Юлия Андреева
Двойник Жанны д’Арк
© ООО «Издательство «Вече», 2014
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2014
© Андреева Ю.И., 2018
Сайт издательства www.veche.ru
* * *
Автор выражает сердечную благодарность Юрию Романову за помощь в сборе исторического материала.
«Я о тебе не напишу»,
Склоняя стрелки циферблата,
Как не положено к нулю идти.
И брызгами заката,
Как будто влагою живой,
Тебя лечу, себя калечу.
В тебя вольюсь и сам не свой
Себя над пропастью замечу.
И буду помнить, что люблю.
Боль не поймет, что ты – утрата.
Страдая ревностью кастрата,
Я о тебе не напишу.
И слов расслышать не берусь
Моей трагедии нежданной
С последним криком: «Иисус!»
Ты на костре сгораешь Жанной.
Юрий Романов
Под знаменем Девы
Черное бархатное небо усыпано бесчисленными звездами, точно покров Царицы Небесной укрыл благословенную Лотарингию. Брунисента затянула колыбельную, которую пела ей нянька-сарацинка.
Протяжная то была песня и прекрасная, о неотвратимой судьбе и сокрушающем на своем пути все преграды рыцаре Любви.
– Уже поздно, барышня, – тронула ее за плечо нянька, – пожалуйте в светелку, голубица моя сизокрылая. Не ровен час батюшка с гостем припожалуют. Девичья честь хрупка да нежна, словно цветочек аленький. Стоит черному взгляду упасть косо, скукожится и порвется, словно певучая струна на лютне трубадура. Пойдемте лучше шелковые нити по цветам подбирать, узоры вышивать или пряжу прясть. Придет гость долгожданный, а моя Брунюшка, яко праведница и белица, у окошечка сидит, иголочку в ручках держит, а пред ней свеча, точно лампада перед образом. Вот как надо жениху показываться.
Брунисента с тоской посмотрела на небо, образ Царицы Небесной теперь уже слабо читался сквозь крупные звезды. На лице девушки играли блики факела, который несла служанка.
С закатом солнца у ворот замка прозвучал рог, и отец сказал, что прибыл его старинный друг, тоже Гийом, Гийом ле Феррон. Много лет тому назад они условились, что когда-нибудь, когда выйдет срок, поженят своих детей. Поэтому граф велел дочери одеться в самые лучшие одежды и ждать в своей комнате.
С первым поручением Бруня еще как-то справилась, платьев у нее было всего-то два: одно – что на ней и второе свадебное. Последнее было выкуплено отцом в монастыре за деньги немалые и строгих нравов настоятельницей Иолантой одобрено. Это было лунного цвета платье с вышивками в виде анютиных глазок, сделанных монастырскими белицами. Длинные светлые волосы барышни расчесали и аккуратно уложили, украсив одной-единственной ниткой жемчуга. Вот и все свадебное облачение. Кто-нибудь сказал бы, что дочка графа одета бедно да скромно, но Брунисента все равно этого не знала и очень гордилась своим нарядом.
В ожидании, когда же наконец откроется дверь и на пороге возникнет красавец жених, Брунисента томилась с прялкой в руках. Вздрагивало сердечко девичье всякий раз, когда за дверью раздавались шаги. Тогда Брунисента принимала заученную позу, скромно опускала глаза, и…
И обязательно в комнату вламывалась черная девка, служанка или кухарка, которым не терпелось поделиться тем, что слышали или видели. Бруня откладывала прялку, жадно слушая новые подробности о гостях.
Так она выяснила, что в замок пожаловал не сам жених, Жак ле Феррон, а его отец Гийом, который теперь и пьянствовал в трапезном зале вместе с отцом Бруни. Беда с этими мужчинами. Так можно до свету за прялкой просидеть, а они не сподобятся ни ее к себе позвать, ни сами зайти.
Брунисента подняла полные мольбы глаза в сторону окошечка, за которым темнело небо, в надежде, что Дева Мария услышит ее молчаливую просьбу. И действительно, не успела девушка произнести коротенькую молитву, как в дверь постучали и вошедший в светелку паж пригласил барышню спуститься с ним в трапезный зал.
