bannerbannerbanner
Ты мне обещал

Эшли Дьюал
Ты мне обещал

Полная версия

Расставаясь, не прощайтесь.

Ты показала лучшее, что во мне есть, ту часть меня, о которой я не подозревал.

Ты взяла мою душу и очистила её.

Когда любишь – всегда кажешься немного сумасшедшим.

КИТТИ

Жизнь продолжается в любой ситуации. Даже тогда, когда она сложная, даже тогда, когда дышать невыносимо, и даже тогда, когда ты ни в чем не видишь смысла. Она не спрашивает: остановить время? Не спрашивает: повернуть его вспять? Она просто идет дальше, а тебе только и остается, что нестись за нею вслед, иначе совсем потеряешься.

Есть некоторые смертные, которые идут с жизнью за руку. У них все отлично. Точнее, нет. Все просто. Обыкновенно и размеренно. Есть и те, кто выбегает вперед. Им жить сложнее, однако интереснее.

Я же далеко позади этой прозрачной материи. И я стараюсь догнать ее, но каждый раз спотыкаюсь о корни, которые прорастают из моего прошлого.

Могу вас заверить, воспоминания исчезают очень и очень медленно, в особенности тогда, когда вы изо всех сил пытаетесь от них избавиться. Да и кто вообще способен сразиться со своей памятью? Говоришь и говоришь – каждый день – хватит! Остановись! Достаточно! Но она как сидит в твоей голове, так и продолжает там скрестись.

– Ты меня слушаешь?

Я киваю, пусть абсолютно и не улавливаю смысл маминых слов.

Всю дорогу до колледжа, она рассказывает, как правильно себя вести, как одеваться, как говорить, как учиться, как есть, дышать, спать. Такое чувство, будто мне пять лет!

– И постарайся найти друзей.

Уж постараюсь. Лишь бы еще они захотели найти меня.

О том, что теперь я буду учиться в Брауновском университете, я боюсь даже думать. Я уже и забыла, что это такое, когда на тебя не смотрят косо, когда никто не кричит тебе в след очередную шутку в стиле: посмотри под ноги – там твое будущее. Когда за столиком тебя не обволакивает пугающая тишина, а за партой – на удивление полно места. Мне трудно вспоминать о том времени, но я ничего не могу с собой поделать. Возможно ли, скрыться от собственных мыслей? Они ведь постоянно в моей голове. Куда бы я ни пошла и что бы я ни делала.

– И про это, конечно, тоже не забудь.

– Про что?

– Китти! Не витай в облаках. Ты в порядке?

– Конечно, да. – Конечно, нет! Как можно спокойно переехать в новый город? Да, я понимаю: это освобождение от прежних оков. Никаких тебе старых мест, старых лиц. Но все равно сердце в груди стучит так дико, что даже неприятно. – Так о чем ты говорила?

– О том, чтобы ты писала мне каждые выходные. Я надеюсь, у тебя все сложится в Провиденсе. Просто забудь про то, что угнетало тебя в Ричмонде. И проблемы сами собой улетучатся. Договорились?

Я натянуто улыбаюсь.

Мои родители были уверены: я разбилась на сотни частей, как уродливая ваза, и больше никогда не приму прежнего облика. Возможно, они правы. Иногда мне кажется, что теперь в зеркале я вижу совсем другого человека. И спрашивается: по какой причине? Разве то, что случилось со мной, калечит жизни, уродует, ломает? Нет. Однако мне словно перекрыли кислород. Я будто дышать перестала два года назад, и теперь уже и не знаю, как все исправить.

В Провиденс я приезжаю рано утром. Мама высаживает меня около общежития, и я минут пятнадцать уговариваю ее не идти следом.

– Пойми, – настаиваю я, – это совсем не круто. Если ты хочешь, чтобы я нашла нормальных ребят, не устраивай сцен. Пожалуйста!

– Но я ведь должна увидеть твою комнату, соседку, и…

– Мам, – обнимаю ее и громко выдыхаю, – все будет в порядке.

Не знаю, кого именно я пытаюсь успокоить. Мамины руки неуверенно сжимаются за моей спиной, и мне приходится ценой огромных усилий сдержать слезы. Прошедшие два годы были пыткой, в какой-то мере благодаря моим родителям. Однако сейчас я понимаю, я не хочу прощаться. У меня ведь больше никого нет.

