Юджин Роган
Арабы. История. XVI–XXI вв.
Между тем в арабских землях происходили важные перемены. Если в начале османского правления арабы как свободнорожденные мусульмане были исключены из системы девширме и, как следствие, отстранены от государственной пирамиды власти, то к XVIII веку представители местной знати стали занимать самые высокие посты в провинциальных администрациях и даже получать титул паши. Примером тому был клан аль-Азмов, и эта тенденция наблюдалась повсюду: в Египте, Палестине, Горном Ливане, Месопотамии и на Аравийском полуострове. Она сопровождалась ослаблением влияния Стамбула в арабских провинциях, особенно по мере того как все бóльшая часть налоговых поступлений расходовалась на местном уровне на содержание армии и строительные проекты губернаторов. В конце концов усиление местных элит стало представлять растущую угрозу целостности Османской империи и во второй половине XVIII века привело к тому, что многие арабские провинции восстали против власти Стамбула.
Местными правителями в арабских провинциях становились и главы мамлюкских «домов», и вожди бедуинских племен, и представители городской знати. Но, несмотря на разное происхождение, между ними было много общего. Ими двигало отнюдь не недовольство конкретными методами османского правления, а личные амбиции и интересы. Все они были крупными феодалами, сумевшими воспользоваться изменениями в османской системе землевладения и сосредоточить в своих руках огромные земельные угодья, которыми они владели на протяжении всей жизни и передавали по наследству своим детям. Вместо того чтобы направлять доходы от этих феодов в государственную казну, они распоряжались ими по своему усмотрению: строили роскошные дворцы и содержали собственные армии. Деньги, которые терял Стамбул, способствовали развитию местной экономики в арабских провинциях, а также сосредоточению реальной власти в руках местных правителей.
Такая ситуация наблюдалась не только в арабских провинциях, но и на Балканах, и в Анатолии. Для центрального правительства арабские земли находились на периферии во всех смыслах этого слова. Порта не рассчитывала на арабов, больше полагаясь на анатолийские и балканские войска и доходы в казну. Кроме того, арабские провинции находились слишком далеко от имперского центра, чтобы Порта считала оправданным выделять войска и ресурсы на подавление незначительных мятежей в этих районах. Ее куда больше волновали угрозы со стороны Вены и Москвы: они были куда серьезнее, чем те неприятности, которые могли доставить османам все арабские провинции вместе взятые.
К XVIII веку европейские соседи начали отодвигать назад границы османских завоеваний. До 1683 года османы стояли почти у ворот Вены. Но в ходе войны 1683–1699 годов австрийцы нанесли османской армии несколько сокрушительных поражений и по Карловицкому мирному договору получили Венгрию, Трансильванию и часть Польши. Это были первые территориальные потери в истории Османской империи. Российский император Петр Великий теснил османов в Черноморском регионе и на Кавказе. На фоне угроз такого масштаба происходящее в Багдаде и Дамаске не стоило внимания Стамбула.
Между тем поражения османов от европейских армий придавали смелости местным элитам. По мере усиления могущества провинциальной знати османские наместники в арабских землях утрачивали уважение со стороны арабских подданных. Они фактически потеряли власть над султанской армией, солдаты которой превратились в неуправляемую силу, постоянно конфликтовали с местными ополченцами и творили беззаконие. Беспорядок в армии, в свою очередь, подорвал авторитет присланных из Стамбула исламских судей и богословов, которые традиционно выступали хранителями общественного порядка. Разуверившись в центральной власти, люди все чаще обращались за защитой и покровительством к местным правителям. Как писал один христианский купец из Басры: «Арабские властители внушают людям уважение и страх, а османских чиновников никто ни во что не ставит»[54].
Государство, которое теряет уважение своих подданных, ждет катастрофа. Египетский историк Абд ар-Рахман аль-Джабарти, размышляя над неспособностью османов утвердить свою власть над мамлюкским Египтом в XVIII столетии, выразился так: «Если бы этот век мог помочиться в бутылку, лекарь-время определил бы причины его недуга»[55]. Мы же можем сказать, что главной причиной ослабления османов стало появление могущественной местной элиты, и единственным «лечением» могло быть полномасштабное утверждение власти государства. Однако Порта предпочла сосредоточиться на обеспечении стабильности на европейских границах, закрыв глаза на «недуги», назревавшие в ее арабских провинциях.
