Ю. В. Чайковский
Мысы Ледовитого напоминают
9. Западные корабли на Оби
Есть лишь два свидетельства о попадании западного корабля в устье Оби, причём оба раза корабль оказался там ещё до похода Ермака в Сибирь, и оба раза корабли погибли от рук местных жителей. Обычно пишут, что таковых кораблей никогда не было, но вот два свидетельства англичан, бывших в Москве в начале 1584 года, в последние месяцы жизни Ивана Грозного. Первому (это был купец Энтони Мерш) холмогорские мореходы сообщили:
«некогда ваши люди уже достигли названной реки Оби на корабле, который потерпел кораблекрушение, а люди ваши были убиты самоедами, которые думали, что те приехали ограбить их» [Скрынников, 1982, с. 178].
Второй автор (агент Московской компании Джереми Горсей) смог побеседовать с пленным царевичем Маметкулом (сыном или племянником сибирского хана Кучума), взятым в плен Ермаком:
«Я слышал от него, что в их земле были некие англичане или по крайней мере такие люди, как я, взятые ими с кораблём, пушками, порохом и другими богатствами за два года до того (как был пленён Маметкул – Ю.Ч.), когда они пришли по Оби, чтобы найти Китай через Северо-Восток» (там же).
Историк Руслан Скрынников верно отметил, что слова про Китай и северо-восток вряд ли мог сказать татарский царевич, что они, видимо, додуманы Горсеем (которого, вообще, историки полагают автором ненадежным). Но Скрынников ошибочно решил, что речь шла об одном и том же корабле. Он не заметил, что в первом случае корабль приходил когда-то давно и погиб, как и его экипаж, в земле северных жителей; тогда как во втором случае корабль прошёл на юг, во владения Кучума, и был взят в плен со всем его имуществом. Вот откуда, полагаю, у Кучума были пушки, которыми он не сумел воспользоваться (что известно из донесений Ермака).
Поскольку проход небольшого корабля через бар (мель в устье) Оби в принципе по полой воде возможен, и поскольку сведений об истреблении второго экипажа нет, мы получаем два важных сведения.
Во-первых, это последняя (и единственная чётко известная) дата плавания вокруг Ямала в Обь до прихода LIA в Карское море, каковое, очевидно, удалось лишь в особо тёплое лето. Царевич
Маметкул сказал, что корабль был недавно, и мы действительно видим год сильного потепления как раз в 1582 году[15]. Остальные сведения гласят о плаваниях неизвестной давности.
Во-вторых, если кто-то со второго корабля смог вернуться в Европу и рассказать своим хозяевам о случившемся, то становится понятным переключение интереса англичан Московской компании с Оби (где разбой оказался хуже волжского) на Енисей, почти безлюдный в низовье и совсем неизвестный выше. Вполне естественно отсутствие печатных сведений об этой перемене ориентации англичан: если корабль вышел в плавание секретно, что было тогда обычно, то хозяин должен был держать в секрете и рассказ спасшегося. Замечу, что ни одному из тех западных кораблей, что вернулись домой, не удалось доплыть дальше западного берега Ямала.
10. И всё же СВ-проход действовал
Но СВ-проход был тогда в самом деле купцами открыт (пусть в некоем скромном смысле) и два десятка лет действовал, принося им доход. Речь идёт о плаваниях англичан и голландцев по Северной Двине, Волге и Каспию в Персию.
Размеры такой торговли были невелики, и заменить потерянную Нарву Архангельск не мог. Если за те 20 лет, что Россия владела Нарвой (1561–1581), туда прибывало до 300 кораблей в год, то в Архангельск, когда он стал морскими воротами России, туда приходило их не многим более 20 в год (СИРИО, т. 116, с. LXIV, LXX, ХС). Для Московии и это было жизненно важно (так, в годы войны с Польшей Голландия поставляла в Россию через Архангельск порох и свинец), но никак не могло быть достаточным для западных купцов.
