Эрнест Питаваль
В борьбе за трон
– Неужели вы хотите мучить бедняжку? – воскликнула старуха. – Ей необходимы сон и покой, иначе слабый огонек ее жизни погаснет навсегда.
– Пусть гаснет, если она только скажет то, что нужно. Дайте ей такое средство, чтобы она собрала все свои силы на несколько минут, а потом пусть хоть умирает!..
– Разве вы для того спасали ее, чтобы убить? Если это ваша родственница, то не беспокойтесь – я буду ухаживать за ней и разделю с ней свой хлеб; если же она для вас посторонняя, то да благословит вас Господь вдвойне; но тогда вы имеете еще меньше права мучить ее.
– Мамаша Джил, она была моей невестой!
– Невестой? – вскрикнула старуха и посмотрела на Брая с скорбным участием. – Вашей невестой? Да, это другое дело! Но не будьте очень жестоки с ней, Брай! Бедный ребенок так юн и прекрасен!
Брай схватился руками за глаза и воскликнул:
– Не старайтесь смягчить меня, старуха! Дайте ей напиток, или я разбужу ее мечом!
Старуха опустилась на колени около спавшей и влила ей в рот несколько капель. Последние оказали немедленное действие: Кэт судорожно вздрогнула, ее губы задрожали, кровь прилила к щекам, и она открыла глаза.
– Где я? – пробормотала она, оглядываясь по сторонам. – Или я видела все это во сне? О боже, это было ужасно! Коршуны… Однако где я? Что это?.. Уолтер, ты! О боже мой, значит, все это правда!..
– Да, все это правда, Кэт, – мрачно ответил стрелок, – и ты, быть может, уже через несколько секунд предстанешь перед Вечным Судьей. Так заклинаю тебя спасением твоей души, на которое ты надеешься, заклинаю любовью, в которой ты клялась мне, скажи, нарушила ли ты мне верность?
– И ты меня спрашиваешь об этом, Уолтер? Пресвятая Богородица, что же, я с ума сошла или вы все помешались? Именно потому, что я любила тебя, я и оттолкнула господина Штротмура, и только смеялась, когда он грозил мне. Я ведь никого не боялась, так как знала, что ты защитишь меня. Но все принялись со вчерашнего дня мучить меня; все говорили, что я лгу, что у меня имеется другой возлюбленный, кроме тебя. Тогда я поклялась, что дала тебе обет верности, и крестный подтвердил, но все остальные состроили такие рожи, будто я сделала что-то нехорошее.
– Дальше, Кэт, дальше! – нетерпеливо крикнул Брай. – Тебя оклеветали?
– Должно быть, так, потому что сегодня под вечер пришел лэрд Бэкли, и, когда я цедила ему пиво, он хотел усадить меня на колени, а когда я обругала его за это, то он повел нехорошие речи и грозил…
– Что же он говорил?
Кэт потупившись ответила:
– Он говорил, что если я буду жеманиться, то окажусь дурой, что он подарит мне золотое кольцо, а это лучше, чем стоять у папистского столба!
– Он сказал это? – воскликнул Брай. – Что же ты ответила ему?
– Я ударила его по лицу, но он только расхохотался и хотел схватить меня; тогда я бросилась бежать, и так как в кабачке сидели дугласовские всадники, а крестный был на базаре, то я спаслась в маленькую дверцу, ведущую на чердак, и там заперлась. Но лэрд пробрался двором, так что я даже и не видала этого; я считала его пьяным и не предполагала, что он употребит насилие. Но не успела я захлопнуть большие ворота или позвать работников, как он вскочил ко мне.
– Дальше, Кэт, дальше! Он пустил насилие в ход?
– Нет, Уолтер, он высмеял меня, что я бежала от него, и шутил по этому поводу. Он уверял, что любит меня и хочет непременно ко мне посвататься. При этом он становился все навязчивее и не трогался моими просьбами. Я не смела кричать на помощь, потому что всадники застали бы нас и подумали бы бог знает что; я не могла и убежать, потому что лэрд крепко держал меня. Но я не боялась ничего дурного, потому что теперь он не грозил, а просил и болтал всякую чушь, словно пьяный. Вдруг на дворе послышался шум. Меня звали, лэрд же сказал, что мы должны спрятаться, и я так и сделала, потому что вся дрожала от боязни, что Штротмур увидит меня с лэрдом Бэкли.