Поскольку в каждом регионе сформировались свои специфические местные элиты, отношения между ними и Стамбулом также были очень разными. В общих чертах провинции, расположенные ближе к центру империи, представляли собой наименьшую угрозу для власти Порты. Такие правящие кланы, как Шехабы в Горном Ливане, аль-Азмы в Дамаске и аль-Джалили в Мосуле, были лояльны центральному правительству, хотя и требовали максимально возможной автономии[56]. Южнее – в Багдаде, Палестине и Египте – могущественные мамлюкские кланы стремились расширить свою власть, бросая прямой вызов имперскому центру. Пожалуй, самую серьезную угрозу для османов представляла собой саудито-ваххабитская конфедерация племен в Центральной Аравии, особенно после того как входящие в нее племена захватили контроль над священными городами Мекка и Медина и перестали пускать туда ежегодные османские караваны паломников. И наоборот, самые отдаленные провинции, такие как Алжир, Тунис и Йемен, были рады оставаться вассалами османского султана, выплачивая скромную ежегодную дань в обмен на широкую автономию.
Местные лидеры, бросавшие вызов османскому правлению во второй половине XVIII века, не были частью национального движения. Многие из них не являлись этническими арабами, а некоторые даже не говорили по-арабски. В основном это были амбициозные личности, действовавшие в своих интересах, нисколько не заботясь об арабском народе, которым они правили. Сами по себе они не представляли большой угрозы для османского центра. Но, объединив силы, – как это произошло, когда египетские мамлюки заключили союз с правителем северной Палестины, – были способны установить контроль над целыми османскими провинциями.
В начале ХХ века главным богатством Ближнего Востока стала нефть, а в XVIII веке им был хлопок. Европейский спрос на хлопок начался в XVII столетии. Если британские фабрики в Ланкашире работали на хлопковом сырье из Вест-Индии и американских колоний, то французы импортировали хлопок-сырец в основном из Османской империи. Когда развитие прядильных и ткацких технологий в XVIII веке привело к промышленной революции, спрос на хлопок резко вырос. Французский импорт хлопка из Восточного Средиземноморья увеличился более чем в пять раз – с 2,1 млн кг в 1700 году до почти 11 млн кг к 1789 году[57]. Больше всего в Европе ценился хлопок из области Галилея в северной Палестине. Доходы от продажи галилейского хлопка позволили местному правителю сосредоточить в своих руках достаточно богатства и власти, чтобы бросить вызов османскому правлению в самой Сирии.
Этим правителем северной Палестины был Захир Ал Умар (ок. 1690–1775), шейх бедуинского племени зейдан, которое обосновалось в Галилее в XVII веке и завладело обширными сельскохозяйственными угодьями между городами Сафад и Тиберия. Предки Захира установили тесные торговые связи с Дамаском и начали сколачивать солидное семейное состояние на хлопке с галилейских плантаций. Захир был представителем третьего поколения шейхов зейдан в Галилее. Хотя он мало известен на Западе, в арабском мире Захира почитают как героя, нередко – и притом ошибочно – воспринимая как арабского или палестинского националиста, сражавшегося за интересы своего народа. Из-за столкновений с османскими властями к моменту своей смерти он уже стал легендой, и ему было посвящено два биографических труда, написанных его современниками.
Свою долгую и славную карьеру Захир начал в 1730-х годах, когда вступил в союз с еще одним бедуинским племенем, чтобы захватить Тиберию, которая в те времена была чуть больше деревни. Чтобы закрепиться на захваченных землях, он добился того, что наместник Сайды назначил его сборщиком налогов в Галилее. После этого Захир сформировал небольшой конный отряд из 200 ополченцев и превратил Тиберию в настоящую крепость.
Обосновавшись там, Захир и его семья начали распространять свою власть на плодородные равнины и нагорья северной Палестины, заставляя крестьян-арендаторов выращивать на своих землях хлопок. Новые территории зейданский шейх раздавал родным и двоюродным братьям, чтобы те управляли от его имени. Его владения разрастались, а вместе с ними росло и могущество. С расширением территорий увеличивались и доходы от хлопка, что давало Захиру возможность наращивать свою армию и продолжать захват земель.
К 1740 году он стал самым могущественным властителем на севере Палестины. Захир разгромил правителей Наблуса, захватил Назарет и отныне доминировал в торговле между Палестиной и Дамаском, что способствовало дальнейшему росту его богатства и территориальных владений.