– Звони! – вновь наставляет мама. – И прошу тебя, Китти, не вздумай связываться с кем-нибудь похожим на…

Она запинается.

И правильно делает.

Тут же во мне что-то щелкает, и я отстраняюсь.

Когда же упоминания о нем перестанут кромсать внутри мои органы?

Еще раз обнявшись, мы прощаемся, и, наконец, я оказываюсь лицом к лицу с огромным, кирпичным зданием темно-бардового цвета. Что ж, поехали.

***

Согласно письму, которое мне выслали относительно недавно, моя комната находится на четвертом этаже, и делить я ее буду с какой-то англичанкой. Папа уже столько шуток придумал по этому поводу: и что у нее сто процентов кривые зубы, и что она обязательно будет водить к себе друзей-ирландцев, и что в общежитии не утихнут звуки их национальной чечетки. Ох, чего он только не наговорил. На самом деле, я думаю, он просто пытался меня поддержать.

– Так, – шепчу себе под нос, несколько раз сжимая в пальцах ремень сумки. Стоять перед закрытой дверью – не лучший способ завести друзей. Но как побороть свой страх? Да и что может быть ужаснее первого впечатления?

– Рассматриваешь?

– Что? – я резко оборачиваюсь.

– Дверь. Чего уставилась?

– Жду. – Говорить я определенно разучилось. Попытка номер два. – Точнее я искала ключи. Никак не могу их достать. Сумки тяжелые.

– Так поставь их.

– Кого?

– Сумки.

У незнакомки огромные, карие глаза, и на данный момент они испепеляют меня искренним недоумением. Интересно, я, действительно, отстойно выгляжу, или пренебрежение в ее взгляде – напускное? Надеюсь, мы не соседи.

– Кажется, мы соседи.

Отлично!

– А ты разве из Англии?

– А ты пройдешь когда-нибудь в комнату, или мы так и будем стоять здесь до самого выпускного? Одно разочарование за другим! Святой Аврелий, неужто ничего из этой идиотской бюллетени не сбудется? Обещали нормальное общежитие с нормальными душевыми кабинками и нормальными соседями.

– А на деле?

– Отстой на деле.

Наконец, девушка отпирает дверь. Энергичной походкой она врывается в комнату и неожиданно плюхается прямо лицом на кровать. На розовую кровать.

Помещение такое светлое, что я морщусь. Бросаю около пустой постели чемоданы и решительно задергиваю шторы. Так лучше.

– Я не для того сбежала из вечно серого Ливерпуля, чтобы скрываться от солнца.

– Так ты все-таки из Англии.

– Именно. Тебя смутили мои светлые волосы? Мелочи. Зато куча веснушек на носу. Ты ведь знаешь, что это проклятие для англичанки?

– Серьезно? Почему?

– Потому что это неестественно. – Моя новая знакомая переворачивается на спину и переводит в мою сторону пронзительный взгляд. – С какой стати веснушкам появляться на моем бледном лице? У нас ведь практически не бывает солнечных дней. Это такое же необъяснимое явление, как и рождение людей-альбиносов!

– Мне кажется, ты преувеличиваешь.

– Тебе кажется.

Со вздохом я усаживаюсь на кровать и медленно осматриваю комнату. И сколько же дней я проведу здесь? Сколько часов? Сколько новых мыслей придет ко мне в голову, когда я буду лежать на этой кровати или писать за этим столом. Сколько всего может измениться, и сколько всего уже изменилось.

– Тебя как зовут?

– Меня?

– Нет, меня! Ты чудная какая-то, – усмехается девушка. Она поправляет ярко-розовое одеяло и вновь бросает на меня недоуменный взгляд. Наверно, пытается раскусить.

– Я – Китти.

– Имя у тебя еще более чудное! Почему не Джессика или не Ребекка? Твои родители фанаты Хелло Китти?

– Кого?

Моя соседка стонет. Она хватается руками за подушку и так резко приставляет ее к своему лицу, что мне становится страшно. Вдруг еще задохнется?

– Ты сбежала из деревни? Говори сразу, потому что меня назвали в честь великого британского дизайнера, и я, знаешь ли, не стерплю невежества.

– Ну, в таком случае, мне тебя жаль, ведь я – само воплощение необразованности.

Блондинка удивленно вскидывает брови, а я хмурю лоб. Стоит ли ей знать о том, что раньше я была совсем другой? Стоит ли ей знать о том, что я так пыталась замкнуться в себе, что теперь попросту отключилась?

