Йен Макдональд
Новая Луна
Вид наружу стоит дорого; развлечения стоят еще дороже, так что Марина сидит на нижнем ярусе, на месте в центральной части, и корчит рожи мальчишке, который пялится на нее через щель между подголовниками. Из Меридиана в Жуан-ди-Деус поезд идет всего час. Смешить ребенка – достаточное развлечение. Это первый раз, когда Марина выбирается за пределы Меридиана. Она на Луне. Она на поверхности Луны, мчится по магнитным рельсам со скоростью тысяча километров в час и ничего не видит, потому что сидит внутри металлической трубы. Равнины и ободы кратеров, каньоны и крутые откосы. Великие горы и огромные кратеры. Все там, за пределами этого интерьера, теплого, пахнущего жасмином, выкрашенного в пастельные тона и располагающего к болтовне. Все серое и пыльное. Все одинаковое, лишенное великолепия. Она ничего не упускает.
У Хетти полный доступ к сети, так что, когда мальчишке велят не приставать к леди в заднем ряду, Марина занимает себя музыкой и картинками. Ее сестра загрузила новые семейные фотографии. Там есть ее новая племянница и ее старый племянник. Там есть зять Арун. Там есть ее мать – в кресле, с трубками, торчащими из тыльной стороны ладоней. Она улыбается. Марина рада, что не видит безвоздушных гор, суровых пустых морей. По сравнению с пышной листвой, небесами цвета бледно-сизого голубиного оперения, морем столь зеленым и обильным, что кажется, будто его глубину можно ощутить с помощью обоняния, Луна выглядела бы белым черепом. В этом поезде Марина может притвориться, будто она дома, на Земле, и, выйдя наружу, окажется среди деревьев и вулканов Каскадии.
«Мама начинает новый курс во вторник». Кесси бы никогда открыто не попросила денег, но просьба таится внутри. Мамины медицинские счета отправили Марину на Луну. Большой Бум на Луне! И все тянут руки. Все, каждую секунду каждого дня. Марина борется с гневом. Это не по-лунному. Если бы все вели себя в соответствии с чувствами, города бы к ночи превратились в морги.
Поезд, замедляясь, въезжает в Жуан-ди-Деус. Пассажиры собирают вещи. Инструкции Хетти гласят, что надо представиться охране на платформе номер шесть и оттуда частный трамвай отвезет куда надо. Марина ощущает прилив возбуждения; она впервые думает о том, что лежит на другом конце этой частной трамвайной линии: Боа-Виста, легендарный дворец-сад семьи Корта.
Снаружи судебного зала номер три Ариэль Корту обступает свита. Ее постоянно окружают поклонники, прилипалы, потенциальные клиенты, потенциальные ухажеры разнообразной гендерной принадлежности. «Привлекательная» – вот первая вещь, которую люди говорят про Ариэль. Члены семейства Корта никогда не отличались необыкновенной красотой, но бразильцы не бывают уродливыми, и каждый из детей Адрианы не без изящества вынуждает любоваться собой. Привлекательность Ариэль – ее опора; она несет себя с достоинством и уверенностью, с хладнокровной непоколебимостью. Внимание так и течет в ее сторону. Ее коллега Идрис Ирмак проталкивается сквозь поцелуи и поздравления.
– Ты могла там умереть.
Над головой Ариэль роятся камеры размером с насекомых.
– Нет, не могла.
– Он мог выпустить тебе кишки.
– Ты так считаешь?
Руки Ариэль поднимаются и хватают Идриса за предплечье. Она берет в захват его локоть. Если чуть увеличит нажим, сустав выскочит, как крышка от бутылки. Свита ахает. Камеры резко снижаются для лучшего угла съемки. Это сенсационно. Сетевые сплетники будут визжать несколько дней. Ариэль освобождает «пленника». Идрис трясет рукой, которую терзает мучительная боль. Всех детей в семье Корта учат Грейси джиу-джитсу. Адриана Корта убеждена, что каждый ребенок должен быть знатоком какого-нибудь боевого искусства, играть на музыкальном инструменте, говорить на трех языках, читать годовые отчеты и танцевать танго.
– Он бы меня на ленточки порезал. Думаешь, я бы стала рисковать, если бы не знала, что Муньос капитулирует?