Со жгучим интересом расспрашивали они русских и ненцев о пути на восток, к Оби. Главным источником об этом служит сборник [Purchas], перевод нужных нам сведений из которого содержится в книге [Алексеев, 1941].
Поморы рассказывали, что не легко и не каждое лето, но доходят они морем до Ямала и, обогнув его, входят в Обь, а из неё попадают в место главного торга, Мангазею[16]. Что в холодное лето обогнуть Ямал по морю невозможно, зато туда можно попасть по рекам Ямала, через волок, но там проходят лишь малые кочи, берущие вчетверо меньше груза, нежели кочи большие.
Западных купцов данный путь не заинтересовал – им надо было входить в Обь на своих кораблях. Вскоре этот утомительный волок остался единственным морским путем в Мангазею, а лет через двадцать LIA пресёк и его.
Но вернёмся к западным мореплавателям. В 1580 году великий голландский картограф Гергард Меркатор писал, что лучший путь в Китай – через одну из рек, впадающих в море за Новой Землёй, ибо по ним можно проникнуть в Китай. Меркатор же предупреждал: «я полагаю, что великий князь московский воспротивится этому» [Алексеев, 1941, с. 174].
Однако он ошибся: Иван Грозный думал иначе, чем его отец: желая получать пошлину золотом и серебром, которых стране всегда решительно нехватало, он охотно допускал заморских гостей плавать вниз по Волге и даже снабжал охранными грамотами. Они мало помогали: во-первых, грабители грамот не спрашивали, а во-вторых, даже успешный проезд не обеспечивал успеха торгового. Дело в том, что среднеазиатские государства были заняты войнами, а не торговлей; персидские же владыки, охотно покупая английские товары и позволяя покупать свои, не пускали англичан дальше – ни в Индию, ни в Китай [Английские…, 1937].
И вскоре англичане запросились на иные реки – восточные. Как раз в 1580 году их представители в Холмогорах просили, чтобы царь разрешил торговать на Севере только им, да еще не всем, а лишь тем, у кого есть грамота от английской королевы. (Перечислили они и желательные им северные гавани, включая новое для московских дьяков название: Ызленди – СИРИО, т. 38, с. 48.) Предложение, что и говорить, наглое, но и англичан можно понять: Россия безнадежно увязла в Ливонской войне, позарез нуждается в английской помощи, а потому царю Ивану придется уступать.
Русские чиновники в Холмогорах так далеко не мыслили и даже обсуждать предложений не захотели. Они вернули письмо со словами: можете ли вы представить, чтобы Англия стала торговать с другими странами только через Россию? (там же, с. 49). Формально они были, конечно, правы, только вот Ливонскую войну Россия вскоре проиграла и выход к Балтике потеряла.
К вопросу удалось вернуться только в 1583 году, когда в Москву прибыл английский посол Джереми Боус и повторил прежние предложения (там же, с. 92). Но Россия уже проиграла войну, и царь не имел нужды в срочной помощи. Он перечислил английские пожелания, включая неведомую Ызленди, и подтвердил, что давать монополию одной стране ему невыгодно и нелепо.
Замечательно, что за этим сообщением в архиве следует справка (с. 94):
«Печора река в море впала. Мезень река в Двинском уезде в море впала. Ислендь река за Обью. Река Шум блиско Печенского монастыря а впала в море, Шарской реки, как у них написано, в переводе нет».
Как видим, в Москве уже знали, что Ислендь – не просто гавань, а река, но куда она впадает, еще не ведали. Судя по реплике: «в переводе нет», сведения получены у иностранцев, вернее всего, у тех же англичан (а они, как и голлагдцы, собирали сведения у русских поморов). Принято писать, что это – первое упоминание Енисея, однако оно с тем же успехом могло быть упоминанием общего устья рек Пур и Таз, ныне известного как Тазовская губа, поскольку первые верные сведения об устье Енисея получены в Москве лишь через три десятка лет. До тех пор словами «страна Енисея» именовалась территория бассейна рек Пур и Таз (см. Прилож. 2).
