Юлия Андреева
Детективная богадельня
Верная секретарша тут же извлекла из картотеки один из продолговатых ящичков.
– Нас будет интересовать южного вида девушка, возможно, испанка. Возраст от двадцати четырех и выше.
Молли пригляделась к карточкам и убрала лишние. С фотографий на Финка смотрели очаровательные брюнетки.
– Теперь выделим из них работающих вместе с молодым человеком, почти юношей.
Молли безошибочно оставила две из семи карточек.
– Прекрасно, что же, если мы покажем фото Кармен Суарес, – он ткнул в правую карточку, – вашему стряпчему, уверен, что он опознает в ней прекрасную хозяйку странного дома.
– Почему именно ее, а не… – Финк взял со стола вторую карточку, под которой было написано «Маргарет Ламартин».
– Просто потому, что Кармен была воспитана старым вором-горбуном, – развел руками Морби.
В тот же день Финк заглянул в контору к стряпчему Найзу, и тот безошибочно опознал Кармен, а также ее подельников – горбуна Олова Дункана и несколько женственного блондина Джона Лидла, карточки которых Молли выудила для него из обширной картотеки своего босса.
Оставалось только поймать негодяев, чем он теперь и занимался, разрабатывая связи преступников и пытаясь выйти на их след. Что же касается старшего инспектора Джима Нарракота, тот был занят доказательством насильственной смерти старого Энтони Скриба, так как полагал, что наследник специально заманил Найза в ловушку, дабы, когда тот уснет, заглянуть в завещание и в случае, если старик поставил именно его имя, успеть прикончить своего двоюродного дедушку, пока тот не изменил завещание в пользу другого своего родственника.
Глава 4
Позор инспектора Морби
В СЛЕДУЮЩИЙ ЧЕТВЕРГ, как и было условлено, Финк ушел со службы раньше положенного и направился в особнячок на улице Бейкер-стрит, дабы повидаться с Морби и принять участие в очередном заседании клуба детективщиков.
Вопреки его расчету, Морби не оказалось дома, и встретивший его Линк предложил скоротать время за коньяком.
– Морби просил извиниться, ему срочно потребовалось встретиться с кем-то из своих осведомителей, но он обещал явиться к началу заседания.
Квартира, занимаемая фотографом, выглядела чистой и опрятной. По стенам в скромных, тонких рамах висели лучшие его снимки – великолепные горные пейзажи, живописные деревенские хижины, озера с солнечной или лунной дорожкой, летящие по небу стаи птиц…
Скалистые горы, где спят облака,
Где в юности ранней резвится река,
Где в поисках корма сквозь вереск густой
Птенцов перепелка ведет за собой, —
на память процитировал Финк, переходя от одного пейзажа к другому.
Книжные полки изобиловали самыми разными изданиями, журналами и даже переплетенными кустарным образом машинописными листами. На полу лежал пушистый, мягкий ковер зеленого цвета. Зеленым сукном были обиты два креслица и стоящие вдоль стены стулья. Круглый столик, на который Линк водрузил графинчик с коньяком и тарелочку с нарезанной тонкими ломтиками бужениной и сыром, был крохотным, почти дамским. Но он прекрасно гармонировал со всей окружающей обстановкой, отчего инспектору подумалось, что фотограф въехал в полностью меблированные комнаты, не перевозя сюда собственную мебель, ограничившись книгами, фотографическим оборудованием и фотоархивом.
Финк подошел к окну и увидел Дороти. Толстушка что-то убежденно доказывала доктору Спайсу, в то время как тот лишь терпеливо выслушивал ее речи. В какой-то момент она раскрыла сумочку и, достав оттуда один за другим три флакончика, протянула их бывшему медику. Финк не мог слышать, о чем они говорили из-за толстых стекол, зато прекрасно разглядел приметную желтую этикетку с черепом и костями.
Если это действительно был яд, наверное, следовало уже присмотреться к сумасшедшей дамочке, пока она не потравила всю честную компанию.
