друга, и мы с ним прорезвились до утра, прерывая минуты страсти бесконечными дискуссиями о его нынешней жене и о моем бывшем муже. Было весело, скажу я вам. Да! Было весело! На следующий день, с одной стороны, хотелось спать, а с другой – совершить нечто нереальное. Что-нибудь настолько невозможно-невероятное, чтобы надорванная со всех краев самооценка обрела прежний вид. Нет, не покрылась стежками штопки через край, а срослась и стала как новенькая.
Я много чего перебрала и решила исправлять положение при помощи мужчины. Но не первого встречного-поперечного, а такого, чтобы увидеть и ахнуть, чтобы самой себе начать завидовать. То есть я должна заполучить такого мужчину, которого просто невозможно заполучить. И дело не в том, богат он или нет, главное – чтобы был неприступен и чертовски хорош как внешне, так и внутренне.
Ваши предложения? Что? Замахнуться на президента? Признаться – могу, но он настолько занятой человек, что осложнять его жизнь еще больше просто непорядочно. А я из тех, кто именно осложняет жизнь, кто берет судьбу за шкирку и тащит за собой, пока она не выдохнется и не запросит пощады. Терпеть не могу, когда плывут по течению, и всегда свою лодку поворачиваю навстречу волнам, туда, где подводные камни рисуют еле заметное волнение на воде. Дайте мне весло, а уж до противоположного берега я доберусь сама! Хотя и весло необязательно, я сниму свою любимую красную майку, натяну ее на гладкую ветку и буду дуть до тех пор, пока лодка не пробуравит пенящуюся поверхность моря и не зашуршит по мелкому песку нужного мне берега.
Что-то я отвлеклась. Подобное со мной случается часто, так что не стесняйтесь, перебивайте и требуйте продолжения. Итак, мы разговаривали о мужчинах, вернее, о недоступных мужчинах – именно ими и должна быть забита моя голова.
Начнем по порядку. Что я знаю о мужчинах? Они хотят счастья, но так как за ним идти слишком далеко и трудно, предпочитают бутылку пива и футбол. Они любят красивые машины и сексуальных женщин, хотя, надо заметить, женятся всегда на полной противоположности того образа, который живет в их мечтах с подросткового возраста. А перед сексуальными женщинами они робеют. Да, вот такие дела, и исправить ситуацию невозможно. Хотят и робеют, и приходится нам, сексуальным женщинам, брать груз первого шага на себя: кокетливо поводить плечом, томно взирать, вилять бедрами, одаривать улыбкой и, в конце концов, когда силы уже на исходе, а он все сидит и думает: ему или не ему предназначены эти знаки внимания, – набирать в легкие побольше воздуха и кричать изо всех сил «Да, Вася (Коля, Саша, Андрюша…)! Это я для тебя стараюсь! Поднимайся, идем в ресторан!»
О! Я забыла представиться. Вот так всегда, как только речь заходит о мужчинах, голова переполняется бесконечными мыслями, которые надолго лишают меня возможности здраво соображать. А все почему? Да потому, что они, мужчины, как ни крути, все же милые.
Итак, меня зовут Амелина Наталья Викторовна. Для вас просто Наташа. Мне тридцать лет, и я теперь свободная женщина, ищущая приключений на свою самооценку.
Справка
Немного о моем замужестве
Было неплохо, но… Сейчас-то я понимаю, что это была скучная жизнь. Утро без огонька, день без огонька и вечер без того же самого. Приблизительно так. Пять лет всякой всячины – тра-ля-ля-ля, о-хо-хо, ха-ха-ха, и тоскливый «упс» в конце.
А познакомились мы весной – журчали ручьи, каркали вороны, набухали почки и мозги, светило солнце, и очень хотелось раздеться… Что мы и сделали на третий день знакомства.