Так или иначе, о власти царя над упомянутой местностью не могло быть и речи: Ермак тогда едва держался на Иртыше и еще не дошел до Оби, которую предстояло еще долго покорять, а на севере Сибири вообще не было подчиненных Москве поселений – знаменитая Мангазея была тогда владением деловых людей Строгановых, сидевших в Сольвычегодске. В их владении продержалась она 29 лет, с 1572 по 1601 год, пока Борис Годунов не обратил ее в государеву собственность. Город стал крепостью, опорным пунктом в борьбе с местным населением, тогда еще воинственным.
Пишут, вопреки данным документов и раскопок, что Мангазея лишь в 1601 году была основана. А зря пишут, да и зря Борис ее отобрал: по всей видимости, Строгановы затаили обиду. Через 5 лет, когда царь Василий Шуйский в отчаяньи (войско без жалованья таяло) запросил у них денег, обычно щедрые Строгановы, полагая себя в безопасности, прислали царю обидную малость. И поляки легко взяли почти беззащитную Москву. То был пик Смуты, но и закат самовластия Строгановых.
Писать об изъятии Мангазеи у Строгановых не принято, как и вообще о военном характере освоения Сибири. Лишь недавно стало возможным отметить, что
«в лучшем случае вольная колонизация могла бы привести к образованию нескольких русских поселений на севере Сибири, имеющих торговое и промысловое значение» [Пузанов, с. 382].
Таким поселением как раз и была тогда первичная Мангазея Строгановых. Чего же в такой ситуации добивались англичане?
Думаю, что монополия на торговлю по реке, никому не подвластной, была нужна им не сейчас, а на будущее – если река окажется ведущей в Китай. «Космографию» (географию) в Англии знали явно лучше, чем в Москве, и англичане, полагаю, надеялись извлечь из российского акта о монополии такую же пользу, какую извлекли испанцы и португальцы из папской буллы, хотя папа не имел власти ни в Азии, ни в Африке, ни в Америке. Видно это намерение из дальнейшего поведения англичан. В начале 1584 года Боус, видимо, заметил[17], что больной Иван совсем слаб, и стал вести себя менее учтиво. Невзирая на жёсткий ответ царя: «А о реке Оби да о Изленде реке да о Печере реке о тех урочищах им отказати» (СИРИО, т. 38, с. 95), – он продолжал настаивать на монополии.
Царя, однако, занимали тогда два иных вопроса: о союзе с Англией против Швеции и Литвы (дабы вернуть выход к Балтике) и о браке с английской принцессой (до этого он безуспешно сватался к самой королеве, Елизавете). Ни то, ни другое уже не было возможно, и Боус умело уходил от обоих вопросов[18]. С завидным упорством он продолжал твердить – сперва монополия, а затем всё остальное. Переговоры зашли в тупик, царь вскоре умер, и Боус уехал ни с чем.
* * *
Зато англичане впоследствии с успехом использовали Смутное время (когда окраины жили сами по себе), основав факторию в Пустозёрске (низовье Печоры), где активно собирали сведения про Обь и Енисей. Их донесения служат нам (наряду с голландскими – см. Прилож. 3), основным источником об освоении русскими устий этих рек.
Но если русский язык английские агенты кое-как знали, то с местными жителями они могли общаться только через русских толмачей, и донесения вышли невразумительные. По-видимому, один лишь Лев Берг, наш знаменитый географ, сумел понять, что в них перемешаны верные сведения о двух различных путях на Обь (вокруг Ямала и поперек Ямала), а также о морском пути в Енисей [Берг, 1949, с. 92].
Добавлю, что в донесениях англичан сведения о нижнем Енисее перепутаны со сведениями о среднем и даже о верхнем (точнее, о Енисее предгорий южных гор), чего Берг, видимо, не заметил. Для истории полярных исследований рассказы о верхнем Енисее несущественны, но для нашей темы тоже важны: ведь англичане искали путь в Китай. И если не о самом Китае, то о китайцах, об их присутствии в Средней Сибири, им в Пустозёрске кое-что сообщали.
