Эрнест Ролле
Разбойник Кадрусс

X
Как Фушэ и Савари соперничали из-за Кротов

Оба атамана Кротов, простившись со своими товарищами, вернулись в гостиницу и, оставшись одни, держали совет. Положение их казалось усыпанным опасностями. Жорж, с неслыханной отважностью воспользовавшись своими украденными правами, явился ко двору. Конечно, их имена, которых никто не мог у них оспаривать, давали им доступ в замок. Эта смелость была даже благоразумна. Кто осмелился бы отыскивать Кадруса под маской кавалера Веккиа? Однако, так как Фушэ, министр полиции, и Савари, враг Кадруса, были в Фонтенебло, было опасно играть подобные роли в глазах этих двух человек, которые имели в своих руках самые мелочные средства собрать сведения, из которых, особенно один, Фушэ, был страшный аргус^[7]. Положение Жоржа тем было ненадёжнее, что относительно поимки Кротов между министром и Савари завязалась борьба. Первому хотелось иметь успех там, где его соперник потерпел неудачу. Второй жаждал отмщения.

Так как борьба началась между Кадрусом и этими двумя лицами, служившими олицетворением императорской полиции – борьба гигантов, изумившая тех, кто следил за её развязкой, – мы набросаем эти два типа.

Фушэ, герцог Отрантский, министр полиции, бесспорно был одним из самых замечательных персонажей в Современной истории; во время Республики он отличался крайностью своих поступков; его можно было принять за одного из самых свирепых и самых суровых проконсулов, на которых комитет общественного благосостояния возлагал самые кровавые поручения. Как Корье в Нанте, Фушэ покрал Лион развалинами и кровью, и тысячами расстреливал граждан. Этот кровожадный человек не был тигром, а ещё менее львом. Он походил на волка по свирепости, и на лисицу по хитрости. Несмотря на то, что он компрометировал себя во времена террора, он действовал так искусно, что избавился от эшафота после термидорской реакции. Он сумел поставить себя под защиту торжествующей партии и спас свою голову, свое состояние и свое влияние с ловкостью, которую доказал самым изумительным образом.

Настала Директория. Фушэ был сделан начальником полиции. Он сумел воспользоваться своим положением, чтобы узнать тайны могущественных лиц и составить себе оружие из этих тайн. Тем, кто старался ему навредить, он наносил один из тех верных ударов, которые служат вместо предостережения и парализируют недоброжелателей. Бонапарт нашёл, что Фушэ был для него необходим, и взял его к себе. Во время консульства министр полиции, при Маренго, где должна была решиться судьба Наполеона, составил тайный триумвират с Сиесом и Мерленом с целью разделить власть во Франции, в случае если первый консул будет побежден. Интриган Фушэ умел компрометировать других и выпутать себя. Сиес и Мерлен попали в немилость к Бонапарту, который узнал об их проделках; Фушэ сохранил свое положение и остался в силе и непоколебим. При наступлении Империи его влияние и кредит ещё увеличились. Он сумел сделаться необходимым для Наполеона, который ненавидел его, презирал, опасался и не смел удалить; император успел оценить силу этого грозного бойца.

Фушэ, сделавшись герцогом Отрантским, был для Наполеона самым важным человеком во Франции и даже в целом свете.

Но у него был соперник, Савари. Наполеон хотел противопоставить Фушэ перевес; он нашел в Савари человека смелого, хитрого, предприимчивого, более способного к деятельности чем Фушэ, но с умом не таким обширным, как у его соперника. Наполеон давал Савари, которого он сделал генералом, – чтобы придать ему вес – тайные поручения вне политики и полиции. Фушэ видел в Савари врага, который никогда не поднимется так высоко, как он. Он сразу понял этого человека.

– Это, – говорил он: – умная рука, а я – голова.

Вместо того, чтобы разбить этого соперника, он позволил ему усилиться в фаворе, делая вид, будто он иногда этого опасается и дуется на Наполеона. Искусная политика. Он оставлял Наполеону ребяческое удовольствие думать, что он ставил серьезное противодействие могуществу своего министра, которого Савари беспокоил однако менее соломинки; время от времени он подавлял его превосходством своей гениальности, потом блистательно поправлял ошибки доверенного человека императора.