В конце концов интересы Захира Ал Умара пришли в столкновение с интересами наместника Дамаска. Одной из главных обязанностей последнего была организация и финансовое обеспечение ежегодного каравана паломников в Мекку. Традиционно караван финансировался за счет налогов, собираемых с земель северной Палестины и Трансиордании, которые теперь находились под контролем Захира. Лишив губернатора Дамаска этого важного источника налоговых поступлений, Захир поставил под угрозу финансирование каравана. Когда об этом стало известно в Стамбуле, султан приказал дамасскому губернатору Сулейман-паше аль-Азму схватить Захира и казнить, а его крепость в Тиберии разрушить.
В 1742 году аль-Будайри написал в своем дневнике, что Сулейман-паша выдвинулся из Дамаска с большой армией, чтобы разгромить Захира. Стамбул прислал ему на помощь людей, пушки и снаряды. Кроме того, Сулейман-паша набрал добровольцев из Горного Ливана, Наблуса, Иерусалима и из соседних бедуинских племен, которые считали Захира Ал Умара своим врагом и хотели воспользоваться возможностью разделаться с ним раз и навсегда.
Сулейман-паша осаждал Тиберию целых три месяца, но так и не смог взять город. Благодаря помощи брата, который тайно переправлял продовольствие и боеприпасы через османское окружение, Захир успешно держал оборону против превосходящих вражеских сил. Сулейман-паша был в ярости, и, когда ему удалось поймать нескольких людей Захира с мешками продовольствия, он приказал отрезать им головы и отправить в Стамбул в качестве трофеев. Но главный трофей остался недосягаем для Сулейман-паши, и три месяца спустя он был вынужден вернуться в Дамаск, чтобы подготовиться к паломничеству в Мекку. Не желая признавать свое поражение, наместник распространил слух, что он снял осаду Тиберии из сострадания к беззащитному гражданскому населению города. Он также утверждал, что взял в заложники одного из сыновей Захира, чтобы заставить шейха заплатить налоги в казну Дамаска. Аль-Будайри счел свои долгом изложить в дневнике эти слухи, но в конце добавил: «Мы слышали и другую версию этой истории, и один Всевышний знает, как оно было на самом деле»[58].
Вернувшись из паломничества, в 1743 году Сулейман-паша решил возобновить военные действия против мятежного шейха. При поддержке Стамбула и пострадавших от Захира палестинских соседей он собрал мощную армию и двинулся на Тиберию. Жители города приготовились к длительной осаде, но, как оказалось, напрасно. По пути в Тиберию Сулейман-паша остановился в прибрежном городе Акра (Акка), где заболел лихорадкой и умер. Его тело перевезли в Дамаск для захоронения, а войско распустили. Захира Ал Умара оставили в покое[59].
В период с 1740-х по 1760-е годы никто не мешал Захиру реализовывать его честолюбивые замыслы, и его могущество стремительно росло. Армия зейданского шейха была намного сильнее, чем армия губернатора Сайды, а новый наместник Дамаска Асад-паша аль-Азм предпочитал не замечать непокорного правителя Тиберии. В Стамбуле у Захира имелись влиятельные сторонники, которые оберегали его от пристального внимания Блистательной Порты.
Пользуясь своей относительной независимостью, Захир расширил границы княжества до прибрежного города Акра, сделав его главным портом левантийской торговли хлопком. Он много раз обращался к губернатору Сайды с просьбой передать ему права на сбор налогов в Акре, но всегда получал отказ. Наконец, в 1746 году Захир захватил город и объявил себя его налоговым откупщиком. Он укрепил оборону города и перенес туда свою резиденцию. Теперь он получил полный контроль над торговлей хлопком от полей до рынка. В письмах французские купцы из Дамаска выражали свое недовольство Захиром Ал Умаром, который стал «непомерно могущественен и богат… за наш счет»[60]. К 1750-м годам Захир единолично диктовал цены на галилейский хлопок. Когда французы попытались навязать ему свои условия, он запретил крестьянам из Галилеи продавать им хлопок, и французы были вынуждены вернуться к Захиру и согласиться на его условия.