Анализ этих донесений – отдельная трудная работа (см. Прилож. 4), нам же здесь достаточно упомянуть то, что относится к теме СВ-прохода. Читая донесения, надо иметь в виду, что в беседе с ненцами через русских толмачей англичане не всегда могли различить существенные подробности – например, выражения вроде «она течёт с юга» и «по ней можно попасть на юг».
Наиболее интересное сообщение послал в Лондон Джосиас Логан [Алексеев, 1941, с. 216–219]. Он знал только один путь из Баренцева моря на Обь – путь вокруг Ямала. А именно, от острова Вайгач.
«пять или шесть дней плавания… держа курс все время на северо-восток до места, где с правой стороны песчаная гряда вдается в море на три мили… От этого места нужно держать курс немного более на юг и плыть еще пять или шесть дней; тогда вы придете к реке Оби».
Поясню: информатор Логана плыл от Югорского Шара к северной оконечности Ямала (мыс Скуратова на западе песчаной гряды), плыл от Югоского Шара открытым морем напрямик, что в 1600-е годы было уже невозможно, (этот путь остальные мореходы, видимо, молодые, даже не называли). Устьем Оби он полагал нынешний вход в Обскую губу. Это было заманчиво.
Далее, один русский помор говорил Логану о Енисее:
«На расстоянии пяти или шести дней плавания к востоку от Оби имеется ещё река, такая же большая, как Обь. Она очень глубока и течёт с юга, но протяжение её еще неизвестно… С восточной стороны в неё впадает другая река, называемая Тунгуской, и народ, живущий на ней, называется также тунгусами. Потому я полагаю, что она недалеко от города Тангут в Катае. Эти тунгусы говорят, что есть ещё другая огромная река, которая течёт на юг и которую полоса земли отделяет от Тунгуски. По той реке ходят большие корабли, похожие на русские, имеющие много мачт и пушек… Эти корабли принадлежат, по-видимому, китайцам, которые торгуют там летом и возвращаются до наступления зимы».
Если вспомнить, что русские малые кочи несли по одной мачте и большие – по две, а пушек не несли, тогда как китайские джонки бывали многомачтовые и многопушечные, то очевидно, что похожими на русские в самом деле названы китайские суда. Тогда неназванной рекой могла быть только Ангара, по которой китайцы (попав на неё с Селенги через Байкал) возили тогда свои товары на Енисей и далее, через волоки, на Обь[19].
Назад китайцы везли, в основном, соболей, которых сбывали как в самом Китае, так и в торговле с купцами Западной Европы. Вверх суда шли бечевой, но откуда и куда, информатор не знал [Purchas, с. 194; Алексеев, с. 239]. Это свидетельство также говорит в пользу Ангары, быстрое течение которой не даёт плыть по ней вверх ни под парусом, ни на вёслах, ни шестами.
Как видим, реальный путь в Китай был-таки указан, но, увы, никто даже не пробовал им пройти. LIA обогнал англичан как минимум лет на 70.
Просьба англичан к Ивану Грозному допустить их в устья сибирских рек была последней: при Годунове и последующих правителях иностранные агенты вели разговоры только о Волге. В годы Смутного времени иностранные купцы прочно освоили путь из Архангельска на Ярославль, по Волге и Каспию, а по окончании Смуты русское государство оказалось столь слабо и столь зависимо от иностранной помощи, что не могло запретить чужеземным купцам плавать. Они не только свободно там плавали, но и строили свои корабли.
Тем удивительнее, что в русской литературе жило и живёт уверение, будто в 1619 году царь Михаил Фёдорович запретил иноземцам плавать в Обь. И не морем, на кораблях (такой запрет ещё можно бы понять), а через Ямальский волок, где корабли не проходят. Естественно, что на «запрет» иноземцы никак не отреагировали – видимо, о нём так и не узнали. Но обо всём по порядку.