Не помня себя от радости, восторга и страха, Брунисента скользнула в темноту коридора. Ей не был нужен свет, в замке она прекрасно знала каждую ступеньку, каждую щербинку на стенах, все здесь было знакомым и родным, точно замок был старым родственником самой Брунисенты ля Жюмельер, ее плотью и кровью.
Тем не менее она не пошла сразу же к парадной двери, а свернула по дороге и остановилась возле щели в стене, из-за которой лился неровный, теплый свет. Щель была большая, через нее, когда в трапезном зале никого не было, лазали кошки, любившие спать здесь в старых, обитых потертым шелком креслах.
Заглянув в щель, Бруня увидела как на ладони половину зала. Возле камина и по стенам горели факелы, трещали дрова в очаге, испуская неровный свет на серые, украшенные старыми и давным-давно вышедшими из моды гобеленами стены. Соколы в шапочках спали на нашестах, уставшие за день собаки тихо посапывали во сне, устроившись на специальном деревянном настиле и на изразцовом полу прямо под ногами у пирующих друзей. За большим, богато сервированным столом восседали отец с гостем. Незнакомый рыцарь был на вид сущий старец, в свете факелов поблескивала его кираса. У него были длинные спутанные седые волосы до плеч и бородища до пояса.
Брунисента удивилась, что за столом лишь двое едоков, а после сообразила, что остальные уже поели и теперь отправились отсыпаться после долгой дороги, в то время как отец и его гость ждали ее – и дело касалось лишь их троих. Шутка ли – два стариннейших рода желают соединиться через детей!
Девушка хотела уже отойти от щели и предстать перед гостем, как это и полагается благородной девице, но в этот момент Гийом ле Феррон заговорил, и Брунисента поневоле замерла у своего наблюдательного пункта.
– Ты хотел спросить меня о Деве из Вокулера? – старый рыцарь поднял кубок, разглядывая его на свету. – Что ж, теперь, когда мои провожатые оставили нас, я отвечу на твои вопросы, благородный ля Жюмельер. Что ты хочешь знать?
– Правду, добрый друг! Потому что с тех пор, как появилось это благословенное дитя, в моем сердце поселилась надежда. Я вдруг ясно понял, что все произойдет по пророчеству великого чародея Мерлина, который сказал: «Францию погубит женщина, но спасет девушка»! Я поверил, потому что чертовка королева уже сгубила Францию[1], накинув ей на шею петлю и затянув ее что есть силы. Потому что в моей стране все больше говорят на английском, нежели на французском языке, и скоро выйдет указ всем знатным рыцарям Франции лизать тощие зады английских ублюдков.
Тьфу! Прости господи! Одно только смущает меня, как можно нам, природным дворянам и рыцарям, служить под началом крестьянки! То есть поделом, конечно, нам за наше бездействие, но не до такой же степени!
– Крестьянки?.. – гость тихо засмеялся. – Говорят, Господь любит пастушек. – Старый рыцарь приподнялся в кресле и, подцепив с блюда кусок мяса, отправил его в рот. – Не стоит быть настолько доверчивым, мой друг. «Крестьянки» – это для толпы. Как думаешь, послал бы я в отряд маршала де Рэ моего единственного сына Жака, а в свиту Жанны свою единственную дочь Анну, будь Дева простой крестьянкой? Все не так просто, как об этом толкуют на рыночных площадях и в церквях. Скажи, к примеру, пустил бы ты в свой замок безродную дуру, вроде тех, что живут в деревне у реки, даже если бы она заявила, что действует от имени Бога? Дал бы ты ей денег, лошадь, броню, вооружение, людей?
– Пожалуй, что нет, но это-то меня и смущает…
– Не дал бы, потому что ты нормальный человек, который не привык раздавать направо и налево свое добро. Я полагаю, что как истинный христианин ты иногда принимаешь у себя нищих монахов и странствующих пилигримов, подаешь милостыню обездоленным, но ты не даришь им коней и смену одежды. Да что там ты и я. Я говорю о коменданте Вокулера, у которого снега зимой не допросишься. Но он, тем не менее, дал Деве вооруженную охрану, чтобы она могла посетить дофина. И дофин принял ее с почестями и доверил командование всеми своими войсками.
