Юлиана Лайм
Ангел из прошлого
Вскочить и убежать? Надо было думать раньше. Позвать на помощь? Бессмысленно кричать в этом захолустье, ее не услышат, по крайней мере – нормальные люди. Чувствуя слабость во всем теле и подкатывающую к горлу панику, Сима крепко зажмурилась и закрыла руками лицо.
– Ай-ай-ай, – услышала она над ухом, после чего последовало цоканье языком. – Такая молоденькая и без дома осталась! Что в мире творится-то!
Сима несмело убрала ладонь ― не издевается ли он? Прямо перед ней стоял этот самый «маньяк» и смотрел на нее с сочувствием. Мешки под его мутными зелеными глазами выдавали алкаша со стажем. Он еле держался на ногах, но совсем не собирался её пугать или обижать.
– А у меня ничего нет, – посетовал он. – Даже хлеба.
Он начал рыться в безразмерных карманах штанов, пытаясь при этом удержать равновесие, но поскользнулся и плюхнулся на спину. Сел, скорбно качая головой.
– Вот видишь, – с пафосом произнес он, – до чего докатился!
– А кто вы? – несмело спросила Сима.
– Бомж Федот! – провозгласил новый знакомец, пытаясь подняться на ноги. – Вот увидишь, я раздобуду для тебя хлебца и выпить чего-нибудь. Пойдем, тут неподалеку такая ночлежка – просто царские палаты! Вот.
– Нет, не нужно, – поспешно отказалась Сима.– Я тут папу ищу. Не могли бы вы мне помочь?
После этого короткого разговора она совсем перестала бояться. С новым знакомцем, как ни странно, сразу легко завязалась беседа, и он над ней не смеялся, как другие взрослые. Кажется, ему можно было доверять. Сима тут же ему рассказала, как нечаянно столкнулась с мужчиной, лицо которого исполосованным шрамами, и как сильно он ее напугал.
– А, да это Фролыч, – обыденным тоном ответил Федот. – Ходит все тут, ходит… Но ты не бойся, я за ним давно наблюдаю. Он просто гуляет и никого не трогает. Вот.
Хотя Сима почти не сомневалась, что бомж говорит правду, все же решила для себя, что Фролыча будет обходить десятой дорогой. Совсем не хотелось снова увидеть его безумный взгляд, будто направленный ей в душу, и заново испытать пережитый ужас.
После, когда она в очередной раз выходила за ворота детдома, то сама искала встречи с Федотом, который всегда был ей рад. Он с интересом расспрашивал о ее делах, самочувствии и о том, насколько успешно идут поиски отца. Они очень быстро сдружились, и Сима даже начала его подкармливать ― приносила ему хлеб и другую еду, если получалось незаметно припрятать свой кусок в карман во время обеда.
Федот оказался на редкость благодарным и даже за такую мелочь был готов сделать для Симы ну абсолютно все, что только мог. Хотя мог он не так много, но вовсю старался угодить и хоть чем-то ее порадовать. Сима еще не встречала таких милых и отзывчивых людей, которые не считают ее сумасшедшей, а наоборот, пытаются помочь. Федот так старался, что на него невозможно было смотреть без улыбки. Он перебрал по очереди всех своих собутыльников, но так и не «нашел» среди них ее отца. Сима не перебивала его, чтобы не обидеть, но в душе твердо знала: ее папа ― не бомж и не пьяница. Его картины наверняка украшают стены какой-нибудь галереи в Париже. Ведь за столько лет он, должно быть, стал не просто известным, а очень известным художником.
Оставалась только надежда, что он не уехал куда-нибудь заграницу.
– Не знаю я никаких художников, – насупленно бормотал Федот, когда Сима аккуратно решила прояснить ситуацию. – Да и зачем тебе именно художник? Знаешь, была в моей жизни такая историйка… Должен был родиться у меня ребеночек. Только вот родился ли, не знаю. Так что ты вполне можешь быть моей дочкой… А что!
– Нет, Федот, – грустно вздохнула Сима. – Не выходит. Моего папу зовут Илларион. И он умеет рисовать.
– Значит, бомж не прокатит, я понял, – обиделся Федот. – Только вот, если дашь мне краски, я тебе такую шедевру наваяю, все художники заплачут от зависти!
Он еще долго бахвалился – таким он был, когда трезвый. А в пьяном виде становился слишком сентиментальным. Сима каждый раз просила его не пить. И ей становилось тяжело на душе, когда она не встречала его на привычном месте, где они условились видеться. Казалось, что он замерз где-то под забором и больше никогда не придет. Ведь он стал для нее настоящим другом, не нарисованным, живым, единственным из всех, кто не издевался над ее мечтами и не называл их красивым, но холодным словом – иллюзии.
***
Сима все еще сидит в сыром углу под навесом возле подъезда панельной высотки, похожей то ли на башню, то ли на шпиль. Мужчина в черном пальто с поднятым воротником проходит мимо. На самом деле его шаги не такие гулкие и устрашающие, как она себе вообразила, скорее – тихие, шаркающие, к которым еще нужно прислушаться. Сима, осторожно повернув голову, видит развевающиеся полы пальто и постепенно удаляющуюся темную фигуру. Холод в который раз пробегает по спине. Промозглый ветер достал ее и тут, в тихом месте возле дома, забрался под курточку. Опасность миновала, можно вылезти и вернуться в детдом. Хватит на сегодня прогулок.
Сима робко выбирается из убежища и оглядывается по сторонам. «Кто же все-таки страшнее – Тамила или Фролыч?» ― спрашивает она себя. Хотя разве такое можно сравнивать? Да, Фролыч выглядит жутко но он далеко, и вряд ли Сима решится с ним заговорить. А Тамила ― рядом. Даже слишком. От ее резкого голоса каждый раз звенит в ушах, а она так старается крикнуть погромче. Рука чуть пониже локтя до сих пор болит от ее грубой хватки ― к завтрашнему дню там точно расплывется большой синяк. А если Тамила снова схватит за плечи и начнет трясти, нужно побыстрее отключиться, пока паника не подступила к горлу вместе с неудержимым страхом, который уничтожает напрочь все достоинство.
А ведь совсем недавно Сима ничего не боялась. Никого и ничего. Даже людей в белых халатах.
Золотополь – огромная столица, город больших возможностей, которые как будто ускользают, просачиваются сквозь пальцы. Как будто они не для тех, кто живет на отшибе. Город, в котором можно потеряться. И потерять себя.
Сима с тоской смотрит в сторону детского дома. «Нет, Фролыч все-таки не такой страшный, потому что… что может быть хуже, чем то, когда в тебе хотят убить мечту? – Она вся сжимается, обхватывая себя руками. ― Он, во всяком случае, даже не пытался…»
Сима, вздохнув, находит привычный лаз в заборе. К счастью, она настолько худая, что легко пролазит между прутьями. Поцарапав, как обычно, руки о колючие кусты, надежно скрывающие ее тайный ход, Сима плетется к черному ходу на заднем дворе приюта. Она войдет, и никто не заметит. Никто не узнает, что сегодня она снова выходила за ворота без спросу. Никто ― кроме нее. Той самой, рядом с которой жизнь с каждым днем становится все более невыносимой.