Идрис развел руками. Объяснить ему трюк?
– Альяумы были клиентами Маккензи, пока Бетаке Альяум не оскорбил Дункана Маккензи, не женившись на Тэнси Маккензи, – говорит Ариэль. Свита с благоговением ловит каждое слово. – Маккензи отозвали свою помощь. А раз ее нет, то, если бы Альяум меня хоть поцарапал, им пришлось бы столкнуться с вендеттой семьи Корта, не имея за спиной Дома Маккензи. Они не могли пойти на такой риск. Я все это время вела дело к судебному поединку, потому что знала: им придется уступить. – Она останавливается у двери адвокатской комнаты и поворачивается к свите. – А теперь прошу прощения, но у меня впереди лунная вечеринка в честь племянника, и я попросту не могу пойти на нее в таком виде.
В адвокатской комнате Ариэль дожидаются судья Нагаи и бутылка джина с десятью растительными компонентами.
– Если снова провернешь такой фокус в моем суде, я прикажу защитникам тебя зарезать, – говорит судья. Она притулилась на краю умывальника. Адвокатские комнаты маленькие и тесные.
– Но это будет явная халатность в отправлении правосудия, – говорит Ариэль и бросает охапку деловой одежды в депринтер. Загрузочная воронка проглатывает вещи, и ткань превращается в органическое исходное сырье. Бейжафлор, фамильяр Ариэль, уже выбрала для нее праздничный наряд: платье 1958 года от Баленсиаги, на лямках, асимметричного покроя, с черным цветочным узором на темно-сером фоне. – Неужели суд не сумеет защитить сторону договора, чьи интересы были нарушены?
– Ну почему ты не можешь просто заняться добычей гелия, как твои братья?..
– Они такие скучные ребята. – Ариэль целует судью в обе щеки. – У Лукаса отрицательное чувство юмора. – Она изучает джин: подарок клиента. – Печать по заказу. Как мило.
Чуть подталкивает бутылку к судье Нагаи. Та качает головой. Ариэль смешивает себе жгучий сухой мартини.
Риеко касается левым указательным пальцем точки между глаз: общепринятый жест, предлагающий поговорить без фамильяров. Ариэль, моргнув, отключает Бейжафлор – едва заметную колибри, переливчатое облако, постоянно меняющее оттенок, чтобы соответствовать наряду хозяйки. Фамильяр Риеко – чистый лист, постоянно складывающийся в новые фигурки-оригами, – исчезает.
– Я тебя не задержу, – произносит судья Нагаи. – Буду краткой: ты, возможно, не в курсе, что я член Павильона Белого Зайца.
– Как там люди говорят? Любой, кто назовется членом «Белого Зайца»…
– …таковым не является, – заканчивает афоризм судья Нагаи. – Из каждого правила есть исключение.
Ариэль Корта с учтивым видом пьет свой мартини, но все ее чувства бдительно напряжены. Павильон Белого Зайца – собрание консультантов Орла Луны – обитает в пространстве между мифом и реальностью. Он существует, он не может существовать. Он прячется у всех на виду. Его члены подтверждают и отрицают свое членство. Ариэль Корта и без Бейжафлор знает, что ее пульс участился, дыхание ускорилось. Приходится как следует сосредоточиться, чтобы от возбуждения не расплескать мартини.
– Я член Павильона Белого Зайца, – говорит судья Нагаи. – И было им пять лет. Каждый год «Белый Заяц» меняет двух членов по принципу ротации. В этом году пришла моя очередь. Мне бы хотелось номинировать тебя на свое место.
Мышцы живота у Ариэль напрягаются. Ну почему место за круглым столом ей предложили сейчас, когда она стоит тут в нижнем белье?..
– Это честь для меня. Но вынуждена спросить…
– Потому что ты необычайно одаренная молодая женщина. Потому что «Белый Заяц» осведомлен о растущем влиянии на КРЛ кое-кого из Пяти Драконов и желает компенсировать это влияние.
– Маккензи.