В подобных случаях ожидали немилости Савари, но с долготерпением, удивительным для тех, кто не знал причин его пристрастия, император защищал свою правую руку и вознаграждал Савари за страдания самолюбия. Таково было положение обоих наполеоновских министров полиции. Один был министром явным, другой – тайным. Оба вели между собой борьбу.

В настоящую минуту у них шла странная борьба. Император отдал два приказания, которые он считал очень важными. Он получил верные сведения, что легитимисты составили заговор, который, однако, невозможно было открыть. Он поручил это Савари. Тому это не удалось. Фушэ ожидал этой неудачи, чтобы начать действовать самому и выказать свою силу. Сверх того Наполеон, друг порядка, чувствуя, что Франция хочет от него спокойствия и безопасности, установил во всей империи самое полное спокойствие, кроме однако одного пункта. Все шайки разбойников, опустошавших страну во времена Республики, Директории и Консульства, были уничтожены, все… кроме одной – шайки Кротов. Она была неуловима, она ускользала от всех преследований. Но, сначала оставив Савари одного бороться с Кадрусом, Фушэ наконец собирался действовать сам. Он не скрывал от себя затруднений своего предприятия. Но он принял совсем не такую тактику, как Савари. К несчастью, этот хитрый ум не предвидел, до какой степени может дойти смелость Кадруса. Однако борьба началась на другой день после того, как было доказано, что Кроты действовали в окрестностях Фонтенебло.

Мы опишем первую фазу этой странной борьбы между могущественным министром и атаманом разбойничьей шайки, борьбы представлявшей животрепещущий интерес.

XI
Как Кадрус и Фоконьяк отказались от должностей в армии его величества

Не успели Жорж и Фоконьяк вернуться домой, как слуга принес им визитную карточку.

– Маркиз, – сказал Жорж, прочтя: – адъютант генерала Савари желает с нами говорить.

Он передал карточку Фоконьяку. Тот взглянул на неё, потом сказал слуге:

– Скажи этому капитану, что маркиз Алкивиад де-Фоконьяк от имени своего и кавалера де-Каза-Веккиа извиняется, что не может немедленно его принять и просит его подождать несколько минут, пока они переменят белье. Ступай.

Слуга ушел; де-Фоконьяк посмотрел на Жоржа.

– Уж не напал ли Савари на наш след? – сказал он на языке изобретенном их шайкой.

– Не думаю, – сказал Жорж с равнодушным видом. – Жан уверил нас, что в настоящую минуту опасаться нечего.

– Чего же хочет этот Савари?

– Дать ответ на наши просьбы.

– Это правда. Уже не принес ли он и патенты?

– Вероятно.

– Что нам в таком случае делать?

– Отказать.

– Предоставь мне вести разговор.

– Охотно.

Жорж позвонил. Явился слуга.

– Проси! – сказал Жорж. – И не забудь, что ты должен разыгрывать роль оригинала, – шепнул он на ухо Фоконьяку.

– Как же! – сказал гасконец с беспримерной самоуверенностью. – Оригинальность благородных маркизов де-Фоконьяк известна…

Он не успел закончить фразы. Вошел адъютант Савари. Не смотря на аксельбанты и эполеты, которые, как ярлык на склянке, показывали положение и чин молодого человека, синие очки, закрывавшие глаза, беловатый цвет лица, кошачьи ухватки скорее принадлежали к дипломатическому, чем к военному ремеслу. Он был верным представителем своего начальника, этого разнородного существа, на половину адъютанта императора, на половину полицейского. После всех формул известной вежливости, бросив взгляд вокруг себя, взгляд, угаданный, но не виденный Жоржем и его товарищем – синие очки мешали видеть, куда глядел адъютант – он сказал, с изученной улыбкой, что он пришел от Савари, своего генерала, доложить маркизу Алкивиаду де-Фоконьяку и его благородному другу Жоржу Каза-Веккиа, что его величество, удостоив принять в соображение особенные достоинства этих господ, изъявил желание принять их поручиками в свою армию.

После подобного вступления эти три лица поклонились друг другу; потом де-Фоконьяк величественно заговорил:

– Капитан, скажите его величеству, что маркиз Де-Фоконьяк…

– Благородный друг, – сказал Жорж: – я замечу тебе, что ответ твой императору отнесет не этот господин.

– Это правда! Но видишь ли, мой милый, когда мы, Фоконьяки, имеем привычку говорить с королями, нельзя вообразить, что есть на свете люди, которых нельзя допустить к императору. Я забыл, что этот господин не знатный дворянин. Капитан извинит эту ошибку.