Коммуналка, съемная однушка, а затем двухкомнатная квартира, доставшаяся мне по витиеватому наследству. Макароны с сосисками, жиденькие супчики и обязательная бутылка дорогого вина в субботу. Сигареты, кафешки, рестораны, друзья, новый диван и «Наташа, иногда мне кажется, что жизнь не удалась…». А в ответ добросовестное и вполне искреннее, а может, даже пророческое: «Ерунда, тебе это только кажется, все самое лучшее впереди!»
Пять лет… пять лет от звонка до звонка!
Давайте я опишу себя, это, бесспорно, нас сблизит. Метр семьдесят, короткая стрижка, волосы каштановые, слегка вьются. Тонкие черты лица, двадцать шесть мелких конопушек на переносице, большие серые глаза, длинные ресницы и многообещающая улыбка. Хотите верьте, хотите нет, но я хороша. До чего же я хороша!
Вы желаете спросить, почему же я тогда развелась? Кто виноват? Одну секундочку.
Справка
Мой развод
Скажу вам честно и сразу – мой драгоценный муж меня бросил. Ага. Встал с нового дивана и ушел. Топ-топ-топ навстречу солнцу. «Наташа, я так больше не могу…» И бутылку рубинового «Шато Дюпре» в ближайшую субботу мне пришлось выпить самостоятельно.
Он ушел, потому что его жизнь со мной все-таки не удалась. Потому что выдержать меня может не каждый, потому что очень тяжело соответствовать. Тяжело любить… не себя, а другого человека.
Два месяца я думала.
Уже не помню о чем.
А потом подала на развод.
А потом успешно развелась (бывший, как ни странно, был против, сообщил, что, возможно, еще пересмотрит свое отношение к нашему браку, но его мнение уже никого не интересовало…).
А потом я купила новое постельное белье, пригласила в гости старого друга, и мы с ним прорезвились до утра… Кажется, я об этом рассказывала.
Но осадок-то остался. Это же невероятно, что я – столь замечательная особа – оказалась брошенной! Это никуда не годится! Это… хм… противно! А с дурацким «противно» я жить не намерена. Хочется чего-то доказать (не знаю кому), хочется перевернуть мир вверх тормашками, хочется окончательно и бесповоротно возвратить себе себя!
Извините за пафос, на самом деле все гораздо проще.
Мне не хватало огня, и я его намерена заполучить во что бы то ни стало.
О прошлом поговорили, опять переходим к будущему.
Я не собираюсь зацикливаться на поиске недоступного и невероятного мужчины, уверена, очень скоро он сам появится на горизонте. Он подсознательно почувствует флюиды, идущие от меня, и обязательно либо свернет не на ту улицу, на которую привык сворачивать, либо споткнется, зацепившись за острый мысок моей туфли, либо ошибется номером телефона, и мой мобильник запиликает, либо еще что-нибудь в этом роде. Хотя сейчас я немножечко лукавлю, я буду выискивать его в толпе, буду прислушиваться к биенью сердец спешащих мимо незнакомцев, буду заглядывать в окошки машин и совершать многое другое, что принесет мне душевный трепет и все же сделает меня охотницей.
Пойду ли я на все ради завоевания недоступного мужчины? Пойду, и вы сами это увидите.
* * *
Утро понедельника никогда не несет в себе ничего хорошего. Резкий призыв будильника военным маршем влетает в уши, одеяло всегда оказывается на полу, зубная паста кажется слишком едкой, а кофе – невкусно-горьким. Тональный крем отвратительно ложится на кожу, засыхая темными островками то рядом с носом, то на подбородке. С духами случается перебор, с помадой тоже… Любимо-удобная кофточка либо утеряна в недрах шкафа, либо застряла в стирке. Любимо-удобные джинсы либо забрызганы сзади грязной жижей, либо награждены спереди каким-нибудь гадким пятном (одиночество которого не уменьшает его проблемности). Плохо. Очень плохо.
А все почему? А все потому, что нужно идти на работу!
