Домой мы особо не спешили, но всё же спустя час вышли к выселкам. Проходя мимо соседнего двора, услышала гаденькое хихиканье, обернувшись, заметила, как две девичьи головы разом склонились к столу, а руки шустро заработали, мелко нарезая куски мяса для просушки.
Впервые увидев небольшие тёмно-коричневые шарики в печи у тётки Бажены, навевающие не особо аппетитные ассоциации, я с удивлением смотрела, как Михась, пока мать не видит, сыпанул горсточку в поясной мешок и тикать из хаты. Настороженно взяв один из них, на ощупь немного маслянистый комочек, я с опаской засунула его в рот, медленно разжевав, узнала в нём мясо. Довольно вкусное, и его в таком виде удобно летом в дорогу брать, точно не испортится.
– Волыня сказала, – прошептал девичий голосок, прерывая мои воспоминания.
– Малуш, не слушай их, – отмахнулась Агнешка, наверное, единственный человечек здесь, который по-доброму ко мне относился.
– Не буду, – с улыбкой кивнула, проходя мимо болтушек, завернув за угол, оторопело уставилась на двор дядьки Силуана. Там был погром, тётка затеяла уборку, и все от мала до велика трудились не покладая рук. Михась и Радим, два старших сына лет так десяти, перемещали поленницу ближе к бане, Всеслав и Тихон вытаскивали из подклети корзины, раскладывая их на солнышке для просушки. На жердяном заборе уже висели перина и подушки, жарясь под горячими лучами.
Оглядев почти полностью завешенный ими забор, вдруг поняла, что даже у самого маленького Тихона была пусть плоская, но перьевая подушка, а я спала на подстилке, набитой гречневой шелухой и шерстью. Это, конечно, полезно, но странно.
– Явились! – Рыкнула Бажена, завидев нас, – тут дел полно, а они гуляют.
– Мы ягоды собирали по твоему поручению, – напомнила тётке, зная наверняка, что не услышит, а ещё хуже, подзатыльник даст. Учит нас так – непутёвых.
– Волыня вон давно вернулась, – продолжила выговаривать крикуша, – Агнешка, хватит рот разевать, бегом до бани, бельё не сполоснуто, а ты корзину клади и тоже туда иди, половики лежат, отмокают.
– Иду, – буркнула, глядя вслед уже спешащей к бане Агнешки, единственной дочери Бажены, но ласки и любви у той к ребёнку совсем не было. Наверно поэтому девочка ко мне прикипела и ходит хвостиком.
– А после одёжи садись чинить, – добавила тётка, видно, не удовлетворившись моей покладистостью.
– Хорошо, – кивнула, спеша скрыться из виду, а то ещё чего придумает.
Домотканые дорожки стирать руками, шоркая их о деревянную ребристую доску, – то ещё удовольствие. Пару раз руки неловко срывалась, стирая костяшки пальцев до крови. Агнешке тоже было непросто выжимать большие отцовы рубахи, пришлось бросать своё и помогать. Радует, что нынче мальчишки воды натаскали, а иначе отправили бы ребёнка на реку, а вода в ней, хоть и лето на дворе, леденющая, аж руки ломит.
– Всё, – устало выдохнула Агнешка, падая на лавку у бани, – Малуша, у тебя пирогов не осталось?
– Есть один, в суме глянь, – пыхтя прошептала, развешивая тяжёлые от воды половики на забор.
– Будешь?
– Нет, – ответила, устраиваясь рядом с девочкой. Я откинулась спиной на тёплую стену бани и, прикрыв глаза, подставила лицо ласковому солнышку. Где-то рядом, на зелёном лугу блеяли маленькие ягнята, трещали сверчки в траве. Над головой жужжали пчёлы, а воробьи, усевшись на коньке крыши скотного двора, ждали, когда пегий отойдёт от яслей, чтобы поживиться с его кормушки.
– Малуш, а правда говорят Волыня с Заряной, что мужа ты не найдёшь?
– Хм… почему? – растерялась я, не зная, что ответить девочке.
– Слышала, как говорили вчера у стога, – продолжила Агнешка, прожевав последний кусочек пирога, – что возраст у тебя вышел и приданого нет.
– Ну, наверное, – равнодушно пожала плечами, мысленно ликуя, скорое замужество мне не грозит, но всё же уточнила, – а болтушки считают какой возраст самый подходящий для этого дела?
