Эшли Вэнс
Небеса с молотка. В погоне за ближним космосом

Алан Уэстон, как посланник Уордена по особо глупым поручениям, приехал в аэропорт встретить Маршалла и теперь заволновался: куда запропастился этот болтливый британец? Он всё названивал Маршаллу на мобильник, пока задержанному наконец не разрешили ответить на очередной вызов. Уэстон, который тогда был начальником Маршалла, приказал ему выдать властям пароль. «Больше мы того лэптопа не видели», – сказал Маршалл. Допрос же продлился еще шесть часов, прежде чем чиновники наконец отпустили его.

Выяснилось, что фракция недовольных из Эймса настрочила донос с обвинением в адрес пары десятков недругов в шпионаже на Китай. Понятно, что в их черный список попали и Уорден, и Уэстон, и Маршалл, который в итоге и угодил под раздачу.

Поскольку лунный посадочный модуль был построен с использованием двигательной установки, позаимствованной из «Звездных войн», он подпадал под действие так называемого Регламента международного оборота оружия (ITAR^[29]). Нормы ITAR настолько мутны и расплывчаты, что интерпретировать их можно по-разному, но в целом смысл в том, что никому, кроме граждан США, не положено видеть не только американских систем вооружений, но и каких бы то ни было документов или фотографий, имеющих к ним хоть какое-то отношение. Власти опасались, как бы иностранные граждане вроде Маршалла не передали информацию об американских системах ПРО недружественным странам вроде Китая или даже просто, не проявив американской бдительности, не допустили утечку секретных материалов, касающихся хоть бы и всё того же лунного посадочного модуля.

Донос настрочили самые патриотичные из членов команды проектировщиков лунного модуля, находившие шумный и дерзкий идеализм Маршалла возмутительным. Ведь Маршалл, в их понимании, просто оборзел, раз позволял себе такие выходки, как вывешивание флага ООН в цеху, где они строили лунный модуль во славу НАСА как символа величия их родной Америки, а вовсе не из сердечного благорасположения ко всем народам мира. В глазах суперпатриота Маршалл являл собой в лучшем случае космических масштабов чудака на букву «м», ставящего по беспечности под угрозу национальную безопасность, а в худшем – главный подрывной элемент в рамках злодейского замысла Уордена, поскольку недаром же тот притащил его в Эймс невесть откуда.

Особо веских улик против Маршалла вроде бы не было. Как-то раз он побывал в Китае по линии Международного космического университета с курсом лекций для слушателей летних курсов. На конференцию в Вену он слетал со служебным лэптопом НАСА, в котором действительно содержалась чувствительная информация. Но Маршалл просто был не в курсе, что на выезд за рубеж с лэптопом нужно оформить разрешение, иначе бы он его оформил.

Однако после этого эпизода началась резкая эскалация конфликта. Группа сотрудников Центра Эймса передала в Конгресс отчет на 55 страницах, который, по словам Уордена, намекал на существование масштабного заговора с целью уничтожения космической программы США. Соучастниками этого заговора теперь объявлялись не только Уорден с его дружками, но и президент Барак Обама, мошенник Илон Маск и его пособница Лори Гарвер, заместитель администратора НАСА, продвигавшая в агентстве интересы SpaceX и идею частного освоения космоса в целом. По «фактам», изложенным в этом документе, ФБР устроило четырехлетнее расследование, на протяжении которого Центр Эймса в прессе иначе как оплотом шпионов не выставляли.