Несмотря на многочисленные столкновения с османскими властями, Захир Ал Умар не оставлял попыток добиться официального признания: он был мятежником, который мечтал стать государственным мужем. Ему хотелось сравняться по статусу с аль-Азмами в Дамаске: получить титул паши и стать губернатором Сайды. Поэтому, несмотря на акты неповиновения, он исправно платил налоги в казну. Однако, как Захир ни старался, ему никак не удавалось подняться выше уровня налогового откупщика, находящегося в подчинении у губернатора Сайды. Это было для него источником постоянного разочарования. Чтобы сохранить лояльность Захира в период изнурительной войны с Россией 1768–1774 годов, османы пошли ему навстречу. В 1768 году Порта признала его «шейхом Акры, эмиром Назарета, Тиберии, Сафада и шейхом всей Галилеи»[61]. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить амбиции Захира Ал Умара.
После почти двух десятилетий относительного мира Захир вновь столкнулся с угрозой со стороны османских властей. В 1770 году новый губернатор Дамаска Осман-паша решил положить конец правлению Захира в северной Палестине. Он добился того, чтобы его сыновья были назначены губернаторами Триполи и Сайды, и вступил в союз с друзами Горного Ливана. Знать Наблуса также жаждала покончить с воинственным соседом. Внезапно Захир оказался в окружении враждебных сил.
Он понимал, что единственная возможность выжить в этом противостоянии с Осман-пашой – найти сильного союзника. А единственным, кто мог противостоять объединенным силам Дамаска и Сайды, был могущественный мамлюкский правитель Египта Али-бей. Вместе Захир Ал Умар и Али-бей представляли собой силу, способную бросить вызов османскому господству в регионе.
У мамлюкского предводителя Али-бея было несколько прозвищ. Некоторые современники называли его Джинном Али, или Гением Али, подразумевая, что его деяния были настолько грандиозны, что тут не обошлось без магии. Турки дали ему прозвище булут капан, или «ловец облаков», после того как он победил и объединил под своей властью бедуинские племена, что, по мнению турок, было намного труднее, чем поймать летящие по небу облака. Но чаще всего его называли Али-бей аль-Кабир, что значит «Великий», и действительно, в период между 1760 и 1775 годами он достиг большего величия, чем любой другой мамлюкский правитель в истории османского Египта.
Али-бей попал в Египет в 1743 году в возрасте 15 лет как воин-раб в мамлюкском доме Каздугли. Он быстро поднялся по военной лестнице и в 1755 году, когда его хозяин умер, получил свободу и был возведен в достоинство бея. Беи были высшими чинами в мамлюкской иерархии, во главе которой стоял шейх аль-балад, или «городской старшина». В 1760 году Али-бей стал правителем мамлюков и оставался им – с небольшими перерывами – до своей смерти в 1773 году.
Али-бей был военным диктатором, внушавшим уважение через страх. Его современник, египетский историк аль-Джабарти, описывал его как «человека великой воли, честолюбивого и настойчивого, устремленного лишь к одному – к достижению всей полноты верховной власти. Он всегда пребывал в серьезном расположении духа, не проявляя склонности к веселью, шуткам и смеху»[62]. Рассказывали, что он оказывал на людей буквально физическое воздействие: «Он внушал такой трепет, что некоторые едва не умирали перед ним от страха, а многие начинали трястись от одного лишь его присутствия»[63]. Али-бей беспощадно расправлялся со своими врагами и конкурентами и никому не доверял. Как показали последующие события, у других он также не вызывал доверия. Он не только безжалостно уничтожил соперничающие мамлюкские дома, но и разделался с членами собственного дома, нарушив священные клановые узы.
Али-бей стал первым человеком с момента падения мамлюкского государства, который правил Египтом единолично. Он сосредоточил в своих руках почти все богатство Египта, присваивая себе доходы с земель, контролируя всю внешнюю торговлю и взимая колоссальные пошлины с европейских купцов. Он вымогал деньги у местных христианских и еврейских общин и не платил налоги Стамбулу. Богатства Али-бея позволили ему нарастить значительную военную мощь. Покончив со всеми мамлюкскими домами, Али-бей решил создать собственный «дом». Он начал покупать и обучать рабов, которые были единственными людьми, которым он доверял. На пике могущества его клан насчитывал около 3000 мамлюков, под командованием которых находились огромные армии численностью в десятки тысяч человек.