Ни одна другая семья не проявляет столь неприкрытых политических амбиций. Эдриан Маккензи, старший сын директора Дункана, – око Джонатона Кайода, Орла Луны, председателя Корпорации по развитию Луны. Роберт Маккензи, патриарх клана, давно проводил кампанию за отмену КРЛ и полную лунную независимость, свободу от отеческого надзора Земли. «Луна принадлежит нам». Ариэль в курсе политических доводов и знает игроков, но всегда оставалась к ним безучастной. Лунное брачное право в большей степени, нежели другие разновидности права, представляет собой хаотическую территорию, на которой властвуют пылкая преданность, шипящее негодование и бесконечные обиды. С политикой КРЛ все это образует гремучую смесь. Но заполучить место за столом Орла… Может, Ариэль и не нюхала лунной пыли, но она Корта, а семейство Корта создано, чтобы властвовать.
– Есть персоны, приближенные к власти, которые считают, что для Корта пришло время отказаться от своей изоляции и принять участие в управлении лунным обществом.
Ариэль оказалась к политике ближе, чем все другие члены семьи. Рафа, бу-хвэджан «Корта Элиу», наделен экономической властью: благодаря «Корта Элиу» по ночам на Земле горит свет; Адриана, основательница и матриарх компании, обладает моральным авторитетом. Но Корта не пользуются всеобщим обожанием среди старых кланов. Они – Пятый Дракон; их считают выскочками, разбогатевшими жуликами, ухмыляющимися убийцами, ковбоями-кариока. Все знают, что Корта всаживают нож с улыбкой. Больше они не будут кариока-ковбоями, гелиевыми отморозками. Это их приглашение в ряды власть имущих. Это признание семейства Корта в качестве благородного дома. Мамайн будет насмехаться – кому нужно одобрение этих дегенератов, этих мягкотелых паразитов? – но порадуется за Ариэль. Та всегда знала, что она не любимый, не золотой ребенок, но если Адриана Корта сурова со своей дочерью, то лишь потому, что ожидает от нее большего, нежели от сыновей.
– Так ты согласна? – спрашивает судья Нагаи. – Мне бы весьма хотелось слезть с этого рукомойника.
– Разумеется, я согласна, – говорит Ариэль. – Разве я могла сказать что-то другое?
– Ты могла бы отнестись к этому осмотрительней, – замечает судья Нагаи.
– Почему? – Глаза Ариэль распахиваются от искреннего изумления. – Надо быть дурой, чтобы не принять такое предложение.
– У твоей семьи может быть другое мнение…
– Мнение моей семьи состоит в том, что я должна вернуться в Жуан-ди-Деус и покрыться пылью и по́том в пов-скафе. Нет. – Она поднимает бокал мартини. – За меня. Ариэль Корта из «Белого Зайца».
Судья Нагаи проводит по лбу правым указательным пальцем. «Можем вернуться к миру, который записывается». Ариэль, моргнув, возвращает Бейжафлор к жизни. Снова появляется Око, фамильяр судьи. Нагаи уходит. Принтер издает мелодичный сигнал. Вечернее платье от Баленсиаги готово. Бейжафлор уже меняет цвет, чтобы соответствовать ему.
Маленькая Луна Корта одета в платье-баллон с рисунком из пионов. Платье белое, с присобранным краем, с дерзким рисунком в виде алых цветов. От Пьера Кардена. Но Луне восемь лет, и элегантная одежда ее утомляет, так что девочка сбрасывает туфельки и мчится босиком сквозь заросли бамбука. Ее фамильяр – тоже Луна, желтовато-зеленая «сатурния луна» с большими синими глазами на крыльях. «„Сатурния луна“ водится в Северной Америке, а не в Южной, – сказала ей бабушка Адриана. – И тебе бы не стоило давать фамильяру собственное имя. Люди могут перепутать, с кем они разговаривают».
Откуда-то вырываются бабочки и кружатся над головой Луны. Синие-синие, точно фальшивое небо, и размером с ее ладонь. Детишки Асамоа принесли подарочную коробку и выпустили их. Луна восторженно хлопает в ладоши. В Боа-Виста ей не удается поглядеть на животных: ее бабушка их до жути боится. Не пускает в свое имение никаких существ с шерстью, чешуйками или крыльями. Луна преследует вереницу бабочек, медленно машущих крыльями, бежит не чтобы поймать, но чтобы сделаться свободной и порхать, как они. Воздух вихрится, в зарослях бамбука рождается шепот, доносятся голоса, звуки музыки и запах еды. Мясо! Луна обхватывает себя руками. Это что-то особенное. Отвлекшись на запах мяса на гриле, она проталкивается через высокие колышущиеся стебли бамбука. Позади нее медленные водопады низвергаются между громадными каменными лицами ориша.
