Эрнест Питаваль
В борьбе за трон
Генрих VIII Английский тем временем принял протестантскую веру и пытался насадить ее также и в Шотландии. Он предложил шотландскому королю руку своей дочери Марии Тюдор, если тот примет английскую веру, однако Иаков отверг это предложение и женился на Марии Гиз, фанатической католичке. Однако многие шотландцы перешли в новую веру и твердо держались ее наперекор преследованиям. Дворяне также примкнули к королю, когда Генрих VIII объявил ему войну за то, что Иаков V отказался от свидания с ним; но они покинули войско, когда Иаков вздумал вторгнуться в пределы Англии, так как подняли оружие только на защиту Шотландии. Это отпадение и смерть двоих сыновей повергли короля в такое уныние, что он схватил горячку и скончался несколько дней спустя.
Когда он лежал на смертном одре, его супруга разрешилась дочерью. Когда Иакову V показали новорожденную малютку, он воскликнул страдальческим тоном:
«Через дочь досталась Стюартам корона, через дочь Стюарты и потеряют ее!»
Это дитя, которому было положено в колыбель такое печальное пророчество, является героиней нашего рассказа и носило имя Мария Стюарт. Клевета, которой предстояло придавить ее могилу, стояла уже у ее колыбели: Генрих VIII заставил мать Марии обещать ее руку его сыну, принцу Уэльскому, в то время шестилетнему мальчику. Но вдруг распространилась молва, будто принцесса Мария родилась с физическими недостатками. Тогда ее матери пришлось положить ее голую на ковер, чтобы английский посол мог убедиться в нормальном сложении девочки.
Мать девочки, Мария де Гиз, была настоящей Гиз: недоверчивой к королям, фанатичной в своей религии. Она приказала перевезти свою маленькую дочь в укрепленный замок Стирлинг, а когда Генрих VIII все настоятельнее стал требовать ее к себе, то Марию перевели из замка в укрепленный монастырь, построенный на острове, посреди Ментейтского озера. Тут же королева завела тайком переговоры о том, чтобы выдать свою дочь, невесту принца Уэльского, за дофина Франции.
Получив известие об этих переговорах, Генрих VIII послал войско под предводительством герцога Сомерсета, чтобы разбить шотландцев и привезти принцессу Марию Стюарт в Лондон. Мы видели, как он возложил последнее поручение специально на Гилфорда Уорвика, и снова беремся теперь за прерванную нить нашего рассказа.
Глава 3. Кабачок «Красный Дуглас»
I
Старый граф Уорвик поручил Роберта Сэррея заботам своего верного слуги еще ранее того, как вернулся в Лондон из Уорвик-кастла, и едва только было отправлено письмо Сэррея королю Генриху, оба они поскакали по направлению к шотландской границе.
– Послушайте-ка, – начал старый Томас Мортон, как звали провожатого Роберта, – мне не очень-то нравится, что вы собираетесь сражаться вместе с этими голоногими парнями против своих соотечественников, а когда я подумаю, что и мне может прийтись скрестить с вами в бою шпаги, то боюсь, как бы в пылу сражения я не увлекся и не познакомил вас слишком хорошо с моим искусством в ратном деле!
Этот разговор происходил утром того дня, когда они уже скакали по шотландской земле.
– Не беспокойтесь, старик, – ответил Роберт, – уж я как-нибудь вывернулся бы и не оказался бы в долгу. Но Уорвик не отправится в поход под знаменем короля Генриха.
– Вот как? Вы уверены в этом?
– Да разве в этом случае граф дал бы мне письмо к графу Аррану?
– Да хранит Господь ваше наивное сердце! Вы плохо знаете нашего лорда, если думаете, что ради вас он заключит дружбу с шотландцами. Он ненавидит их как истинный англичанин, и стоит ему переехать через Твид, как он немедленно обнажит меч против шотландцев.
– Ошибаетесь, Мортон, этого не может быть. Лорд Уорвик обошелся со мной как родной отец и не потребует, чтобы я покинул тех, кому однажды принес присягу в верности. А это обязательно случится, раз я увижу против себя знамена Уорвика!
