Юлиан Климович
Разговор на кухне
– Средневековые итальянские торговые республики типа Венеции и Генуи, островная Англия, прижатая к морю Голландия, Новгородская республика, лишенная из-за климата возможности жить исключительно сельским хозяйством и ограниченная с севера и востока малопригодными для жизни пространствами, и более близкие к нашему времени примеры типа Японии, Южной Кореи, Израиля, Гонконга они все вынужденно развивались за счет двух факторов: труда и капитала…
– Выпьем же, друзья. За труд и капитал! – воскликнул Леха.
Мы чокнулись.
– Выходит, что Америка, дала протестантским переселенцам, воспитанным в уважении к деньгам и труду, обширную благодатную землю, а они уже своим религиозным стремлением к исполнению предназначения упорной работой создали гигантские капиталы? – Я обалдел от очевидности этой мысли. – Как просто! Мысль лежала на поверхности, а мы не замечали ее и лезли в какие-то глубины.
– Именно, – Василий Иваныч кивнул. – У Америки есть все три фактора в достаточном количестве, но не только поэтому она доминирует на нашей маленькой планете. У них тоже есть сверх-идея, ведущая эту нацию к мировому господству. Они свято верят, что именно они живут правильно, и, видит Бог, пока кажется, что они не так уж неправы. На данном основании у них есть мессианская идея распространения своего образа жизни на всю поверхность планеты Земля.
– Капитан, блин, Очевидность, – процедил сквозь зубы Леха.
– Включая моря и океаны, – закончил я, не обращая внимания на Лехино раздражение. – Ладно, хрен-то с их притязаниями на мировое господство. Мне другое интересно: сейчас ценность земли падает, производительность труда увеличивается многократно, в производстве за единицу времени делают больше, задействуя меньшую площадь земли и количество труда, преимущество Америки нивелируется, и, по-моему, скоро Европа и Япония догонят и перегонят ее по экономическому развитию. Так?
– Саня, ценность земли падает в парадигме интенсификации массового производства, здесь ты прав, но нарождается другая экономика, где ценность творческого потенциала индивидуума станет основой. Устройство жизненного пространства будет подчинено задаче полнейшего раскрытия творческого потенциала человека и будет носить в основном рекреационную функцию, поэтому земли потребуется много, очень много.
– Значит ценность капитала, как одного из трех факторов производства, будет падать?
– Уверен, что нет. Просто капитал станет обобществленным. Индивидуальное владение капиталом сделается ненужным. Дело в том, что системы коммуникации, видимо, будут развиваться дальше в сторону облачных технологий и вообще черт знает еще чего, а это строительство огромных дата-центров, сетей. Прогресс – это научные исследования, которые всегда требуют колоссальных затрат.
– Это коммунизм какой-то и “еще черт знает чего”, – подсказал Леха.
– Да, а для этого нужны огромные вложения, и много-много энергии, – закончил Василий Иваныч. Он в пылу своей речи даже не заметил очередной едкой Лехиной ремарки. – Чем, по-вашему, отличаются Иван Бунин от Ивана Петровича с завода "Пролетарий"?
– Думаю, что почти многим, – мрачно пошутил Леха.
– Почти правильно. Степенью свободы. – Опять, как будто не заметив иронии, согласился Василий Иваныч. – Экономика капитализма плавно и неумолимо движется к экономике индивидуальной автаркии. Согласно классикам марксизма-ленинизма наличие права собственности на средства производства – главный атрибут класса буржуазии. Отсутствие такого права – признак пролетария, иначе, угнетаемого класса. В Средневековье примитивные средства производства позволяли ремесленникам относительно свободно перемещаться вслед за меняющимися рынками сбыта, не теряя ни в производительности, ни в качестве. Что надо было гончару, кузнецу или кожемяке для того, чтобы начать работать на новом месте? Сущие пустяки: сырьевая база и рынок сбыта, ничего более. При том развитии техники и технологии необходимости в значительном капитале для производства не было. Все изменила техническая революция: массовое производство потребовало не только огромных капвложений в средства производства, но и в другие, так называемые производительные силы. Организация такого производства предполагает наличие значительного оборотного капитала и, главное, наличие пролетариев, которые будут своим опытом и навыками обеспечивать производственный процесс. При усложнении технологии зависимость капиталистов от пролетариев увеличивалась. Но и пролетарии становились все более зависимыми от своих работодателей, поскольку разделение труда порождало все большее сужение специализации, тем самым ограничивая поле применимости такого специалиста. Желание поменять свою профессию натыкалось на огромную проблему в виде значительного количества времени для получения новых знаний, опыта и навыков. Условный Иван Петрович с завода “Пролетарий” уйти никуда не мог, да и не хотел. Государство ли, капиталист ли, то есть владельцы этого завода были заинтересованы в его честном, ежедневном, нормированном труде. Какую ценность как профессионал представлял Иван Петрович вне стен завода “Пролетарий”? Почти никакой. Рынок сбыта его труда жестко привязан к конкретному средству производства.
А что, например, значил Иван Бунин вне Москвы, границ России? Утратили или нет свою профессиональную ценность Шагал, Набоков, поменяв место проживания? Что им было необходимо для того, чтобы работать? Бумага, холст, ручка, кисточка и краски. Все. Никаких станков, цехов, заводов. Это все их средства производства? Да. Значит ли, что они были более свободными, чем Иван Петрович? Да. Получается, что степень свободы зависит в том числе и от рода занятий человека. Но не всем повезло в жизни иметь такой талант, который бы обеспечил широкий спрос на результаты его труда, да еще не требовал бы наличия дорогих средств труда.