Три с половиной миллиарда лет назад магма вырвалась из живого сердца Луны и затопила бассейн Изобилия, медленно булькая в каньонах, вдоль прирусловых валов и в лавовых трубках. Потом сердце Луны умерло, потоки остыли, и полые лавовые трубки превратились в холодные, темные и тайные окостеневшие артерии. В 2050 году Адриана Корта спустилась сюда на веревке из входного туннеля, который ее селенологи пробурили в Море Изобилия. Ее фонарь высветил скрытый мир; нетронутая лавовая трубка сотню метров в ширину и высоту и два километра длиной. Пустая, нетронутая вселенная, похожая на драгоценную жеоду. «Вот это место, – объявила Адриана Корта. – Вот где я создам династию». За пять лет ее машины облагородили внутреннюю часть, вылепили лица богов умбанда размером с городские кварталы, установили водный цикл и заполнили пространство балконами и апартаментами, павильонами и галереями. Это Боа-Виста, дворец семейства Корта. Даже в такой праздничный день скалы дрожат от вибраций экскаваторов и спекателей, которые трудятся глубоко внутри стен, создавая комнаты и пространства для юной Луны и ее потомков.
Сегодня вечеринка в честь лунной гонки Лукасинью, и Боа-Виста открыл свое зеленое сердце обществу. Луна Корта лавирует среди аморов и мадриний, родственников и слуг, Асамоа и Сунь, Воронцовых и даже Маккензи, а также людей, не принадлежащих ни к одной из великих семей. Высокие представители третьего поколения и низенькие, плотные представители первого. Платья и костюмы, отвороты и нижние юбки, вечерние перчатки и разноцветные туфли. С дюжину цветов кожи и глаз. Богатство и красота. Друзья и враги. Луна Корта рождена для этого: для звука падающей воды и бормотания искусственного ветра в зарослях бамбука и ветвях. Она не знает другого мира. Да к тому же в этот особенный день подают мясо.
Под выступающей нижней губой Ошум установили электробарбекю. Повара насаживают мясо на вертела и крутят их. Жирный дым поднимается к небесной линии, которую сегодня запрограммировали на ясный синий день с кратковременной облачностью. Ясный день, как на Земле. Официанты разносят гостям большие блюда с мясом на шампурах. Луна пробирается между официанткой и своей целью.
– Ух ты, какое милое платье, – говорит официантка на очень плохом португальском. Она низенькая, ненамного выше Луны, и массивная. Слишком много двигается для такой гравитации. Джо Лунница, недавно с циклера. Ее фамильяр – дешевая оболочка из разворачивающихся тетраэдров.
– Спасибо, – говорит Луна, переходя на глобо, упрощенный английский, всеобщий язык. – Так и есть.
Женщина протягивает Луне поднос.
– Курятину или говядину?
Луна берет шампур с жирной, истекающей соком говядиной.
– Осторожнее, не посади пятно на свое красивое платье. – У официантки акцент норте.
– Ни за что на свете, – отвечает Луна с безмерной серьезностью.
Потом она вприпрыжку бежит по каменной тропе вдоль ручья, протекающего через сердце Боа-Виста, белыми зубками отрывая кусочки кровавой говядины. Вот и Лукасинью, одетый для вечеринки, с булавкой «Дона Луна» и коктейлем «Голубая луна»[7] в руке. Его окружают друзья по лунной гонке. Луна узнает девушку из Асамоа и кое-кого из Суней. Суни и Асамоа всегда были частью семьи. Легко узнать странного, бледного мальчишку-Воронцова. Он как вампир, думает Луна. А вон та девчонка, наверное, Маккензи. Вся как будто из золота.
– У тебя красивые веснушки, – объявляет Луна, бесцеремонно врываясь в круг друзей Лукасинью. Она глядит девушке-Маккензи прямо в лицо. Они смеются над ее дерзостью, и девушка-Маккензи – громче всех.
– Луна, – говорит Лукасинью, – иди и ешь эту штуку где-нибудь в другом месте.