– Вот об этом-то я и говорю с вами! – воскликнул Мортон. – Не очень-то отдавайтесь душой вашим шотландским господам. Вы ищете убежища, и больше ничего. Поэтому немедленно повернитесь к ним спиной, как только в Англии воздух несколько прочистится!
– Это значило бы отплатить неблагодарностью за гостеприимство!
– Ну-ну, не горячитесь так! Уорвик никогда не потребует от вас того, что принесло бы с собой бесчестие. Какое вам дело до шотландцев, раз вы поступите просто пажом к принцессе Марии? Ведь она – невеста принца Уэльского!
Роберт покачал головой. Его прямота не мирилась с тем, что он должен будет смотреть как на врагов на тех самых людей, которые окажут ему гостеприимство. Но не было времени продолжать расспрашивать далее и разузнавать, не получил ли старый слуга от самого Уорвика тайный наказ преподать эти наставления; навстречу им показался блестящий кортеж рыцарей, быстрым карьером спускавшихся с холма.
– Вот и граф Арран! – воскликнул Мортон. – Соберитесь с духом, чтобы вы могли прямо и бесстрашно смотреть ему в глаза. Я узнаю его цвета по зеленым камзолам и черным перьям.
Роберт Сэррей с любопытством и напряженным ожиданием смотрел на могущественного рыцаря, который, сидя на черном словно уголь коне и будучи одет в черные доспехи, остановился в нескольких шагах от него и спросил Мортона, что могло заставить слугу Уорвика переехать через границу.
Старик обнажил голову и достаточно обстоятельно передал поручение своего господина.
– Ладно, ладно! – перебил его граф Арран. – Благородный лорд посылает ко мне этого красивого мальчика для забавы принцессы? Передайте ему мой привет и скажите, что я оставлю мальчика и пошлю его в Инч-Магом. Надеюсь, там-то он будет в безопасности от этого мясника Генриха! – С этими словами граф отпустил Мортона и, дав Сэррею знак подъехать ближе, спросил его: – Вы еще в состоянии проехаться верхом или очень устали? В таком случае вам придется обождать здесь, на дороге, пока я вернусь.
– Милорд, – ответил Роберт, – я привык гонять лошадей до тех пор, пока они, а не я, будут в изнеможении!
– Тогда следуйте за мной, да смотрите же – не хныкать, если вы просто прихвастнули!
Вся кровь бросилась Роберту в лицо, и он быстро очутился рядом с графом, когда тот дал шпоры своей лошади.
– Граф! – сказал он. – Если в Шотландии существует обычай, чтобы юные дворяне хныкали от усталости во время верховой езды, то я покажу вам, как ездят верхом английские мальчики.
Граф сморщил лоб от такой смелой речи, но ответ все-таки понравился ему.
– Я не говорил ни о шотландцах, ни об англичанах, мальчик! – произнес он. – При Сольвэй-Мос им пришлось достаточно познакомиться друг с другом. Но я говорил о хорошеньких молодчиках, которые не прочь откармливаться в женских покоях и декламировать стишки. А вы, очевидно, жаждете этого, так как чего бы вам искать иначе в Инч-Магоме?
– Клянусь Богом, милорд, если граф Уорвик написал вам, что я не гожусь больше ни на что другое, то мне очень хотелось бы вернуться в Лондон, чтобы наказать его за ложь!
– Ах, вы, вероятно, потребовали бы от него удовлетворения? – полунасмешливо-полумилостиво улыбнулся Арран.
– Милорд, чем я заслужил ваши издевательства? Разве позорно быть молодым и разве вы никогда не были юношей?
– В вашем возрасте я не был таким нескромным. Всегда звучит очень некрасиво, если человек, спасающийся бегством и собирающийся спрятаться за женские юбки, хвастается своей задирчивостью!