11. Ямальский волок
Итак, в конце XVI века похолодание закрыло морской путь вокруг Ямала, так что главным стал путь на Обь через Ямальский волок. Кроме него, существовал прежний сухой путь «через Камень», которым шли из Московии. Для поморов и для купцов с иностранных кораблей он был слишком долог и разорителен, однако по мере того как пролив Югорский Шар пропускал корабли всё реже, купцы были вынуждены переходить на сухой путь. От Архангельска они плыли морем только до Печоры, а затем шли по ней к «чрезкаменному» пути. Об этом пути поведал князь Пётр Горчаков [20]:
«А про Монгазейский ход (Горчаков – Ю.Ч.) сказал: как де он был в Березове, и то де от торговых людей слышал, что в Монгазею хаживали торговые люди на Пустоозеро от Архангилского города», причем про морской ход «и про Немец не ведает и ни у кого не слыхал» (РИБ, стл. 1069).
Было это в 1590-х годах. Тем самым, в то время в Берёзове (на реке Сосьве, у впадения её в Обь) знали купцов, прибывших сюда через Пустозёрск, но не знали про путь с Обской губы. В те годы Горчакову могли говорить про Мангазею только как про частное владение Строгановых[21].
В 1903 году московский зоолог Борис Михайлович Житков (не путать с Борисом Степановичем Житковым, детским писателем сталинской поры, тоже иногда писавшим о животных) заинтересовался Ямальским волоком. Он собрал о нём сведения, высказал первые суждения [Житков, 1903], и нам стоит последовать за ним.
Путь с запада шёл от моря по речке, носившей тогда имя «Мутная», вытекавшей из озера Нейто, затем посуху через песчаную перемычку «в полверсты» до озера Ямбуто, откуда по речке, носившей тогда имя «Зелёная», в Обскую губу (которую тогда называли низовьем Оби). Если путь вокруг
Ямала занимал неделю-две (смотря по погоде), то через волок 6–7 недель и был очень трудоёмок. Пройти мог только караван малых кочей (не менее четырех, поскольку каждый коч тянули все вместе), бравших по 400 пудов груза (вчетверо меньше большого коча). Волок хорошо виден на карте Массы (см. выше). Путь этот известен нам по единственному донесению о проходе в 1602 году (РИБ, стл. 1087–1091). В нём участник волока Лев Шубин рассказывал:
«река Мутная невелика, через мошно перебросить каменем, а река мелка, в грузу кочи не проходят, а дожидаются с моря прибылные воды».
Затем артельщики (40 человек на четырех кочах) «тянулись бечевою двадцать день и дошли до озер». Тут стали разгружать кочи в павозки (лодки), бравшие по 40 пудов. Кочи волокли пустыми на канатах по мелководью и «паточине» (жидкой грязи) до сухой перемычки. Посуху канаты тянули с помощью воротов, вкопанных в песок, подкладывая катки под плоское дно судна. Павозки тоже волокли пустыми, «и тем волоком запасы носили на себе на плечах», так что полверсты отняли 5 дней. Затем двинулись по речке Зелёной.
«Зелёная река меньше Мутные да и мельче; и шли они на низ Зелёною рекою, повозили запас в павозках, а кочи тянули порозжие всеми людми день с десять».
Везли муку, крупу, соль, мёд, свинец, порох, посуду и другие русские и западные товары. Между прочим, однажды провезли в Мангазею и голландские колокола для церкви. Кто вёз и каким путем, неизвестно, но полагаю, что басовый колокол везли всё-таки морем, а значит, раньше 1590 года. Обратный путь был сам по себе ещё труднее, но грузом была пушнина, а она гораздо легче.