Нет. Не стоит.

– А тебе палец в рот не клади, – неожиданно подводит итог соседка. Она встает с кровати и останавливается прямо перед моим носом. Я уже жду ее слов о том, что теперь она каждую минуту своей невообразимо значимой жизни проведет в думах о том, как бы изощренно и необычно испортить мне настроение. Однако происходит совершенно иное. Девушка вдруг усмехается и протягивает вперед руку. – Рада, что ты умеешь огрызаться. Иначе я бы полностью разочаровалась в американском гостеприимстве. Я – Стелла.

– Круто.

– Круто, – эхом повторяет блондинка. – Похоже, нам придется поработать над твоим словарным запасом.

– А мне, похоже, придется смириться с тем, что мое личное пространство граничит с розовой планетой.

– Не зарекайся! Еще никто не был против знакомства со Стеллой Бишоп. Обычно я изменяю жизни. Ты готова измениться?

Неожиданно я усмехаюсь, чего не делала уже целых два года. Соседка довольно кривит губы, а я растерянно замираю. Неужели я не разучилась улыбаться?

– Знаешь, я думаю, родители назвали тебя в честь одной из сестер Беннет. Ты ведь читала «Гордость и предубеждение»? Автор – Джейн Остин, которая англичанка к слову.

– Конечно, читала. Только причем тут Китти? Она была самовлюбленной и дикой, вечно говорила невпопад…

– Только не рассказывай, что ты сразу родилась такой хмурой. Тут какая-то история, я чувствую! Интуиция у меня в Агату Кристи, она тоже англичанка. – Стелла подходит к зеркалу и связывает в пучок золотисто-медовые волосы. Все ее движения такие уверенные и плавные, что мне становится не по себе. – Ты идешь?

– Куда?

– Обследовать тут все. Мы должны найти точки.

– Что еще за точки? – ощущаю себя умственно-отсталой семилеткой, задавая одни лишь вопросы, но рядом с этой мисс-бишоп-коренной-англичанкой иначе не выходит.

 

– Как какие? А где мы будем пить чай – кофе я ненавижу. Где будем отдыхать после пар, куда пойдем вечером? Это – точки. Точки локации на ближайшие несколько лет.

– Я лучше здесь посижу, устроюсь. – Скромно откашливаюсь и киваю. – Но ты иди, потом расскажешь, что нашла.

– Китти, новая жизнь не начнется, если ты не выйдешь за дверь.

– Все в порядке. Я хочу разложить вещи.

– Знаешь, как говорят у нас в Англии? Лучше одна птичка в руках, чем две в кустах.

– Лучше синица в руках, чем журавль в небе?

– Нет! Что еще за журавль в небе? Тебе срочно нужно подтянуть свои знания, дорогая моя Китти. Ладно, ты идешь? – Я качаю головой. – Как хочешь!

Стелла уходит, и я, наконец, остаюсь наедине с собственными мыслями. Свобода. Никаких тебе английских поговорок, никаких нравственно-побуждающих речей. Откуда она такая взялась. Уверенная в себе, яркая, болтливая. Наверно, богатая. Правда, в таком случае, что она делает здесь? Или у них в Англии перевелись элитные университеты?

С грохотом падаю на кровать и впяливаю взгляд в потолок. Он странного, грязно-бежевого цвета. Навивает лишь тоску. Но лучше так, чем до боли знакомые звезды в моей комнате. Если честно, меня тошнит от моей прежней жизни, тошнит от нежно-голубой спальни, от друзей, от вечно сопутствующего ощущения недосказанности, будто я жила, жила, а затем в миг впала в кому.

– Так что не такой уж и плохой потолок, – бурчу себе под нос, скрепив на груди руки. И к нему можно привыкнуть. Более того, даже с ярко-розовой стороной коморки можно смириться. Конечно, если постараться.

Быстрым движением стягиваю с ног кроссовки и надеваю балетки. Если и начинать меняться, то прямо сейчас.

– Стелла! – кричу я и несусь следом за ней из общежития.