– Милорд, я бежал потому, что этого требовал от меня рыцарь, не менее храбрый, чем вы сами! – произнес Роберт. – Но мне никто не говорил, чтобы я искал здесь места, в котором я мог бы спрятаться от трусости! Я поклялся отомстить за моего несчастного брата, но лучше бы мне сидеть в Тауэре, чем слушать подобные упреки.
Граф испытующе посмотрел на мальчика и по его глазам увидел, что тот говорит совершенно искренне, вообще мальчик производил впечатление, что он не способен на лицемерие. Поэтому лицо графа стало проясняться все более и более, принимая благосклонное выражение.
– А золото-то кажется настоящим, хотя оно и английской чеканки! – пробормотал он. – Ну, не сердитесь! – громче продолжал он. – Не сердитесь, если я попробовал вас на зуб. Имя Уорвика очень хорошо, но часто бывает, что за границу переправляют гнилой товар под хорошим торговым клеймом. Ведь мы воюем с Англией, так что должны быть осторожны. Но теперь я готов верить вам: у вас слишком открытое лицо для шпиона.
– Милорд, если бы кто-нибудь другой осмелился высказать подобное подозрение…
– Так вы тут же бы потребовали от него удовлетворения? Ну, так что же? Начинайте, юный герой! – предложил граф Арран.
– Нет, милорд, – перебил его Роберт, весь красный от стыда и гнева. – Если бы кто-либо другой, а не вы, позволил себе сказать это, то я только пожалел бы, что он настолько не доверяет себе, раз боится шпионов. Вас же, могущественного лорда, я только спрошу, нужно ли графу Уорвику посылать шпионов во вражеский лагерь, и если да, то не нашел ли бы он кого-нибудь более полезного, чем мальчик, который способен только вызвать вас на поддразнивания, но которому вы, разумеется, не станете выдавать свои секреты?
– Хороший ответ! Я вижу, мы еще с вами будем добрыми друзьями, – улыбнулся граф. – Вы смелы, но умеете сдерживать сердце в надлежащих границах. Ну, что же, я откровенно говорю с вами. Я так же мало доверяю Уорвику, как и королю Генриху, хотя ничуть не думаю задевать этим его честь. Уорвик – англичанин и в силу этого желает как раз обратное тому, чего желаем мы, шотландцы. Он просит меня дать вам убежище и принять в придворный штат принцессы. Это возможно. Но, спрашивается, какую роль будете вы играть там? Правда, Мария Стюарт – невеста принца Уэльского, но пока что мы еще намерены придержать ее у себя и очень благодарны королю Генриху за любезное предложение управлять Шотландией от ее имени. Поэтому вы можете сами видеть, что английский паж легко способен стать шпионом своего короля, не делая этим чего-либо заведомо нечестного, так как в лице Марии Стюарт он видит невесту наследника английского престола. Я же должен заботиться о том, чтобы Мария не имела ровно никаких сношений с английским двором, чтобы в Инч-Магом не смел проникнуть никто, способный содействовать похищению принцессы. Понимаете ли вы меня теперь? Имею я основания быть недоверчивым или нет?
– Милорд, у вас есть основания быть подозрительным, – ответил Роберт, – но мне кажется, что я могу легко поколебать сомнения. Король Генрих злодейски умертвил моего брата, равно как и двух своих жен, и если бы это была последняя нищенка на свете, я и то был бы готов защищать ее до последней капли крови, только чтобы она не попала в лапы к этому злодею!
– Я верю вам, иначе я молчал бы, – сказал старый граф, ласково кивнув Сэррею головой. – Но еще один вопрос: вы – протестант?
– Нет, мы с братом остались верными святой религии.
– Тем лучше, потому что в этом случае вас с особенным удовольствием примут в Инч-Магом.
– Милорд, вы испортили мне всякое желание быть там! – сказал Роберт. – Если там нечего больше делать, как только декламировать стихи, тогда мне скоро станет слишком тесно в замке!