– Как Велене, шестнадцать, а тебе уже девятнадцать, – ответил ребёнок, с сочувствием на меня посмотрев, – мамка говорила, что сестра Силуана была глупой и не отдавала тебя, когда время пришло, а потом и вовсе поздно стало.
– Почему? – тихо спросила, радуясь такой словоохотливости Агнешки, всё же о себе я знала немного, удалось выяснить только, что живу я в этих выселках всего-то месяца три. А почему – неизвестно.
– Так погорели твои все и приданое, что собирали, тоже, – удивлённо проговорила девочка, понятливо добавив, – снова запамятовала?
– Угу, – растерянно кивнула, мыслями я была уже далеко. Вот значит как, Малуше удалось спастись, а родичи погибли в огне, вот Бажена и приютила приблуду. Лишний рот, ещё и приданое ей собирай, без него и замуж никто не возьмёт. Нда… непросто девушке было, мать с отцом и поди ещё и братьями погибли, всего лишилась, тётка злая… вот и прикипела к Любиму, что лаской её одарил, а после, узнав о предательстве, жизни себя лишила.
Мысленно собрав очередной пазл из жизни моей предшественницы, я с горькой усмешкой произнесла:
– Ничего, Агнешка, зато я рядом с тобой буду, сказки рассказывать и вкусными пирогами делиться.
– А сегодня ночью расскажешь? – тут же спросила девочка, нетерпеливо поёрзав на лавке.
– Если Бажена не подкинет новое задание, то расскажу, – пообещала я, поднимаясь.
– Идём, надо починкой одежды заняться, увидит, что без дела сидим, крик на все выселки поднимется.
– Мамке трудно, работы страсть сколько, вот и сердится, – заступилась Агнешка.
– Знаю, поэтому поспешим.
Одежды накопилось много, игла толстая, тяжело проходила сквозь грубую ткань. Пальцы я исколола уже через пять минут, как села штопать. Делая это неумело, я всё время поглядывала на ловкие движения ручек подружки и училась.
Спрятавшись подальше от шмыгающих по двору мальчишек, подгоняемых громкими криками тётки, мы жмурились от вечернего, но ещё ослепительного солнышка и болтали. Вернее, в основном говорила Агнешка, посвящая меня в сплетни выселок. Понемногу я узнавала о соседях всё. У кого корова принесла бычка с пятнышком на голове, кто из девушек за кем присматривает. Какой из парней самый завидный жених, лучший охотник и рыбак. Кто из девушек умелая вышивальщица, а у кого приданое самое знатное.
– Подожди, а про приданое откуда знаешь, какое у Веленки? – удивлённо переспросила, не понимая, хвастается она им что ли.
– Так приглашала она на пирки, там и видела Добряна, – пожала плечиками Агнешка, – рассказывала, что перин токмо пять штук, подушек не сосчитать, постельное, занавески, скатерти, подзор для кровати, и всё украшено вышивкой.
– Богатая невеста Любиму достанется, – хмыкнула я, чувствуя обиду за Малушку. Наверняка у неё тоже было неплохое приданое, ведь собирать его начинают с рождения девочки, но всё съело огнём.
– Ага, – бесхитростно ответил ребёнок.
– Кажется всё, дыр больше нет. Агнеша, я быстро схожу до дядьки Силуана, – прошептала, поднимаясь с лавки, – тётка будет спрашивать, не говори.
– Ладно, я до Добрянки сбегаю.
Со двора удалось выбраться незамеченной и, обрадованная, что не попалась на глаза Бажене, я рванула к кузне, стараясь держаться подальше от заборов, за которыми сидели злые собаки. Кузня дядьки Силуана находилась в самом конце выселок. Дорогу я знала: не единожды за эти две недели обеды носила, поэтому заблудиться не опасалась.
Свернув на соседнюю улицу, чтобы лишний раз не попадаться на глаза вредной Волыне, засмотревшись на странное сооружение во дворе деда Годима, я со всего размаху врезалась в Богдана, и если бы не его крепкие руки и молниеносная реакция, точно бы свалилась.
– Куда спешишь? – хриплым голосом спросил парень, не отпуская мои руки.
– К дядьке, – повела плечами, чтобы освободиться, но Богдан продолжал держать, – пусти.
– А то что? – ухмыльнулся он, – с Любимом у реки миловалась, а мне нельзя?