Адъютант, ошеломленный подобной дерзостью, поклонился ещё ниже, чем в первый раз, и ещё глубже постарался рассмотреть комнату и изучить сердца обоих людей, которых он имел перед собой.

– Скажите же генералу Савари, капитан, что мы отказываемся от патентов, и прибавьте, что мы очень обижаемся, зачем с нами поступили так скупо.

– Друг мой, – сказал Жорж с притворным спокойствием: – ты мог бы не упоминать о нашей законной щекотливости, но, конечно, хотя мы очень желали бы служить государю, которому служите вы, знатный дворянин не может принимать некоторые должности не роняя себя. А мой благородный друг маркиз де-Фоконьяк принадлежит, так же как и я, к такой фамилии, где чин поручика считается слишком ничтожным. Нашим величайшим честолюбием было бы отдать наши шпаги к услугам такого гения, какой управляет Францией в эту минуту, но будьте так добры сообщите генералу причины отказа, к которому побуждает нас то, что другие могут считать предрассудками, а мы считаем священными преданиями. Предки моего благородного друга командовали полками при Кондэ и Лианкуре, так же как мои предки в Италии. Император наверно поймёт, что благородная кровь не может изменить прошлому, и даст нам единственную должность, которая по преданиям принадлежит нашему дому – должность полковников.

– Да, полковников! – с твердостью подтвердил Фоконьяк.

Дипломат-адъютант был поражён этими притязаниями. Отказать в чём-нибудь Савари казалось ему до того непостижимо, что он осмотрелся вокруг себя, как человек старающийся возвратить потерянное равновесие, и совершенно растерялся. Алкивиад подоспел к нему на помощь.

– Господин адъютант, – скромно сказал он: – мы с кавалером могли бы предложить наши услуги Англии. Правда, полк стоит там довольно дорого, но подобная безделица не могла остановить Фоконьяка или Каза-Веккиа. Мы могли бы также бросить наш взор на германскую конфедерацию; там за ничтожную цену можно купить три полка и, следовательно, быть три раза полковником. Мы же приехали во Францию для того, чтобы иметь честь служить гениальному человеку.

Уроженец Лангедока в доказательство своей вежливости любезным движением руки сделал знак смущенному адъютанту, что он может выйти. Тот ушёл поражённый дерзостью Фоконьяка и надменностью Жоржа.

– Вот увидишь, – сказал Алкивиад, как только удостоверился, что офицер не может его слышать: – он непременно произведёт нас в полковники.

– Я начинаю думать, что они слишком глупы для этого, – сказал Жорж, пожимая плечами.

– Все-таки нам не надо полагаться на это. Савари, этот полицейский генерал, злая обезьяна, хотя мы побили его. Будем остерегаться его засад. Надо, однако, отдать тебе справедливость, ты великолепен в твоей роли оригинала. Но смотри, чтобы не было преувеличения.

– Не бойся! – ответил уроженец Лангедока своим настоящим голосом и на своем родном языке.

– Фушэ всё меня тревожит, – сказал Жорж.

– Полно! – сказал Фоконьяк: – Он не подаст признака жизни против нас. Я подкупил одного из секретарей самого важного начальника департамента; человек этот должен сообщать мне всё, он совершенно в моих руках. Он знает, что изменить мне, значит обречь себя на верную смерть; я доказал ему это.

– Потом Жак, которому он дал место возле себя, наблюдает за ним.

– Я не думаю, чтобы он подозревал это, – сказал Фоконьяк, улыбаясь.

– Он не сообщал мне ничего, – сказал Жорж.

– Стало быть, Фушэ спокоен.

Опять постучались в дверь. Явился слуга.

– Господа, – сказал он – вас спрашивают.

– Кто?

– Жак от имени Сернефа. Он мне сказал, что этих имен достаточно для того, чтобы вы их приняли.

– Пусть войдет.

В эту минуту Крот, ещё недавно разыгрывавший роль нищего, явился в обыкновенной одежде чиновников. Он поклонился и подал Жоржу письмо. Лакей ждал, смотря на эту сцену. Жорж, вместо того, чтобы выслать его, прочел письмо при нем и улыбаясь сказал Жаку:

– Поблагодарите господина де-Сернефа за его приглашение к обеду. Он хорошо сделал, напомнив мне, что его отец был знаком с моим отцом; скажите ему, что я буду у него.