Маршаллу власти на три месяца закрыли доступ на секретные объекты, находящиеся на территории Центра Эймса, и к его собственному служебному ящику электронной почты. Маршалл рассказывал: «Никогда не забуду, как спросил у своего юриста насчет презумпции невиновности, в том смысле, что не пойман – не вор и вина должна быть доказана. Он мне: „Да, это распространенное заблуждение“. Я ему: „Что?! Я же на этом воспитан! Если и вправду так, то нужно же растрезвонить об этом гребаном беспределе на весь этот гребаный мир!“ Он мне снова, типа: „Да, это распространенное заблуждение“. Вот, думаю, заладил, заткнись уже! Это правда, что письменного разрешения на вывоз лэптопа я не оформил и тем самым нарушил правило, но правда и то, что никто никогда об этом правиле даже не слышал и этих гребаных писулек не оформлял. В любом случае я нарушил всего лишь правила внутреннего распорядка. Никаких законов я не преступал. И тем более не шпионил и не собирался шпионить ни на Китай, ни на кого бы то ни было, – спасибо, увольте!»

Похоже, ни ФБР, ни прокуратура так и не смогли собрать доказательства каких-либо правонарушений. И хотя всякое бывает, сама мысль о том, что Пит Уорден, бригадный генерал ВВС, бо́льшую часть жизни посвятивший укреплению обороноспособности США, встал во главе тайного заговора по передаче иностранцам секретных материалов программы «Звездных войн», выглядела, мягко говоря, бредово. «К счастью, нашлись там в итоге взрослые люди, разобрались с этим, и прокуратура США в Сан-Франциско всё это дело закрыла за отсутствием состава преступления, – сказал Уорден. – Позже я узнал, что в отношении меня обвинения сняли быстро, но кучу ребят потом еще долго мурыжили, хотя прокурор в итоге прямо заявил: „Слушайте. Нет у нас на вас ничего“».

Уорден несанкционированный вывоз лэптопа НАСА за границу Маршаллу так просто с рук не спустил и устроил ему выволочку в столь же агрессивном стиле, как ранее Кемпу: правила есть правила, и соблюдать их нужно хотя бы ради того, чтобы не класть пальцы в рот недоброжелателям, способным устроить большие неприятности за малые промахи. Маршалл, впрочем, никогда не отличался внимательностью или педантизмом по части соблюдения бюрократических правил. И практически все в команде Пита были твердо убеждены: всё это подстроили те, кто недоволен действиями Уордена во главе Центра Эймса, считая их ренегатскими. Маршалл же просто попал под раздачу как удобная мишень для публичного вымещения фрустрации.

«Становясь агентом перемен, нужно быть готовым к скорой выработке антител, – сказал Уорден. – В Эймсе, вероятно, имелось несколько дюжин людей, усмотревших во мне вселенское зло, которому нужно дать отпор любой ценой. Многие из них начали приглядываться к „деткам Пита“, и Уилл оказался, вероятно, самым приметным и при этом небрежным по части соблюдения правил».

А уж последний инцидент в полной мере показал всю меру глупости, до которой дошли НАСА и правительство США в своем неприятии Уордена. Один сотрудник Эймса был по совместительству заядлым фотографом и уговорил Уордена с его ребятами попозировать ему в костюмах викингов, изображая захват их дружиной болотистой низины на территории кампуса. Когда же в интернете появились фотографии Уордена с мечом в руке, идущего сквозь туман в атаку на воображаемых врагов, этого хватило, чтобы сенатор от Айовы Чак Грассли инициировал федеральное расследование скандальной фотосессии. Он желал знать, сколько времени и денег из федерального бюджета было потрачено на эту блажь. Выяснилось, что прокат экипировки оплатил фотограф, съемки были добровольными, проходили в уикенд и не стоили федеральному бюджету ни цента. В отличие от расследования, обошедшегося в 40 тыс. долларов с лишним.

Уорден продержался во главе Исследовательского центра Эймса с 2006 по 2015 год и за десять лет превратил дышащий на ладан центр НАСА в самое известное его подразделение (хотя по временам и печально известное). Он сумел задействовать в работе Центра Эймса самые ценные ресурсы Кремниевой долины – человеческие, технологические и финансовые – и с их помощью расширить сферу деятельности Эймса за счет освоения новых и весьма урожайных технологических областей, которые обеспечат ему ведущую роль в космических миссиях на десятилетия вперед. Всё это время он также выступал неустанным поборником снижения расходов на космические полеты, в том числе за счет сотрудничества с частными космическими проектами.