Справедливо ли это? Конечно нет, но сегодня в мире происходит кое-что, что изменит в будущем жизнь многих и многих людей на планете. Совсем недавно появился 3D-принтер, расширяются возможности альтернативной энергетики и много чего еще, о чем пока не известно широкой публике. Сегодня происходят серьезные изменения в экономике: роботы заменяют людей в массовом производстве. Человек становится ненужным в создании общественного продукта и, тем самым, лишается возможности зарабатывать себе на жизнь, но одновременно он теряет способность генерировать конечный спрос, что лишает смысла капиталистическую систему хозяйствования. Поэтому сегодня развитые страны озабочены вопросом эффективного перераспределения общественного продукта через иные механизмы, чем заработная плата. Это с одной стороны. С другой стороны, люди получают в руки возможность создавать что-то, что есть у них в воображении, и самим обеспечивать себя всем необходимым. С развитием интерфейса устройств типа 3D-принтера и расширением его функционала, любой человек получит возможность материализовать свои чувственные идеи и, тем самым, удовлетворить не только материальные, но, отчасти, и духовные потребности через акт творения. Тогда наступит некая новая степень свободы человека, а экономика из исключительно капиталистической перейдет в некую self-экономику, экономику личного самообеспечения, автаркию, the economy of self-sufficiency.
– Ладно-ладно, с Америкой и остальным буржуазным миром разобрались, тогда поясни, что все-таки с нами не так? – Мне становилось все интереснее.
– С нами произошла нехорошая вещь: сила, возведенная в культ, лишила “черный труд”, то есть простой ручной труд уважения, в отличие от Европы. Именно то, на чем стоит весь Западный мир – честный поступательный трудовой процесс на протяжении жизни многих поколений – у нас оказался уделом смердов, составляющих огромную четвертую касту. Единственным престижным видом труда оставался труд ратный, ну это от варягов-монголов у нас пошло. Москва переняла и развила…
– И всех задавила, – заметил Леха.
– Слушай, ты такой умный сегодня, – хлопнув его по плечу, сказал я.
– Стараюсь, – ответил он, странно широко улыбаясь. Натянутость во всем Лехином поведении сегодня бросалась в глаза. Я не понимал, что с ним происходит. – Хотя блещет во все стороны сегодня у нас Василий-свет Иваныч. Сегодня его бенефис.
Леха встал и пошел к холодильнику доставать новую, кажется четвертую бутылку из морозилки.
– Конечно, и в Европе аристократия была вся сплошь военная, заниматься чем-то другим было стрёмно, но когда пошло развитие капитализма, то все дружно об этом забыли, ведь там зарабатывать своим трудом считается нормальным, а мы не смогли перестроиться. Наша аристократия так и не перешла в капитализм, навсегда оставшись в феодализме. Мы все, если честно, остались в нем. Не будем забывать еще и про то, что в Православии нет доктрины спасения через исполнение предназначения. У нас никогда не было религиозного стимула много и честно работать, это для протестантов маркером исполнения предназначения является наличие богатства, как материального воплощения Божьей благодати. В России так: если силой можно все забрать, то обязательно заберут, капиталистическая мишура в виде судов и других глупостей нужна только для урегулирования взаимоотношений среди низшей касты смердов, но не для остальных трех.
– А какие три еще, умнейший из смертных? – Леха уже перелил водку в графин и разливал ее по рюмкам. Василий Иваныч опять пропустил иронию мимо ушей.
– Духовенство-бюрократия, силовики и государь.
– Значит, у нас феодализм? – уточнил я.
Василий Иваныч утвердительно кивнул.
– Вот признайтесь, что в нашей русской деревне всегда было как-то зазорно что ли, быть зажиточным. Не выделяйся, живи так, как живет община, и ты будешь в тренде. Не стяжай, много зарабатывать – плохо. В абсолюте эта философия есть у наших северных народов: бери ровно столько, сколько тебе надо для выживания.
– Как у хищников. Они не убивают ради забавы или запасов, им это чуждо.
– Да, Саня, именно так. Минимальное вмешательство в природу, жизнь в гармонии с ней. Поэтому у нас расширенное воспроизводство не было распространено. Нашим людям это неинтересно. Экстенсивная натуральная модель хозяйствования за счет увеличения населения – и всех делов. А раз нет расширенного воспроизводства, то нет и прибыли, нет прибыли- нет и капитала для инвестиций. Короче, когда вся Европа уже двести лет жила в капитализме, у нас по факту не было ни традиции расширенного воспроизводства, ни, как следствие этого, сколько-нибудь значительного объема инвестиционных средств для экономического роста. Мы только во второй половине девятнадцатого века, после поражения в Крымской войне начали понимать, что нужно, чтобы окончательно не отстать от цивилизованных стран. Тогда дали волю крестьянам, высвободив мощную предпринимательскую инициативу, а капиталы стали брать под проценты в богатой Франции и Англии, добавив к двум имеющимся факторам производства третий в кредит. Именно тогда начался не только грандиозный экономический подъем, но и появился колоссальный внутренний разрыв между старой архаичной “нестяжательной” частью крестьянства и дворянства, кстати, и новыми русскими, которые восприняли этику капитализма. Я здесь термин “новый русский” использую не в общепринятом нынче смысле с соответствующей коннотацией.