– Хорошо, – ответил Жак и ушел.

Лакей все слышал. Он делал вид, будто стирает пыль. Де-Фоконьяк понял хитрость Жоржа относительно этого шпиона.

– Кто такой этот Сернеф? – спросил он.

– Младший сын мелкого дворянина. Отец его оказал кое-какие услуги моему отцу и я обязан ему признательностью.

– Заплати свой долг, кавалер, заплати, если представится случай. Долги надо платить всегда.

– Я думаю, что этот господин пригласил меня к обеду с намерением потребовать от меня какой-нибудь услуги.

Он передал письмо Фоконьяку. Тот прочел про себя:

«Фушэ берётся преследовать Кротов.»

В эту минуту на двор гостиницы шумно въехал всадник. Чрез минуту он вошел к двум мнимым дворянам и подал им конверт. Жорж распечатал. Это был приказ Фушэ явиться к нему. Жорж слегка побледнел, Фоконьяк удивился. Оба предвидели важную опасность.

XII
Обвинение, тяготевшее над кавалером Каза-Веккиa и маркизом де Фоконьяком

Когда Жорж и Фоконьяк были потребованы к Фушэ, они быстро переглянулись и гасконец на разбойничьем языке сказал:

– Идти ли?

– Да! – ответил Жорж: – а то нас, арестуют и тотчас убьют. Может быть, Фушэ только что-то подозревает и станет нас допрашивать, но мы его проведём.

И оба, спокойные, уверенные, что оправдаются от всякого обвинения, встали, чтобы идти вместе с посланным министра, который их ждал. Жорж сказал ему:

– Мы готовы следовать за вами.

– Не прикажете ли оседлать ваших лошадей? Его светлость живет в своей вилле в часе езды отсюда.

Жорж и Фоконьяк сразу же поняли, что дело идет не об аресте, если министр обращается с ними с таким уважением.

Жорж приказал лакею оседлать лошадей.

– Странно, – сказал гасконец: – что Фушэ, герцог Отрантский, имеет надобность до нас. И не находите ли вы, кавалер, что его светлость мог бы сам собственноручно написать к нам? Это было бы гораздо приличнее. Как министр, герцог может приказывать нам, пока мы находимся на французской земле. Как дворянин, он должен бы выказать вежливость, это неоспоримо. Как министр, какое дело может он иметь до нас? Никакого. Очевидно, нас требует к себе дворянин. Но Фушэ сделан герцогом так недавно, что, вероятно, ему неизвестны обязанности знатного вельможи по отношению к дворянам. Будем снисходительны.

Эта комедия игралась для посланного министра. Тот верно передал Фушэ дерзости Фоконьяка; но Фушэ не обижался на такие безделицы.

– Лошади оседланы, – пришел доложить лакей.

Отправились. Жорж дорогой думал:

«Если бы подозревали, что я Кадрус, то гостиница была бы окружена».

Чтобы доехать до виллы герцога, надо было проезжать мимо Магдаленского замка. Де-Фоконьяк бросил на него долгий взгляд; Жорж по-видимому не обратил на него внимания.

Приехали. Мнимых дворян просили подождать несколько минут. Они провели полчаса в передней министра. Фушэ слушал донесения своего агента и справлялся со своими пометками. Через четверть часа он дотронулся до легкой пружины в стене своего кабинета, образовалось отверстие, в которое можно было видеть людей, находившихся в передней. Де-Фоконьяк обнаруживал свое нетерпение с хладнокровием знатного вельможи времен Людовика XV.

– Какая славная вещь – этикет! – говорил он: – И как был прав великий король. Но он также делал герцогами ничтожных людей. Но он установил по крайней мере, чтобы никогда титулованный человек не был принужден торчать в передней простолюдина, достигнувшего важной должности.

Он наговорил с двадцать других любезностей в таком же роде, так что Жорж сказал ему шепотом, подозревая разумеется, что его слушают:

– Позвольте, маркиз де-Фоконьяк. Я обижен не меньше вас. Однако вы напрасно обнаруживаете здесь вашу досаду. Это неблагоразумно.

– Что же может с нами случиться? Надо подумать, да дважды подумать, прежде чем коснуться Алкивиада де-Фоконьяка.

– Коснулись же герцога Энгиенского, который пал под пулями солдат первого консула.

Фоконьяк сделал вид, будто задрожал и побледнел. Настало печальное молчание.