– Дальше, Кэт, дальше! Кончай!
– Они явились на сеновал, вырвали меня из сена, обругали и потащили на улицу.
– Ну а лэрд, Кэт?
– Он? Как ни в чем не бывало! Когда меня тащили на улицу и я клялась, что не виновата, то он рассмеялся и сказал: «Ну, вот видишь? К чему ты столько времени ломалась?» Затем он сел на лошадь и ускакал прочь, тогда как мне связали руки и ругали меня девкой.
– Кто это сделал, Кэт, кто?
– Все дугласовские всадники, особенно Штротмур. Он клялся, что я уже давно девка, а сегодня ему удалось, наконец, поймать меня с поличным. Он заявил, что в этом виноват ты, так как это ты обольстил меня.
– И никто не выступил на твою защиту, Кэт, никто? – воскликнул Брай.
– Да, крестный, когда он вернулся с базара. Он встретил меня, когда меня гнали по улице, хотел вступиться, но его прогнали ударами плашмя и кричали, что он давно знал все.
– Тогда тебя привели к судье? Кто был этот судья, кто?
– Меня не приводили к судье!
– Нет? Не приводили? – мрачно пробормотал Брай. – Жалко, черт возьми, а то было бы одним больше…
– Меня выволокли на базар и там забросали грязью. Уличные мальчишки кричали: «К столбу ее! Топить ее!» – а народ кричал и ворчал. Никто не хотел слушать мои мольбы, меня потащили туда и… о боже! – Кэт вся задрожала при воспоминании. – Коршуны, коршуны!
Уолтер подошел к ее ложу.
– Заклинаю тебя твоим вечным блаженством, Кэт, – серьезно и торжественно сказал он, – повтори мне еще раз, что ты невиновна, а если ты солжешь, то да падет на твою голову проклятие за тех, кого я убью!
Девушка поклялась трясущимися губами и простерла вперед свои руки; казалось, что покров смерти уже надвигается на нее.
– Уолтер! – простонала она. – Уолтер!
Брай не трогался с места, а только мрачно и холодно смотрел на несчастную девушку, и его губы тихо пробормотали проклятие… Была ли это клятва мести или молитва? Вероятно, и то и другое.
– Она умирает! – вскрикнула старуха и оттолкнула его прочь. – Уходите! Вы узнали все, что же вам нужно еще, раз у вас нет никакого сострадания к несчастью? Неужели вы думаете, что аромат цветка может отравить ваше дыхание только потому, что его повредили нечестивые руки? Убирайтесь вон и думайте себе сколько хотите о мести и убийствах, только не омрачайте последних минут несчастной!
– Она умирает? – тихо спросил Брай, не решаясь поднять взор.
– Ведь я и раньше говорила вам… Теперь слишком поздно, и спасти ее нельзя!
– Да благословен будет Бог! Я не думал о спасении. Вот, мамаша Джил, – прибавил Брай, всовывая в ее руку золотой, – закажите обедню за упокой души Кэт, только под другим именем и там, где ее не знают… Ну, да вы уж знаете сами!
– Идите, идите! – нетерпеливо пробурчала старуха, выпроваживая гостя.
Роберт сунул старухе несколько золотых, и через несколько минут они оба были уже на конях и понеслись вскачь к ближайшей деревне, чтобы провести остаток ночи в местной харчевне.
Уже на другой день утром они продолжали свой путь по направлению к Инч-Магому и по дороге услыхали новости, касающиеся их вчерашнего приключения. Им рассказывали, что десять дугласовских всадников свалились в пропасть, а одного из них горный дух подстрелил стрелой из лука. Это мог быть только дух, так как ни одного живого существа там не оказалось. Правда, видели человеческую фигуру, но она была просто призраком, заманившим всадников, так как, когда они вздумали подъехать к этой фигуре, то свалились в пропасть, между тем внизу не нашли других трупов, кроме трупов дугласовских всадников. Самое же удивительное было то, что черт унес девку от папистского столба, вместо того чтобы, по обыкновению, оставить ее на добычу воронью.
