Эрнест Питаваль
В борьбе за трон
– Довольно ссориться! – вмешался духовник, сделав кастеляну знак подавить в себе желание ответить резкостью. – Господин паж! Может быть, вы и правы, но вам все-таки следовало бы с большим уважением относиться к старости. Вы же должны были бы быть поумнее и не раздразнивать из пустяков вспыльчивости молодого человека. Позднее я сам буду у вдовствующей королевы и расскажу ей, что видел и слышал здесь.
При этом он выразительно посмотрел на кастеляна, и Сэррей, поймавший этот взгляд, убедился, что духовник будет говорить далеко не в его пользу. Но это нисколько не обеспокоило его. Самое худшее, что могло с ним случиться, это увольнение из замка, а теперь он желал этого, пожалуй, гораздо больше, чем исполнения прежнего желания служить королеве, так как тот факт, что его не пригласили к столу, ясно показывал, насколько его только терпели, не думая быть с ним приветливым, как он рассчитывал.
В досаде Роберт отошел к окну и стал там поджидать возвращения кастеляна. Его взор случайно упал на флигель дворца, про который кастелян говорил, будто там не чисто и водятся привидения, и вдруг ему показалось, будто одна из тяжелых шелковых гардин зашевелилась.
Так как окна были заперты, то это движение могло произойти только благодаря сквозняку от открытых дверей.
Флигель, примыкавший к правому углу замка, непосредственно соединялся с покоями вдовствующей королевы. Роберт скользнул взором по веренице окон и в одном из них, выходившем на угол, заметил две быстро промелькнувшие тени.
Если во всякое другое время такое наблюдение показалось бы ему неважным, то тем большую важность он придал ему в данный момент, когда в его мозгу проносились всякие подозрительные мысли. Замешательство кастеляна, когда Роберт попросил у него комнату во флигеле, было совершенно очевидным, так как ему должно было быть совершенно безразлично, станут или нет тревожить Сэррея привидения.
Манера, которой встретила вдовствующая королева графского посланца, и ее стремление избежать открытого разрыва, точно так же доказывали неопределенность ее положения, что само по себе вызывало сомнения. А тот факт, что его, Роберта, не пригласили к столу, мог означать собою только желание обсудить за обедом кое-какие вопросы, которые нельзя было затрагивать в его присутствии.
«Ладно же! – подумал Сэррей. – Во мне боятся врага, шпиона графа Аррана. Сегодня, когда мне приходится принять определенное заключение, могущее быть даже и решающим на всю жизнь, в зависимости от того, под чьи знамена я склонюсь, – сегодня мне открыто показывают недоверие и оскорбительное невнимание, даже не дав себе труда испытать меня!.. Так пусть же узнают, что мной не приходится пренебрегать как другом, а как врага следует бояться! По крайней мере, этой красивой, веселой девушке не придется высмеивать меня!»
О, он не подозревал, что как раз в тот момент, когда он давал таким образом исход оскорбленному самолюбию, Мария Сейтон была единственным человеком, который говорил в его пользу, и если бы он только мог слышать ее слова, то с пламенным воодушевлением поклялся бы, что употребит все усилия стать достойным заступничества этих прекрасных уст и оправдать оказанное ему доверие!
Когда кастелян вошел в комнату королевы, то застал там фрейлин за веселой болтовней и шутками. Веселая игра была прервана; в первый раз с тех пор, как королевская семья жила в Инч-Магоме, кастелян явился с жалобой и торжественно испрашивал аудиенции у королевы. Мария Флеминг отправилась к вдовствующей королеве, а кастелян стал с гневом рассказывать маленькой королеве и ее фрейлинам, как дерзкий дворянчик потребовал его к ответу по поводу того, что его не пригласили к королевскому столу, как он приказал ему встать со стула и взялся за меч, когда он стал уверять юношу, что он здесь ни при чем. Мария Сейтон расхохоталась и хотела обратить все это в шутку, но маленькая королева почувствовала себя оскорбленной в своем достоинстве и обещала кастеляну, что он получит законное удовлетворение.