– Литературное чтение – это, конечно, не расследование, но, когда докладчик закончит свою часть, можно высказываться, кто-то будет говорить о стиле и композиции, но лично я в этом не смыслю, бормотал себе под нос Спайс. – Другое дело, когда писатель допускает ошибку по нашему – сыскному делу. Первым обычно такие промахи подмечает Морби. Но и я, грешным делом, несколько раз сумел подметить несоответствие.
Крофтс давно уже закончил свою повесть, если меня не подводит память, он собирался читать ее еще в январе, но заболел. Потом оказалось, что порядок выступающих уже утвержден почти до конца сезона и менять его никто не собирается. В прошлый четверг, к примеру, докладывалась мисс Дороти Сэйерс, и, сколько бы председатель ни уговаривал ее уступить место Крофтсу, уперлась как… Мол, в этот четверг у нее важное дело и она просто не сможет явиться, а потом… Знаем мы это важное дело! По секрету скажу, наша Дороти по уши влюблена в председательствующего в прошлый четверг Энтони Беркли, а он сегодня как раз собирался привезти в клуб нового члена. Как я понял из разговора с Амалией, более чем привлекательную особу – журналистку и начинающую детективщицу. Дороти, конечно, девица с характером и мозгами, но внешность на тройку с плюсом. Полагаю, наш донжуан Беркли, прекрасно зная о чувствах мисс Сэйерс, предпочел ей блондинку с голубыми глазами и большой грудью. Так что сегодня бедняжка будет рыдать в подушку, а потом, делать нечего, смирится и снова станет активно посещать заседания клуба.
– А, мисс Сэйерс, – Финк подскочил к окну, но в садике уже никого не было. – Можете не верить, но она только что стояла вот там. Разговаривала со Спайсом. Не знаете, что у них за дела?
– У Дороти и Дугласа? Вот те раз, какие же между ними могут быть дела? Полагаю, что он попросту консультирует ее по каким-то медицинским вопросам, впрочем, вряд ли это какая-то страшная тайна. Его можно будет спросить.
Выпив по бокалу, они поднялись на второй этаж в уже знакомую гостиную, где, усевшись за стол, продолжили разговор. Разумеется, не о несчастной Дороти: еще плохо ориентируясь в политике клуба, Финк не решился бы обсуждать кого-либо из его членов, когда их могли услышать.
Первой в гостиную вошла одетая по случаю собрания в салатного цвета платье и кружевную снежно-белую шаль миссис Смит. За ней следовала уже знакомая Финку горничная Полин, которая, сделав книксен и вежливо поздоровавшись с собравшимися, принялась накрывать на стол. Следующим в дом вошел одетый по последней моде Фримен Уилле Крофтс. Должно быть, сам факт – выступление перед публикой – заставил докладчика подготавливаться к этой своей роли со всей тщательностью.
Смущенно поздоровавшись с присутствующими, Крофтс занял место рядом с креслом председателя и начал раскладывать на столе машинописные листы. От внимательного взгляда Финка не укрылось, что пальцы его при этом заметно дрожали.
Наверное, писателю следовало выпить хотя бы самую малость, но Финк помнил, что, согласно правилам клуба, алкогольные напитки здесь не только не подавались, но были строжайше запрещены. Возможно, последнее было сделано с целью не допустить, чтобы кто-то из водивших машины сел за руль сильно выпивши. Впрочем, желающие выпивали по дороге на заседание, как это только что сделали инспектор и Габриэль Линк.
Скорее всего, дверь была открыта, потому что горничная не спускалась на звонки и вежливый стук дверного молоточка. Впрочем, кто сказал, что в особняке была всего лишь одна служанка? Доктор Спайс появился в дорогой домашней куртке, с галстуком, заколотым булавкой с некрупным брильянтом.
Следующими прибыли Энтони Беркли и его протеже, очаровательная дама на вид лет тридцати пяти, с голубыми глазами, в синем бархатном платье и с очаровательной шляпкой на волосах соломенного цвета. Финк был потрясен красотой незнакомки. Довольный эффектом, произведенным внешностью его спутницы, Беркли представил ее, назвав Сусанной Билд.