– Хм… вот оно что, – насмешливо бросила я и, запрокинув голову, посмотрела прямо в глаза ещё одному ухажёру, – значит, хочешь так же? Уверен?
– Я ласков, – заверил меня Богдан.
– А я нет! – рыкнула, со всей силы ударив его под дых, как учил братик, после чего выскользнула из крепкого захвата и рванула к кузне. Налитые кровью глаза и злобный оскал стонавшего от боли Богдана ничего хорошего не предвещали.
– Дядька! – обрадованно воскликнула, влетая в невысокое каменное здание, которое меня всегда завораживало множеством знакомых и незнакомых вещей.
Плавильная печь для нагрева крицы, кочерга, лом, лопата, наковальня, молот, разнообразные клещи для извлечения из горна раскалённого железа и работы с ним… Тяжёлая балка толщиной с две моих руки, чтобы раздувать меха, поражала своей мощью, ведь какую надо силищу иметь ей беспрестанно работать. А ещё удержать клещами кусок железа, пока кузнец зубилом пробивает отверстия в ушках для ушата, лемехах для сох, мотыгах. Или отверстия в клещах, ключах, лодочных заклёпках, на копьях (для скрепления с древком), на оковках лопат.
Принося обед дядьке Силуану, я всегда старалась хоть немного задержаться здесь. С увлечением разгадывая то или иное приспособление, радуясь, словно ребёнок, если мне это удавалось. И видела, как тяжёл труд кузнеца и его помощника. Мне казалось, это сродни волшебству – определять по искрам раскалённого добела металла его готовность и своей силой из простого куска изготавливать все эти так необходимые вещи.
– Ты чего это? – прервал мои мысли дядька Силуан, изумлённо уставившись на запыхавшуюся меня.
– Забыла… рассказать, – выпалила, быстро оглянувшись, изрядно приободрилась, отметив, что меня никто не преследовал.
– Малушка, ты и правда малахольная! – добродушно фыркнул дядька Силуан, – никак опять Бажена ругается?
– Да нее, она всегда такая… – отмахнулась, вытирая пот со лба, я ненадолго замолчала, рассматривая то ли кастрюлю, то ли будущий шлем, лежащий на лавке, – это что?
– Шлем для младшего сына Драговида, желает в Вырь податься, там князь войско собирает, – нехотя ответил кузнец, хмуро добавив, – а ты чего алкала?
– А что случилось? Почто князь войско собирает?
– Тебе зачем? Али тоже собралась, – рассмеялся дядька Силуан.
– Просто, – равнодушно пожала плечами, – ты так сказываешь хорошо да гладко.
– Хм…, – довольно почесал бороду кузнец, – кочевье лютует, разграбили окрестности Переяславля и увели табун лошадей. Драговид говорит, три недели назад сам Боняк подошёл к Лубену. Наши князья-то объединили силы свои, и кочевники трусливо бежали с поля боя. Но князья войско собирают, ведают, видать, чего.
– А Вырь далеко от Ручеек?
– Три дня верхом, телегой дольше, – ответил мужчина, тут же подозрительно сощурив глаза, – а тебе почто?
– Для общего развития, – быстро протараторила, переводя разговор на другую тему, кивнула в сторону стола, – красивая выходит.
– Да, крепкий булат
– Центр тяжести к острию сместил? – Уточнила, подняв саблю со стола, стала внимательно рассматривать оружие. Длинный клинок около метра, с шириной лезвия не меньше пяти. С хорошим изгибом, такой имеет большую силу рубящего удара. А вот эфес подкачал, прямой с шариком на конце, – Дядька, ты бы здесь утолщение убрал и чуть удлинил, а в этом месте загнуть бы хорошо для пущего удобства рубки. Да гарду добавь для защиты от скользящих ударов по клинку.
– Хмм… дело баешь, – задумчиво протянул мужчина, удивлённо взглянув на меня, добавил, – ты никак в кузнечном деле стала разбираться?
– Нет, остриё вниз тянет да держать неловко, – с улыбкой пробормотала, – дядька Силуан, а сделай мне ведро маленькое, как вот этот шлем, и дырку в нём с палец мой, вот здесь.
– Зачем?
– Рукомойник у нас неудобный, без помощи не обойтись, – ответила, вспомнив, какой сейчас висит у входа в хату. Из красной глины, с двумя носиками и ручками, пока приноровишься к нему, весь мокрый будешь.
– Придумаешь чего, зачем надо?