Однако сложный и противоречивый характер Уордена в итоге всё-таки привел к его отставке с поста директора Центра Эймса. Слишком уж много жалоб поступало в НАСА по поводу грубости Уордена в адрес нерадивых сотрудников, а профсоюз отнюдь не приветствовал его манеру выживать таких людей с работы. Некоторые считали, что никуда не делось и его застарелое НАСА-ненавистничество, и подозревали его в умышленном сливе в прессу информации, порочащей космическое агентство или как минимум вредящей имиджу его отдельных структур. Других огорчали его бурные аплодисменты в адрес SpaceX и других частных компаний и одновременная критика решения НАСА продолжать строить собственные абсурдно дорогие ракеты. Ну и, наконец, к 2015 году слишком многие высокопоставленные сторонники Уорде-на успели уйти из НАСА, тем самым оставив его в гордом одиночестве на политически уязвимой позиции. По совокупности всего вышеперечисленного Уорден и решил подать в отставку и пожить более спокойной жизнью.

«Одна из моих любимых цитат – из Макиавелли, и это прискорбно, поскольку все его ненавидят, – сказал Уорден. – За дословность не ручаюсь, но смысл такой: труднее всего изменить порядок вещей, поскольку тот, кому что-то светит, – вялый союзник, а тот, кому есть что терять, – лютый противник. И в конечном счете сталкиваешься с труднейшим вызовом. Вот, собственно, почему я и считаю Илона и себя родственными душами. Он, вероятно, сделал для изменения порядка вещей намного больше меня, но мы оба знаем, каково это – чувствовать себя мишенью».

Тем не менее Уорден уживался с бюрократией НАСА достаточно долго не только для того, чтобы перетряхнуть учреждение со встроенными защитными механизмами против перестройки, но и для того, чтобы оказать влияние на происходящее далеко за стенами центра. Он поштучно собрал умнейших молодых энтузиастов со всего мира, свел их в одну команду, задал цель и направление и научил преодолевать препятствия. Он создал среду для расцвета великих идей и формирования крепкой дружбы – такой шанс выпадает единожды в жизни каждого поколения. Как мы увидим, собранной им в Эймсе молодежи было суждено держаться вместе – и продолжить дело Маска с той точки, где он его оставил после проекта Falcon 1. «Детки Пита» пойдут дальше – и устроят следующую крупную революцию в частном космосе.

4
Радужный особняк

«Детки Пита», сошедшие в 2006 году на землю Кремниевой долины, нуждались в жилье. Поскольку некоторые из них были к тому времени уже знакомы между собой, им на ум пришла здравая идея поселиться где-нибудь вместе. Уилл Маршалл, Робби Шинглер и Джесси Кейт Коуэн-Шарп имели за плечами подобный опыт в Вашингтоне, как и кое-кто из их друзей. Так почему бы им не перенести образ жизни коммуной на благодатную почву Калифорнии?

Возглавил проект Маршалл, оперативно нашедший на сайте объявлений Craigslist вполне годное и по удаленности от Центра Эймса НАСА, и по вместимости для немалой по обычным меркам компании жилье – даже не дом, а чуть ли не целый особняк по адресу 21677 Rainbow Drive^[30] в окрестностях Купертино – вотчины Apple. Хозяева дома, местные айтишники, подались куда-то на буме доткомов, а недвижимость с тех пор пустовала. Но тут, поскольку небывалая по численности команда двадцати-с-чем-то-летних загорелась желанием снять именно эту виллу, то за ценой они не постояли, внеся авансом арендную плату за первый и последний месяцы плюс залог на общую сумму 20 тыс. долларов.