В этот момент дверь открылась, и появилась королева-мать.
Мария Лотарингская заставила кастеляна повторить ей все то, что она уже слыхала от духовника. Ее лицо было очень серьезно, и по ней было видно, насколько она была возбуждена.
– Вы были сегодня свидетельницами, – обратилась она к фрейлинам, когда кастелян кончил свой рассказ, – с каким бесстыдством этот подлый мужик позволил себе показать мне, что я, мать королевы, лишена всякой власти. Паж, которого нам послал регент, был вежливее, но этим он только доказал свой ум, так как он просто хотел вкрасться к нам в доверие, чтобы лучше шпионить. Регент догадывается, что я не могу больше выносить такое невозможное положение и оглядываюсь во все стороны, не найду ли где-нибудь поддержки, с помощью которой смогу выйти из него. Я убеждена, что моя дочь считает меня своей лучшей советницей, поэтому я и предприняла некоторые шаги. И если последние даже и не дадут нам никаких результатов, то ей от этого не будет хуже; если же задуманное удастся мне, то она навсегда избежит тирании регента. Быть сообщницами моих планов очень опасно, и я хотела сначала скрыть их от вас, но прибытие этого шпиона заставляет меня посвятить в них и вас. Могу ли я рассчитывать на вашу преданность и верность королеве?
Все четыре Марии принялись горячо уверять, что они только и желают того, чтобы иметь возможность на деле доказать свою преданность.
– Хорошо же, – продолжала вдовствующая королева. – Так слушайте! Я заявила регенту, что здоровье королевы требует перемены климата. Регент не воспротивился открыто тому, чтобы в случае необходимости двор королевы переехал во Францию, но он медлит с этим и будет медлить, сколько ему окажется возможным. Я имею основание предполагать, что он хочет просто выждать время, когда победы англичан сделают невозможным бегство королевы. Вполне в его интересах держать нас как можно долее в этом погребе, где королева не осмеливается противоречить ему и указать ему границы. Я снова повторила свое представление, но тем временем вступила в непосредственные переговоры с французами. Сюда во дворец тайно прибыл доверенный моего брата, герцога Гиза, и если от регента последует уклончивый ответ, то в мои планы входит устроить бегство дочери помимо его разрешения. Появление здесь этого пажа весьма подозрительно. Совершенно ясно, что он должен просто наблюдать за всем происходящим; регент не хочет возбудить нашу подозрительность, так как иначе он послал бы кого-нибудь позначительнее. Но все поведение этого пажа ясно доказывает, что он опирается на поддержку. Очень может быть, что на том берегу озера сосредоточены графские войска, которые немедленно примчатся сюда по его вызову. Вот почему нам приходится торопиться с приведением нашего плана в исполнение, ранее того, как шпион заподозрит, что у нас что-то затевается. Мария, скажи мне, доверяешь ли ты своей матери и готова ли ты сегодня же ночью бежать отсюда со мной?
Девочка схватила руку матери и поцеловала ее. Фрейлины разразились криками радости; уже от мысли переменить скучную жизнь в Инч-Магоме на блестящий праздник парижского двора их глаза засверкали радостью, и они заявили, что готовы на все.
Вдовствующая королева засмеялась довольным смехом, хотя, правду сказать, и не ожидала ничего другого. Она открыла дверь, и появился элегантный мужчина в французской одежде. В сопровождении духовника он подошел к королеве и склонил колени перед Марией Стюарт.
– Это – граф Монтгомери, посланник дофина Франции, – сказала дочери Мария Лотарингская. – Он приносит тебе уверения в преданности своего повелителя.
Мария Стюарт протянула графу свою крошечную ручку. Тот поднес ее к своим губам, а затем встал и поклонился всем прочим дамам.
– Как вы думаете, граф, – начала вдовствующая королева, – могли бы мы уже сегодня решиться на побег?