Установив единоличную власть над Египтом, Али-бей решил добиться независимости от Османской империи. Он мечтал восстановить мамлюкскую империю, в которую вошли бы Египет, Сирия и Хиджаз, и стать ее султаном. По словам аль-Джабарти, «Али-бей любил читать исторические труды и часто растолковывал своей свите, почему господство Османской империи над Египтом было во всех отношениях нелегитимным. "Правители Египта – султан Бейбарс и султан Калаун и их дети – были такими же мамлюками, как мы, – рассуждал он. – Османы же захватили нашу страну силой, воспользовавшись двуличием местных людей"»[64]. Подразумевалось, что власть, захваченная силой, может быть на законных основаниях возвращена силой.
Первой мишенью Али-бея стали османские губернаторы и войска, присланные из Стамбула, чтобы поддерживать порядок в Египте. Имперские наместники в регионе уже давно отказались от попыток реально управлять им – это делали соперничающие мамлюкские кланы. Губернаторы лишь поддерживали видимость власти Стамбула, соблюдая формальности и стараясь обеспечить выплату налогов в государственную казну. За неимением иных возможностей они пытались играть на противостоянии мамлюкских кланов. Но после прихода к власти Али-бея лишились и этой возможности, поскольку тот устранил всех соперников, и отныне никто не мог помешать ему делать все, что он хочет. Теперь Али-бей безнаказанно смещал османских губернаторов и военачальников и, по слухам, даже отравил некоторых из них. Никогда еще интересы Османской империи в этой богатой, но непокорной провинции не подвергались столь явной угрозе.
В конце концов Али-бей обратил свою военную мощь против Османской империи, начав открыто захватывать территории. «Он не довольствовался тем, что было дано ему Всевышним, – писал аль-Джабарти. – Он правил Нижним и Верхним Египтом – царством, которым гордились египетские фараоны и цари. Движимый алчностью, он захотел расширить границы своих земель»[65]. Первым завоеванием Али-бея в 1769 году стала провинция Хиджаз на побережье Красного моря, которая в прошлом была частью мамлюкского султаната. После этого успеха он начал печатать монеты с собственным именем вместо имени правящего османского султана, что в те времена было равносильно провозглашению независимости. Так Али-бей начал свой проект по восстановлению мамлюкского государства в прежних границах. И у турок, увязших в многолетней войне с Россией, попросту не было сил остановить его.
В 1770 году, когда восстание Али-бея против османов было в разгаре, Захир Ал Умар обратился к нему с предложением заключить союз против губернатора Дамаска. Момент был выбран как нельзя лучше. «Получив это известие, – писал историк, современник событий, – Али-бей воспринял его как исполнение своих заветных желаний. Он решил восстать против Османской империи и распространить свою власть на земли от аль-Ариша в Египте до Багдада»[66]. Али-бей заключил союз с Захиром Ал Умаром и согласился свергнуть османского губернатора в Дамаске.
Конфликт перестал быть сугубо региональным, когда Али-бей обратился за помощью к главному врагу османского султана – российской императрице Екатерине Великой. Он попросил Екатерину II прислать военный флот и кавалерию, чтобы помочь ему изгнать османов из Великой Сирии, в свою очередь пообещав России помощь в завоевании османских территорий на юге Персии. Императрица отказалась предоставить кавалерию, но согласилась обеспечить поддержку со стороны российской эскадры, которая в то время находилась в Восточном Средиземноморье. Эта государственная измена Али-бея вызвала ярость в Стамбуле, однако, связанные российскими войсками в Черном море и Восточной Европе, османы были бессильны помешать ему.
Приобретя таких сильных союзников, как Екатерина Великая и Захир Ал Умар, Али-бей начал готовиться к вторжению в Сирию. Он собрал почти 20-тысячную армию, командовать которой назначил одного из своих самых доверенных генералов, Исмаил-бея. В ноябре 1770 года мамлюкская армия заняла Газу и после четырехмесячной осады взяла портовый город Яффу. Захир со своим войском присоединился к армии Исмаил-бея, и они вместе прошли по Палестине, пересекли Иорданскую долину и двинулись на восток к Паломнической дороге, пролегавшей по краю пустыни. Здесь армия повстанцев повернула к Дамаску и вскоре дошла до городка Музайриб, находящегося всего в одном дне пути от Дамаска.