На первый взгляд, сумма нагло завышенная и не по карману вчерашним студентам. Но ведь если заехать туда компанией из десяти человек или даже больше, то каждому это обойдется в обычные по меркам Залива деньги. Коуэн-Шарп сразу начала обставлять их коммунальное общежитие по-научному и оттачивать методы привлечения новых постояльцев, подбора соседей по комнате, распределения долей в арендной плате и прочих расходах и т. п. Лучшим из всего было то, что поселиться в их доме изъявил желание и Крис Кемп, успевший неплохо разжиться на паре стартапов. Он и дал деньги на первый взнос и обустройство особняка под их вкусы.

Дом стоял на склоне холма с видом на Кремниевую долину. Молочного цвета стены под черепичной крышей делали его похожим на средиземноморскую виллу. Путь через двор к парадной двери пролегал по мосткам над прудом с японскими декоративными карпами кои. Внутри размещалась неимоверно просторная главная спальня, занимавшая целое крыло, а также ряд спаленок поменьше и жилых помещений. Уезжая, хозяева, похоже, оставили в доме всё на своих местах, кроме разве что посуды. Там были и пианино, и бар с акриловой столешницей, и всякая прочая мебель, и даже домашний кинотеатр с проектором. В интерьерах преобладали розово-голубые пастельные тона. Всё это в совокупности образовывало двухэтажный суперособняк полезной площадью 450 м² в дивном лесистом пригороде Кремниевой долины, которому вскоре предстояло наводниться чередой сменяющих друг друга необыкновенных обитателей.

Ядром группы служил Маршалл. С Шинглером и Коуэн-Шарп их связывала крепкая дружба со студенческих лет, когда они регулярно участвовали в слетах одержимой космосом молодежи. (Поскольку Коуэн-Шарп в 2010 году выйдет за Шинглера замуж и возьмет его фамилию, эту пару я буду дальше называть по именам – Робби и Джесси Кейт.) Маршалл же, хотя он вырос и учился в Англии, тоже подружился с Кемпом еще в 1998 году, во время стажировки в Космическом центре им. Маршалла в Алабаме, где тот тогда жил. Эти двое часто отправлялись вместе в экспедиции и походы по Алабаме, и впоследствии именно Маршалл привлек Кемпа в клуб помешанных на космосе. Еще одним из первого набора был Кевин Паркин, британец, однокурсник Маршалла по Лестерскому университету в 1996 году, которого десятилетием позже завербовал в Эймс лично Уорден.

Робби и Джесси Кейт заняли главную спальню. Маршалл выбрал себе комнату в японском стиле с татами и стенами-трансформерами. Кемп и Паркин заняли пару бывших детских спален с общим санузлом. «Там даже джакузи была, – рассказывал Кемп. – А окна выходили в японский сад за домом». Не будучи уверен, что задержится в Эймсе надолго, бо́льшую часть вещей Кемп оставил на своей квартире в Сиэтле и теперь был рад тому, что в его комнате есть всё, начиная с постели и заканчивая стенными шкафами со всякими органайзерами: «Там вообще всё было встроено и предусмотрено. Мне оставалось только раскидать свои ботанские шмотки. Это было классно»^[31].

«Детки Пита» недолго думая окрестили свой новый дом Радужным особняком, по названию проезда, который к нему вел, и плотно занялись поиском дополнительных постояльцев, чтобы сократить собственные расходы. В одной из комнат они поставили пару двухъярусных кроватей и превратили ее в хостел для оказавшихся в Кремниевой долине проездом или ненадолго. Еще две жилые комнаты они переоборудовали в более комфортные спальни. Целью ставилось обеспечивать ежесуточную загрузку спальных мощностей не менее чем десятью постояльцами.