– Этого не бойтесь! Там вам будет очень хорошо и в смысле безопасности, и в других отношениях. Против ваших соотечественников вы не захотите сражаться, да и к английским беглецам в народе относятся очень подозрительно. Но сделать то, что вы только что сказали, то есть защищать женщину от лап короля Генриха, вы отлично сможете, если только постоянно будете настороже. Хитрость крадется рядом с силой. Следите, чтобы к замку не приблизился какой-нибудь предатель, способный увезти принцессу, чтобы потом обоих поминай как звали! Я хотел сначала взять вас с собой в лагерь, чтобы лично отвезти вас в Инч-Магом; но я верю вам и потому отправлю вас туда прямым путем. Будьте верны нам, и я, Джеймс Гамильтон граф Арран, буду вашим другом и покровителем, как не избежать вам моей мести, если ваше лицо обманывает!
С этими словами граф кликнул одного из своих стрелков, шепнул ему несколько слов и приказал проводить Сэррея по Эдинбургской дороге.
Эти приказания были отданы с такой краткостью и самый тон разговора графа так изменился, что Роберт не решился противоречить и отправился с новым провожатым по указанной дороге.
Стрелок напевал какую-то песенку, и долгое время они скакали рядом в полном молчании, так как никто из них не начинал разговора. Только тогда, когда в тумане вырисовались колокольни и башни Эдинбурга, Роберт спросил, далеко ли от города находится Инч-Магом.
– На расстоянии полудня пути. Мы останемся ночевать в Эдинбурге.
– В таком случае выберите харчевню получше, стрелок, чтобы мы могли опорожнить с вами по бокалу вина за здоровье графа Аррана, – сказал Сэррей.
– Да сохранит его Бог и да поразит Он врагов его! Значит, вы вовсе не высокомерный английский дворянчик, который брезгует выпить с шотландцем?
Стрелок спросил это полувопросительным, полунасмешливым тоном.
– Клянусь честью, – ответил Сэррей, – я с большим удовольствием разделил бы с вами охапку сена в лагере, чем воспользовался бы постелью в Инч-Магоме!
– Неужто правда? – воскликнул шотландец с просиявшим лицом. – В таком случае я очень доволен ехать с вами вместе, и если вы хотите послушать доброго совета, то заедем со мной в харчевню «Красный Дуглас». Правда, там вы не встретите дворянчиков в шелковых штанах, зато найдете крепкий эль и кусок поджаренного мяса!
– Я с удовольствием отправлюсь с вами куда вам угодно.
– Решено! Только графу ни словечка об этом! Говоря между нами, цвета Гамильтонов не могут рассчитывать в «Красном Дугласе» на любезный прием. Но для меня там делается исключение. Кэт, крестница хозяина, – моя душенька!
– Так выпьем вторую кружку за здоровье вашей Кэт, а если я встречу там пару прекрасных глаз для меня, так опорожним и третью! – воскликнул Роберт.
– Э, да вы славный парень, хотя вы и англичанин. Вы не сердитесь, это только так, к слову сказать… Видите вот тот дом под большой липой? Это и есть «Красный Дуглас».
Стрелок пришпорил лошадь, и скоро они подъехали к харчевне.
Путешественники соскочили с коней и собрались было отвести их в конюшню, когда на пороге появился хозяин харчевни, который бросился к стрелку, как только узнал его.
– Это вы, Уолтер Брай? Уезжайте скорей, во имя Господа! Здесь Дугласы, в количестве двадцати всадников; они хотят подстеречь вас и поджечь мне дом, если я впущу вас!
– Вы с ума сошли? – воскликнул шотландец. – Однако что с вами? Ваш камзол разорван. Вы подрались с кем-нибудь?
– Спасайтесь, говорю вам! – сказал хозяин, робко оглядываясь по сторонам. – Дело идет о вашей жизни, а вы ведь одни!
– Вдвоем! – воскликнул Сэррей и вышел вперед.
– Я желаю знать, что здесь произошло! – сказал стрелок, не обращая внимания на Сэррея. – Хозяин, вы бледны и ваши глаза красны. Где Кэт, ваша крестница?
– Не спрашивайте, уезжайте с Богом, Уолтер Брай!
– Клянусь святым Дунстаном, я сначала должен видеть Кэт, и если какой-нибудь негодяй…
– Тише, не так громко, Уолтер! Вас услышат!