В 1908 году Житков отправился на Ямал и нашёл волок. Река Мутная (ныне Мордыяха), впадающая в Карское море, течёт из озера Нейто, тогда как из соседнего с ним озера (ныне Нейто 1-е) вытекает река Зелёная (ныне Сёяха, что значит просто «текущая из озера»; рек с таким названием много), она впадает в Обскую губу.
«Озёра эти разделяются небольшим перешейком-волоком, узкая часть которого достигает всего 87 сажен, и посредине его лежит совершенно круглое, в 40 сажен диаметром, озеро, которое самоеды называют Луце-Хавы-то, в переводе "озеро, где умерли русские". Самоеды считают озеро святым, но не умеют уже объяснить происхождение его названия» (АР-2, с. 596).
Название поразительно, хочется снять шапку: тут умерли те, кто, надо полагать, шёл Ямальским волоком в последний раз. Разумеется, LIA надвигался постепенно, но кто-то же должен был оказаться последним. Из донесений видно, что никто не сознавал перемены климата, все надеялись, что за необычно холодным летом последует теплое, а вышло иначе. Пришел лютый холод, какого прежде не видывали и о каком не слыхивали. LIA вступал в права в полной мере.
Кстати, посреди перемычки Житков нашёл короткий столб от древнего ворота. Он торчал тогда уже 300 лет – у Арктики долгая память.
12. Тобольский Герострат
Когда ямальский путь перестал существовать? В 1619 году он был царским указом запрещён, и потому (как пишут) вскоре погибла и Мангазея, «златокипящая государева вотчина». История запрета столь нелепа для здравого смысла, что до сих пор не получила сколько-то серьёзного объяснения. Она почти целиком известна нам из одного источника – переписки тобольского воеводы князя Ивана Куракина с царём Михаилом Федоровичем (РИБ, блок документов 254, стл. 1049–1095) и, если кратко, состоит в следующем.
В 1616 году Куракин обратился к юному царю с челобитной, где выражал испуг по поводу возможного прибытия «немцев» из Ледовитого моря в Енисей. Ямальский волок он полагал, наоборот, главным и самым желательным путём на Мангазею, тогда как енисейский путь предлагал запретить. Возникла трёхлетняя переписка, главным итогом которой оказался (трудно поверить) запрет именно Ямальского волока.
Поскольку инициатором переписки был Куракин, историки Арктики дружно приписали гибель Мангазеи ему, и кто-то даже назвал Куракина тобольским Геростратом [Скалой, 1951, с. 40].
Переписка прелюбопытна и сильно напоминает беседу Афрания с Пилатом в романе Михаила Булгакова – документы явно означают совсем не то, что в них написано. Есть, правда, важная разница: Пилат вёл беседу сам, тогда как юный безвольный царь подписывал чьи-то письма. Авторов царских писем было, как минимум, двое. Трудно, например, поверить, что автор, предлагавший, от имени царя, устроить пашни на ледовом берегу (РИБ, стл. 1057–1058), был тот же, что в остальных текстах, вполне реалистичных.
В наше время стало ясно, что Мангазея была обречена погибнуть, так как замёрзли пути к ней (не только через Ямал, но и с юга, из Оби), по которым город снабжался хлебом и всем прочим (подробнее см. [Клименко и др.]). Однако современники этого не знали.
Гибель Мангазеи интересна в двух смыслах: как факт из истории России (борьба разных бюрократий за влияние, губящая тот объект, за который чиновники борются) и как факт из истории Арктики (продвижение LIA в первой трети XVII века). Первый смысл требует большой отдельной работы. Тема была и остаётся весьма актуальной для России, и тому, кто захочет разгадать ребус с запретом Ямальского волока, могу предложить в Прилож. 5 краткий анализ переписки Тобольска с Москвой в качестве основы для поисков.