Нужно вытащить себя из тепла и уюта и отправить в ссылку на другой конец Москвы. Туда, где вяло суетятся невыспавшиеся братья и сестры по разуму (то есть сослуживцы), где шныряет по узкому коридору невыспавшийся босс и где орудует шваброй невыспавшаяся уборщица (самозабвенно мечтающая прихлопнуть каждого, кто проливает чай на пол, – и ведь абсолютно права!).
У вас то же самое?
Прекрасно, значит, не я одна такая несчастная по понедельникам.
Зато утренние подъемы по вторникам, средам, четвергам и пятницам не переполняют мое тело и душу трагизмом, и вовсе не потому, что на мелкую и крупную моторику уже не влияют выходные, а потому что я выбрала себе такую работу, которая позволяет лениться, мечтать и даже прогуливать (пусть это будет нашим маленьким секретом… злоупотребляю я, в общем-то, не часто). И если бы не планерки по понедельникам, на которые категорически нельзя опаздывать, я бы сказала, что меня все устраивает.
– Посмотри на часы, – сурово скажет мой босс Андрей Юрьевич Бондаренко (симпатичный мужчина, кстати).
– И что случилось на этот раз? – усмехнется старший менеджер средненьких проектов Лариса Витальевна Глухова (когда-то она трудилась над обертками для сливочного масла и маргарина, затем лет десять посвятила буклетам – есть чем гордиться, а уж потом переметнулась к нам и взлетела по служебной лестнице…).
– Ох, сейчас всем тяжело, но расслабляться нельзя, – туманно и тактично выдаст руководитель коммерческого отдела Иван Иванович Мухин (нормальный товарищ, если не вспоминать о его подвигах на корпоративных вечеринках, когда он из флегматика превращается в горного козла – отряд: парнокопытные, семейство: полорогие, тип: похотливые).
– Кофе будешь? – отправляя сигарету за ухо, в качестве моральной поддержки по-простецки спросит гениальнейший художник и лоботряс Середа (зовут Леонидом, но об этом редко кто вспоминает).
– Андрей Юрьевич, в запасе еще пять минут. Лариса Витальевна, не волнуйтесь, проблем пока не наблюдается. Иван Иванович, вы абсолютно правы, нужно быть в тонусе. Валяй, Середа, давай сюда свой кофе, – отвечу я всем по порядку и плюхнусь на свободный стул.
Опаздываю я очень редко, но почему-то внимание окружающих всегда сосредоточено именно на мне. И я уверена, даже те, кто терпеть меня не может, втайне меня ровно с такой же силой горячо любят. Особенно это касается Ларисы Витальевны.
Забыла сказать! Работаю я в дизайн-студии «Ла-Пэкс». Жилые и нежилые помещения под нашим чутким руководством превращаются в нетленные произведения искусства.
Ваши проблемы, связанные с интерьером, – наши проблемы.
Воплощаем мечты, расширяем пространство, создаем настроение, дарим гармонию и так далее.
Собственно, это правда – у нас не какая-нибудь шарашкина контора, а весьма приличная студия, в которой на каждый квадратный метр приходится по два профессионала (я, конечно же, не исключение).
Последнее время владельцы загородных домов, магазинов и ресторанов заваливают «Ла-Пэкс» заказами (ну, один-два крупных заказа в месяц случается), в связи с чем Бондаренко растягивает планерку на целый час (подсознательно он боится, что рядом с белой полосой нагло пристроится широкая черная) – тоска зеленая, в которой нуждается только Лариса Витальевна (уверена, она тайно влюблена в босса и косо смотрит в мою сторону и по этому поводу тоже – ревность пока еще никто не отменял).
