Юана Фокс
Лучок
Дверь осталась нараспашку, и рассветная прохлада так славно разливалась по избе! Если бы ещё не… Тёма охнул и боязливо покосился на окно. Первые солнечные лучи неумолимо прорисовывали остатки грязного рисунка. Сапог. Чёрт… «Да нету тут его, одна я!» Пацан натянул повыше одеяло. С кем или с чем, простодырый ты дурак, связался? «А что, если остаться тут, просто спрятаться, не выходить из дома, а?! – наивно рассудил Тёма и сам себе обрадовался: – Ведь если ночью та… ну, кто оставил тут знак, в дом войти не смогла, и бабка просила сапоги, значит, не могут они войти, пока не зовут, как вампиры?»
Но каким-то древним чутьём он понимал, что должен. Просто должен и всё. А что будет, если ослушаться… лучше не узнавать. Тёма безнадёжно ощущал, как мир, который он полагал законченным и цельным, вдруг показал свою изнанку. Будто строил замок в песочнице, ковырнул лопаткой и уткнулся в спину чёрного колючего чудовища. Бежать? Куда… Тёма зажмурился и спустил ноги с кровати. Надо только с дедом не столкнуться! Спросит: «Далеко ли, Лучок?» И от этого Лучок не сможет соврать. Это ключ, тайный код деда к самой Тёминой душе.
Лучок осторожно высунулся во двор. Деда не видать. А сапоги? Только бы не обул, только бы не обул! Нет, дед, вероятно, как обычно босиком с козами тусует. Ну или в галошах, не важно это. Сапоги вальяжно развалились на крыльце, как ленивые коты. Тёма схватил их и чуть не выскочил со двора как был – в одних трусах. Вернулся было в дом, заметался, один сапог с грохотом упал, парнишка подхватил его и, плюнув на всё, выскочил на двор. Метнулся до калитки, дед что-то крикнул ему вслед, но Лучок не обернулся.
Сердце колотилось и толкало по тропинке к озеру! Сейчас, вот сейчас всё и закончится! И страшная трещина в мироздании сойдётся, так что никто ничего не заметит, главное – успеть вовремя, пока не стало поздно! Тёма чуть не влетел в воду, едва успел остановиться на скользком краю бережка. Тёплое марево поднималось от воды. Золотые, с изумрудными жилками, стрекозы кружились над камышами. И никого… Тёма беспокойно озираясь, топтался в росяной траве. «А ну как не появится?! А я тут как лошара лягухам на посмешище в одних трусах!»
– Чего стоишь столбом, сюда давай! – проворчал недовольный бабкин голос, и Тёма чуть не перекрестился сапогом.
Бабка или, скорее, женщина, неприветливо глядела на мальчишку из высоких камышей. Кабы они пониже были… уф, страшно подумать! Опять она тут голая совсем! Тёма, старательно глядя куда-то в воду, робко сделал два шажочка, протягивая бабке, что просила. Она высунулась почти вся, и мальчишка стыдливо зажмурился. Женщина с хищным свистом сквозь зубы вырвала у него из рук сапоги и затихла.
Лучок ещё постоял жмурый, для приличия. Тишина напрягала. Чего она молчит-то? Парень осторожно открыл глаза, собираясь чего-нибудь сказать, а то ж неловко как! Но бабка… исчезла? Камыши сомкнулись, ни один не погнулся, не сломался. Тёма подошёл поближе, заглянул в заросли. Никого. Только стрекозы играют да мушки мелкие мельтешат.
– Эх, чтоб тебя! – проворчал он на манер деда и деловито сплюнул в камыши, храбрясь. Подумал было, а не искупаться ли? Водичка-то сейчас чисто молоко! Но это только с виду, а где-то под водой – вздорная старуха машет своим рыбьим хвостом! Э нет, бежать, бежать со всех ног! К деду, к козам, к чёрту сивому, только бы отсюда подальше! С горечью и ужасом Лучок осознал, что больше никогда это озеро не будет для него родным.
– Ну что, скупнулся?
У калитки курил дед. Глаза его хитро и ласково щурились. Тёма только кивнул. В горле щекотали вопросы, которые лучше не задавать. Не задавать и точка!
– Ну иди кваску попей, свежий подошёл! – кивнул дед и плевком затушил папиросный окурок. Тёма сумрачно покосился на его босые ноги. А на кой той старой ведьме сапоги-то?!
– Бля… – не хотел Лучок, да как-то само вырвалось.
– Чего? – повернулся к нему дед. Но Тёма уже забежал в дом. Свежий сладкий квас горчил. «Что же я, лошара, понаделал?»
Дед на дворе загремел вёдрами, насвистывая какое-то ретро.
– Лучок! – позвал он, и Тёма застыл, будто его холодным ремнём по спине вытянули. Горячая печка летнего дня раздухарилась, а он дрожал, как осина. От того ли, что всё ещё стоял в одних трусах в прохладной избе, или просто жуткая бабка не шла из головы?
– Чего, дед? – крикнул парнишка, и голос нервно дрогнул.
– Баню хочешь? А что, я пойду воду озёрную таскать!
«Не ходи, деда, не ходи, там неведомая бабка!» – хотелось крикнуть в ответ, а ещё лучше – выскочить и схватить деда за ноги – не пущу!
Эх, был бы маленький, так бы и сделал, и дед бы присел на корточки, сказал бы: «Не пойду, не пойду, только не реви!» Добрый он, дед, мягкий! А Лучок своими руками какую-то дрянь ему устроил и даже не дотумкал сразу, что надо было эту бабку нах послать, пусть со своим хвостом к чертям подводным катится! Но вместо этого Тёма торопливо натянул одёжки и, высунувшись в окно, невнятно промычал: «Угу». Дед принял мычанье за согласие и, не спеша подхватив два больших ведра, степенно вышел со двора. Тёма с отчаянием проводил его глазами. Калитка захлопнулась, будто отрезая внука от деда железной стеной.
– Погоди, дед! – крикнул Тёма, но голос вдруг осип, прозвучало жалко, старик не услыхал. Лучка приморозило к полу. Мысленно он нёсся вслед за дедом, хватал его за руки, и ворочал назад, но в реальности даже не шелохнулся. Будто в паутину замотало и злая сила тянет из него всю кровь, нет мочи двинуть ни рукой, ни ногой! Тяжелые мгновения падали и растекались по доскам пола, как расплавленный воск свечи.