Здесь скажу лишь, что поведение тобольских властей вскоре же показало их подлинную цель, весьма далекую от прежде заявленной. А именно, в 1620 году Куракин добился запрета свободно торговать в Мангазее вином и мёдом, дабы вся выручка шла в Тобольск. Мёд был единственным в тех местах противоцынготным средством, и началась массовая цынга. А в 1622 году тот же Куракин обратился в Москву с просьбой запретить тобольским купцам закупать хлеб для Мангазеи. Безвольный царь (точнее, его волевой отец) этот экономически и человечески преступный акт тут же утвердил (РИБ, стл. 1132). Тем самым, Тобольск начал (с согласия Москвы) ликвидацию Мангазеи открыто, и она вскоре захирела, а затем, уже после смерти Куракина и Филарета, погибла. Кстати, после смерти отца царь вновь разрешил ввозить мёд в Мангазею и иные сибирские города. Подробнее см.: [Буцинский, 1999, с. 35–37].
Но, как ни относиться к «подвигу» Куракина, именно благодаря ему соболь в Мангазейском крае сохранился: он и через 300 лет числился пятым по значению меховым зверем – после белки, лисы, горностая и зайца, но впереди колонка, бурого медведя и дикого оленя (АР-2, с. 370). А в остальной Сибири соболь к тому времени исчез как объект промысла почти или вовсе.
Что касается второго смысла переписки, то она дополняет малоизвестную совокупность сведений о том, как LIA вытеснял мореходов из Арктики.
Прежде всего, следует сказать про закрытие пути вдоль западного берега Новой Земли, в зоне действия Гольфстрима. Уже через 20 лет после плаваний Баренца оказалось, что поморы не могут проплыть к её северной части и уверяют, что нет пути далее середины её северного острова «великих ради непроходимых льдов» (РИБ, стл. 1064). Вот почему в 1608 году Генри Гудзон не смог проплыть от Новой Земли к Югорскому Шару, хотя вдоль южного берега Баренцева моря поморы в это время регулярно плавали и входили в Югорский Шар. О последних (1607 г. и позже) попытках открыть СВ-проход англичанами, голландцами и датчанами см. [Purchas, том 13, с. 7 и далее].
По Карскому морю, где Гольфстрима нет, в 1600-е годы плавание удавалось лишь в удачные годы и лишь вдоль южного берега. Достичь устья реки Мутной, как правило, ещё удавалось. Вот что докладывали царю в 1617 году:
«К устью Мутные реки приходят на Успеньев день и на Семён день, а коли де Бог не даст пособных ветров и время опоздает, и тогда все коми ворочаются в Пустоозеро; а коли захватит на Мутной или на Зелёной реке позднее время, и на тех реках замерзают, а животишка свои и запасы мечут на пусте, а сами ходят на лыжах в Берёзовский уезд» (РИБ, стл. 1063).
И это до запрета. Немудрено, что через 5 лет после запрета царские посланцы не могли поставить на волоке заставу (для чего надо было доставить лес из Обской губы), а вскоре – и отыскать в снегу, всё лето лежавшем, сам волок.
О возможности плавания морем вокруг Ямала помнили (и в 1611 г. рассказали англичанам, см. выше) лишь некоторые – видимо, старики. О том, что около 1580 года можно было из Архангельска проплыть через Маточкин Шар и Карское море напрямую к северной точки Ямала [Берг, 1949, с. 90], в 1611 году уже не помнил никто. Так что «тобольский Герострат» старался явно зря. А вот из Енисея в том же самом году плавание в Пясину ещё удалось – видимо, оно было последним удачным перед воцарением LIA (см. Прилож. 6).
Что касается пропавших, то следует вспомнить Ивана Толстоухова. Он отплыл в 1686 году вниз по Енисею, прошел в Енисейский залив, оставил там крест с надписью и пропал без вести. В ходе ВСЭ было найдено зимовье в устье Пясины, которое назвали «зимовьем Толстоухова», а много дальше, ближе к устью Нижней Таймыры, нашли древние костры («стар ое огнище») без следов зимовки, которое тоже можно связать с Толстоуховым – см. карту на с. 32. Подробнее см. [Белов, 1969], гл. «По запретному пути».