Он произносит это шутливым тоном, но Луну не обманешь. Он на нее злится. Она встала между ним и Абеной Асамоа. Наверное, ему нужен секс с Абеной. Он такой потребитель. У его ног строй перевернутых коктейльных бокалов. Потребитель, да еще и пьяница.
– Я просто так сказала. – Корта всегда говорят то, что думают. Луна вытирает рот тыльной стороной ладони. Мясо попробовала, теперь черед музыки – вот она, уже слышна. – У меня тоже веснушки! – Девчонка касается пальцем своих щек, доставшихся от Корта и Асамоа, и бежит дальше. Стрелой проносится по дорожке из камней, пересекающей реку, в поисках источника музыки. С плеском мчится по воде, взметая брызги, которые медленно опускаются. Гости вечеринки охают и вскрикивают, отстраняются от летящей воды, но на их лицах улыбки. Луна знает, что неотразима.
– Тиу Лукас!
Луна подбегает к нему и обнимает за ноги. Конечно, дядя Лукас должен был оказаться рядом с музыкой. Он разговаривает с иммигранткой, которая подала Луне мясо. Теперь у нее в руках поднос с синими коктейлями. Луна помешала дяде. Он лохматит ее темные вьющиеся волосы.
– Луна, беги дальше, корасан. Хорошо? – Он разворачивает ее легким прикосновением к плечу. Удаляясь, девочка слышит, как он говорит официантке: – Моему сыну больше не следует подавать алкоголь. Понятно? Я не допущу, чтобы он напился и повел себя нелепо перед всеми. Сам по себе пусть делает что захочет, но я не позволю ему опозорить семью. Если возле него за весь остаток вечера окажется еще хоть капля, я отправлю вас всех обратно в Байрру-Алту клянчить бывший в употреблении кислород и пить мочу друг друга. Ничего личного. Пожалуйста, донеси это до своего начальства.
Луна любит дядю Лукаса – то, как он разговаривает с нею на ее языке, его маленькие игры, его фокусы и шутки, которые они делят между собой, но бывают моменты, когда он делается высоким и далеким, уходит в другой мир, суровый, холодный и недобрый. Луна видит, как иммигрантка бледнеет от страха, и ей ужасно жаль эту женщину.
Ее хватают чьи-то руки, подымают высоко, подбрасывают в воздух.
– Приветик, анзинью!
И ловят, когда она падает, точно перышко; ее платье с пионами поднимается, закрыв лицо. Рафа. Луна прижимается к отцу.
– Ну-ка, угадай, кто только что прибыл? Тиа Ариэль. Пойдем разыщем ее? – Рафа сжимает руку Луны, и девочка энергично кивает.
Ариэль Корта в своем убийственно шикарном платье из коллекции Баленсиага-1958 переходит со станции в большой сад Боа-Виста. В лунной гравитации слои ткани на юбке кажутся невесомыми, как цветочные лепестки. По толпе гостей проходит шепот. Ариэль Корта! Все уже знают про дело Альяум против Филмус. Луна вприпрыжку подбегает к своей тиа. Ариэль подхватывает племянницу на лету, кружит, и Луна вопит от восторга. Вот прибывает ее мадринья, Моника. Сердечные объятия, поцелуи. Аманда Сунь, жена Лукаса. Лусика Асамоа, мать Луны. Сам Рафа подхватывает сестру и поднимает так, что она умоляет его быть осторожнее с платьем. Его другая око, Рэйчел Маккензи, в Царице Южной с их сыном Робсоном. Она не появляется в Боа-Виста. Ариэль рада, что Рэйчел здесь нет. Между ними идет разбирательство, и Маккензи таят обиды. Следующий – сам юный лунный бегун. Лукасинью неловок, неуклюж со своей тиа, чего никогда не случается, когда он с друзьями. Пальцы Ариэль на мгновение задерживаются на его «Доне Луне», привлекая взгляд Лукасинью к точно такому же значку на корсаже адвокатессы: «Вообрази меня голой, покрытой инеем, бегущей по обнаженной лунной поверхности».
Дальше верные семейные работники: Элен ди Брага, финансовый директор – она постарела с того раза, когда Ариэль Корта в последний раз бывала в Боа-Виста, – и старый честный Эйтур Перейра, глава службы безопасности. Последним появляется Лукас. Тепло целует сестру. Только ее, а не братьев он считает себе ровней. Шепотом просит переговорить наедине. Ариэль рукой в перчатке без усилий вылавливает «Голубую луну» на пронесенном мимо подносе.