Толстенький, лохматый, усатый и оттого похожий на дворового кота, Честертон, его Финк знал по портретам в газетах, появился в компании Морби. Мешковатость фигуры председателя прекрасно дополняли широкие клетчатые брюки и старомодный сюртук, из-под которого виднелась шерстяная жилетка. Беркли подал руку успевшей занять место за столом мисс Билд и подвел ее к Честертону. Морби сухо кивнул вошедшей, после чего подошел к Крофтсу и отвел его к окну, где они принялись что-то обсуждать. От внимательного Финка не укрылось, что «герой вечера» сегодня надел лакированные скрипучие ботинки, которые весело поблескивали в электрическом освещении.
В это время Полин уже расставила чашки и внесла блюдо с пирожными. Агата и Молли появились в дверях, когда миссис Смит уже поставила перед каждым по тарелочке с кремовыми пирожными. Понимая, что Морби благополучно забыл о нем, Финк тихонько тронул за локоть Линка.
– Не могли бы вы представить меня председателю клуба?
И тот с готовностью поднялся и, пожав через стол руку Честертону произнес несколько теплых слов в адрес инспектора.
Наконец, покончив со всеми формальностями, Честертон занял свое место, приветствовав благородное собрание. Первым делом он представил кандидата в новые члены клуба детективщиков мисс Сусанну Билд, упомянув о ее публикациях в журналах, после чего пригласил занять место Фримену Крофтсу который собирался сегодня прочитать собранию свою новую повесть, связанную с серией расследований инспектора Джозефа Френча.
Все тут же обратили взоры на докладчика, который вдруг покраснел до корней волос и, пробормотав, что не готов читать, начал спешно собирать заранее приготовленные листы.
Гул недовольных голосов еще только начал нарастать, когда его перекрыл бас инспектора Морби.
– Прошу прощения, дело в том, что это всецело моя ошибка. Некоторое время назад я имел честь консультировать нашего дорогого Крофтса по поводу проведения редкого химического анализа, который, как я понимаю, и лег в основу заявленной на сегодня повести. Но сегодня, буквально несколькими часами ранее, я узнал, что описанный мной Крофтсу метод безнадежно устарел. А стало быть, и упоминать его в книге было бы серьезной ошибкой. Поэтому Фримен Уиллис Крофтс, будучи ответственным человеком, решил отменить сегодняшнее чтение и сперва переделать свой детектив с учетом новых данных.
– Но что же нам тогда делать? – Агата выглядела расстроенной, – я отказалась ехать с Арчи в театр.
– Может, прочитаете свой детектив без этих научных подробностей, лично я обычно их все равно перелистываю, – наивно предложила миссис Смит.
– Никак нельзя, – Крофтс покраснел еще больше. – На этом приеме строится все логическое заключение моего главного героя.
– Может быть, кто-то мог бы прочитать что-либо вместо Крофтса? – спросил Честертон, обводя собрание расстроенным взглядом. Но ни у кого, по всей видимости, с собой ничего не было.
– А позвольте мне, так сказать, загладить свою невольную оплошность, – поднялся со своего места Морби.
– Да, расскажите что-нибудь из своей практики! – оживилась Агата.
– Извольте, – Морби улыбнулся ей. – Я расскажу то, о чем спрашивал меня в прошлый четверг новый член нашего клуба инспектор Филипп Финк. Как так получилось, что я был вынужден оставить службу. История эта, сразу же вынужден предупредить, не самая приятная. Тем более что в ней ваш покорный слуга позволил выставить себя полным дураком, но…
Морби сделал паузу, обводя взглядом притихшее собрание, словно ища, кто бы его прервал. Но все были готовы слушать, и только Сусанна повела красивыми плечиками, как бы спрашивая своего спутника, прилично ли даме слушать такое, но Беркли уже с готовностью открыл свой блокнот, готовый записывать новые сведения, нимало уже не интересуясь своей гостьей.