– Ваше величество! Мой двоюродный брат, Андре Монталамбер, барон д’Эссе, находится с многочисленным флотом и десантом в заливе Форт. Стоит только королеве вступить на французский корабль, как она станет французской принцессой крови, и миллионы людей будут готовы встать на ее защиту. Но бегство до моря мало еще подготовлено, так что я не могу ни за что поручиться.
– Но ведь вы слыхали, граф, что регент навязал нам наблюдателя, и можно ожидать, что он примет меры, которые сделают бегство невозможным, если только мы разбудим его подозрения. Сегодня бегство еще может быть осуществимо, а через несколько дней оно может стать невозможным!
– Ваше величество! Я готов рискнуть на все, но не могу ни за что поручиться – вот каков был смысл моих слов. Если бы я смел дать вам совет, то рекомендовал бы вам под каким-нибудь предлогом арестовать шпиона, пока я съезжу в Дэмбертон и приведу с собой надежных людей!
– Ну, а если тем временем от регента прибудет новый гонец? Если этот паж заподозрит что-либо?
– Ваше величество! – вставил свое слово кастелян. – Да он уже, очевидно, заподозрил что-то. Он потребовал, чтобы я отвел ему комнату во флигеле, куда мы поместили его сиятельство, графа Монтгомери. Если бы я смел дать вам совет…
– Ну? – спросила вдовствующая королева, когда кастелян запнулся.
– Ваше величество! Ведь дело идет о счастье королевы, а в сравнении с этим жизнь какого-то англичанина представляется слишком незначительной. Позвольте мне арестовать его; тогда я буду в состоянии поручиться, что он не предаст нас никогда!
– Убийство? – ужаснулась Мария Сейтон, тогда как королева-мать, казалось, взвешивала предложение. – Ваше величество, мне кажется, такого ужасного средства совершенно не понадобится. Правда, прибытие сюда пажа очень подозрительно, но ведь он так молод, почти мальчик, и было бы очень нелестно для нас, если бы мы, четыре девушки, не сумели шутя перехитрить его. Разве вы не обратили внимания, как он вспыхнул гневом, когда стрелок оскорбил меня? Мне пришлось перекинуться с ним лишь несколькими словами, но я убеждена, что это честный, порядочный человек!
– Мария Сейтон воображает, будто покорила его сердце! – саркастически улыбнулась вдовствующая королева. – Средство, предлагаемое нам кастеляном, кажется мне куда вернее. Что вы скажете об этом, ваше преподобие? – обратилась она к духовнику. – Разве можно назвать убийством, когда насилием отражаешь насилие?
– Ваше величество! – ответил священник. – Очень многим людям предназначено умереть во имя счастья королей. Кто хочет остановить колесо событий, тот разрывается им на куски. Не напрасно вручен меч начальствующим лицам, а поднявший меч от меча и погибнет. Он взялся за меч, вы же представляете здесь начальствующее лицо, поставленное самим Богом, и единственное ваше слово может стать его карающим роком!
– Прикажите людям вооружиться, кастелян! – приказала Мария Лотарингская.
Но Мария Сейтон бросилась к ее ногам и принялась умолять:
– Ваше величество! Не выносите такого поспешного приговора! Ведь я была его обвинительницей; я рассказала вам, как сердечно он пожимал на прощанье руку тому самому стрелку, которого перед тем чуть не вызвал на дуэль. Я пробудила недоверие к нему, и я одна буду виновата в его смерти! Мария, – обратилась она к королеве, – попросите хоть вы за меня, если вы любите меня! Не позволяйте оросить путь вашего спасения невинной кровью!
– Ну конечно, к чему ему умирать! – воскликнула Мария Стюарт. – Ведь он такой хорошенький!
– И очень возможно, что он держал себя так вызывающе только потому, что в нем заговорила оскорбленная детская гордость! – вмешался в разговор также и Монтгомери. – Я вполне разделяю взгляд юной леди и думаю, что было бы гораздо лучше связать его взглядом прекрасных глаз, чем цепями. Ведь прекрасные глаза могут сделать что угодно с молодым сердцем!
Мария Сейтон стыдливо покраснела. Она, быть может, только в этот момент почувствовала, какую жертву приносит Сэррею тем, что, отдавшись благородному порыву, просит оставить ему жизнь.