Но, вступив в Музайриб, Исмаил-бей столкнулся лицом к лицу с дамасским губернатором – и полностью потерял волю к борьбе. Это было время хаджа, когда благочестивые мусульмане совершают паломничество в Мекку и Медину, считающееся одним из пяти столпов ислама. Губернатор Осман-паша возглавлял караван паломников. Исмаил-бей был набожным человеком, в отличие от большинства мамлюков, он получил не только военное, но и религиозное образование. Напасть на губернатора в такой момент значило бы совершить преступление против Аллаха. Без всяких предупреждений и объяснений Исмаил-бей приказал своим войскам оставить Музайриб и вернуться в Яффу. Ошеломленный Захир Ал Умар пытался протестовать, но напрасно, и военная кампания была полностью остановлена до конца зимы 1770–1771 годов.
Вероятно, Али-бей также был взбешен поступком Исмаил-бея. В мае 1771 года он отправил в Сирию еще одну армию, на этот раз под командованием Мухаммад-бея по прозвищу Абу аз-Захаб, или «золотой отец». Это прозвище Мухаммад-бей получил благодаря одному необычному поступку: когда Али-бей даровал ему свободу и сделал беем, он на протяжении всего пути от каирской цитадели до центра города бросал в собравшуюся поприветствовать его толпу золотые монеты. Этой невиданной щедростью мамлюкский военачальник и заслужил свое прозвище.
Армия Мухаммад-бея, насчитывавшая 35 000 человек, прошла по южной Палестине и дошла до Яффы, где соединилась с армией Исмаил-бея. Объединенные силы мамлюков были непобедимы. В июне они, встретив лишь незначительное сопротивление, взяли Дамаск и изгнали оттуда османского губернатора. Теперь мамлюки контролировали Египет, Хиджаз и Дамаск. Мечта Али-бея восстановить великое мамлюкское государство почти сбылась.
Но затем произошло немыслимое: Мухаммад-бей внезапно оставил Дамаск и двинулся со своей армией на Каир. Как выяснилось впоследствии, здесь снова был замешан благочестивый мамлюкский генерал Исмаил-бей. Как только мамлюкская армия заняла Дамаск, Исмаил-бей открыл Мухаммад-бею глаза на всю чудовищность преступления, совершенного ими не только против османского султана, но и против ислама. Прежде чем поступить на службу к Али-бею, Исмаил-бей некоторое время провел в Стамбуле и глубоко почитал султана как главу величайшей исламской империи в мире. Он предупредил Мухаммад-бея, что османы заставят их поплатиться за мятеж в этой жизни, а Аллах призовет к ответу за содеянное после смерти. «Восстание против султана – происки дьявола», – заявил набожный мамлюк.
Увидев, что его слова встревожили Мухаммад-бея, Исмаил-бей решил сыграть на его честолюбии. Он сказал, что Али-бей сошел с пути ислама, заключив с российской императрицей союз против султана. «Теперь любой мусульманин по законам ислама может безнаказанно убить его [Али-бея] и забрать себе его гарем и все его богатства», – рассуждал Исмаил-бей[67]. По сути, Исмаил-бей намекал, что, повернув оружие против своего господина, Мухаммад-бей искупит вину перед Аллахом и султаном, а также сможет стать правителем Египта. Доводы Исмаил-бея попали точно в цель, и двое мамлюкских генералов, которым Али-бей доверял больше всего (говорят, Мухаммад-бей был его названным братом), во главе огромной армии отправились свергать своего правителя.
Стремительное завоевание мамлюками Дамаска и такой же стремительный их уход потрясли все Восточное Средиземноморье. «Народ Дамаска поражен этим странным событием», – написал один из хронистов. Захир Ал Умар и Али-бей были потрясены ничуть не меньше. Пока мамлюкская армия занимала Дамаск, Захир взял город Сайду и разместил двухтысячный гарнизон в Яффе. Потеряв главного союзника, он понимал, что теперь османы обрушат весь свой гнев на него. Что касается Али-бея, тот находился в безнадежном положении. Ему удалось собрать крошечную армию своих сторонников, но после первой же стычки с армией Мухаммад-бея от нее не осталось и следа. В 1772 году Али-бей бежал из Египта и укрылся у Захира в Акре.
Мечты Али-бея о великом мамлюкском государстве рухнули вместе с крахом его власти. Мухаммад-бей провозгласил себя новым правителем Египта и отправил в Стамбул Исмаил-бея, чтобы тот добился его официального назначения губернатором Египта и Сирии. Мухаммад-бей не мечтал об империи, он хотел стать могущественным подданным османского султана.