***

Не получилось одно – пробуйте другое. Не получилось заставить Стеллу Бишоп прекратить свои страстные расспросы, переключите ее внимание на то, как классно и обворожительно она выглядит! Это, действительно, работает. Уже вторую неделю моя соседка пытается проникнуть внутрь моего мозга, и я ловко выворачиваюсь, неожиданно заметив, как отлично уложены ее волосы, или как красиво накрашены глаза. Иногда приходится прибегнуть к крайностям, и я искренне – почти – восхищаюсь отсутствием у нее акцента. Это ложь, конечно. На самом деле, Стелла тараторит так быстро, что я не успеваю расчленять ее английские, заморочестые выражения.

– Быстрее! – ворчу я.

Стелла собирается уже целую вечность. Возится со своими волосами и пятый раз мажет лицо тональным кремом. Не понимаю, почему я вообще согласилась идти вместе? Мы ведь не обязаны бродить за ручку.

– Моя дорогая Китти, повторяю в сотый раз, даже когда я закончу укладывать эти изумительные локоны, мы никуда не пойдем.

– О, ну хватит.

– Не пойдем, пока ты не переоденешься! Святой Аврелий, мы же не в монастырь на службу наряжаемся! Это первый день. Он важный.

– Чем же?

– Всем, Китти. Абсолютно всем. Неужели у тебя других вещей нет?

– Стелла…

– Переоденься.

– Но…

– Переоденься! Иначе я буду накручивать волосы до конца твоей жизни!

Иногда эта девушка так сильно меня раздражает, что хочется кинуть в нее чем-то тяжелым! А иногда бывает и такое, что я воспринимаю ее причуды как «божественные знаки свыше». Возможно, если бы не Стелла, я бы больше никогда не почувствовала себя нормальным подростком.

– Ладно! – рявкаю и открываю шкаф. До начала занятий осталось меньше двадцати минут, а блондинку заботит мой наряд! Ну, где это видано?

Нахожу под стопкой бесформенных кофт шифоновое платье в цветочек. Когда я в последний раз его надевала? Да, и как оно вообще оказалось в моей сумке? Неужели мама подбросила? Вокруг одна подстава. Накидываю сверху джинсовку и натянуто улыбаюсь:

– Довольна?

– Определенно.

На занятия мы сильно опаздываем. Учитель по прикладному искусству минут десять отчитывает нас за халатную безответственность, а затем, позволив нам занять места, рассказывает о смысле учебы и о том, как важно самостоятельно добывать знания.

Не верю не единому его слову.

Так уж вышло, что последние два года, я училась отвратительно. Какой толк от занятий, если больше не планируешь ничего достигать? Всю мою сознательную жизнь я мечтала о Джульардской школе искусств. А затем… затем я просто забыла. Забыла о грезах, забыла о желаниях. К черту все стремления. Правда, даже с таким настроем я поступила в Брауновский университет. Каким образом? Семейная тайна.

– Тебе не кажется гениальным, что нас поместили в одну комнату? – щебечет Стелла, пока мы идем на следующую пару. Вокруг столько людей, что не протолкнуться. И мне становится жутко некомфортно. То и дело прижимаю к груди книжки, стараясь дышать ровно и невозмутимо. – Ты в порядке?

– Да, все отлично.

– Уверена? Лицо бледное.

– Нет, правда. Все хорошо.

Стелла чувствует, когда я обманываю, ведь помимо интуиции Агаты Кристи, у нее отлично развито воображение, как и у Эдгара Уоллеса, который тоже, между прочим, англичанин. Я все пытаюсь сбить проворную мисс Бишоп со следа, но держать оборону круглосуточно сложновато, и поэтому мое стойкое равнодушие дает трещину.

– Ты все-таки бледная. Что случилось?

– Ничего, Стела.

– Не обманывай. Я же вижу. Тебе не по себе.

– Да, не по себе! – так и хочется удариться головой о стену. Кто меня за язык тянул? Теперь придется объяснять. – Просто…

– Что?

– Просто я не люблю, когда вокруг много людей. Не люблю, когда на меня смотрят.

– Ооо, – тянет блондинка, будто и вправду понимает, о чем идет речь. Действительно ли она понимает? Сомневаюсь. По-моему, эта особа обожает, когда внимание приковано к ее шикарной, изящной фигуре. – Что ж, отлично. В таком случае, я могу не волноваться, что ты перетянешь на себя одеяло.

– Мне это и не нужно.

– А зря.

Вторая половина дня проходит в тумане. Я не помню, как перемещаюсь по классам, просто следую по течению, держась рядом с мисс-само-очарование. Когда мы приходим в кафетерий, к нам присоединяются еще пара человек, и если честно, я понятия не имею, где и когда Стелла успела их обработать.