А я – дизайнер. Мне нравится смешивать цвета, ткани, солнечный свет и ничего не значащую ерунду. Мне нравится придумывать и менять, делать ярче или, наоборот, спокойнее. И даже портить нравится! Портить в лучшую сторону, если вы меня понимаете…
Специализируюсь я на жилых помещениях. Скрепя сердце, Андрей Юрьевич частенько доверяет мне бодренькие проекты и всегда, когда я отправляюсь на первую встречу с новым клиентом, стоит у окна и провожает меня взглядом. Наверное, в этом и кроется разгадка ревности Ларисы Витальевны.
О! Я могла бы ее утешить и объяснить, что таким образом Андрей Юрьевич лишь успокаивает себя. Иногда мне даже кажется, будто я слышу его «заговор на удачу», слышу, как в спину летит: «она будет вести себя хорошо», «она ничего не отчебучит», «умоляю, Наташа, не нужно креатива, только не в этот раз…», «и… и веди себя прилично, черт побери!!!».
Я хороший дизайнер. И Андрей Юрьевич об этом знает.
* * *
В офис я влетела без пятнадцати девять. Если учесть настойчиво падающий снег, гололед, общее желание огромного количества владельцев транспортных средств добраться до работы вовремя, а также очередь на заправке за бензином (наивкуснейшим Аи-95), то результат неплохой.
Без пяти девять я уже была на планерке. Лариса Витальевна многозначительно фыркнула и посмотрела на часы (не дождешься!), а Середа молча придвинул мне пластиковый стаканчик с остывшим кофе.
– Спасибо, – кивнула я, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.
– У Бондаренко есть для тебя работенка, – наклонившись к моему уху, шепнул он. – Кажется, крупная рыба попалась в сеть…
О, обожаю ответственность. Обожаю, когда от меня зависит очень многое. Мне кажется, я становлюсь выше ростом, худее килограмма на два, еще привлекательнее и талантливее (хотя куда уж больше). Предвкушение Великой Игры Света и Тени дрожит в груди робко и уверенно одновременно. Невозможное возможно – и это в моей власти! Ну все… понеслось… Воображение опять делает кувырок через голову и приводит к глобальному сотрясению мозга.
До разговора с Бондаренко лучше ни о чем не думать.
Хм, интересно, речь идет о квартире или коттедже? Интересно, какой стиль интересует пока неведомого владельца роскошной жилплощади («крупной рыбы»), интересно, сколько ему лет? И вообще, речь о мужчине? Сейчас это важно… Сейчас бы меня это взбодрило.
– А подробности? – Я ответно наклонилась к Середе и сразу наткнулась на укоризненный взгляд Ларисы Витальевны.
Ну а теперь вы чем недовольны, многоуважаемая? Или вы имеете виды и на нашего гениального художника тоже?
– С подробностями пока негусто, но ждать осталось недолго… клиент явится к десяти.
– Уже приятно то, что планерка не растянется на полтора часа, – усмехнулась я и откинулась на мягкую спинку стула.
На этой радостной ноте в переговорную зашел Бондаренко, закрыл за собой дверь, многозначительно посмотрел на меня (не волнуйтесь, Андрей Юрьевич, я все знаю) и направился к привычному месту во главе стола.
– Доброе утро. Ну что ж, пожалуй, начнем…
Валяйте.
Ага, нужно работать лучше – да это практически мой девиз!
Ага, за опоздания будут штрафовать – а гололед – уважительная причина?
Ага, многие курят по три часа в день – Минздрав, ау-у-у…
Ага, канцтовары по-прежнему исчезают из шкафа со скоростью звука – я давно говорила, что нужно обыскивать при выходе… это так возбуждающе… и лучше, если это будет делать сам Андрей Юрьевич (уверена, со стороны Ларисы Витальевны возражений не последует).
Ага, новые образцы тканей до рези в глазах напоминают старые – а это и есть старые, я сама порекомендовала ответственной Олечке перемешать странички каталога…
Ага, премии не будет – надо бы начать курить по три часа в день…
Ага, мы получили два крупных заказа – один мой, никому не отдам!