– Ты прав, как всегда прав. Возможно, Жанна нечто особенное, и увидь я ее, тоже проникся бы исходящим от нее сиянием и…
– Успокойся, я много раз видел Жанну, она не сияет, не сверкает и не плюется огнем, так что ее нельзя использовать для освещения домов или разведения костров. Спрашиваешь, отчего же она так полюбилась королю? Думаю, ответ напрашивается сам собой. Потому что она далеко не крестьянка. Она дочь, – старый рыцарь подвинулся к графу и шепнул ему что-то на ухо. – Вот именно, бастардка. Скрывалась в никому не известной деревеньке до поры до времени. Рано или поздно Жанну выдадут замуж за самого выгодного во Франции жениха, а пока она прибыла к Карлу как чудо, и народ, поверив, готов идти за ней хоть в полымя. Попомни мое слово – Жанна исполнит свое обещание, снимет осаду с Орлеана и коронует Карла именем Бога и на благо Франции. Ведь народ верит, что устами Девы говорит Отец Небесный, а значит, правление Карла, благословленного Жанной, будет воспринято как царствие небесное! Запомни, что я тебе скажу. Дева овладеет главными форпостами в стране, прогонит англичан и заключит с ними справедливый мир. Мир на равных, для создания единого войска пилигримов, как в старые добрые времена, и нового крестового похода за Гроб Господень! А там – либо победа над сарацинами и взятие Иерусалима, либо совместное христианско-мусульманское государство, как это пытались сделать Ричард Львиное Сердце и Саладин! Ты чувствуешь, Гийом, – процветание, богатство и слава! Вместо войн – мирная торговля, вместо раздоров – брачные договоры и братания! Царствие небесное! И все это может сделать она – Жанна, Дева-чудо!
– Значит, чудо Жанны – это политика. А я-то, старый дурак, признаться, почти поверил в «чудо» от Господа… – отец Брунисенты поскреб затылок. – Должно быть, так мы устроены, что жить не можем без чуда, ну хоть самого маленького. Помню, еще мальчишкой чуда искал…
Он мечтательно посмотрел на огонь в камине.
– Чудо! Да Жанна каждый день совершает чудеса. Да еще какие! Уже то, что она сделала с нашими солдатами, – это чудо! Заставить этот вонючий, вшивый сброд, который может только винище хлестать да бабам подолы задирать, молиться два раза в день, исповедоваться – это чудо! Жанна прогнала всех шлюх из лагеря, запретила маркитанткам спаивать солдат, заменила пьянство муштрой! Сначала офицеры тумаками загоняли солдатню на исповедь, а после шли туда сами, все, вплоть до генералов, которым, как известно, законы не писаны!
Она заставила людей почувствовать, что от их действий будет зависеть судьба Франции, вселила в них гордость и желание пожертвовать жизнью за свою страну! Если это не чудо, то я не знаю, что такое чудо! – ле Феррон поднял кубок и вылил его содержимое себе в глотку, его лицо раскраснелось, глаза заблестели. – Я был посвящен в тайну Девы, когда той едва исполнилось четыре года, и благословил рождение в своей семье дочери Анны, поняв, что она будет служить госпоже Жанне. Служить мечом и щитом, служить, как служат мужчины! Ну разве не завидная доля?! С малолетства она обучалась плавать, управляться с лошадью, она одинаково хорошо владеет копьем, мечом и арбалетом. Кроме нее в ставке Девы находятся еще две девицы, обе из дворянских семей, которые состригли волосы и одеваются в точно такие же одежды, как Жанна, их броня и оружие сделаны совершенно одинаково. Они занимают разные походные шатры, с тем чтобы подосланный в лагерь Девы убийца не понял, где Жанна, а где ее отражения. Все сделано с особым искусством и старанием.
Ведь то, как выглядит Жанна, знают единицы – только те, кто находится непосредственно с ней, простые солдаты обычно видят закованную в сталь фигуру. Среди телохранительниц Девы моя Анна самая талантливая. Она в точности скопировала походку и манеры Жанны, она может изменять голос, так что он становится как у Девы, что же касается владения оружием, то здесь она оставляет Жанну далеко позади себя, так как я обучал ее этому искусству с самого рождения.