Фушэ сказал себе: «Главное лицо здесь – молодой человек; другой – старый дуралей».

Он начал разговаривать с одним из своих агентов.

– Его величество очень желает взять к себе на службу этих двух дворян. После неудачи Савари, император, имеющий слабость к знатным именам при своем дворе, дал мне понять, что он все-таки не может сделать полковниками этих двух господ без большого скандала. «Постарайтесь, сказал он мне – привлечь их ко мне так, чтобы я не делал подобной жертвы». Я, – продолжал Фушэ: – взялся за это дело, которого так желает его величество. Но, изучив наружность этих двух господ, я пришел к одному предположению: я очень боюсь, что они отказываются от предлагаемых должностей, не потому, что они находят их ниже себя, но потому что не хотят вступать на службу, а желают остаться в Фонтенебло, имея, может быть, в виду заговор, о котором мы имеем столько неопределенных. сведений, но ещё недостаточных для того, чтобы начать действовать.

– Ваша светлость расспросите этих господ и узнаете в чём дело,

– Я действительно придумал способ, – сказал Фушэ: – узнать в чём дело. Или это заговорщики и тогда они откажутся от звания полковников, если оно должно удалить их от двора, или это не лазутчики легитимистов, и сообщив им, что они получат патенты, я увижу радость на их лице.

– Но ведь у вас нет этих патентов, ваша светлость, – сказал секретарь министра. – Как же вы откажете им потом, если они примут эти патенты?

– Я поставлю им невозможные условия в последнюю-минуту. Встаньте за этой портьерой и слушайте… Вы возьмёте неплохой урок.

Он позвонил. Вошел лакей. Фушэ сделал ему знак и посетителей ввели.

* * *

Фушэ сидел в огромном кресле и держал в руках кучу бумаг; он ответил головою на поклон вошедших и пригласил их сесть.

– Господа, – сказал он: – я сожалею, что этикет, – он сделал ударение на этом слове, – не позволяет министру отправляться самому к простым гражданам, чтобы их допросить.

Фоконьяк закусил себе губы, как будто урок показался ему чересчур жесток. Жорж просто поклонился.

– Господа, – продолжал Фушэ: – его величество увидел ваши имена в списке приглашенных и собрал о вас подробные сведения. Вы угадываете почему?

– Решительно не знаю, – отвечал Жорж.

Но Фоконьяк сказал самодовольно:

– Вы слишком скромны, кавалер. Его величество, верно, был поражён, увидев, что кавалер Каза-Веккиа и маркиз Алкивиад де-Фоконьяк явились к его двору. Если наши физиономии ему неизвестны, то знатность наших фамилий слишком блистательна для того, чтобы остаться не примеченной даже при дворе Наполеона I, императора и короля.

Фушэ улыбнулся и сказал:

– Маркиз прав, император имеет намерение залечить раны, нанесенные революцией. Его величество хочет обогатить все партии и привлечь к себе старинное дворянство. Ничего не может быть естественнее, что его величество занялся вами.

Оба разбойника поклонились.

– Но…

Жорж улыбнулся. Фоконьяк поправил свое жабо и сказал:

– Тут есть но?..

– Без сомнения, – сказал министр. – Генерал Савари делал вам предложение, если я не ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь, – сказал Фоконьяк с насмешливым видом.

Фушэ расхохотался.

– Мне нужно было удостовериться в этом… я не знал наверное. Итак, после нескольких переговоров с Савари, вы обнаружили желание служить в войске его величества и генерал обещал вам свою помощь. Император предлагал вам места подпоручиков.

– Мы поблагодарили, – сказал де-Фоконьяк – но очень почтительно заметили посланному генерала, что наши имена не позволяли нам принять такую ничтожную должность.

– Его величество предлагал вам капитанский патент, – сказал Фушэ: – но вы и от этого отказались.

– Действительно, – вмешался Жорж – мы отказались, думая получить патент полковника. Людовик XIV людям нашего происхождения давал полки.

– Но Людовик XIV не был принужден нарушать закон для этого.

– Вот еще! – сказал Фоконьяк.

– Маркиз, его величество желает соблюдать законы своей страны. Он хочет подавать пример своим подданным.

–^: А мне кажется, что если он нарушил закон ради производства в капитаны, можно нарушить его и ради производства в полковники.

– Император не решался, но я уговорил его.

– А! – сказал Фоконьяк. – Так что мы – назначены?