– Ну вот смотри, – принялась объяснять кузнецу на будущем шлеме, что нужно, – сюда в это отверстие стержень поставим, он должен ближе к краю расширяться, чтобы не проваливался. Здесь ушко надо бы, на стену подвесим над лоханью, стержень толкнём внутрь, и вода польётся.
– Опять мудришь.
– Лучше же будет, – заканючила я.
– Иди давай! Ходит тут, от работы отвлекает.
– Подожди, про миксер чего скажу. Зубчики нужны на диске, иначе крутится не будет.
– На этом? – спросил кузнец, показывая уже готовую деталь. Видно, всё же увлекла его идея, приступил к работе раньше, чем говорил.
– Да, – обрадованно воскликнула.
– Всё, иди, а то достанется тебе от Бажены.
Выходила из кузницы, опасливо осматриваясь, но Богдан за забором не скрывался и за деревом тоже меня не поджидал. Вздохнув от облегчения, что обошлось, я уже бодрой рысцой направилась к дому, надеясь больше настырных ухажёров не повстречать. Умом понимая, что пока мне несказанно везёт, а могли бы и треснуть сгоряча.
Спеша скорее оказаться дома, я всё же не забывала поглядывать по сторонам. Солнце уже катилось к заходу и вот-вот скроется. Вытоптанная дорога шла вдоль жердяных заборов, на которых висели глиняные крынки, половики да корзины. Видно, не только тётка Бажена генеральную уборку устроила.
Со всех дворов были слышны уже ставшие привычными звуки: кудахтанье кур, похрюкивание свиней, гоготание гусей. Из двора бабки Анисьи раздавался гулкий звук топора, а от дома Квасены и Часлава шёл дивный аромат свежего хлеба. Неспешная жизнь в РучЕйках меняла меня, тыкая носом, будто нашкодившего котёнка, указывая на важные и забытые радости, которые я теряла, живя в непрекращающейся гонке за благами.
– И где ты бродишь? – недовольно забурчала Бажена, встретив меня у входа во двор, – до Ядвиги пойди, она рыбу обещалась дать.
– Корзинку брать?
– На, стоит уже давно, – сунула мне в руки, наверное, самую большую из всех имеющихся, – да не гуляй праздно, приданое надо готовить, а то останешься в девках, и даже вдовый с детьми тебя не возьмёт.
– Угу, – кивнула и быстро ретировалась, смысла спорить с этой бабой не было.
Гулять по улицам не стала, на сегодня, пожалуй, хватит приключений. Уж лучше тётку послушаю, глядишь, чего нового узнаю, поэтому поспешила к соседке. Ядвига жила всего через два двора от нас, тётка была хмурая да вредная, ещё хуже, чем Бажена. Сердито взглянув на меня, даже не поздоровавшись в ответ на приветствие, она, словно специально, набросала в корзинку побольше окуней. Рыба, конечно, вкусная, но чистить её непросто, чешуя держится крепко и не сразу поддаётся, а руки обязательно исколешь плавниками. В итоге, вернувшись домой, с рыбой управилась я только спустя часа полтора, кому, как не мне, её чистить и потрошить досталось. Тётка Бажена помогла лишь солью присыпать, и то, думается мне, сделала это, потому как соль в доме экономили, а доверия к малахольной у неё не было.
После сытного ужина меня тут же усадили под едва чадившую лучину, приданое для себя готовить. С недоумением разглядывая странный кусок ткани с незаконченной вышивкой, я чуть сдвинулась, уступая место для Агнешки.
– Красивый рушник, – восхитилась девочка, аккуратно погладив ярко-красные узоры, – у меня так ровно не выходит.
– Хм… и у меня, – пробормотала, думая, с какого края начать.
– Мамка сказала, что хоть один сундук собрать тебе.
– Так стара я для замужества, – весело хмыкнула, – не возьмёт никто.
– Ты красивая и косы у тебя густые, шелковые, – заявила Агнешка, уверенно, добавив, – приданого сундука хватит, не то, что Велене – четыре понадобилось.
– Спасибо, – улыбнулась такой откровенности, – ты краше, у тебя глаза как васильки в поле, а ресницы чёрные да густые будто сама ночь тебя одарила.
– Думаешь, Всеславу глянусь? – смущённо поёрзала на лавке Агнешка.
– Конечно, – заверила девочку.