Глава 4. Паж
I
Мы опередим всадников и проведем до их прибытия читателя в замок Инч-Магом.
Старое, похожее на крепость строение находилось, как мы уже упоминали, на маленьком острове посредине озера. Зубчатые стены, украшенные гербами шотландских королей, мрачно отражались в ясных водах; эта крепость казалась скорее тюрьмой, чем убежищем, и у каждого, смотревшего на тяжелые железные ворота, за которыми шотландцы прятали свою королеву, невольно тоскливо сжималось сердце.
Марию Стюарт называли пока еще принцессой, хотя корона досталась ей уже в колыбели, и для будущности несчастного ребенка едва ли могло бы быть более зловещее предзнаменование, чем печальная необходимость, заставлявшая ее опекунов перевозить ее из одного замка в другой, из Линлитау, где она родилась, в Стирлинг, а оттуда снова в Инч-Магом.
Королева-мать, Мария Лотарингская, называвшаяся также Мария Гиз, дала своей дочери в воспитатели лордов Эрскин и Ливингстон. Что же касается придворного штата, то таковой состоял из девиц знатнейших семейств страны, Флеминг, Сейтон, Ливингстон и Бэйтон, который называли «четыре Марии», так как все они носили имя Мария.
Несколько дней тому назад в замок прибыл посетитель, которого впустили ночной порой и отвели в отдельную комнату, что возбудило любопытство не только всех четырех Марий, но и всей прислуги. Бойкая Сейтон пустилась подсматривать да подслушивать и рассказала подругам, что незнакомец очень хорошо одет и сам очень красив собой, что он, без всякого сомнения, иностранец, так как говорит только по-французски и не понял старого Драйбира, кастеляна замка, когда тот посетил его, чтобы спросить, достаточно ли удобно устроился гость. Самой же интересной новостью было сообщение, что незнакомец несколько часов просидел у королевы-матери, что во время их разговора неоднократно произносилось имя Марии и что, наконец, сегодня был отправлен с курьером толстый пакет на имя графа Аррана.
Все четыре девушки ломали себе голову, что нового может внести в их жизнь это посещение, не удастся ли наконец уехать из этого скучного замка и снова перебраться в Стирлинг или даже в Эдинбург, причем строились самые пышные воздушные замки. Вдруг послышались звуки большого рога, возвещавшие прибытие постороннего лица, и все четыре Марии бросились к окну, в полной уверенности, что это уже прибыл курьер с ответом, хотя он и отправился всего каких-нибудь два часа тому назад.
По озеру скользил маленький челнок и вскоре вернулся с двумя гостями, из которых один был одет в цвета графа Аррана, а другой, судя по одежде, был молодым дворянином.
Все четыре Марии, да и пятая, королева Шотландская, с разочарованием посмотрели друг на друга. Они ждали чего-нибудь более интересного, чем простого пажа, который был здесь ни к чему, так как здесь не занимались соколиной охотой, не ездили верхом кататься, да и никто даже не носил длинных шлейфов, чтобы пажу было что носить.
Во всякое другое время обитательницы Инч-Магома с радостью встретили бы нового товарища по несчастью, но сегодня он обманул слишком большие ожидания, так что не мог рассчитывать на милостивый прием. Казалось, что все соединилось здесь против Сэррея. Королева-мать вполголоса рассмеялась и насмешливо сказала:
– Графу, кажется, угодно шутить над нами, или он хочет напомнить нам о том времени, когда мы были окружены королевской свитой? Пусть наш духовник примет его посланцев, я не пущу его к себе на глаза.
– И мы тоже! – воскликнула одна из Марий, обращаясь к остальным, и Марии Сейтон было поручено передать прибывшим распоряжение королевы.