– Да, господа. Маркиз де-Фоконьяк будет произведен в полковники главного штаба при маршале Лефевре. Кавалер де-Каза-Веккиа также будет послан как полковник главного штаба к маршалу Журдану.

Фушэ наблюдал за впечатлением, которое эти назначения произвели на обоих дворян. Жорж казался доволен, Фоконьяк восхищен. Фушэ не много времени потребовалось для того, чтобы убедиться, что его ловушка не удалась. Он не мог угадать, действительно ли довольны или рассержены оба дворянина. В этом отношении он был побежден.

– Тысячу раз благодарю, ваша светлость! – сказал Жорж.

– Я в восторге и очень признателен! – вскричал Фоконьяк.

Но Фушэ остановил этот энтузиазм.

– Только… – начал он.

Это «только» по-видимому испугало дворян.

– Только, – продолжал министр – для вида и на некоторое время вы побудете капитанами, а потом…

– Но ваша светлость говорили нам, что наши патенты на чин полковника… – сказал Жорж.

– Были подписаны… да. Но для вида вы не должны обижаться, что от вас потребуют залога.

– Господин министр, – сухо сказал Жорж – эта комедия ниже достоинства его величества, ниже вас и ниже нас. Я со своей стороны не согласен на эти предложения. Я считаю себя вправе получить полковничьи эполеты и прямо их прошу.

– Кавалер, – сказал Фоконьяк: – вы говорите как следует.

Фушэ переменил тактику. Он понял, что в хитрости эти люди одержат над ним верх, и решился действовать прямо.

– Господа, – сказал он: – ваш отказ необъясним.

– Для вашей светлости, может быть… – дерзко сказал Фоконьяк;

Фушэ движением руки заставил замолчать маркиза.

– Я, кажется, угадываю причину вашего отказа, – сказал он. – Вас, господа, указали мне, как двух опасных заговорщиков. Во Франции затеялись заговоры легитимистов; они хотят отмстить за смерть герцога Энгиенского покушением против жизни императора.

– И вы нас обвиняете в желании убить императора? – вскричал Жорж.

Он принял надменную позу оскорблённого достоинства.

– Господин министр, Каза-Веккиа не какой-нибудь ничтожный негодяй; де-Фоконьяк не унизится до гнусной роли.

– Позвольте, господа! Знатные имена скомпрометированы в покушении на Жоржа Кадудаля^[8].

– Но Жорж Кадудаль не изменил своему долгу; дворяне, помогавшие ему, не запятнали своего герба.

– Вы строго отозвались о политическом убийстве, а теперь извиняете его.

– Я не одобряю и не обвиняю. Приведем факты: Жорж смело подвергнул опасности свою жизнь в заговоре против императора; когда же этот заговор не удался, Жорж заплатил за это. покушение своей жизнью. Он не сделал ничего бесчестного. В предположениях ваших о нас мы совершили бы не убийство, а измену. Мы приехали предложить наши услуги, нас приняли, мы связаны словом. Мы поступили бы вероломно, вступив в какой-нибудь заговор против императора, который полагает, что допустил к своему двору двух благородных дворян. Вы нас оскорбили, милостивый государь. Прикажите взять в нашей гостинице наши документы, наши бумаги, наши письма. Пусть заглянут в наше прошлое. Вы увидите там только шалости и сумасбродства богатых молодых людей. Вы не увидите там ничего подозрительного. Маркиз де-Фоконьяк и я провели шесть лет в Италии. Я был беден, он – богат. Потом я в свою очередь разбогател. Мы были привлечены достоинствами генерала Бонапарта. Однажды маркиз де-Фоконьяк сказал мне: «Кавалер, мы должны бы предложить нашу шпагу герою, которым мы восхищаемся». И мы без всякой тайной мысли, кроме законного честолюбия, приехали представиться его величеству. Мы думали, что из уважения к нашим предкам мы не должны позволять нашим шпагам заржаветь в ножнах, что пора приобрести какую-нибудь славу, и нашли, что эту славу, которой мы завидовали, мы можем в особенности приобрести на службе Наполеону I. Вот вся правда, ваша светлость. Теперь действуйте как знаете.

Жорж горделиво замолчал. Взволнованный Фоконьяк, не говоря ни слова, пожал ему руку. Фушэ ничего не сказал. Он позвонил, явился секретарь.

– Ну что? – спросил министр.