– Итак, прежде чем начать эту позорную во всех смыслах историю, по традиции клуба я еще раз подчеркиваю, что все, что я поведаю вам сегодня, происходило на самом деле и лично со мной. И что разгадка мне известна, так что желающие смогут попрактиковаться, делая свои умозаключения, – он замолчал, попросив придвинуть поближе графин с водой, что и было проделано. – Но прежде, чем я приступлю к самой истории, позвольте рассказать, каким человеком был в ту пору инспектор полиции Эдмонд Морби. Рассказать о своем образе жизни и о том ореоле, который витал в те времена вокруг вашего покорного слуги. М-да… – он снова посмотрел в лица присутствующих, медленно переводя взгляд с одного на другое, но так как никто и не думал его перебивать или дополнять, продолжил. – В ту пору мне было за пятьдесят и я считался непревзойденным мастером своего дела. Журналисты наперебой писали о методах старшего инспектора Морби, и коллеги то и дело просили меня принять участие в их расследованиях, так что, с благословения начальства, я разъезжал по разным городам и даже странам.
Разумеется, я не имел права вести частные расследования, о чем меня тем не менее регулярно просили, суля золотые горы, но мне всего хватало. Я получал самое высокое жалованье, кроме того, в то время я еще не успел промотать полученное мною от тетушки, сестры моей матери, наследство. В общем, я привык ни в чем себе не отказывать.
Метод Морби, как вы уже, наверное, все знаете, базируется на подробнейшей картотеке, в которую я не устаю вносить все новые и новые сведения о преступниках. Этот метод успешно описывает в своих книгах присутствующий здесь Энтони Беркли, хотя с его главным героем, сыщиком Роджером Шерингэмом[1], который этим методом пользуется, у меня мало общего.
– Зато он написал с вас главного инспектора Морсби[2], – помогла Молли.
– Ага, так изменил фамилию, что никто не догадается, – хмыкнул Морби.
Беркли хохотнул, что-то шепнув на ухо своей спутнице.
– Кроме подробной картотеки, я до тонкости изучал привычки и манеры преступников, благодаря чему обычно довольно-таки легко вычислял их индивидуальный почерк, иногда очень быстро определяя личность правонарушителя. То есть в основе моего метода, позволяющего иногда в считанные минуты назвать имя нарушителя порядка, лежала кропотливая работа с личными делами преступников. Что же до самих личных дел – их пришлось создавать буквально с нуля. И для этой кропотливой работы мне всегда была необходима толковая секретарша, желательно со знаниями скорописи. И таковая у меня была. Я платил миссис Томпсон из собственного кармана более чем недурное жалованье, отдельно оплачивал ее жилье и транспортные расходы. Она же честно сопровождала меня во всех моих странствиях, всегда готовая печатать, стенографировать или каким-либо иным образом возиться с документами.
– Миссис Томпсон была красива? – перебила говорившего мисс Смит.
– Она была совершенно некрасива, кроме того, старше меня на пятнадцать лет, – улыбнулся Морби. – Собственно, во время моих деловых поездок, гостиничные служащие принимали нас за семейную пару лишь в том смысле, что добрейшая Анжелика Томпсон выглядела как моя почтенная матушка или не менее почтенная тетушка. Тем не менее, уверяю вас, долгие годы это был самый близкий мне человек.
Но однажды, это произошло в Суссексе, где я консультировал местную полицию, моя миссис Томпсон неожиданно сообщила, что вынуждена уйти от меня. Представляете мое положение? Одно дело, если бы она поставила меня перед фактом своего предательства в Лондоне, где я хоть и не без труда, но все же мог бы найти себе машинистку-стенографистку, но в Суссексе, где я не знал никого и где вряд ли могла оказаться служба по найму секретарей и делопроизводителей! Конечно, я честно выполнял свои профессиональные обязанности, для которых был, собственно, и вызван в это местечко. Но было и другое дело, в свободное от основной работы время я надеялся пополнить свою картотеку их местными преступниками, с тем чтобы расширить исходную базу.