Спустя пару часов, когда все домочадцы уже разбрелись по своим спальным местам, я вытащила из сундука медную, начищенную до блеска пластину, заменявшую здесь зеркало, и попыталась себя рассмотреть.
– Не страшна, и то ладно, – пожала плечами, свет от лучины был никакой, а пластина не передавала достоверности, – раз говорят красавица, значит так и есть.
Месяц в выселках РучЕйки пролетел незаметно. За ежедневными заботами время проходит быстро. Вот только проснулся, а уже вечер. Парни больше не решались приставать, и это несказанно радовало. Любим, если нам не везло встретиться на пути, обходил меня стороной, настороженно оглядываясь. А вот Богдан смущал меня своим внимательным взглядом, но здесь я уже старалась не попадаться ему на глаза и держалась подальше от тех мест, где могли с ним пересечься.
Девицы, что косо смотрели на меня, поутихли, стали более сговорчивыми, частенько зазывали вместе по грибы да ягоды сходить. И разок даже на посиделки пригласили, отказывать не стала, да и было довольно интересно посетить сие мероприятие.
Позвали на посиделки будничные. Девушки ходят туда, прихватив с собой прялки – работают. Сняв домик у одинокой бабки Анисьи, пообещав расплатиться работой в поле, девушки, стоило им только войти в дом, быстро расселись по местам, соблюдая одну им ведомую иерархию. Честно признаться, я даже растерялась сначала от такой скорости, ошеломлённо замерев на пороге.
Как позже объяснила мне Верея, девицы старались занять лучшие места в избе. «Славницы» усаживались на лавке в переднем углу, где обычно сидел хозяин дома, или на боковой мужской лавке под окошками. Девушки-первогодки также занимали мужское место – около дверей на конике. Меня усадили там же, хотя я была среди всех девиц самой старшей.
Устроившись по местам, все слаженно принялись за работу, при этом громко запевая хором, зазывая в гости парней. Те не заставили себя долго ждать, завалившись гурьбой в избу, вручили подарки: пряники, семечки, орехи, и расселись кто на полу у дверей, а кто на специально поставленной под палатным брусом скамейке у печки.
Их шумное появление меня сначала напрягло, не очень-то хотелось видеть Любима или Богдана столь близко, да ещё и в тесной комнате, но в этот раз повезло, они так и не появились. Через некоторое время мне всё же удалось расслабиться, и я тоже, как и все девицы, начала крутить веретено, с интересом наблюдая за происходящим. Не переставая удивляться, как юноши и девушки с каждой минутой ведут себя всё более вольно. Уже спустя час стали исполнять неприличные частушки, парни отпускали «жгучие» остроты, а девушки вели нескромные разговоры. А одна парочка даже, уединившись в углу, неловко обнявшись, украдкой поцеловалась.
– Малуша! Опять замечталась! – окликнула меня тётка Бажена, легонько пихнув в плечо, прерывая мои воспоминания, – собирай со стола, вечерять будем.
– Хорошо, – кивнула, мысленно забавляясь над тем, как изменилось отношение ко мне у тётки. Дядьке Силуану удалось изготовить миксер, пришлось немало повозиться, не сразу у нас получилось его собрать. И был он, конечно, тяжёл и грубоват, но это не мешало ему прекрасно справляться с требуемой работой.
Дядька, преисполненный важности и с трудом скрываемого волнения, мне первой доверил испытать этот агрегат. Установив его в горшок, полный холодных сливок, я стала быстро крутить ручкой. Белоснежная жидкость тут же забурлила и буквально через пятнадцать минут превратилась в масло. В маслобойке же для его получения приходилось орудовать мутовкой не меньше сорока минут.
Изумлённое лицо тётки Бажены было мне наградой. Дядька довольно почёсывал бороду, мальчишки таращили свои глазёнки, с удивлением рассматривая странные ручки и зубчатые колёсики, которые так громко шумят.
С того дня к нам ещё с неделю заглядывали во двор, наверное, все жители выселок. Бажена хвасталась миксером, и всем честным народом по очереди взбили все имеющиеся в Ручейках сливки. А дядька Силуан ещё около двух недель возвращался с кузни только поздно вечером, ведь всем так хотелось заиметь в своё хозяйство такой славный инструмент.
На радостях тётка Бажена даже одарила меня куском богатой ткани, белоснежной, тонкой и невероятно мягкой. Она же помогла выкроить рубаху и села рядышком шить. Правда, проела мне плешь своими нравоучениями да советами.