Мария Сейтон сияла прелестью шестнадцатой весны, и из ее прекрасных карих глаз сверкала самая веселая насмешливость. Она была самой старшей из подруг маленькой королевы, но там, где дело шло о веселой шутке, не она проповедовала рассудительность и осмотрительность. К тому же ее преданность королеве не имела границ. Это был какой-то сплошной поэтический восторг, обоготворение, и она очень серьезно смотрела на свои обязанности защищать интересы Марии Стюарт против всякого нарушения кем бы то ни было. Поэтому она не принадлежала ни к какой партии и не служила, в сущности, никому, кроме самой королевы, – ни королеве-матери, то есть французской партии, ни английской, которую представляли собою некоторые лэрды, ни дворянской, к которой принадлежали родственники самой Марии Сейтон и граф Арран. Все эти партии хотели решить участь маленькой королевы и склонить к себе сердце ребенка, чтобы впоследствии преследовать личные интересы. Но Мария умела изглаживать из души маленькой королевы каждое воздействие, неизменно повторяя ей:
– Тебя не стали бы держать словно узницу в четырех стенах, если бы каждая партия не хотела завладеть тем, что принадлежит тебе одной!
Мы не можем утверждать, что Мария Сейтон проводила в жизнь определенный, законченный план; она просто инстинктивно чувствовала, что Мария Стюарт нуждается в защите, и готова была пожертвовать своею жизнью, лишь бы иметь возможность охранить ее. Никто даже не подозревал, как сильна была эта преданность в легкомысленной на вид и веселой девушке, и королева-мать тем более доверяла ей и покровительствовала ее близости к дочери, что не подозревала о стремлениях Марии Сейтон влиять на юную королеву.
Читатель легко угадает, что прибывшие незнакомцы были Сэрреем и Браем.
Роберт был ослеплен веселым, светлым видом Марии Сейтон и почти не заметил, с какой насмешливой надменностью ответила она на его глубокий, почтительный поклон.
– Прекрасный господин! – заговорила она задорным, вызывающим тоном. – Ее величество королева-мать прислала меня сказать вашей милости, что она не может принять ваше посланничество и что с вас будет совершенно достаточно, если вы передадите духовнику о цели вашего приезда. Должна прибавить к тому же, что мне и всем остальным обитательницам замка очень больно, что мы не находим возможным встретить вас словами: «Добро пожаловать!»
В ее тоне была такая смесь самой злой иронии и грациозной ласковости, что Роберт не нашелся, что ответить. Зато Брай немедленно вывел его из затруднительного положения.
– Прекрасная девица, – сказал стрелок резким, повелительным тоном, – это я являюсь посланцем могущественного и благородного графа Аррана к королеве-матери. Будьте любезны передать ее величеству, что я послан не к духовнику и поэтому в случае, если не буду иметь честь принятым королевой, окажусь вынужденным вернуться обратно и доложить моему господину о таком приеме.
– А! – воскликнула Мария Сейтон. – Так посланец – вы, а этот молодой господин – только свита? Простите, господин стрелок, я немедленно передам слова вашего господина моей госпоже и прошу немного обождать здесь.
– Что за наглое создание! – пробормотал Брай, когда Мария скрылась в дверях, тогда как Роберт словно очарованный смотрел ей вслед. – Если она заставит нас прождать здесь слишком долго, то, я думаю, нам лучше всего будет вернуться обратно, чтобы она могла узнать, кто один имеет право приказывать во всей Шотландии!
Но, должно быть, королева-мать догадалась о настроении посланца, потому что Мария Сейтон вернулась очень быстро, чтобы позвать стрелка к королеве.
Но она не упустила при этом случая кинуть задорное замечание:
– Простите, стрелок, что я узнала в вас телохранителя регента сначала по тону, а уже потом по камзолу. Но это произошло потому, что мы сидим здесь словно арестанты, потому что, несмотря на всех телохранителей и стрелков, королева не может безопасно переехать через озеро!
Брай не счел нужным отвечать ей, зато Роберт теперь обрел дар слова.