Сначала я попытался сам переписывать карточку за карточкой в свой блокнот, но быстро понял, что для того, чтобы выполнить работу в полном объеме, мне придется задержаться в проклятой дыре еще как минимум на два месяца.
– Простите, вы не сказали, как миссис Томпсон объяснила свой отказ продолжать работать с вами? Она заболела? – поинтересовался Конан Дойл.
– Ни в малейшей степени, здоровье миссис Томпсон оставалось превосходным, просто неожиданно она узнала о том, что ей полагается наследство, и теперь была вынуждена либо безотлагательно принять его, либо отказаться.
– Она получила это известие, находясь в Суссексе? – подняла тонкую бровь Агата.
– Вот именно. По словам Анжелики, нотариус искал ее несколько месяцев и срок вступления в наследство уже подходил к концу, когда он обнаружил след миссис Томпсон. Так что ей оставалось сесть в поезд и отправиться в далекий Пелдом, где ее ждали двухэтажный дом и приусадебное хозяйство.
– В общем, она взяла еще не распакованный чемодан и, пожелав мне всего хорошего, покинула Суссекс. А я остался один.
– А сколько лет проработала у вас миссис Томпсон? – снова спросила миссис Смит, которая явно осуждала погнавшуюся за наследством секретаршу.
– Мы проработали вместе свыше двадцати лет, – улыбнулся в усы Морби. – В тот год, когда она меня покинула, мне было уже пятьдесят, а ей шестьдесят пять. Следовательно, когда мы познакомились, мне было тридцать, а ей сорок пять.
– Как вы считаете, могла ли миссис Томпсон надеяться на то, чтобы со временем сделаться миссис Морби? – поинтересовался доктор Спайс.
– Спустя годы такое предположение мне кажется вполне возможным, хотя в то время я бы не смог представить себя рядом с супругой старше меня на целых пятнадцать лет. Но, повторюсь, эти двадцать лет Анжелика была для меня самым близким человеком, знавшим обо мне и моей работе решительно все, входившим вместе со мной во всякое расследование и подчас владеющим такими тайнами… м-да… Но я продолжу.
Через неделю мытарств без секретаря я случайно познакомился с милой девушкой, которая как раз искала себе подобную работу. Признаться, я уже был готов на все что угодно, даже взять на работу мужчину. Не хотел бы обидеть присутствующих здесь мужчин, но, несмотря на то, что я убежденный холостяк, в своем доме подле себя я способен терпеть исключительно женщин. Когда я погружен в работу, я готов убить любого, кто только посмеет сунуть нос в мой кабинет. Тем не менее я совершенно спокойно реагирую на горничную, которая проходит мимо моего стола, чтобы убраться в спальне, или на любую другую персону женского пола, которая будет рядом стучать на своей машинке, поливать цветы или просто пить чай и листать модный журнал. Я тяжело воспринимаю необходимость путешествовать в чисто мужской компании в закрытом авто, а в купе поезда всегда плохо сплю, если из-за стены раздается мужской храп.
Когда же появилась эта фея… назовем ее, м-м-м, NN, я был просто счастлив. Девушка действительно быстро печатала, умела вести дела и работать с бумагами, кроме того, когда я привел ее в полицию и попросил застенографировать сколько успеет карточек, с тем чтобы потом в более свободной обстановке расшифровать их. За один день она сделала столько работы, сколько я вряд ли осилил бы за неделю. Когда кто-то из чиновников начинал говорить мне, что у моей спутницы нет пропуска в архив или на пропуске отсутствует печать допуска к секретным документам, очаровательная NN надувала губки, умоляюще смотря на служащего василькового цвета глазками и по-детски накручивая на пальчик золотистый локон. Мужские сердца таяли, и перед красавицей открывались все двери. В общем, она была прелесть.