Ага, можно расходиться по рабочим местам – а как же фраза «а вас, Штирлиц, я попрошу остаться»?!
– Наташа, я тебя жду в своем кабинете в десять часов пятнадцать минут…
О да, о да! Наконец-то я погружусь с головой в творчество, гульну на широкую ногу в плане реализации своих идей, получу приличные денежки и… и сделаю ремонт в собственной квартире. Ага, а то я как сапожник без сапог – дома сплошной хаос. Ни тебе трости и шляпы в прихожей, ни газетницы-виньетки цвета шоколадного пряника там же, ни японского светильника высотой один метр, ни скульптуры обнаженной Андромеды, возлежащей на камне (надеюсь, вы понимаете, что это шутка, никаких голых Андромед мое дизайнерское сердце не выдержит!). Сейчас подумала об этом, и стало жалко собственную квартирку, вздыхающую по декоративной штукатурке и длинноворсному валику.
– …как я уже сказал, у нас два крупных заказа. Один твой, один Бережкова… В десять приедет клиент, кстати, он мой бывший одноклассник…
Отлично. Значит, ему сорок лет (мой любимый возраст у мужчин), он не будет задерживать оплату (надежность и своевременность прежде всего!) и он весьма симпатичен (не факт, логики никакой, но мне так приятнее думать).
– …я надеюсь, что… – Бондаренко проткнул меня взглядом насквозь, – я надеюсь, что этот заказ мы выполним на пять баллов.
Можно подумать, кто-то в этом сомневается! Я покосилась на заострившуюся во всех местах Ларису Витальевну и хмыкнула. Да вот, есть среди нас подозрительные, пессимистично настроенные, неуверенные и мрачные личности, которые в данный момент дергают носом и ерзают на стуле. И мне кажется, эти личности однажды вступят в связь с космосом и навлекут на «Ла-Пэкс» большие неприятности в виде форс-мажора в кубе. А что? Какие мысли, такие и обстоятельства, такое и будущее…
– Андрей Юрьевич, я вас хоть раз подводила? – этот вопрос я задала с профессиональной серьезностью и с не менее профессиональной обидой.
– Нет, – проскрипел Бондаренко, хмуря лоб, нервно расстегивая пуговицы пиджака и отводя глаза в сторону.
И это абсолютная правда. И в этом весь парадокс! Я никогда не совершала ничего ужасного, никогда не грубила клиентам, никогда не обманывала их. Зато я предлагала то, о чем они упорно мечтали долгие годы (но боялись попросить…). Я всегда задавала вопрос: вы уверены? – и укладывалась в срок.
И никогда не втаскивала под покровом ночи в чью-нибудь квартиру все ту же голую Андромеду.
Но Андрей Юрьевич Бондаренко настойчиво ждет от меня чего-то подобного. И не только он.
«Понимаешь… – обычно начинает вносить ясность философично настроенный Середа, – ты слишком живая. Страшно подумать, что у тебя в голове. Им страшно. И даже мне иногда. Ты непредсказуема, а это всегда пугает людей. – Тут он обычно выдерживает паузу, щелкает зажигалкой и вдыхает сигаретный дым. – Они боятся твоих слов, потому что ты мимоходом можешь вскрыть правду, как консервным ножом обычно вскрывают банку зеленого горошка. Твой стоп-кран давно сорван и не работает. Они безоружны».
Слушать подобные изречения приятно, но мне кажется, я к этой философии имею весьма туманное отношение. Хотя я сильная. Очень сильная! И да, меня все боятся! Р-р-р…
К 10.15 я успела очень многое. Выпила три стаканчика кофе, показала язык по-прежнему остроугольной Глуховой, получила вслед банальное: «ненормальная» и обсудила с Середой предстоящую победу на всех фронтах – уложилась в двадцать минут. И точно в назначенное время легко и непринужденно распахнула дверь кабинета Бондаренко.