– Прекрасная девица! – сказал он. – Я рад узнать по вашему тону, как весело живут в этой тюрьме, а так как мне предстоит честь остаться здесь, то я вижу в этом немалое утешение.
– Вы собираетесь остаться здесь? – живо спросила Мария. – В качестве кого же? В качестве кастеляна замка или даже великого сенешаля? Пресвятая Дева! А мы даже не в полном парадном туалете, чтобы встретить вас!
Роберт не мог удержаться от смеха, хотя и чувствовал насмешку в ее словах, и это вызвало у Марии милостивый взгляд по его адресу.
– Ну! – улыбнулась она. – Я вижу, что мы с вами еще позабавимся. Вы, по крайней мере, не имеете такого мрачного вида, как этот почтенный гвардеец!
В тот же момент дверь открылась и на пороге появилась королева-мать, Мария Лотарингская.
Королева уже не была в расцвете молодости. Еще до того, как Иаков Пятый прибыл во Францию, чтобы просить ее руки, она уже была вдовой герцога Лонгвильского. Теперь на ней был двойной вдовий траур, но благородство черт ее лица, носившего, несмотря на мягкость, отпечаток жестокости, заменяло увядшую свежесть.
Мария Сейтон передала ей грубый ответ стрелка, и теперь краска гнева заливала ее лоб.
Стрелок не дал запугать себя строгим взглядом; ведь само появление королевы-матери давало ему достаточное доказательство тому, что она не осмелится выказать пренебрежение к его господину. Он поклонился королеве ровно настолько глубоко, насколько того требовали приличия, и непринужденно подошел вплотную к ней, тогда как Роберт почтительно остановился у дверей.
– Какое известие понадобилось графу Аррану передать мне, – спросила королева-мать, – раз он выбирает в свои посланцы даже не представителя знати?
– У графа нет ни свободного времени, ни охоты думать о таких мелочах, поэтому-то он и выбрал меня, – спокойно ответил Брай.
– Самого наглого, какого только мог найти. Передай мне то, что поручено тебе!..
– С удовольствием, я и сам собирался сделать это! – раздраженно произнес Брай, причем сделал это самым небрежным образом. – Его светлость, граф, милостиво рекомендует вам пажа, которого он избрал для нашей обожаемой королевы, а вас настоятельным образом просит смотреть на Роберта Говарда, графа Сэррея, как на друга и любимца регента.
– И это все? – горько рассмеялась Мария Лотарингская. – Скажи регенту, что я исполню его просьбу, несмотря на все нахальство его посланца. Скажи кастеляну, чтобы он дал тебе выпить чего-нибудь и червонец за твои труды. В самом деле, ты не мог бы ревностнее исполнить возложенное на тебя поручение, если бы дело шло о судьбе Шотландии!
Сказав это, она знаком руки отпустила Брая. Но стрелок не повиновался этому приказанию.
– Ваше величество, – заявил он, – мое нахальство простирается и далее: я прошу вас оказать мне честь видеть мою королеву, чтобы передать ей почтительнейшую просьбу моего господина.
– Это совершенно ни к чему, я сама передам ей просьбу графа.
– Извините, ваше величество, граф поручил мне лично передать его слова королеве!
Мария Лотарингская до крови закусила губы. Это спокойное бесстыдство доводило ее до бешенства, так как она чувствовала свое бессилие. Господином положения был именно граф Арран, и его слуги давали ей понять, что королева не она, а ее дочь. С того момента, как после смерти своего супруга Мария Лотарингская напрасно домогалась регентства, она потеряла всякое влияние, так как победителем остался граф Арран, и парламент передал ему опеку и регентство. Таким образом, каждый мальчишка в его армии знал, что королева завидовала его могуществу. Поэтому Марию Лотарингскую нисколько не удивило, что стрелок Аррана держался настолько дерзко, но ее гордость была оскорблена тем, что он умышленно смягчал тон и употреблял самые вежливые выражения, когда дело шло о ее дочери-королеве.