– Улыбнись, – настойчиво советует она, становясь за мной в очередь. – Иначе не привлечешь внимание какого-нибудь красавчика.

– И, слава богу. Мне достаточно и того, что тебе повезло.

– Это да. Мой американец – просто лапочка!

И тут я отключаюсь.

Я всегда отключаюсь, когда люди начинают говорить о парнях, об отношениях, о бесконечной любви и о прочей сопливой дребедени. Просто не могу их слушать. Обычно мне становится так паршиво, что я готова не просто сквозь землю провалиться, но и сквозь всю планету. И это малая толика того, что со мной происходит.

Стелла все говорит и говорит, и я все киваю и киваю, и со стороны, кажется, будто мы живо болтаем, тогда, как на деле я пересчитываю в уме таблицу умножения. Ставлю на поднос салат и киваю Стелле. Похожу к напиткам и киваю Стелле. Оплачиваю еду, и что делаю? Киваю Стелле.

– А потом он позвал меня в кино!

– Как классно!

Уверена, эту историю она ведает мне каждый раз, когда я намеренно перестаю слушать. Поворачиваюсь лицом к столикам, нахожу свободное место, и вдруг…

О, Боже мой. Первые несколько секунд я не могу пошевелиться. Руки покалывает, сводит, а я сжимаю пальцами поднос, надеясь прийти в чувство, но не могу даже моргнуть. Этого попросту не может быть! Нет, нет, нет! Грудь ошпаривает. Щеки вспыхивают. Я вновь та беззащитная девушка, которая разбилась на сотни осколков, столкнувшись с непонимаем, с предательством, с одиночеством. Отвожу взгляд в сторону, а затем вновь поднимаю его, не веря собственным глазам.

Как же такое возможно?

Два года становятся одной, мимолетной секундой, которая проносится перед моими глазами и вонзается стрелой в сердце. Я больше не могу находиться здесь. Не могу!

Резко ставлю поднос на стол и срываюсь с места.

ТРОЙ

– Ты в облаках витаешь, принцеска?

Лениво поворачиваю голову и смотрю на широкое лицо друга.

Джейк надоедливый. Он постоянно пытается разговорить меня, хотя особого желания болтать попусту я никогда не имел. Промолчи – сойдешь за умного.

– Я тебя слушаю, – спокойно вру я, а затем снова перевожу взгляд в ту сторону, куда смотрел минуту назад. Она здесь. Не может быть. Скорее всего, я просто сошел с ума. Отпиваю кофе, рассеянно передергиваю плечами и вновь гляжу на девушку.

– Черт.

– Что?

– Ничего, – рявкаю и стискиваю зубы.

Первый день учебы, и уже такой неприятный сюрприз. Джейк продолжает что-то бормотать про свою дорогую девушку, но я не слушаю. Смотрю на нее: на ней легкое весеннее платье в цветочек, поверх него джинсовая куртка, а на ногах сапоги. Она выглядит, как всегда. Красиво, ослепительно, божественно.

Она меня замечает. В первые несколько секунд она удивлена. Смотрит так, словно хочет подойти, но что-то ей мешает. Ах да, огромная пропасть между нами. Затем ее руки нервно теребят поднос с едой. Она отводит взгляд, через секунду снова возвращает его обратно. Я же смотрю, не отрываясь.

Она по-настоящему красивая.

Не такая, как все.

– Кто это, – слышу бормотание Джейка, – чего ты уставился?

Не отрываю взгляд. Ни на секунду. Перебираю пальцами волосы, ни один мускул на лице не дергается. А она все смотрит, смотрит, смотрит, вдруг громко ставит поднос с едой на стол и бежит прочь из кафетерия. Шумно выдыхаю. Будто груз свалился с души, будто меня отпустило после принятия крутого наркотика.

Так лучше. Намного.

– Эй, ты чего, Трой? Отомри.

Я резко поднимаюсь из-за стола.

– Трой!

Лицо Джейка удивленное. Наверно, он впервые видит меня сбитым с толку. Да, я и сам уже забыл, как это, когда тело пронзает электричеством. О, Китти. Что же ты здесь делаешь? Выношусь из кафетерия, запрыгиваю на мотоцикл и завожу двигатель так резко, что колеса неприятно взвизгивают. Хочу унестись отсюда как можно дальше, ведь мысли об этой девушке пробуждают во мне старые чувства, а я пообещал забыть о них.