Концепции дома-коммуны, общежития, совместного ведения хозяйства в целом не новы, а уж на Заливе, помнящем времена повсеместного распространения там общин хиппи, и подавно. Для инженеров и программистов, стаями слетавшихся в Кремниевую долину, всё это по причине их молодости было в новинку, и, видимо, именно в силу этого образ Радужного особняка их столь впечатлял, что способствовал бурному подражательству. В результате, во многом благодаря стараниям Джесси Кейт, так называемые хакерские дома вскоре начали входить в массовую моду. Кто-то через аренду жилья вскладчину пытался хоть как-то защититься от всё более заоблачных цен на Заливе. Кто-то хотел чувства общности. Кто-то просто арендовал дома под стартапы с проживанием, приманивая через сети полезных людей. К 2013 году эта мода достигла такого размаха, что на нее обратили внимание даже на Восточном побережье, и в New York Times появилась статья под заголовком «Поколение нулевых стаями слетается в коммуны на Заливе: вареной джинсы не требуется»^[32], где и о Радужном особняке рассказали, и лично Джесси Кейт дали слово.

Но ведь Радужный особняк образца 2006 года радикальным образом отличался от его последующих клонов. Место это действительно было волшебное. Сердцем дома была группа старых друзей, ощущавших себя единой семьей. Их объединяла и роднила не только любовь к космосу, но и нечто большее, глубинное – неискоренимый идеализм. Вслед за Маршаллом и Шинглерами они свято верили в свою способность изменить мир к лучшему и вселить дух этой веры во всех и каждого, кто переступал порог Радужного дома.

Состав проживающих (кроме, естественно, главных фигур) менялся весьма динамично. В любой отдельно взятый момент там могли присутствовать, скажем, пара человек из НАСА, кто-нибудь из Apple или Google и еще пара человек, работающих над какими-нибудь собственными стартапами. Кто-то из них жил в отдельных спальнях, кто-то довольствовался нарами в импровизированном хостеле^[33].

Часто новые жильцы являлись на Радужный проезд, клюнув на необычные объявления, размещаемые Маршаллом на Craigslist: «Ищем страстную юную подвижницу идеи изменения мира» или «Сообществу интеллектуалов требуется член с проживанием». Вместо описания особняка и его планировки в кратких рекламных публикациях первым делом обрисовывался типаж обитателей Радужного особняка. Часто в качестве наживки использовались интригующие вопросы наподобие «Прикинь: возвращаешься в среду вечером домой, а там 15 человек непринужденно ужинают в библиотеке. Каково, а?» или «Какие две вещи тебе хотелось бы успеть изменить или привнести в мир за свою жизнь?».

При появлении в доме новых людей Маршалл иногда устраивал им чуть ли не допрос с пристрастием о характере их работы и жизненного выбора: «Чем занимаешься? Почему именно этим? Зачем оно тебе? А если по-другому к этому подойти? В чем конечный смысл?» Отчасти это шло от ненасытного любопытства Маршалла. Он просто хотел больше знать о людях и лучше понимать образ их мыслей. Отчасти же это было использованием сократовского метода в исполнении Маршалла: всё ставить под сомнение, чтобы заставить людей задуматься, как и на что они тратят драгоценное время отпущенной им жизни. Хотя причинение душевной боли в его намерения не входило, доподлинно известен как минимум один случай, когда он своими расспросами в буквальном смысле загнал бедолагу в угол и оставил там лежать в позе эмбриона.

Дух Радужного особняка вполне соответствовал роду занятий «деток Пита» в НАСА. На работе они перетряхивали аэрокосмическую отрасль, с тем чтобы вырвать власть из лап чиновников и военщины и передать ее в руки ярких личностей. Вот и в быту Джесси Кейт, Робби и Маршалл были поборниками новых социальных структур. Дом в их понимании был «сообществом с намерением» стимулировать обсуждение великих идей изменения статус-кво и переустройства социума к лучшему. Вибрации контркультуры 1960-х годов осевшие вокруг Залива инженеры и инвесторы в общем и целом заглушили, однако в Радужном особняке отзвуки той эпохи возродились к жизни, пусть и мутировав.