Королева-мать дала знать, и Мария Сейтон поняла язык ее глаз: она вышла, чтобы позвать Марию Стюарт.
– Стрелок! – сказала королева-мать. – Так как ты требуешь этого по поручению регента, то я попрошу сюда свою дочь, чтобы она своевременно узнала, что регент требует от нее послушания.
– Ваше величество, мой господин, граф, – самый верный слуга ее величества!
Мария Сейтон вернулась обратно и доложила:
– Ваше величество! Королева просит передать, что она не желает видеть этого посланца. Если графу Аррану нужно что-либо сказать ей, пусть он явится лично.
Мария Лотарингская с торжеством улыбнулась, но стрелок не позволил так просто отделаться от него – ведь было нетрудно догадаться, что эта фраза была придумана самой Марией Сейтон.
– Ваше величество! – сказал он. – Можете ли вы поручиться, что эта дама говорит правду и в точности передает слова королевы?
Вся кровь кинулась в голову гордой Сейтон при этом оскорблении, которое показалось ей тем тяжелее, что она сознавала свою вину.
Королева-мать на мгновение поколебалась в нерешительности, не зная, поручиться ли ей или еще раз унизиться. Но тут на сцену выступил Роберт Сэррей, бывший до того момента немым свидетелем происходившего, и воскликнул:
– Уолтер Брай! Если вам нужно поручительство, то примите мою поруку! Я заявляю и готов подтвердить это мечом, что дама сказала правду!
Брай улыбнулся; казалось, что он давно уже ожидал вмешательства Роберта.
– Если дама примет ваше поручительство, – сказал он, – то я очень сожалею о необходимости передать регенту, что окружающие королеву лица враждебно настроены против него, потому что иначе ему не дали бы такого оскорбительного ответа.
Сказав это, он сухо поклонился и сделал вид, будто и в самом деле собирается удалиться.
И королева-мать, и Мария Сейтон отлично почувствовали, сколько угрозы заключалось в сказанных стрелком словах, и смущенно переглянулись. Но тут Роберт, заметивший их взгляд, быстро пришел к ним на помощь.
– Подождите-ка один момент, Брай! – крикнул он, а затем, подойдя к королеве-матери и преклонив колено, сказал: – Ваше величество! Быть может, вам удастся уговорить королеву все-таки принять этого воина, которому нужно только передать ее величеству уверения регента в преданности и представить ей меня!
Мария Лотарингская улыбнулась с удовлетворением, и теплый взгляд ее глаз был наградой Роберту за то, что он вывел ее из неприятного положения.
– Вежливую просьбу я всегда исполняю с удовольствием, – ответила она, – в особенности потому, что она служит мне порукой, что к моей дочери приблизятся подобающим образом. Мария Сейтон, передайте королеве, что я прошу ее принять посланца регента.
С этими словами она вышла из комнаты, бросив Сэррею столь же милостивый взгляд, насколько грозен был ее взгляд, предназначенный Уолтеру Браю.
– Скажите мне, Брай, – шепнул Роберт, как только они остались наедине, – вы с ума, что ли, сошли? Вы говорите с вдовствующей королевой таким тоном, словно состоите придворным наставником!
– Тсс! – шепотом ответил ему Брай. – Здесь и у стен имеются уши! Можете быть уверены, что я в точности исполняю данные мне инструкции, но меня очень порадовало, что вы в конце концов потеряли терпение, так как это могло дать вам единственную возможность снискать здесь благоволение.
Роберт не успел ответить ему что-либо, так как их позвали к королеве.
Мария Стюарт, которой было в то время только шесть лет, была окружена своими фрейлинами и с большим достоинством сидела на кресле, спинка которого была украшена короной.
Брай опустился на колени перед ней и передал свое поручение в таких утонченных выражениях, которые доказывали, что по отношению вдовствующей королевы он умышленно выказал солдатскую резкость.
Во время его речи Мария Стюарт с любопытством посматривала своими хорошенькими детскими глазками на красивого пажа, когда же Брай кончил, она кинула, словно почти не слушала сказанных им слов:
– Передайте регенту мой привет и скажите ему, чтобы он сам заехал и навестил меня!