Между тем Али-бею не терпелось вернуть себе власть. Поспешно собрав небольшую армию, которой было явно недостаточно для того, чтобы бросить вызов созданному им же самим могущественному мамлюкскому дому, в марте 1773 года Али-бей двинулся на Каир. Армия Мухаммад-бея, вполне ожидаемо, разгромила его войско, а сам Али-бей был ранен и взят в плен. Мухаммад-бей доставил своего бывшего господина в его собственный дом, где он и умер неделю спустя. Разумеется, ходили слухи, что Али-бея убили. «Лишь одному Всевышнему известно, какова была его настоящая смерть»[68], – заключил аль-Джабарти.
Смерть Али-бея означала для Захира катастрофу. Он был уже очень стар – далеко за восемьдесят. В те времена средняя продолжительность жизни была вдвое меньше. У него не осталось союзников в регионе, и он фактически совершил государственную измену. Невероятно, но и в таких обстоятельствах Захир не оставил попыток добиться официального признания от османских властей, и османы, которые вели очередную изнурительную войну с Россией и остро нуждались в мире в своих неспокойных сирийских провинциях, казалось, были готовы удовлетворить его честолюбивую мечту. В 1774 году губернатор Дамаска сообщил Захиру, что Стамбул собирается назначить его наместником Сайды, включая северную Палестину и часть Трансиордании.
Однако соответствующий указ из Стамбула так и не пришел. В июле 1774 года был заключен мир с Россией, и шестилетняя война подошла к концу. Султан не собирался вознаграждать предателей, вступивших в союз с врагом Османской империи. Вместо долгожданного указа он отправил в Палестину Мухаммад-бея с армией мамлюков, чтобы свергнуть престарелого правителя. В мае 1775 года египетское войско захватило Яффу и устроило там массовую резню. Паника мгновенно распространилась на другие города, находившиеся под правлением Захира. К концу месяца администрация и большая часть населения покинули Акру. И в начале июня мамлюкская армия вступила в город.
Примечательно, что сразу после взятия Акры Мухаммад-бей, всегда отличавшийся крепким здоровьем, заболел лихорадкой и 10 июня 1775 года умер. Спустя всего несколько дней после изгнания Захир вернулся в город и восстановил свою власть. Но это оказалось лишь отсрочкой. Турки отправили флотилию из 15 кораблей под командованием адмирала Хасан-паши и потребовали от Захира сдаться и заплатить все налоги, которые он задолжал государственной казне. Захир не возражал. «Я старый человек, – сказал он своим министрам, – и у меня больше нет сил бороться». Его уставшие от войн министры поддержали его: «Мы – мусульманский народ, верующий в Единого Бога, и мы – подданные султана. Пойдя против султана, мы пойдем против Аллаха»[69].
Однако мечты Захира о спокойной старости не сбылись. Он решил покинуть Акру и вместе с семьей и приближенными укрыться у своих шиитских союзников на юге Ливана. Захира предал его сын Усман: он подозревал, что отец притворяется и при первой же возможности постарается вернуться к власти, как уже не раз делал в прошлом. Усман вызвал одного из командиров Захира, уроженца Северной Африки по имени Ахмед-агу ад-Денизли, и сообщил ему, что отец собирается бежать из Акры. «Если ты хочешь заслужить доверие Хасан-паши, помоги ему исполнить волю Аллаха. Не дай моему отцу с семьей бежать из города». Ад-Денизли собрал группу североафриканских наемников и стал ждать Захира в засаде.
Чтобы заманить старого шейха в ловушку, убийцам пришлось прибегнуть к хитрости. Через четверть часа после того, как они выехали за ворота Акры, Захир заметил, что одна из его наложниц исчезла. Никто не знал, что с ней случилось. «Нам нельзя ее оставлять», – сказал Захир и поскакал назад, чтобы найти отставшую женщину. Вскоре он увидел ее на дороге. Приблизившись к ней, он попытался посадить ее на коня. Но 86-летний шейх был стар и слаб. Молодая женщина стащила его с седла, и он упал на землю. Прятавшиеся в засаде убийцы выскочили на дорогу и накинулись на старика с кинжалами. А потом ад-Денизли достал меч и отрубил Захиру голову, чтобы преподнести ее как трофей Хасан-паше.