Маршалл считал общинный образ жизни наиболее естественным для человечества в силу его родоплеменной природы. «Обожаю коммуну, – сказал он. – Это полная любви среда, изобилующая идеями, где я еженедельно познаю множество всего нового. Меня по-настоящему волнует лишь один вопрос: почему людям хочется заточения в ячейке семьи, или как это там у них называется. Ведь это весьма специфическое и совсем недавнее изобретение человечества, а главное – не особо умное, по моему мнению».

Люди, жившие или просто гостившие в Радужном особняке, упивались его общинной энергией. Там царило ощущение перманентных летних каникул. Чуть ли не каждый вечер сотоварищи и их гости собирались за по-семейному обставленными трапезами по какому-нибудь случаю, предложенному тем, кто на этот раз соблаговолил взять на себя инициативу. У Маршалла был особый дар превращать остатки еды в новые блюда и так насыщать хоть тридцать человек буквально ничем. Время от времени среди гостей оказывались главы государств, астронавты, ученые, миллиардеры, изобретатели и прочие знаменитости.

После трапезы народ обычно собирался в просторной библиотеке, где полки ломились от книг на любые темы – от философии и химии до архитектуры и фэншуя, а на стенах красовалась эклектичная пестрая экспозиция всевозможных картин. Заваривался крепкий чай. Откупоривались во множестве бутылки виски. Разгорались дискуссии по самым разнообразным животрепещущим вопросам – от тайных угроз, исходящих от искусственного интеллекта, до явных рисков от скопления космического мусора на разновысотных околоземных орбитах.

Чуть более формально было обставлено выделение части площади Радужного особняка под лабораторию-мастерскую гибридных художественно-технологических проектов. На стенах дома постоянно сменяли одна другую всё новые арт-инсталляции. Одно время, например, сразу за порогом гостей встречал свисающий с потолка гигантский тетраэдр из рулонов туалетной бумаги и бумажных полотенец. Многие из обитателей дома были активистами программистского движения за прикладной софт с открытым исходным кодом, который каждый волен использовать и дорабатывать по собственному усмотрению. Поэтому на Радужном частенько принимали хакерские марафоны, и тогда особняк на весь вечер, а то и на целый уикенд оккупировали толпы программистов.

Селестина Шнагг, бывшая постоялица Радужного особняка (теперь-то уже венчурная капиталистка), любила загорать у пруда с карпами кои – и это ее медитативное занятие не раз прерывалось налетами орд инженеров. «Вкатят, бывало, массу тележек с каким-то электрооборудованием, заполонят им весь дом и двор, свет повсюду включат, – вспоминала она. – Сами набьются внутрь ограды сотнями и захватят всё на двадцать четыре часа. Оставалось либо присоединяться к ним, либо не мешать. Было что-то очень настоящее в том, как эти люди предаются страстному желанию сделать что-то полезное. Не обязательно программное обеспечение. Это мог быть какой-нибудь личный проект. Люди в доме были в целом столь щедры на обмен знаниями и опытом, что я его называла Раду́шным особняком. По крайней мере, в отношении всех этих ботанов он именно таким и был».

На выходные Маршалл всякий раз придумывал вылазку куда-нибудь за приключениями и приглашал всех желающих. «Уилл всегда был помешан на коллективных мероприятиях, куда допускали всех подряд, – сказала Шнагг. – Скажет, типа: „Собираемся туда-то! Кто с нами? Все за мной!“ И все попрыгают в свои развалюхи и поедут в НАСА гонять коз^[34] и любоваться, как дивный лунный модуль Уилла скачет на батуте и мечется между сетками ограждения. А потом обратно по развалюхам – и в Сан-Франциско танцевать сальсу».

Эти приключения с Маршаллом становились еще более захватывающими от того, что его друзья описывали как «поле ирреальности». Похоже, Маршалл обладал сверхспособностью притягивать удачу и счастливые совпадения – и через это выпутываться из самых стремных ситуаций, которые, впрочем, преследовали его всюду, куда бы он ни отправлялся.