– Ничего, ваша светлость, – ответил секретарь и ушел.

Фушэ встал и любезно улыбнулся. Оба дворянина также встали.

– Господа, сказал министр: – В моем положении бывают иногда неприятные обязанности; я был вынужден приказать произвести у вас обыск. Успокойтесь, – прибавил он, когда Жорж сделал движение: – Этот обыск был произведен без шума; вы ни в чём не скомпрометированы перед публикой; о вашей репутации старательно позаботились. Я сознаюсь, господа, – прибавил он более любезным тоном – что всё должно внушать мне к вам величайшее доверие. Ваше состояние происходит от наследства, кавалер; я было сомневался в этом. Зная, что вы были очень стеснены в Неаполе одно время, я предполагал, что вашу роскошную жизнь поддерживали субсидии принцев-эмигрантов; но нет. А у маркиза де-Фоконьяка есть дядя миллионер. Итак, повторяю вам, господа, я имею к вам полное доверие. После этого откровенного объяснения я сделаю вам очень серьезное предложение.

– Мы к вашим услугам, ваша светлость, – сказал Жорж.

– Если вы желаете сделаться полковниками, я берусь доставить вам эту должность посредством какого-нибудь смелого и блистательного поступка. Послушайте. На свете, есть один человек, мешающий мне, хотя по наружности человек не важный; человек этот с пятьюдесятью подчиненными делает вещи изумительные и очень нас стесняет. Чтобы захватить его, мы делали глупость за глупостью.

– Вы говорите о Кадрусе? – спросил Жорж.

– Да, – отвечал министр. – Вы понимаете, как досадно видеть шайку разбойников, дерзко пренебрегающую всеми законами, установленными во Франции; с другой стороны история разбойничества в Италии и Испании доказывает, как трудно захватить шайку решительную и хорошо руководимую.

– Действительно в Италии, – сказал Фоконьяк: – особенно в Неаполе никак не могли захватить шайки разбойников; сам генерал Мендес потерял в шесть лет 2702 человека почти бесполезно; это было сосчитано.

Фушэ продолжал:

– Савари пробовал, но напрасно, отыскать Кротов и истребить их. Он сам попался. И сделался предметом насмешек всей Европы. Я хочу действовать искуснее. Я хочу собрать сведения о Кротах, оставить им уверенность в полной безопасности, но велеть наблюдать за ними и изучить их основательно; когда же я узнаю о них всё, что мне необходимо, я захвачу их не с большими силами, но послав им на встречу – небольшой отряд, решительный и смелый, и знаете ли, кому я предложу начальство над этим войском, разделенным на два отряда?

– Я это предвижу, – сказал Фоконьяк.

Он улыбнулся с радостным видом.

– Вам господа, – продолжать Фушэ: – вам достанется весь почёт от этой экспедиции; скажут, что узнав о присутствии Кадруса на одном пункте и имея только вас под рукою, я просил вас повести оба отряда навстречу разбойникам. Будьте искусны. Будьте блистательны, истребите всех! После этого дела вам дадут выбрать полк. Согласны ли вы?

– От всего сердца, ваша светлость.

– А вы, маркиз де-Фоконьяк?

– С восторгом, ваша светлость.

– Итак, господа, я полагаюсь на вас. Прежде чем мы расстанемся, – прибавил он с некоторой иронией: – я возобновляю мои сожаления, что имея надобность в вас как министр, я был принужден потревожить людей вашего звания.

Де-Фоконьяк засмеялся и возразил:

– Даже в царствование великого короля, герцог, насмехались не так остроумно как вы.

Он и Жорж поклонились. Фушэ позвонил, лакей отворил дверь и оба дворянина ушли. Тотчас после их ухода пришел секретарь.

– Они, как люди, не стоят того высокого мнения, какое я имел о них, – сказал министр. – Один, маркиз, довольно остроумный нахал. Другой, кавалер, будет превосходным дивизионным генералом, не более; он годится под пушечный выстрел и даст себя хорошо убить. Им дадут двух человек для этой экспедиции, которым будут даны полномочия. Вся слава этого дела должна пасть на двух знатных протеже императора; но настоящих начальников экспедиции вознаградят. Страсть его величества окружать себя дворянами будет нам стоить невероятное число патентов; дорого стоит золотить двор!..

Фушэ принялся за работу. Он не подозревал, что проиграл партию против самого Кадруса.