Затем она встала, ласковым кивком головы поздоровалась с Робертом Сэрреем и сделала рукой знак, означавший конец аудиенции, с такой важностью, словно она давала уже сотни таких аудиенций.
– Славно отделались! – улыбнулся Брай, когда они с Робертом прошли в приемную. – Ну, что же, у вас будет отличная дружба со всем этим бабьем!
– Ладно, смейтесь теперь, когда вы мне испортили прием!
Брай повел плечами и шепнул Роберту:
– Говоря между нами, мне кажется, что регент хочет вызвать разрыв, потому что он приказал мне быть таким грубым и резким, словно я попал в квартиру бунтовщиков. Но здесь не все ладно. Заметили ли вы, как вдовствующей королеве было тяжело подчиниться требованию регента и с каким трудом она подавляла гнев? Здесь что-то происходит, и если вы хотите удержать голову на плечах, то смотрите в оба!
Роберт удивленно посмотрел на стрелка и, улыбнувшись, произнес:
– Неужели вам кажется непонятным, что королева может требовать больше вежливости и почтительности, чем проявили по отношению к ней вы?
– Ба! Она сама вызвала меня на это, а ведь она знала, что я явился от имени графа Аррана. Прежде, в Стирлинге, она приказывала страже делать на караул, когда являлся гонец от графа, и приглашала его к столу. Я остаюсь при своем мнении, что бабье затеяло здесь какую-то интригу. Но пусть они все поберегутся здесь! Регент не станет шутить с теми, кто замышляет предательство или измену!
Среди такого разговора они дошли до прихожей. Духовник уже поджидал их там и пригласил Брая освежиться чем-нибудь прохладительным. Но стрелок отказался, заявив, что должен немедленно отправиться обратно.
Сэррей проводил его до лодки. На прощание стрелок еще раз повторил свое предупреждение и затем так сердечно поблагодарил Роберта за оказанную ему в пути помощь, что Сэррей простился с ним как с братом.
– Можете рассчитывать на меня, если вам когда-нибудь понадобится верный друг в нужде или опасности, – сказал стрелок. – Если же вы встретите лэрда Бэкли, то дайте мне знать, но приберегите его для меня, иначе я возненавижу вас, если вы украдете у меня мою месть! Впрочем, что я болтаю! Здесь попадется разве какая-нибудь заблудившаяся ласточка. Так прощайте же, сэр, и еще раз повторяю вам: смотрите, чтобы женская хитрость не обманула вашего честного сердца. Граф полагается на вас!
Они еще раз пожали друг другу руки, и челнок отчалил.
II
Когда Роберт обернулся наконец, то увидал в окне Марию Сейтон, которая, покраснев, отскочила от окна.
Она следила за ним. Было ли то знаком особого интереса к нему или простого любопытства? Подозрительно, во всяком случае, было то, что она покраснела, когда увидала, что ее заметили.
– Что за бойкая, хорошенькая девушка! – сказал кастелян Сэррею. – Но расскажите же мне бога ради, как это регенту могло прийти в голову послать вас сюда? Вы, должно быть, натворили чего-нибудь, если он наказывает вас скукой?
Роберт дал уклончивые объяснения, потому что пытливость взглядов старика доказывала, что этот вопрос вызван злобным недоверием. Он попросил, чтобы ему указали комнату, так как он устал и хочет отдохнуть.
Кастелян пришел в явное замешательство, хотя вопрос и казался в высшей степени естественным.
– Да, да! – сказал он. – Конечно, вам нужна комната… Но пока что вы можете поселиться у меня, пока я не приготовлю вам таковой.
– Ну, это только стеснило бы меня и вас. Дайте мне первую попавшуюся; вот, например, там кто живет?
Роберт случайно указал на флигель, приготовленный для таинственного незнакомца, и кастелян пришел в такое смущение при этом вопросе, что Роберт невольно подумал о предупреждениях стрелка.
– Там водятся привидения! – сказал кастелян после короткой паузы.