Таким образом, никто не удивился, когда я предложил NN отправиться со мной в Лондон, где она должна была продолжить свою работу. Чтобы ничего не менять в своей жизни, я решил нанять для нее ту же квартиру, которую занимала миссис Томпсон и которая теперь, скорее всего, пустовала. Первое же время, пока не приобретена мебель и не сделан хотя бы самый простенький ремонт, она должна была жить в гостинице. NN была согласна на переезд. И, закончив свои дела, мы действительно отправились в путь.
Вернувшись в Лондон, я первым делом отправился к квартирной хозяйке миссис Томпсон, которой писал из Суссекса, но интересующая меня квартира все еще оставалась за моей бывшей секретаршей, и в результате мне пришлось нанимать другую, в получасе ходьбы от моего дома.
Меж тем NN быстро осваивалась в городских условиях. Каждый день в одно и то же время она являлась ко мне домой, с тем чтобы получить очередную порцию материала для перепечатки, или я назначал ей свидание в архиве, где она стенографировала старые документы и затем скрупулезно переносила содержащиеся в них сведения на карточки.
Гроза разразилась неожиданно и сразу развернулась обширнейшим фронтом. Надо сказать, что в Суссексе я находился по делам особы королевской крови. Информация, которой я владел, была под строжайшим секретом, так как касалась личности венценосной особы и его отношений с одной… м-м-м, актрисой, о которой, а это было установлено с предельной точностью, было выяснено, что она шпионит как минимум на разведки трех стран. И тут вдруг какой-то никому до этого не известный журналист, пишущий под именем «мистер Некто», расписал в газете всю эту историю в таких подробностях, знать которые могли сам принц, актриса, а также ведшие это дело чиновники государственной безопасности и ваш покорный слуга.
Не сразу я смог признать очевидное, утечка произошла не от актрисы и не от принца, подготовленные к подобной работе ребята из МИ-6 не стали бы распространяться о таких делах, следовательно, во всем виноват именно я. Но кому я мог рассказать о похождениях принца, прекрасно осознавая, что эта информация находится под грифом «секретно»?
Как вы уже догадались, я делился полученными сведениями, нет, как раз не делился, я излагал свои соображения своей новой секретарше, с тем чтобы та печатала их. Я диктовал. Собственно, те из вас, кто пользуется услугами секретарей, прекрасно знают, что, когда мы диктуем материал, мы обычно не ищем в лице машинистки преданного слушателя, а просто сообщаем информацию, которую руки секретаря переносят на бумагу посредством печатной машинки. По сути, да простит меня милая Молли, во время работы я мало обращаю внимание на свою секретаршу, а просто делаю свое дело, в то время как она делает свое. В сущности, в этот момент я воспринимаю секретаря даже не как человека, а как какой-то универсальный аппарат. Кроме того, за двадцать лет общения с миссис Томпсон я привык, что она никогда меня не подводила и всегда честно выполняла свои обязанности.
На самом деле мне следовало уже догадаться, что девушка, свободно владеющая стенографией, машинописью и делопроизводством, редко когда довольствуется скромной ролью безвестной секретарши, а зачастую хочет чего-то большего. Поначалу я наивно предполагал, что она планировала всего лишь выйти за меня замуж и переехать из своей глуши в Лондон. Но потом NN сама призналась мне, что всю жизнь мечтала сделаться хорошим журналистом, и теперь в ее руках были не только история принца, но и полицейская картотека, которую она скопировала для собственных нужд.
– Почему же вы не выдали NN полиции? – поинтересовалась молчавшая до этого Сусанна.
– Когда выяснилось, что квартира миссис Томпсон не будет сдаваться, а по работе мне понадобились услуги секретарши в вечернее время, NN приходила ко мне после моей службы, не удивительно, что подчас мы засиживались за работой глубоко за полночь и мне приходилось провожать ее до дома. В общем, в один прекрасный вечер она осталась у меня, и… словом… я не смог бы называть себя джентльменом, если бы после всего, что между нами было, я выдал бы ее полиции. Я не сообщил ее имени ведшему мое дело следователю и не сообщу его вам теперь, хотя NN не пожелала воспользоваться моей добротой и просто исчезнуть, пока ее не начали подозревать, а просто поменяла имя, поселившись в другом районе Лондона. Мерзавка снова и снова обрушивала на наши головы статьи о знаменитых преступниках, которые всегда хорошо покупала желтая пресса.