Я пообещал выкинуть мысли о Китти Рочестер из головы, и я сделаю это.

КИТТИ

Врываюсь в комнату. Громко хлопаю дверью и замираю, будто вкопанная. Что это было? Как такое возможно? Это был Трой? Трой МакКалистер?

– Нет, – шепчу себе под нос, – не может быть!

Человек, перевернувший с ног на голову мою жизнь, здесь. В моем университете. На моей чистой странице. Я должна была начать все заново! Должна была забыть о нем, избавиться от воспоминаний о наших чувствах, наших словах и обещаниях.

– О, Боже.

Я слабо покачиваюсь. Больнее всего ранят именно чувства. Это так несправедливо, когда морально истощить себя может только сам человек.

Воздух вновь испаряется. Я больше не могу дышать. Столько времени пытаться измениться, и сломаться в одну секунду, в одно жалкое мгновение лишь от одного знакомого взгляда.

Закрываю ладонями лицо и беззащитно скатываюсь на пол. Я не плачу – слез не осталось. Я просто крепко зажмуриваюсь и пытаюсь отключиться, потонуть в этой кромешной темноте и больше никогда глаза не открывать. Интересно, так можно?

– Китти? – Стелла стучится в дверь. – Китти? Открывай! Что случилось?

Не хочу двигаться. Опускаю вниз руку, касаюсь пальцами холодного, шершавого пола и смотрю в квадратное окно, из которого лениво пробираются внутрь лучи солнца. Сегодня они тусклые. Такие, как надо; как мне нравится.

– Китти!

Если притвориться, можно не замечать, как тянется время. Можно не замечать, как больно и как трудно. Но это только в том случае, если хорошо притвориться, и если не испугаться последствий, которые определенно настанут в виде опасного равнодушия и холодности. Однако кого это волнует? Вновь забыть про окружающий мир? Вновь стать безвольной куклой, которая просыпается по утрам с целью поскорее приблизиться к тому моменту, когда просыпаться не придется? Хорошо. Как скажете. Все, что угодно, лишь бы выжить. Правильно?

– Китти! Святой Аврелий, открой дверь! Или я ее выломаю!

Любила ли я Троя МакКалистера? Нет.

– Да, – шепчу и закрываю глаза.

Любила так, что от этого было больно. Любила так, что физически ощущала нашу разлуку, и каждый день ждала его возвращения. Любила ли я его? Безмерно. Как в тех самых историях, когда полностью забываешь о себе, когда прыгаешь в отношения, будто в пустой бассейн и не боишься разбить голову, пусть и ждешь этого. Я любила Троя МакКалистера так, как никогда и никого в своей жизни не любила.

– Китти!

Любил ли он меня? Нет.

Поднимаюсь на ноги и неуверенно открываю дверь. Стелла врывается внутрь, будто торнадо и расширяет свои и без того огромные глаза.

 

– Ты что делаешь? Американка-сумасшедшая! Я уж думала, ты тут вены режешь!

– Не выдумывай, – потираю плечи и сжимаю в кулаки руки, – все нормально.

– Нормально? Ты сбежала! Что случилось? Почему ты не открывала дверь?

– Просто так.

– О, Китти, скажи, наконец, правду!

– С какой стати, Стелла? – заведено вспыляю я. – С какой стати мне делиться этим с тобой? Это личное. Вот и все. Сейчас я в порядке.

– Неужели ты не понимаешь, что ведешь себя странно?

– И?

– И? – блондинка неуклюже поправляет юбку. Видимо, я совсем сбила ее с толку, что трудно сделать. – Китти, почему ты сбежала?

– Стелла, – громко выдыхаю, – не твое дело.

И выхожу из комнаты.

ТРОЙ

Два года назад

– Что за хрень с тобой происходит? – ревет отец, размахивая перед моим лицом бутылкой. Из темного горлышка вырываются капли пива. – Ты разбил тачку.

Была бы моя воля, я бы разбил ему и лицо.

– Так вышло, – отрезаю я, обхожу его стороной и иду к выходу.

На ходу хватаю куртку. Собираюсь спуститься по лестнице, но вдруг чувствую сильный удар в спину и налетаю на стену.

– Ты грязный ублюдок!