Вскоре после переезда на Радужный, к примеру, Маршалл решил прогуляться в горы на пару со своей тогдашней девушкой. Выбранный ими двухдневный пеший маршрут протяженностью пятьдесят миль пролегал из Купертино вверх к перевалу через хребет Санта-Крус и далее вниз к дикому тихоокеанскому пляжу Уодделл-Бич. В рюкзак он упаковал пару бутылок воды, двуспальный мешок и пакетик орешков. Ни о том, как им добираться с пляжа обратно домой, ни о том, как им выжить, если хоть что-то пойдет криво, он даже не задумывался. Какая разница? Первый день прошли, в спальном мешке переночевали, второй прошли – всё нормально. «Лишь уже на спуске к пляжу с последнего холма, до нас с нею вдруг начало доходить, что сотовый сигнал не ловится, обратной дороги нет и никакого плана на этот случай тоже нет, – сказал Маршалл. – В походе мы с ней еще раньше разругались из-за того, что я не прихватил с собой еды. Но тут я заметил на пляже группу кайтсерферов и говорю ей: „Надеюсь, это друзья“».

И тут поле ирреальности включилось на полную катушку, поскольку инструктором по кайтсерфингу оказался хороший знакомый Маршалла Дон Монтэг, один из пионеров рассекания волн на доске на буксире за воздушным змеем. Дальше – больше: уроки этого спорта у него брали основатели Google Ларри Пейдж и Сергей Брин, жившие совсем неподалеку от Радужного особняка и подбросившие их до дома. Маршалл так описывал свои ощущения: «Никогда не забуду, как Сергей на обратном пути спрашивает у меня: „А в чем именно состоял ваш план A?“ Я ему в ответ, типа: „Ну, вообще-то, не было у нас никакого особого плана“. А кончается всё тем, что едем мы домой в компании с Ларри, Сергеем и собакой на их Toyota Prius. Тут моя девушка спрашивает их, чем они занимаются, а они отвечают, что работают в Google. Они вообще ребята скрытные: никогда ничего не выдают… На следующей неделе Сергей прислал мне записку. Он проанализировал наш маршрут по картам Google и очень удивился, почему мы выбрали некоторые тропы. По его мнению, более бредового маршрута, чем наш, в тех горах не проложишь. Потом мы с ним знатно отвисали на „Горящем человеке“^[35] и с тех пор так и дружим».

Однако неизбежные в любой коммунальной среде взаимные обиды и ссоры не обходили стороной и Радужный особняк. Желающих перемывать горы грязной посуды в раковине часто не находилось, и это бесило некоторых чистюль. Вся провизия в доме считалась общей, а если кому-то тот или иной деликатес был особо дорог или нужен для единоличного потребления, его следовало снабжать именной биркой, хотя часть народа на подобные метки своей территории внимания обращать упорно не желала. Вопросы типа «запирать ли на ночь входную дверь?» приходилось обсуждать на общедомовом собрании. Поборники безопасности выносили его на голосование неоднократно. Маршалл, однако, неизменно оставлял их в меньшинстве, разбивая все аргументы железным контрдоводом: дверь на замке – символ закрытости; а их дом открыт для каждого, о чем и сигнализирует незапертая дверь^[36].

Жизнь коммуной устраивала не всех, а интровертам, таким как Паркин, бывший университетский одногруппник Маршалла, она противопоказана категорически. «Это было невыносимо; будто ты попал в реалити-шоу без камер. Целый дипломатический кризис разразился, когда Крис и я, не сговариваясь, купили по дверному замку и стали запирать свои комнаты. Нас обвинили в асоциальном поведении. Мне лично сказали, что это вызвало возмущение силового поля или что-то в таком роде. У них другие ожидания, методы организации и границы. В общем, я так толком и не понял, во что ввязался. С Уиллом мы вроде бы были старыми друзьями, но ведь никогда по-настоящему не поймешь, с кем имеешь дело, пока не поживешь с этими людьми некоторое время под одной крышей»^[37].