Дни бежали… а я так и не решила, как дальше жить. Тётка вроде стала помягче и не нагружала сверх меры. Дядька Силуан поглядывал на меня задумчиво и всё чаще обращался за советом. Вроде бы всё хорошо, но жить приблудой в доме родственников не хотелось. А свой дом построить или прикупить пока невозможно, да и не позволят. Где это видано, чтобы молодая девица да незамужняя, одна без пригляда мужского жила.
– Малуша, радость-то какая! – Воскликнула тётка, степенно вплывая в светёлку, – Богдан просил за тебя!
– Чего? – с недоумением произнесла, находясь мыслями ещё далеко.
– Свадьба у тебя скоро, родичи Богдана сговорились! – пояснила Бажена, счастливо улыбаясь, будто её сосватали.
– Не хочу…
– Что? Ты не балуйся! Радоваться надо, что взял тебя такую! – рыкнула тётка, подбоченясь, и грозно уставилась на меня.
– Какую? Не по нраву мне Богдан, – ровным голосом ответила, так же хмуро посмотрев на женщину.
– Силуан, ты послушай, чего говорит малахольная! – крикнула в открытую дверь тётка, – не хочет она.
– Ты, Малуша, не артачься, он парень хороший, доброе у них хозяйство, – начал дядька, замерший на пороге, – каждая девица о семье и доме желает.
– Я тоже, но за него не пойду, – упрямо мотнула головой.
– Малка! Пойдёшь! Потом сама мне спасибо скажешь, – впервые крикнул на меня дядька Силуан, взглянув так, что боязно стало.
– У меня приданого нет, – сделала ещё одну попытку, кусая изнутри губу, борясь с горькой обидой и несправедливостью. Я же так старалась, подсказывала, вон и про миксер рассказала, уже из Холмовки за ним едут. Монет в доме прибавилось. Бажена ткани хорошей набрала, бусы купила, гребень с камнями.
– Ему то неважно.
– По нраву ему пришлась, видать, ты, это ж радость, – ободряюще улыбнулась тётка, наверное, сжалилась надо мной, – все девицы поперва волнуются, я расскажу тебе всё. Поведаю, чего мать должна молвить.
– Расскажи, – усмехнулась, наконец приняв непростое для себя решение.
Свадьбу назначили осенью, когда урожай будет собран и дел по хозяйству станет поменьше. Начало её или середина, то мне было непонятно, но до конца лета остался всего месяц. Месяц, чтобы подготовиться.
Осторожно, чтобы не слишком заметно было, я вытаскивала буквально по горсточке крупу и ссыпала её в припрятанный в дупле мешочек. Во второй утрамбовала по самый верх мясные шарики. Завернула в ткань вяленую рыбку и несколько ломтиков сушёного мяса. Там же в дупле лежал небольшой котелок для приготовления пищи, ложка деревянная и кожаный бурдюк для воды. В общем, готовилась я основательно, зная, что дорога пешком до Выри дальняя, а магазинов по пути я не встречу.
Было страшно, но я не так себе представляла свою жизнь. Выйти за чужого человека, жительствовать с ним, зная, что не погнушается и поучить меня уму разуму. Нарожать кучу детишек и задохнуться от непрекращающейся работы по дому. И так изо дня в день…
– Малуша, куда ты? – увязалась за мной Агнешка, а у меня сегодня под рубахой кусок парусины припрятан, и как теперь его до тайника донести незаметно.
– Грибов гляну, Волыня давеча хвасталась, набрала полную корзинку.
– И я с тобой.
– Ладно, – кивнула, подумав, что отвлеку ребёнка и сбегаю до схрона, – только быстро, а то Бажена чего придумает.
– Я мигом, – обрадованно воскликнула Агнешка, срываясь к подклети за корзинкой.
До ближайшего леса идти было недолго. И вскоре мы вырулили на знакомую тропинку, петляющую между деревьев, кустов и валежников. От полуденного солнца, от ароматов трав, обволакивающих как туманом, кружилась голова и щемило сердце.
С грустью глядя на скачущую вприпрыжку девочку, я понимала, что буду очень скучать по этой любознательной и искренней малышке. Но и остаться в Ручейках не могла, да и не хотела. Не моё это место, хорошо здесь, спокойно, но тянет меня дорога… Поздними вечерами, когда мир замолкает, а звёзды перемигиваются, кто-то настойчиво нашёптывает мне – Там судьба твоя…