Мы, то есть партия Девы, вспомнили древнюю легенду, связанную с пророчеством, и потрудились над тем, чтобы люди не забывали о Деве, которая должна прийти, чтобы сокрушить своей рукой супостатов. За много лет до того, как Жанна сумела поднять меч, оплаченные нами трубадуры пели о ней, не называя имени. Священники в храмах предрекали, что однажды по повелению Отца Небесного придет юная воительница, чтобы спасти всех нас. Сначала мы наполнили Францию мечтами о легендарной Деве, а потом показали им настоящую, ставшую воплощением пророчества.
С малолетства к Жанне были приставлены самые рьяные наши сторонники, которые тайно готовили ее к благородной миссии. Отец Гийом Фронт, делавший в свое время блистательную карьеру при дворе герцога Орлеанского, отошел от дел и поселился в качестве простого священника в деревеньке Домреми. Он взял на себя обучение и наставление Жанны. То же сделали еще несколько рыцарей, они поселились в окрестных деревнях под видом обыкновенных лесников, рыбаков и даже крестьян, для того чтобы защищать бастардку своими мечами, если на деревню или ее саму будет совершено нападение. Благодаря этим, пока безымянным, воинам детство Жанны протекало безмятежно и тихо. Никаких отрядов вольных лучников, никаких разбойников, кроме бургундских рыцарей, и это, заметь, в стране, охваченной войной!
– Чудные вещи говоришь ты, друг! – отец Брунисенты поднялся с места и, подойдя к стене, поправил чадивший факел. – Чудные и прекрасные! Признаться, я не знал, как реагировать на растущую славу Девы. Но после твоих слов и, главное, после того как ты сказал, что твой благородный сын и твоя дочь мужественно служат делу освобождения Франции, я готов сесть на коня и биться плечом к плечу с ними, если только маршал или Дева позволят такому глухому старцу влиться в их отряд. И я хочу вступить в партию Девы, чтобы не на словах, а на деле быть полезным ее святой цели.
Тут Брунисента спохватилась, что слишком долго слушает не предназначенные для ее ушей речи, и тихо прошла в зал.
В ее головке теснились мысли о смелой девушке, сражающейся рядом с Девой, о ее брате из отряда самого маршала де Рэ!
Брунисента вошла и скромно склонилась перед восседавшими за столом мужчинами.
– А вот и Бруня! – старый рыцарь подлетел к ней, сгреб в объятия и поцеловал в щеку. – Выросла, похорошела, невеста, да и только! Ты меня помнишь? Помнишь, как я тебя на шее таскал, как мы с тобой рыбу в пруду ловили, а ты брызгалась и смеялась? Не помнишь? Я тебе тогда гостинцев приносил и сейчас прибыл не с пустыми руками. Есть у меня для тебя жених, мой сын! Ждет тебя, цветочек, наш фамильный замок! Реки глубокие, холмы высокие, деревни богатые! Все будет у тебя, деточка, едва только воспрянет Франция под знаменем Девы!
Он поднял Брунисенту на руки и закружил, точно она все еще была маленькой девочкой.
– Хорошо бы сыграть свадьбу на майских гуляниях, – предложил отец Брунисенты. – Как думаешь, даст маршал отпуск твоему сыну?
– Даст. Об этом договоренность имеется.
Рыцарь поставил Брунисенту на ноги, почтительно склонившись перед ней, словно и не целовал, и не обнимал ее до этого, дыша в лицо терпким запахом отборнейших вин.
Почему-то думая о свадебном сговоре, Брунисента представляла, что приехавший за ней сват вдруг хлопнет в ладоши и откуда-то к нему выйдут разодетые в дорогие одежды сарацины с сундуками, полными сокровищ. Они раскроют перед ней их один за другим, так что в зале станет светло, точно днем, от испускающих свет и жар драгоценностей.
Но ничего этого не произошло. Рыцарь лишь надел ей на шею потемневший от времени медальон с зубом святой Екатерины и фамильным гербом ле Феррон в виде сокола, зажавшего в лапах меч, на крышке.