– Так говорите же!.. У меня кулаки дрожат от ярости. Где Кэт?
– Не спрашивайте, Уолтер, умоляю вас. Она недостойна того, чтобы вы спрашивали о ней!
– Недостойна? – спросил стрелок и схватил хозяина за шиворот. – Сейчас же говори или я ножом вырву эту ложь из твоего тела!
Хозяин оттолкнул его руки и произнес:
– Если от вас иначе не отделаешься и вы непременно хотите знать, так слушайте! Сегодня приехали дугласовские всадники. Вы ведь знаете, сэр Штротмур ухаживает за Кэт. Ее не было дома, и всадники высказали подозрение, что она побежала за вами. Я клялся, что она отцеживает эль к обеду. Тогда они принялись искать и нашли…
– Что? Да ну же, говорите! Что за пытку вы мне устраиваете!
– Нашли Кэт на сеновале с лэрдом Бэкли!
– Это неправда! – простонал Брай, задрожав всем телом. – Дальше!
– Лэрд удрал. Дугласовцы вытащили Кэт на улицу, срамили ее, говорили, что вы обольстили ее…
– Дальше! Дальше!
– Она на папистском столбе, они погружали ее в воду; я не мог ее защитить! – простонал хозяин, вытирая слезы на глазах.
Из харчевни послышались громкие голоса: посетители звали хозяина.
– Уезжайте! Скорей уезжайте! – крикнул он. – Они убьют вас и этого молодого барина, если заметят вас. Штротмур совсем с ума сошел от бешенства, а ведь их двадцать человек.
Напоминание о Роберте привело Уолтера Брая в себя. Словно пьяный, он неподвижно всматривался в пустое пространство перед собой, и его рука судорожно стискивала рукоятку меча. Теперь он вздрогнул, покачиваясь вскочил на лошадь и кивнул Роберту, чтобы тот последовал его примеру.
– Лэрд Бэкли! – тихо сказал он. – Ну так, клянусь Богом, он мне поплатится за это!
Когда оба всадника собирались выехать за ворота харчевни, дверь внезапно открылась и на двор высыпала орава парней разбойничьего вида, которые громко требовали хозяина. Брай дал шпоры коню и успел вовремя выехать за ворота, так как дугласовцы узнали его и кинулись припирать ворота, зарычав:
– Это он! Рубите его!
– Ну, мы с вами еще увидимся! – с ироническим смехом ответил стрелок и в несколько секунд скрылся от преследователей.
Доехав с Робертом до рыночной площади, стрелок натянул поводья, пустил лошадь более тихим ходом и сказал Сэррею:
– Вот здесь находится харчевня, которую граф Арран назначил нам для ночевки. Будьте добры, обождите меня там. Если же до утра я не вернусь, то постарайтесь сами найти дорогу в Инч-Магом и дайте графу знать, что Дугласы убили меня.
С этими словами он хотел повернуть лошадь в сторону, но Роберт поскакал за ним и воскликнул:
– Что вы обо мне думаете! Неужели же вы предполагаете, что я способен оставить в минуту опасности своего товарища по путешествию одного? Что вы сделали бы для меня, если бы я был на вашем месте, то я сделаю и для вас!
Стрелок, нетерпеливо покачав головой, сказал:
– Благодарю вас! Но вам не следует помогать мне в том, что я задумал. Ступайте с Богом, мне некогда терять время!
С этими словами он дал лошади шпоры и поехал прочь.
Но Сэррей поскакал за ним следом. Такое приключение было ему по сердцу; ведь дело шло о том, чтобы освободить женщину и наказать дерзких оскорбителей, и, по его понятиям, было бы бесчестно не принять в этом участия.