Крепко стискиваю зубы, закрываю глаза. Раньше мне было страшно, я боялся, что отец сделает мне больно. Теперь боль – обычное дело. Теперь я ее не чувствую. Лениво оборачиваюсь, тупо смотрю на него, а он начинает орать, какой я козел и выродок. Уже через секунду его кулак врезается мне в лицо, и я даже не пытаюсь увернуться. Руки так и саднит, но я стискиваю их до крови, не могу заставить себя дать сдачи. А он бьет снова и снова, и глаза его становятся странного, рыжеватого цвета, будто наливаются огнем. Зажмуриваюсь от сильного удара по животу.

– Фрэнк, нет! – неожиданно за спиной отца появляется мама. Не хочу ее видеть, не хочу, чтобы он сделал ей больно. – Прекрати, хватит! Фрэнк!

– Отвали!

– Фрэнк! Прошу тебя, умоляю, не надо!

– Ты, щенок, за все заплатишь, слышишь? – папа резко хватает меня за горло и ударяет о стену так сильно, что в голове выстреливают краски. – Ты найдешь деньги и вернешь мне все до последнего цента! Понял?

Я молчу. Тогда он вновь – под крик мамы – врезает мне по животу.

– Понял?

– Да.

– Не слышу?

– Да!

Оковы исчезают. Я обессиленно облокачиваюсь о перила и улавливаю плач мамы за закрытой дверью. Слава богу, он не тронул ее. Вытираю окровавленные губы. Затем, шаркая, сбегаю вниз по лестнице и вырываюсь на улицу. Прохладный, вечерний воздух приятно успокаивает саднящие раны на лице и руках. Я безвольно откидываю назад голову и думаю о том, как чертовски сильно печет спину. Что ж, сегодня отец разошелся жестче обычного. Но ничего страшного. Я привыкну и к такой боли.

Запрыгиваю на мотоцикл и еду на вечеринку Пола Оуэнса. У него шикарный дом, огромная веранда, куда на тусовках выкатывают с десяток бочек пива. И это отличная возможность забыть о том, что случилось, хотя бы на несколько часов.

В доме полно людей. Они орут, смеются, кричат. Однако когда я иду мимо – тут же расходятся в стороны. Что ж, репутация у меня что надо. Яркие огни прорезают темноту. На всю играет музыка. Я подхожу к столу с выпивкой и наливаю виски.

– Может, начнешь с пива? – Пол не стоит на ногах. Его качает и лицо у него ярко-пунцового цвета. Мы вместе ходим на занятия по физической подготовке, несколько раз нас ставили в пару. Видимо, теперь он решил, что мы закадычные друзья.

– Чем быстрее, тем лучше.

– Развлекайся, брат!

Он довольно обнимает меня за плечи. Уверен, завтра Оуэнс с содроганием сердца будет вспоминать об этом моменте, и не поднимет с пола своего трусливого взгляда.

Почему-то этот факт меня смешит, и я усмехаюсь.

Собираюсь выйти на улицу и позвонить Максу, как вдруг замечаю девушку. Она сидит на диване, окольцованная двумя какими-то пьяными в стельку парнями. Держит на коленях руки, нервно потирает ими колени: волнуется, пусть и пытается выглядеть непринужденной. А парни все говорят и говорят, ржут, как лошади. Незнакомка им улыбается. Но кого она обманывает? С таким лицом, я обычно прощаюсь с отцом по утрам, желая его скорейшей кончины.

Не знаю, что на меня находит. Может, виски ударяет в голову. Я вдруг подхожу к дивану и отрезаю:

– Выметайтесь.

– Трой, но…, – нервно хохочет один, – мы просто тут…

– Ты не слышал, что я сказал?

Девушка хлопает ресницами. Наблюдает за тем, как два парня вскакивают на ноги, и переводит на меня взгляд. Красивый, сосредоточенный взгляд, который не просто осматривает мою внешность, но и оценивает совершенный поступок.

Сажусь рядом с ней. Она тут же отодвигается немного в сторону. Видимо, решила, что неприятности у нее только начинаются. Я усмехаюсь.

– Страшно?

– Твой разбитый нос и татуировки не внушают доверия.

Удивленно вскидываю брови. Давно со мной так не разговаривали. Привыкли, что затем следуют огромные проблемы.

– Ты новенькая, – наконец, доходит до меня.

– Как же ты догадался?

– Телепатия.

– О, – она кивает. Затем со вздохом поправляет волосы и расслабленно опускает плечи. Тонкие, бледные плечи, на которых едва держатся лямки легкого платья. – А ты здешняя знаменитость?