– Хорошо, я уступаю! – раздраженно ответила вдовствующая королева. – Я не знала, что этот паж так быстро завоюет здесь сердца. Но можете ли вы поручиться мне, леди Сейтон, за него?
– Ваше величество! Как же я могла бы сделать это?
– Граф Монтгомери дал вам намек, как это сделать, если вы сами действительно не знаете этого! – с горьким сарказмом ответила ей вдовствующая королева. – Но так как возможно, что прекрасные глаза переоценивают могущество своих чар, то я, со своей стороны, могу только рекомендовать вам, кастелян, величайшую осторожность.
Мария Сейтон поднялась с колен и с горделивым сознанием своего достоинства и вся красная от гнева произнесла:
– Ваше величество! Мне кажется, что меня не так поняли здесь; но если дело касается услуги королеве, то я не вижу никакого стыда в том, чтобы разыграть роль кокетки. Я согласна поручиться за нового пажа, так как убеждена, что он слишком безвредная личность. Но при этом я должна просить об одном, что мне кажется существенно необходимым. Вы требуете, чтобы я пощекотала его честолюбие; но для того, чтобы это могло удаться, никто не должен оскорблять его самолюбие, так как это могло бы только разрушить всякое действие моего обращения с ним. Мне кажется, что будет очень веселой и забавной игрой одурачить его благодаря его же собственному тщеславию. Он все еще ждет ответа и удовлетворения; так я прошу, чтобы его не раздражали более.
– План очень хорош! – рассмеялся Монтгомери. – Назначьте его комендантом дворца, ваше величество, самым первым придворным лицом при королеве, начальником ваших десяти солдат. Это раздует его гордость, а несколько сладких взглядов прекрасной леди погрузят его в сладчайшие сны. Я же тем временем понесусь в Дэмбертон и приведу с собой оттуда подмогу.
Вдовствующая королева принужденно улыбнулась. Гордой представительнице рода Гизов не нравилось соединять такое важное дело с шуткой, но ей пришлось уступить.
– Ну, так позовите его сюда, кастелян! – сказала она. – Вы же, граф, воспользуйтесь этой ночью и поезжайте с богом!
– Ваше величество! – тихо сказал кастелян, когда граф простился с вдовствующей королевой. – Неужели вы серьезно хотите, чтобы паж оставался на свободе? Тогда я прошу освободить меня от моих обязанностей, прежде чем позовут его сюда!
– Вы дурак, Драйбир! – шепнула ему Мария Лотарингская. – Если я и требую, чтобы вы перенесли оскорбление от этого молокососа, то ведь этим еще не говорю вам, чтобы вы отказывались от мести. Верные слуги действуют не спрашиваясь!
Кастелян склонился перед королевой и вышел из комнаты, причем Мария Сейтон отлично заметила, какая злобная улыбка исказила его черты.
III
Тем временем Роберт Сэррей почти потерял всякое терпение. Когда наконец кастелян вернулся и с глубоким поклоном заявил, что вдовствующая королева ждет его, то под маской преувеличенной вежливости Роберт инстинктивно угадал лицемерие.
– Вы очень переменились, сэр! – сказал он. – Если вы получили выговор, то мне это очень прискорбно. На честный гнев я отвечаю тем же, но доносчиком я никогда не был!
Сказав это, он протянул старику руку.
Но тот не взял ее и ответил только поклоном.
– Значит, враги? – раздраженно улыбнулся Сэррей и зашагал вперед.
– Боже упаси меня быть врагом такого высокого барина, как вы! – ответил кастелян. – Я – ваш слуга, только слуга.
Когда Роберт вошел в покои королевы, то ему тоже пришлось обратить внимание на перемену в обращении, которая поразила его уже у кастеляна. При его входе фрейлины поднялись с мест, однако в той почести заключалось что-то до того неуловимо насмешливое, что он покраснел.