II
Вдали от города было озеро, поверхность которого заросла камышом. Там находился так называемый «папистский столб», представлявший собой прочный, вбитый в дно железный шест. Он был устроен там мудрой городской полицией Эдинбурга, так как в то время очищающее омовение было в порядке дня и считалось крайне необходимым для ведьм, чародеев, сварливых женщин и упрямых папистов. Кроме того, везде в Европе излюбленным наказанием за преступление против общественной нравственности считалось погружение в воду, и ничто не доставляло достопочтенным гражданам и их женам такого удовольствия, как зрелище погружения какой-нибудь злосчастной ведьмы или бедного католика в глубокую и смрадную лужу. А так как в большинстве случаев подобного рода наказания постигали католиков, то столб и прозвали «папистским столбом». В это озеро сваливали все отбросы и нечистоты города, так что погружение было столь же опасным, сколь и отвратительным.
Несчастных осужденных привязывали к столбу, пока коршуны не расклевывали их тела, если только какая-нибудь сердобольная рука не освобождала их. Но последнее случалось в самых редких случаях, потому что тот, кто однажды стоял у этого столба, считался навеки обесчещенным и прикосновение к нему могло быть только позорным. Смерть была самым счастливым уделом для такого несчастного, потому что ни под одной честной кровлей он не мог бы уже найти себе приют; ему оставалось только скрываться в лесу или же спрятаться у женщины, считавшейся колдуньей. Но и там ему пришлось бы каждую минуту дрожать, чтобы не стать опять жертвой народной ярости.
Всего этого даже и не подозревал Сэррей, когда следовал за стрелком в темноте наступающего вечера.
С холодным и бледным отсветом солнце скрылось за вершиной Корсторфина, и густой туман окутывал пустынное болото. Таинственная тишина нарушалась только неприятным журчанием воды да карканьем воронья, кружившегося над камышами.
Стрелок Брай спрыгнул с коня, привязал поводья к терновому кусту и, вынув из ножен меч, зашагал по обрывистому берегу к тому месту, где стоял папистский столб.
– Кликните меня, если я вам понадоблюсь! – крикнул ему Сэррей. – А пока я побуду здесь и постерегу. Если кто-нибудь появится в виду, я свистну вам. Только смотрите, не осуждайте ее, не выслушав, так как вспомните, что она пострадала от ваших врагов.
Роберт сказал последнюю фразу с легкой дрожью; невольная жуть, которую навеяла на него эта покрытая зловонными испарениями местность, заставила его почувствовать злейшую досаду, что в данном случае дело идет не о спасении Кэт, а об акте мести.
Его слова попали в цель. Брай даже не подумал о том, что Кэт могла быть невиновной; только жажда мести переполняла его сердце.
Он кивнул Сэррею и зашагал вниз по пустынной дороге, по которой обыкновенно ходили только палачи, тогда как народ с обрыва любовался на приведение казни в исполнение.
Сэррей не мог преодолеть любопытства; он подошел к самому краю обрыва и заглянул вниз. Там он увидал колоссальный столб, окруженный стаями коршунов и воронов; что-то копошилось у столба, испуская жалобные стоны. Ужас пробежал по его телу; ведь там была прикована железными цепями слабая женщина, обреченная мучительной смерти, женщина, которая в худшем случае была виновата только в том, что вняла обольстительным словам мужчины.
Какая-то темная тень приблизилась к столбу; послышались шепот и громкий стон радости. Очевидно, женщина, потрясенная боязнью страшной смерти, уверилась в своем спасении и с радостью внимала голосу любимого человека.
Сэррей облегченно вздохнул, но продолжал смотреть, дрожа всем телом от ожидания. Этот возглас доказывал, что прикованная женщина была еще жива и в силах спастись бегством.
Но острый слух Роберта расслышал также и другой шум, словно по земле стучали копыта… Может быть, это ехали дугласовские всадники, чтобы вырвать из рук стрелка его жертву? Ведь Брай говорил: «Если я не вернусь до утра, значит, Дугласы убили меня». Уж не отгадали ли они, куда направился стрелок? Или это только слух обманывал его?
Нет, слух не обманывал Сэррея – от городских ворот двигались какие-то темные тени.