– Возможно.

– И рассеченное недавно лицо – последствия деланной показухи?

– Не боишься так сом мной разговаривать?

– Я уже ничего не боюсь. Сегодня столько всего случилось, что впору писать книгу. Меня бросила подруга: ушла наверх с каким-то парнем и даже не предупредила! Затем я оказалась зажатой между двух смердящих идиотов, которые так громко орали, что мои уши до сих пор пульсируют.

– А теперь? – я почему-то дергаю уголками губ. Не знаю, с какой стати меня так забавляет разговор с этой незнакомкой: от того, что она красивая, или от того, что она понятия не имеет, кто я такой.

– А теперь, – подыгрывает она, хлопая черными, густыми ресницами, – какой-то парень пытается испугать меня своими детскими угрозами.

– Детскими угрозами? А ты смелая.

– Скорее глупая. Не знаешь, где тот парень, у которого все ключи? Я хочу поскорее вернуться домой, а он, будто сквозь землю провалился.

– Вообще так и есть. Чед собирает ключи, а затем закрывается в подвале с какой-нибудь пьяной цыпочкой. Его часов до четырех искать бессмысленно.

– Отлично, – девушка устало протирает руками лицо и откидывается назад. Ее глаза закрываются. Волосы падают с плеч. Я наблюдаю за ней и не могу оторваться. – Скажи, если его увидишь, хорошо? Я буду здесь.

Отпиваю виски. Отворачиваюсь, думаю, куда бы пойти, но затем вдруг ловлю себя на мысли, что не хочу уходить. Вновь смотрю на незнакомку и хмыкаю: удивительно.

– А ты, – неуклюже прочищаю горло, – ты не любишь вечеринки?

– Не люблю сидеть одна.

– Но ты ведь не одна.

Девушка раскрывает глаза и неожиданно улыбается. Она подсаживается чуть ближе и спрашивает:

– Болит?

– Что?

– Твой нос. Рана кажется совсем свежей. Надо приложить что-то холодное, иначе завтра будет огромный, синюшный отек.

– Заживет.

– Вот, держи, – незнакомка достает из миски с растаявшим льдом бутылку пива и протягивает ее мне. Видит, что я не двигаюсь, и тогда сама приставляет ледяное стекло к напухшей ране. Ничего более странного со мной еще не происходило. – Не понимаю, зачем вы это делаете.

– Что делаем? – гляжу на девушку, не отрываясь. Вижу, как она сосредоточенно облизывает губы, рассматривая мои синяки.

– Неужели авторитет зарабатывают лишь подобным образом?

– Я ничего себе не зарабатываю.

– Тогда зачем дерешься?

Это запретная тема. Опускаю ее руку и крепко стискиваю зубы.

– Мне это нравится. – Вру я. – Что страшного в том, что я сильнее остальных? Это их проблемы. Не мои.

– Ты еще и самодовольный.

– И довольно симпатичный.

– И пьяный, – незнакомка вздыхает. Затем понимается с дивана и перекидывает через плечо сумку. – Пойду пешком.

Не хочу показывать своего разочарования, и поэтому лениво улыбаюсь.

– Пешком? На улице полно опасностей, милая. Ты и с двумя богатенькими сынками не управилась. Что будет, если тебя приметят настоящие мужчины?

– Настоящие мужчины? – прыскает она. – Что ж, когда увижу настоящего мужчину, дам тебе знать.

– И ты, правда, пойдешь одна?

Незнакомка улыбаясь, идет к выходу, однако я не хочу, чтобы она уходила. Что за черт со мной творится? Напряженно гляжу ей в след, прокручиваю в голове наш разговор, слышу, как дико в груди барабанит сердце, и вдруг усмехаюсь.

Не знаю, что на меня находит. Я поднимаюсь с дивана и уверенно иду за ней.

***

Я выхожу из душа, одеваюсь и подхожу к заранее приготовленному марлевому бинту. Аккуратно обматываю ладонь, саднящие костяшки и стискиваю зубы. Сегодня я как никогда выпустил пар, теперь пальцы на руках едва чувствую.

В дверь стучат.

– Заходи. – Быстро прячу аптечку и, не поднимая глаз, усмехаюсь, – пришел меня проверить, мамочка?

1  2  3  4  5  6  7  8 
Рейтинг@Mail.ru