Я же понес наказание, и, хотя принц не счел нужным лишить меня свободы, после такого скандала я был вынужден подать в отставку.
После его слов воцарилось молчание.
– Я очень сочувствую вам, мой друг, – наконец нарушил тишину Артур Конан Дойл. – Но не кажется ли вам, что скрывать имя этой… акулы пера, мягко говоря, несправедливо, если не сказать преступно в отношении присутствующих? Журналисты, тем более журналисты, пишущие на криминальные темы, обычно нет-нет да и попадаются на пути присутствующих здесь писателей. И, насколько мне это известно, только я один пользуюсь услугами не нанятого секретаря, а собственной жены, да, еще Дороти пишет сама, остальные же теперь, я имею в виду – после вашего рассказа, просто обязаны начать подозревать своих секретарш, видя в них пресловутую NN. Сколько ей было в то время?
– Двадцать один, – Морби налил себе воды, нетерпеливым движением ослабляя галстук. Было видно, что признание далось ему с трудом.
– Действительно, – повела плечами Агата. – Если моя Тереза и не подходит под данное вами описание Энн уже потому, что она шатенка и… Я ничего не хочу сказать о моей помощнице, но, признаться, я ни разу не заглядывала в ее паспорт, сейчас мы выглядим ровесницами, но как на самом деле? В мире немало женщин, которые в сорок восемь выглядят на тридцать пять. Но Арчи, как вам известно, он полковник, и у нас в доме бывают его друзья, а ведь Тереза несколько раз перепечатывала по его просьбе какие-то документы! Боже мой, мало ли какая информация могла попасть в чужие руки…
– Ей был двадцать один год, плюс восемнадцать лет, что я нахожусь в отставке, получается тридцать девять. И не подозревайте милую Терезу[3] – это не она.
– Благодарю вас, теперь я просто обязан подозревать всех светловолосых дам этого возраста! А ведь многие дамы в наше время, как совершенно правильно заметила Агата, выглядят моложе своего возраста… – Крофтс вытер платком взопревший лоб.
– Это правда, Морби, вы просто обязаны назвать имя этой леди и, если она его поменяла, снабдить нас всей информацией о ней, какой вы только располагаете, потому как, – Честертон зашелся в астматическом кашле, – потому как моя секретарша, о боже, Мэри – блондинка, – он схватился за сердце, – причем весьма привлекательная. Правда, она уверяет, что не знакома со стенографией. Но она же может и соврать, потому как… Поймите меня правильно, друг мой, слово джентльмена – это, конечно, хорошо, но, если вы знаете, что кто-то из нас находится под ударом, вы просто обязаны сообщить об этом.
– Действительно, последние три месяца я плотно сотрудничаю со Скотленд-Ярдом, и мне не хотелось бы, чтобы шпион сообщал в газеты сведения, которые они конфиденциально передают мне, – вторил другим Беркли. – Преступление – умалчивать подобную информацию.
– Вы были просто обязаны сразу же сообщить полиции настоящее имя этой вашей секретарши или даже арестовать ее и предъявить в МИ-6 в наручниках! – неистовствовал Конан Дойл. – Кстати, а почему вы решили, что Морби не выдал NN? – он повернулся к Сусанне, которая вдруг поднялась со своего места и, взглянув на изящные золотые часики, извинилась перед собравшимися и заторопилась к выходу. Попытавшийся проводить ее Беркли было поднялся и тут же был усажен на место Крофтсом, чья тяжелая рука просто легла на его плечо и не отпускала, пока Беркли не плюхнулся на свое место.
Все замолчали, так что было слышно, как хлопнула входная дверь и по дорожке зацокали каблучки удаляющейся Сусанны[4].