– Ну и как Меридиан в этом сезоне? – спрашивает Лукас. – Никак не могу найти время, чтобы выбраться туда.
Ариэль знает: брат считает ее предательницей за то, что она выбрала право, а не «Корта Элиу».
– По всей видимости, я добилась известности. Недолгой.
– Я кое-что слышал об этом. Слухи и сплетни.
– Больше сплетен, чем кислорода, больше слухов, чем воды.
– Я также слышал, что делегация Китайской корпорации энергетических инвестиций прибывает на борт «Святых Петра и Павла». Сплетничают о пятилетней экспортной сделке с «Маккензи Металз».
– Я и сама слышала кое-что похожее.
– Еще говорят, что Орел Луны устраивает для них приветственную пирушку.
– Устраивает. И да, меня пригласили. – Ариэль знает, что информационная сеть ее брата достаточно мощная, чтобы он узнал о ее беседе с судьей Нагаи в комнате для адвокатов.
– Ты всегда хорошо разбиралась в общественной политике. Завидую этому умению.
– Что бы ни было у тебя на уме, Лукас, нет.
Лукас вскидывает руки: mea culpa.
– Я просто повторил несколько сплетен.
Ариэль мелодично смеется, но Лукас упрям, Лукас как сталь, Лукас поймал ее в ловушку. И тут является спаситель в облаке едкой лунной пыли.
Может, еще мяса. Может, выпить сока. Лукас загнал тиа Ариэль в угол. Дядя Лукас скучный, когда в разговоре так сильно приближает свое лицо к другому человеку. А потом Луна широко распахивает глаза, открывает рот и восторженно верещит.
Вдоль лощины широким шагом идет мужчина в пов-скафе. Шлем у него под правой мышкой, в левой руке – ранец с системой жизнеобеспечения. На ногах ботинки, а тугой как вторая кожа пов-скаф выглядит мозаикой логотипов и светоотражающих полосок, навигационных огней и гоночных значков. Его фамильяр проступает пиксель за пикселем, входя в сеть Боа-Виста. С вновь прибывшего сыплется пыль; он оставляет за собой медленно оседающий след серебристой черноты.
– Карлиньос!
Карлиньос Корта видит, как племянница бежит его обнять, и делает шаг назад, но она с шумом врезается в него, хватает за ноги, вздымает огромное облако пыли, которая, точно сажа, покрывает ее красивое платье с пионами.
На два шага отстав от Луны, появляется Рафа. Обменивается с младшим братишкой шутливыми тычками, соприкасается костяшками.
– Прибыл поверху?
Карлиньос в качестве доказательства протягивает свой шлем. В пестром пов-скафе, источающий пряный пороховой запах лунной пыли, он словно пират на коктейльной вечеринке. Он бросает свой ранец, хватает «Голубую луну» и осушает одним глотком.
– Вот что я тебе скажу: после двух часов на байке, когда пьешь собственную мочу…
Рафа качает головой, оценивая такое безрассудство.
– Она тебя убьет, эта тупая езда на байке. Может, не сегодня, может, не завтра, но однажды солнце вспыхнет, а ты окажешься на поверхности, на пыльном байке, в пяти часах езды от чего бы то ни было. И тогда поджарится. Твой. Кариокский. Зад. – Каждую короткую фразу он доводит до сведения тычком в плечо.
– А когда ты в последний раз был на поверхности? – Карлиньос дурашливо пинает брата в живот. – Что это я сейчас почувствовал? Брюшко. Ты потерял форму, ирман. Вспомни, какой подготовки требует поверхность. Ты переборщил с совещаниями. Мы добытчики гелия, а не какие-нибудь бухгалтеры.
Старший и младший мальчики Корта обожают спорт. Страсть Карлиньоса – пылевой байкинг. Он пионер этого экстремального увлечения. Он разработал байки, модифицировал скафы. Он рассекал по всем Дождливым Апеннинам и устроил гонку на выносливость через Море Спокойствия. Спорт Рафы спокойнее и предназначен для более закрытых пространств. Он владеет гандбольной командой из ЛГЛ. Они занимают высокое место в премьер-лиге. Рафа разделяет эту манию с шурином, Джейденом Вэнь Сунем, владельцем «Тигров Сунь». Они состязаются с юмором и свирепостью.