– Граф! – сказала вдовствующая королева. – Простите, что мы не оказали вам того внимания, которое должны были бы проявить, как к человеку, находящемуся под особым покровительством регента. Но то, что он увеличивает наш придворный штат, представляется необычайной и неожиданной внимательностью с его стороны, к которой мы, к сожалению, совершенно не были подготовлены. Кастелян отведет вам комнату, какую вы только пожелаете. Вам предоставляется полная свобода появляться за нашим столом и оказывать королеве пажеские услуги, когда вам это заблагорассудится, так как мы не решимся распоряжаться тем, кто получил от регента непосредственные приказания.
Разумеется, ничего не могло быть более уничтожающего и оскорбительного для молодого человека, как получить подобный ответ на свой надменный дебош. Все его желания спешили исполнить и шли даже гораздо дальше, так как вдовствующая королева предоставляла ему самому назначить, какую именно службу хотел бы он нести. Это было издевательством или злобным недоверием, которое исходило как раз от тех, кому он хотел посвятить всю свою жизнь до последней капли крови!
Сэррей хотел ответить, но Мария Лотарингская так гордо и высокомерно дала понять, что аудиенция окончена и он отпускается, что весь красный от стыда Роберт глубоко поклонился ей и с болью в сердце вышел из комнаты.
– Какую комнату прикажете приготовить вам, ваша милость? – спросил кастелян, тогда как из комнаты донеслось тихое фырканье.
– Какую хотите. На эту ночь достаточно будет охапки соломы.
– Я прикажу приготовить для вас парадные комнаты правого флигеля, если вы действительно не боитесь привидений!
Сэррей ничего не ответил; он кивнул в знак согласия головой, даже не разобрав как следует, что спрашивал кастелян. Ему хотелось поскорее выйти на воздух, так как бешенство и стыд переполняли его душу.
Сначала пренебрежение, затем злобное издевательство – так вот какой прием ждал его в Инч-Магоме!
А как должны были смеяться красивые глазки Сейтон над тем, что мальчишка потребовал удовлетворения от королевы!..
Роберту прямо-таки хотелось плакать – до такой степени сжималось его сердце при мысли о том, что все его сладкие грезы разлетелись, словно дым, что разбились все его гордые надежды! Жаждущее доверия сердце встретили подозрительностью и сверху вниз окинули его насмешливым взглядом…
Сэррей бросился на прибрежный дерн у озера и принялся смотреть на голубые волны. Быть здесь замурованным среди людей, которые его высмеяли, тогда как оттуда, с другого берега, ему улыбалась свобода! Но что же мешало ему броситься туда, ринуться в воду, переплыть на тот берег и поискать счастья где-нибудь в другом месте на свете?
Правда, он дал графу Аррану слово, что будет верным слугой королеве. Но стать мишенью насмешек ее придворных дам…
– Нет, нет! – вырвалось у него вслух. – Лучше стать простым рабочим в клане какого-либо лэрда, чем быть здесь шутом насмешливых баб!
Вдруг Сэррея пробудил от этих мыслей какой-то шум. Он обернулся и увидел, что перед ним была Мария Сейтон.
Юноша вскочил и в стыде и смущении потупился, догадавшись, что она подстерегла его возглас. Однако во взгляде молодой фрейлины теперь не было ни малейшей насмешки. Ей достаточно было только взглянуть на него, чтобы отгадать, что он пережил.
– Роберт Говард! – шепнула она. – Ведь вы не предатель?
Сэррей посмотрел на нее и вдруг почувствовал себя во власти этого нежного голоса и взгляда этих прекрасных глаз, которые смотрели на него хотя и испытующе, но с полным доверием…
Он схватил Марию за руку и сказал взволнованным, дрожащим голосом:
– Леди! Вы будете для меня спасительным ангелом, если хоть немного проникнетесь доверием ко мне, так как тогда я вновь обрету надежду. Да, да, я хотел нарушить данное слово и бросить этот замок, так как чувствовал, что меня считают здесь негодяем. Но чем же я заслужил те издевательства, которыми меня здесь встретили?