– Привидения? – спросил Роберт. – А, в таком случае здесь можно встретиться с приключениями. Я не ожидал этого!
Старик недовольно поглядывал на него.
– Господин паж, – сказал он укоризненным голосом, – возможно, что вам приснилось, будто здесь можно пережить какие бы то ни было приключения, но вы ошибаетесь в этом. Здесь все и каждый живут по строгим правилам, предписанным регентом ради безопасности замка. В девять часов вечера запираются внутренние ворота, а наружные – уже с наступлением сумерек. Никто не смеет уехать с острова без разрешения вдовствующей королевы, у меня находятся ключи к замкам, которыми заперты кольца цепей, удерживающих челноки. Таким образом, если вы помышляете о приключениях, то таковых вам придется искать на том берегу или, по крайней мере, за стенами внешних укреплений. Только боюсь, что в лучшем случае вы найдете там пару крыс!..
– Я говорил относительно того привидения, о котором вы только что упоминали.
– Я ничего не знаю ни о каком привидении, сэр. Я просто сказал, что в этом флигеле не все ладно; если хотите, когда-нибудь за кружкой вина я расскажу вам эту историю.
– Да, но пока что отведите мне комнату в заколдованном флигеле.
– Это я не смею делать, да и не сделаю, так как грех испытывать Господа. Однако вот звонит колокол, призывающий к столу. Вам пора отправиться к месту служения.
– А что мне делать?
Старик повел плечами.
– Если вы сами этого не знаете, – ответил он, – то я знаю еще меньше.
Сэррею начинало казаться, что в его новом местопребывании гораздо скучнее, чем он это думал прежде. Когда он появился в большом зале к столу, то все лишь с любопытством и насмешкой поглядывали на него; он сам чувствовал, что он лишний здесь, и его недовольство возросло до крайней степени, когда он услыхал, что в этом зале обедает только дворцовая челядь, тогда как августейшие хозяева только что кончили обедать.
Сэррей потребовал, чтобы его проводили к вдовствующей королеве. Ему ответили, что в это время она никого не принимает. Сэррей спросил, не может ли он поговорить с королевой, но ответом ему было то, что она никого не принимает без присутствия матери. Сэррей хотел поговорить хоть с кем-нибудь из фрейлин, но вошедший как раз в этот момент духовник, улыбаясь, заявил ему:
– Они все у королевы!
– Так что же, к черту, делать мне здесь! – воскликнул Сэррей, нетерпеливо топнув ногой об пол.
Духовник повел плечами, как сделал это перед тем кастелян, но не ответил ни слова.
Это окончательно вывело Сэррея из себя. Он подошел к кастеляну, сидевшему во главе стола, и попросил у него, чтобы тот уделил ему несколько секунд внимания.
– После обеда! – ответил кастелян, даже не обернувшись в его сторону.
Сэррей хлопнул его рукой по плечу и крикнул:
– Встать, сейчас же! С меня довольно всех этих фокусов! Сейчас же доложите обо мне королеве и скажите ей, что я прошу или обходиться со мной соответственно моему рангу, или отпустить меня!
Кастелян не ожидал подобной выходки, а так как гордое, угрожающее выражение лица юноши доказывало ему, что тот пойдет в этот момент на все, он встал; но глаза его метнули взгляд смертельной ненависти, когда он сказал:
– Господин паж, я пойду к королеве, но только затем, чтобы спросить ее, обязан ли я повиноваться какому-то пажу, и если да, так пусть она снимет с меня мою должность и вручит ее тому, кому будет охота подвергать себя дерзостям первого встречного английского…
Последнее слово он проглотил, так как Сэррей схватился за меч.
– Поглядите-ка, – обратился кастелян к духовнику и дворцовой челяди, – господин паж изволит грозить мечом в резиденции королевы! В мое время всякий, кто обнажал в королевском замке меч, лишался правой руки, которую ему отрубал палач.
– А в наше время, – возразил ему Сэррей, – каждый лишится головы, кто осмелится выместить свою злобу на регента на том, кого регент почтил своими поручениями!