– Побудешь тут после вечеринки? – спрашивает Рафа.
– Я присудил самому себе увольнительную. – Карлиньос провел три месяца в Море Спокойствия, добывая гелий.
– Приходи на игру. Ты должен увидеть, что мы делаем.
– Проигрываете, как люди говорят, – отвечает Карлиньос. – Где же наш лунный бегун? Я слышал про парня Асамоа. Благое дело. Если Лукасинью когда-нибудь захочет поработать снаружи, я найду, куда его пристроить.
– В жизненные планы Лукаса это не входит.
В двух шагах от Карлиньоса – второй молодой человек в пов-скафе, темный в той же степени, в какой Карлиньос светел, с красивыми скулами и узкими глазами охотника.
– Вагнер, ирман, – говорит Рафа. Вторая волна ударов костяшками. Вагнер, самый младший брат, робко улыбается.
Луна липнет к ноге дяди Карлиньоса, вся перемазавшись в лунной пыли.
– Дайте-ка я на вас посмотрю! – объявляет Ариэль, прибывая со своей свитой. – Мои красивые мальчики! – Она изгибается, подставляя щеку для поцелуя, но не прикасается ни к Карлиньосу, ни к Вагнеру. На ее платье – никаких грязных пятен.
Лукас появляется с тактическим опозданием. Приветствует Карлиньоса вежливо, но без особого воодушевления. Поворачивается к Вагнеру.
– Люблю вечеринки. Все эти дальние родственники, с которыми не общаешься…
– Вагнер здесь в качестве моего гостя, – быстро говорит Карлиньос.
– Разумеется, – соглашается Лукас. – Мой дом – твой дом.
Между Вагнером и Лукасом возникает электрическая дуга неприкрытой ненависти, потом Карлиньос берет Вагнера за локоть и увлекает в толпу гостей.
– Луна, ступай-ка вместе с мадриньей Элис, – говорит Рафа.
– Давай хоть немного очистим тебя от грязи, – говорит мадринья Элис. Она паулистана, на голову ниже поколений, рожденных на Луне. Из земных женщин получаются сильные суррогатные матери. Корта никому, кроме бразильянок, не позволяют вынашивать своих детей. Элис берет испачкавшуюся в саже маленькую Луну за руку и уводит от взрослых разговоров поглядеть на музыкантов.
– Лукас, не здесь, – негромко говорит Рафа.
– Он не Корта, – просто заявляет Лукас.
Тыльной стороны ладони Лукаса касается чья-то рука. Рядом с ним Аманда Сунь.
– Даже для тебя это было грубо, – с упреком говорит она. Аманда Сунь из третьего поколения; по-лунному высокая, выше своего мужа. Ее фамильяр – темно-красная «чжень», Змея. Сунь традиционно облачают фамильяров в гексаграммы из «Книги Перемен».
– Почему? Это же правда, – говорит Лукас.
Общество удивилось, когда Аманда Сунь переехала из Дворца Вечного Света в еще не достроенный Боа-Виста. В никахе это не оговаривалось. Брак был в значительной степени династическим. Сдержки, противовесы, оговорки об аннулировании – все на месте. Однако Аманда Сунь явилась в Боа-Виста и прожила там семнадцать лет. Она кажется такой же его частью, как тихие ориша или бегущая вода. Общество – та его часть, которой по-прежнему не все равно, – думает, что Аманда затеяла долгосрочную игру. Суни были среди первых поселенцев; вместе с Маккензи они считают себя старой гвардией, истинной лунной аристократией. Больше полувека они сражались с гегемонией Народной Республики, которая была не прочь использовать Дом Сунь в качестве плацдарма для захвата власти на Луне. Всем известно, что Суни не женятся на ком попало.
Последние пять лет Лукас Корта живет в своей квартире в Жуан-ди-Деусе.
Музыка – мягкий босаджаз – останавливается. Бокалы замирают на пути к губам. Разговоры угасают; слова испаряются; поцелуи прерываются. Все как зачарованные глядят на маленькую женщину, которая появилась из двери между огромными, безмятежными лицами ориша.