Гийом ле Феррон, старый рыцарь, повелел ей хранить эту реликвию как зеницу ока.
О том, как Брунисента ждала своего жениха, а Дева готовила наступление
Птица-ночь укрыла своими черными теплыми крылами благословенную или проклятую Францию, страну, где на престоле сидел безумный король, а армия мало чем отличалась от отрядов вольных стрелков да разбойников с большой дороги, где крестьяне съедали посевные зерна, потому что какой смысл сеять, если урожай все равно либо сожгут, либо отберут если не разбойники, так собственный сеньор.
Птица-ночь закрывала спасительной темнотой бедные крестьянские лачуги и башни одиноко возвышавшихся замков. Но в небе ярче обещания любви и спасения души горели звезды, и в их свете на лесных полянах весело кружились маленькие веселые феи и эльфы.
Они излучали свет и сами становились светом.
Свет от крошечных лампад, которые несли прихожане церквей в День святого Иоанна, струился по водам прекрасной Луары, свет отражался от кольчуг и панцирей рыцарей и их оружия. Светились мистическим светом сердца людей, в которых жили любовь, вера и надежда. Ярче пламени светилось сердце Жанны Девы, и на свет этот летели благородные рыцари, честные сквайры и простые люди, желавшие перешибить хребет своей старой, никчемной судьбы ради судьбы новой, жизни вечной!
Прекрасное было время, прекрасное, страшное, но святое.
Мирно шуршали дешевые камышовые циновки под ногами в трапезном зале, где все еще пировали отец Брунисенты и его благородный гость рыцарь Гийом ле Феррон.
Счастливая и взволнованная сверх меры Бруня шла по замку не чуя под собой ног. Из кухни доносились приглушенные голоса и бряканье посуды, из темноты бокового коридора, ведущего в помещение дружины, слышались смешки и возня. Бруня остановилась перед лестницей в башню, где располагалась ее светелка, и прижалась к стене. Так о многом еще следовало подумать, так много всего вообразить себе!
– Просватана! – зазвенело в сердце девушки. Тут же откуда-то из леса ей ответили колокольчики ликующего вместе с ней лесного народа.
– Просватана! – прошептала она, чувствуя, как сладко забилось сердце, и в то же время точно специально где-то в замке раздались мелодичные звуки канцоны.
– Просватана, – повторила она, прижимая пылающее лицо к холодной стене. – Просватана и невеста. Невеста, а скоро буду жена!
На счастье ли, на горе? На испытания или одного блаженства ради? Бруня возносилась уже мыслями к своему прекрасному будущему, где рядом с ней смелый рыцарь из отряда самого маршала де Рэ, и, может быть, даже она увидит Деву!
Чьи-то добрые руки обняли Брунисенту и помогли ей одолеть узкую лестницу и подняться наверх, старуха Эсфырь и служанки раздели ее и уложили в постель. Бруня проводила мутным взором уносящееся от нее лунное платье и заснула, погружаясь в ночные грезы о прекрасном рыцаре, имя которого Любовь.
Прошел месяц, пролетел другой. Бруня готовила приданое, подсчитывая дни до свадьбы, но ни от жениха, ни от его отца не было никаких вестей. Меж тем в замок Лероз то и дело прибывали гонцы, разносившие по всей Лотарингии новости с фронта.
От них обитателям замка стало известно, что весной 1429 года Дева, теперь уже в чине главнокомандующего французскими войсками, направила англичанам, осаждавшим Орлеан, два письма. В них она уведомляла своих врагов в том, что она – Жанна, прозванная Девой, послана самим Богом и по воле его намерена снять осаду. Посему она просила англичан внять желанию Господа и освободить Орлеан добровольно, отойдя к Ла-Маншу и заплатив за разрушения, причиненные в ходе военных действий, причитающуюся компенсацию. За что им, англичанам, будут прощены все их прегрешения перед Францией и ее народом.