Окончательно отвратил Паркина от Маршалла и его общаги эпизод, когда Маршалл, сожрав подчистую всю его овсянку, наотрез отказался купить взамен новую пачку. «Уилл считает, что на него правила не распространяются, – сказал Паркин, – и по большей части именно так оно там всё и есть, это-то и бесит».

Но истинным бичом Радужного особняка, образно говоря, была мегера в лице соседки по имени Рита – владелицы единственного дома выше по склону в самом конце проезда, который еще и выглядел посолиднее. Познакомиться с Ритой поближе никому не довелось, поскольку этих чудиков – соседей снизу – она на дух не переносила, зато в полицию на них стучала регулярно. Перед каждой вечеринкой члены коммуны либо бросали жребий, либо решали голосованием, кому отправляться к Рите с предупреждением о грядущем шуме. Задача формулировалась четко и ясно: «Кому-то нужно подняться к Рите и попробовать ее как-то ублажить».

Попытки сделать это раз за разом проваливались, и Рита, чуть что не так, продолжала вызывать полицию. Однажды соседи всего лишь подняли на флагштоке во дворе черный флаг с черепом и костями по случаю отмечаемого в сентябре Международного дня пирата и вовсе не шумели, но Рита всё равно позвонила в полицию и сообщила, что ей недвусмысленно угрожают расправой. Впрочем, ровно такую же реакцию у нее год за годом вызывали и мартовские церемонии по случаю празднования Дня Земли с поднятием на том же флагштоке стяга ООН под дудение в витые морские раковины.

Сколь бы нелепо это ни звучало для кого-то со стороны, сотоварищи по Радужному особняку относились к своим надеждам изменить мир к лучшему крайне серьезно: кодифицировали свои программы спасения человечества; регулярно проводили собрания по согласованию и утверждению списков неотложных мер по оказанию позитивного влияния на планету и ее народонаселение; устанавливали точные сроки достижения поставленных целей… Они даже пытались ввести нечто вроде круговой поруки и взыскивать с каждого и каждой по всей строгости за всё содеянное. Причем никто не подходил к этому серьезнее, нежели Маршалл.

Для контроля соответствия своей жизни им же выработанным высочайшим стандартам Маршалл разработал целую систему электронных таблиц, позволяющих учитывать массу параметров и выставлять оценки по разным аспектам, которую друзья прозвали «матрицей Маршалла». Главным его мотивом при разработке этой матрицы было желание заполучить инструмент, позволяющий анализировать свои действия на предмет выявления тех из них, которые объективно оказывают наибольшее позитивное влияние на мир и способствуют изменению человечества к лучшему. Он, без преувеличения, написал алгоритм, призванный придать жизни смысл.

Сам он описывал это так: «По сути, составляешь список своих целей. Затем берешь список проектов и по каждому проекту задаешься вопросом: „Как этот проект помогает достичь цели номер один, цели номер два и так далее?“ Затем: „Какова вероятность успеха? Сколько денег и времени потребуется на его достижение?“ Факторы затрат идут в знаменатель, затем ряд других факторов – в числитель. Я пытался учесть многие вещи, которые обычно остаются за скобками, такие, например, как твои способности, потенциал, возможность привлечь к участию кого нужно. Тут речь идет о вопросах типа „кто-то еще собирается этим заняться, кроме тебя?“ Если да, то это снижает вес проекта. Ну и множество других факторов там еще учитывается – от уровня твоей собственной заинтересованности до трудоемкости. И обычно выясняется, что если люди готовы подписываться что-то делать, то вовсе не потому, что проект сулит успех с вдвое более высокой вероятностью. Пусть хоть на три, пять, да хоть на шесть порядков более высокой. Мы – лично я и мое сообщество – преследуем амбициозные цели помочь миру. И подобная аналитическая система как раз и помогает сфокусироваться на проектах такого рода».