Мария тихонько выдернула у него свою руку, но горячность сказанных им слов и мучительная правдивость его упреков так потрясли ее, что она забыла ту роль, которую собралась разыграть. И она заговорила с ним с такой же откровенностью.
– Роберт Говард, я была виновата в том, что вам не доверяют, да и вы сами тоже! Вы видели, с какой вызывающей дерзостью стрелок обращался к вдовствующей королеве; одно мгновение казалось, что вы, взбешенный этим, хотите встать на сторону слабейших. Но через несколько минут я видела, что вы шли по берегу под руку с этим бессовестным. Так разве не должны мы были подумать, что вы остались с нами только для того, чтобы еще хуже оскорбить королеву, чем это сделал наглый солдат, что вы своим оружием избираете не откровенную резкость, а предательскую маску преданности?
– Клянусь Богом, – ответил Роберт, – я не понимаю этого, если только вы не хотите сказать этим, что граф Арран – враг вдовствующей королевы. Придумывать ловушки? Приготовлять новые оскорбления? Леди, будьте добры, объясните мне все это! Я, разумеется, заметил, что граф страшно ревниво жаждет быть первым слугой королевы и боится, как бы королева-мать не измыслила каких-нибудь честолюбивых планов; заботясь об этом, он и обходится с ней слишком необдуманно. Но, клянусь честью, я не стал бы служить ему, если бы сомневался, что он – человек чести и верен своей королеве!
– Вы сами высказали то, что хотите узнать от меня, – улыбнулась Мария. – Честолюбие графа совершенно противоположно по интересам честолюбию вдовствующей королевы. Таким образом, самое важное заключается в том, чтобы отдать отчет, чьи планы принесут королеве больше пользы. Поэтому-то мы и предпочитаем королеву-мать регенту.
– Это я понимаю. Но разве в силу этого так необходимо, чтобы он стал действовать предательским образом, чтобы его слуг третировали, как негодяев?
– Этого никто не делал, Сэррей!
– Нет, леди, такое холодное, колкое издевательство является просто презрением. Но я еще не дал вам ответа на ваш упрек. Леди! Мой брат, благородный граф Сэррей, был убит Генрихом Восьмым, так как не потерпел позора своего герба. С помощью графа Уорвика я ускользнул от мести убийцы, и граф дал мне рекомендацию к регенту Джеймсу Гамильтону графу Аррану. Он подал мне руку помощи и взял к себе на службу. Я не давал ему никаких других обещаний, кроме обещания честно служить королеве и не изменять его доверию. Если бы он потребовал от меня, чтобы я играл здесь сомнительную роль, я стал бы искать другого убежища. Я надеялся, что буду в силах посвятить всю свою жизнь службе властительнице, которая преследует убийцу Екатерины Говард; я вложил в эту надежду все свое честолюбие, и что же я вижу? – меня встречают как врага, как шпиона! Вы упрекаете меня в том, что я сердечно простился со стрелком. Ну, что же, я доверю вам секрет, который принадлежит ему. Его невесту тяжко оскорбили, и я помог ему отомстить за нее. Общая опасность, которой мы подверглись, сблизила нас; я узнал храбрость и благородство мыслей этого человека; постигшее его несчастье пробудило во мне участие к нему. Я пошел против него, чтобы помешать ему оскорбить вас, я потребовал от него объяснений, и мне пришлось замолчать, когда он ответил мне, что только следовал данным ему инструкциям, позволив себе держать себя настолько вызывающим образом. Должен ли я был упрекать его в том, что лежало на совести графа? Дал ли мне кто-нибудь из вас право указать ему границы? Разве не подчинилась вдовствующая королева требованиям стрелка? Леди, все это казалось мне хотя и необъяснимым, но еще недостаточным для того, чтобы порвать дружбу с человеком, сердце которого истекало кровью и который держал себя так дерзко не из злобности или надменности, а только в силу полученных им инструкций. Согласен, что я не принял бы на себя подобного поручения, если бы оно было дано мне вчера, но сегодня – другое дело!
– Значит, сегодня вы могли бы так же грубо обойтись с беззащитными женщинами?