Прибыла Адриана Корта.
– Разве тебя не станут искать?
Лукасинью взял Абену Маану Асамоа за руку и повел прочь от оживленных троп, по коридорам, озаренным бликами света из других помещений – строительным ботам требовался свет, – по свежевырубленным залам и комнатам, где еще слышен гул машин-копателей.
– Они будут целую вечность целовать друг другу руки и толкать речи. У нас предостаточно времени. – Лукасинью тянет Абену к себе. Жаркие лампы смягчают постоянный подповерхностный холод в минус двадцать, но воздух достаточно прохладен, чтобы дыхание повисало облачками и Абена дрожала в своем вечернем наряде. У Луны холодное сердце. – Ну так что это за особенная вещь, которую ты хочешь мне дать? – Лукасинью ведет рукой вдоль бока Абены, останавливается на ее бедре. Она со смехом отталкивает его.
– Коджо прав, ты плохой мальчик.
– Плохой – это хорошо. Нет, серьезно. Да ладно тебе, мы же лунные бегуны. – Его другая рука гладит «Госпожу Луну» Абены, движется, точно паук, вверх, к обнаженной части ее груди. – Мы живы. Прямо сейчас мы живее кого бы то ни было на этом куске скалы.
– Лукасинью, нет.
– Я спас твоего брата. Я мог умереть. Я почти умер. Я был в гипербарической камере. Меня ввели в кому. Я вернулся и спас Коджо. Я не был обязан так поступать. Мы все знали, чем рискуем.
– Лукасинью, если будешь так продолжать, все испортишь.
Он поднимает руки: сдаюсь.
– Ну так в чем дело?
Абена раскрывает правую ладонь. Там серебро: мерцающий металлический «зуб». Потом она резко подымает руку к левому уху Лукасинью. Он вскрикивает, прижимает ладонь туда, где неожиданно вспыхнула боль. На пальцах кровь.
– Что ты натворила? Цзиньцзи, что она натворила?
«Мы за пределами зоны покрытия камер Боа-Виста, – говорит Цзиньцзи. – Я не вижу».
– Я дала тебе кое-что, чтобы ты запомнил Коджо. – Может, дело в красном отсвете жарких ламп, но Лукасинью видит в глазах Абены сияние, какого никогда не знал. Он не понимает, кто она такая. – Знаешь, что о тебе говорят? Что ты делаешь новый пирсинг после каждого разрыва отношений. Что ж, со мной все иначе. То, что я воткнула в твое ухо, означает сотворение новых отношений. Это обещание. Когда тебе понадобится помощь Асамоа – на самом деле понадобится, когда не будет другой надежды, когда ты окажешься в одиночестве, обнаженный и беззащитный, как мой брат, пришли мне эту вещь. Я буду помнить.
– Больно! – ноет Лукасинью.
– Значит, ты не забудешь, – говорит Абена.
И медленно, очень изящно слизывает с указательного пальца пятно крови Лукасинью.
* * *
Среди своих высоких детей и еще более высоких внуков Адриана Корта хрупка и элегантна, как птица. В лунной гравитации груз возраста легок; кожа у нее ровная и без морщин, тело не выглядит согбенным в семьдесят девять лет. Она держится с достоинством дебютантки. Она по-прежнему глава «Корта Элиу», хотя вот уже много месяцев ее никто не встречал за пределами Боа-Виста. Да и многим обитателям Боа-Виста редко случается ее увидеть. Но она все еще способна устроить шоу для семьи. Адриана приветствует детей. Три поцелуя для Рафаэля и Ариэль. Два для Лукаса и Карлиньоса, один для Вагнера. Луна вырывается из рук мадриньи Элис и бежит к своей вово Адриане. Кто-то ахает – на платье Адрианы от Сил Чапман останутся пятна. Адриана не носит булавку с «Госпожой Луной». За годы разведки и бурения она так наглоталась вакуума, что всем лунным бегунам Боа-Виста вместе взятым и не снилось.
Лукас пристраивается за плечом матери, пока она принимает очередь внуков, мадриний, око и гостей. У нее для каждого найдется словечко. Особое внимание уделяется Аманде Сунь и Лусике Асамоа, кеджи-око Рафы.
– А где же Лукасинью? – говорит Адриана Корта. – Нам нужен наш герой.