План наступления, разработанный Жанной, был прост и ясен, словно удар честного меча. Она рассчитывала идти на Орлеан по северному берегу Луары и разместиться временным лагерем на подступах к городу. Вокруг стен Орлеана англичане соорудили деревянные передвижные бастилии, которые закрывали также и ворота в город. Не было бастилии только у одних-единственных ворот. Жанна рассчитывала именно здесь прорвать оборону противника одним мощным ударом. После семимесячной осады город не только израсходовал свои силы, но и весьма истомил англичан, укрывшихся за своими бастилиями и стенобитными орудиями. Захватчики не ожидают от французов решительных действий, а значит, будут застигнуты врасплох.
Кроме этого, Жанна рассчитывала деморализовать противника своим личным присутствием, так как суеверные английские солдаты считали ее самим исчадием ада, посланным им на погибель, страшной французской колдуньей. Как сражаться с нечистой силой? А кто его знает как. Бежать нужно, пока не поздно, а не биться с тем, что выше твоего понимания. Бежать, пока черные силы не захватили твоей воли и не отравили проклятиями твоих потомков до седьмого колена.
Таким образом, один мощный и неожиданный удар мог сразу же обратить в бегство захватчиков, прорвав блокаду.
Слушая своего главнокомандующего, генеральный штаб Жанны только посмеивался, генералы разводили руками или пожимали плечами. Виданное ли дело, стянуть все силы в одно место и затем нанести удар, в результате которого можно положить разом всю армию. Кто же так ведет войну? И откуда малолетка возьмет нужное количество солдат, когда загрохочут вражеские мортиры и две армии столкнутся в чистом поле? Именно солдат, а не отряды этого несчастного сброда, часть которого тут же поляжет, как скот на бойне, и часть дезертирует? Солдат, которые будут защищать своего дофина?
Поэтому они решили не слушать навязанную им Карлом Жанну, а, полагаясь на собственный опыт, в назначенный для выступления день увести войска не на северный, как хотела Дева, а на южный берег, где можно, встав лагерем, готовить постоянные и планомерные вылазки.
В воинстве Девы перед выступлением на Орлеан ощущался душевный подъем. С вечера оруженосцы клепали латы, чистили мечи, арбалетчики запасались дротиками и стрелами. Предчувствуя бой, лошади ржали, перебирая копытами и дрожа от охватившего их возбуждения. Наблюдая за опытными воинами, новобранцы старались не выказывать своего страха, балагуря и славя посланную самим Богом Деву.
«Дева на нашей стороне, значит, Бог будет над Орлеаном, и его ангелы-полководцы незримо встанут среди французов, плечом к плечу сражаясь за свободу любимой Франции», – говорили в отряде.
С рассветом войска пустились в путь. Не догадываясь об измене, во главе первой колонны Жанна достигла Оливе, только тут обнаружив подлый обман и предательство. Между солдатами Жанны и расположением англичан была река!
– Скажите мне, Бога ради! – запинаясь от охватившей ее ярости, кричала она военному совету. – Где нуждающийся в нас осажденный Орлеан? Что-то я его не вижу!
– На другом берегу, госпожа, – ответил ей недавно прибывший в ставку бастард Орлеанский[2].
– На другом берегу! – Жанна плюнула на землю, и генералы проследили за тем, как плевок шлепнулся в дорожную пыль. – На другом берегу, а продовольствие для голодающего города – на этом! А рвущиеся в бой солдаты – на этом! Как я должна снимать осаду с города, если он находится на противоположном берегу?! Мои воины еще не научились летать, яко ангелы небесные, или, может, вы умеете? В таком случае я вынуждена сложить с себя полномочия и предоставить генералам, умеющим летать, вести за собой войско!
Позже понявшие глупость создавшегося положения генералы сделали попытки прикрыть свой позор, но молва сделала свое дело. Причем слухи упорно крутились вокруг двух объяснений того, как войска Жанны оказались на южном берегу. Одни были уверены, что это заговор, другие же склонялись к предположению, что генералы попросту перепились и случайно завели войска не на тот берег.
И если первая версия по причине недоверия ветеранов неопытному главнокомандующему получила свое распространение среди дворян, вторая была почитаема у простолюдинов, искренне не понимающих, как можно не доверять Божьему посланнику, чьими действиями незримо управляет Отец Небесный и за чьей спиной стоит высший военачальник, главнокомандующий воинства небесного – Архангел Михаил!