– Леди, женщины уже не беззащитны, раз издевательство служит им оружием.
– Что же делать, если граф Арран не оставил нам ничего другого!
– Вы хотите сказать: вдовствующей королеве, леди? Но ведь граф – регент государства и является ответственным за безопасность королевы. Говорят, будто в полном ходу какие-то хитрые интриги, целью которых является выдача королевы Марии Стюарт англичанам или французам. Это делается якобы для того, чтобы королева-мать Мария Лотарингская могла получить регентство, так как жажда власти настолько сильна в ней, что она не остановится даже перед счастьем дочери, только бы вырвать власть из рук графа Аррана!
– Точно так же, как и, наоборот, сам граф не побрезгует никакими средствами, чтобы удержать эту власть в своих руках! – подхватила Мария Сейтон. – Я вижу, что мы с вами не придем к соглашению: вы служите графу, я же – королеве-матери. Мы – враги; вы присоединяетесь к сильнейшей партии!
– Леди, я принадлежу к ней только в силу взятых на себя обязательств. Если бы, например, сегодня я мог выбирать, то, быть может, в партии королевы-матери для меня был бы более притягательный пункт, чем тот, который может разбудить самое смелое честолюбие!
– Теперь уже поздно, – улыбнулась Мария, слегка покраснев под пламенными взглядами юноши. – Но я довольна уже и тем, что вы хотите быть открытым, честным врагом. Правда, вам благодаря этому придется лишиться некоторых незначительных развлечений, которые при других обстоятельствах вы могли бы найти в общении с моими подругами. Ведь нам надо быть осторожными, нам нужно хорошенько беречь от вас свои тайны, чтобы вы не выдали их графу Аррану. Мы не покажем вам, как мы занимаемся вышиванием и вязанием, так как вы можете подумать, что мы плетем сети интриг; мы должны будем остерегаться говорить при вас по-французски, так как вы можете заподозрить здесь измену. Нам придется вести себя в высшей степени прилично и важно; когда вы будете появляться у нас, то нам придется воздержаться тогда от шуток и смеха. Таким образом, в Инч-Магоме станет еще скучнее, чем прежде, потому что вдобавок к этим ужасным стенам, стеснявшим нас, к нам прибыл еще и наблюдатель, который будет следить за нами!
Сэррей был очарован этой любезной веселостью; но он был слишком умен, чтобы не разгадать под легким поддразнивающим тоном обмана.
– Леди, – сказал он, – если бы я имел поручительство, исходящее из таких прекрасных, как ваши, губок, в том, что здесь не куют интриг против регента, то этот наблюдатель превратился бы в самого добродушного пажа, который был бы счастлив стать мишенью насмешек прелестных фрейлин!
– Ага! – засмеялась Мария. – Вы собираетесь вступить в переговоры? Нет! – воскликнула она с кокетливым поклоном; последний должен был быть шутливым, но от Роберта не ускользнул недоверчивый взгляд, с которым она смотрела на него в этот момент. – Нет, вы объявили нам войну, и поэтому мы только тогда можем вступить в переговоры, когда кто-нибудь из нас победит. Но я хочу только дать вам добрый совет. Вы оскорбили кастеляна замка. Будьте осторожны, это очень хитрый человек.
– Благодарю вас за предупреждение. Но еще раз, кроме всяких шуток, позвольте мне вступить с вами в переговоры еще до начала войны. Ведь я был бы неутешен, если бы мне пришлось оказаться победителем и вы рассердились бы на меня за это!
– Тогда заранее сдавайтесь, господин паж!
– Этого я не смею!
– Ладно же, господин паж, мы тоже очень упрямы, но менее, чем вы. Желаю вам веселиться побольше! Мне нужно идти к королеве, так как темнеет, ну, а вы, наверное, захотите осмотреть валы и ворота. Смотрите повнимательнее, не роем ли мы где-нибудь подкопов и не подпиливаем ли где-нибудь решеток!
Мария, смеясь, простилась с Робертом и исчезла в воротах, которые вели во внутреннюю часть замка.