Роберт свистнул, сначала тихо, потом громче и взглянул вниз: столб был пуст – стрелок давно уже развязал веревки и взвалил возлюбленную на свои плечи. Но ему надо было еще минут пять, чтобы взобраться на обрыв, а удары копыт раздавались все громче и громче, и каждая секунда промедления несла с собою вечную гибель.
Сэррей отвязал лошадь стрелка, вскочил на своего коня, которого держал за поводья, и, подъехав к самому краю обрыва, крикнул:
– Дугласовцы! Торопитесь, они приближаются!
Стрелок кряхтел под своей ношей и уже достиг края обрыва. Но вдруг до него донесся радостный рев: всадники заметили и узнали Сэррея и теперь изо всех сил погнали коней, и уже ясно виднелись их султаны. Но и стрелок тоже уже был у своей лошади.
– На коня! На коня! – крикнул Сэррей, обнажая меч.
Но не хватало ли стрелку силы, чтобы взвалить спасенную на лошадь, или он подумал, что спасение невозможно, только на один момент он нерешительно оглянулся вокруг.
– Слезайте! – крикнул он вдруг Роберту, подтягивая свою лошадь к отвесному краю. – Следуйте за мной, и если произойдет обвал, так тем лучше.
Сэррей повиновался, но нечаянно споткнулся и упал; по счастью, он успел выпустить поводья, так что лошадь не увлекла его за собой. Секундой позже ему показалось, словно над ним с треском пронеслись, обрушиваясь, целые скалы; облако пыли закрыло все от его глаз, раздались крики и стоны, что-то падало, словно камни, с обрыва и с плеском хлопалось в воду.
Роберт взглянул и увидал, что стрелок стоял на коленях шагах в двадцати от него на краю обрыва, натягивая тетиву лука, а когда он встал, то заметил на краю пропасти остолбеневших от испуга троих всадников. В этот же момент стрела Брая скользнула с тетивы и впилась одному из всадников в лицо. С криком боли всадник свергнулся с лошади, а двое остальных обратились в ужасе в самое позорное бегство.
Страшный план, придуманный стрелком для их спасения, удался на славу. Всадники, полупьяные от выпитого эля, на полном ходу попали в пропасть, близости которой не ожидали, так как лошади врагов стояли на самом ее краю, да и туман скрывал собой глубину. Большая часть их свалилась вниз; только троим удалось в самый последний момент удержать лошадей на поводу, но и из этих троих одного убила стрела Брая. Вместе с тем стрела, пущенная невидимой рукой – потому что из-за тумана они не могли видеть стрелка, – довела их ужас до бесконечных пределов, и они пустились в бегство, объятые паническим страхом. Лошадь Сэррея тоже свалилась в пропасть. Но Браю удалось схватить за поводья лошадь убитого им всадника. Он протянул эти поводья Сэррею, затем снова ввел свою лошадь на самый верх и только потом уже принес на руках лежавшую без чувств девушку, которая во время всей этой передряги замертво упала к его ногам.
Глубоко внизу журчала вода и каркали вороны; слабые стоны и громкие крики о помощи доносились снизу, но стрелок даже и не думал помочь им. Да и Сэррей тоже стал глухим к этим стонам и крикам, когда увидал спасенную.
Девушка была совершенно обнажена и тихо вскрикнула, когда Брай закутал ее в свою мантию. Кровавые полосы от ударов бича палача были расклеваны воронами, и все тело девушки представляло собою сплошную окровавленную массу. Когда Брай взваливал ее на лошадь, то девушка при малейшем прикосновении или толчке издавала стоны, от которых Сэррея до мозга костей охватывало бешенство на истязателей этого нежного создания.
Брай направил коня не в город, а пустил его далее по краю обрыва. Ни он, ни Сэррей не говорили ни слова; ужасная сцена, которую им только что пришлось пережить, и их чудесное спасение достаточно занимали все их мысли. Проскакав несколько сотен шагов, они выехали на свободную равнину, разделенную на отдельные поля валами, между которыми проходили рвы. Вода последних светилась отблесками лунного света, и казалось, словно обширное болото было покрыто серебряными полосками. Среди камышей и терновника танцевали блуждающие огоньки; не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, только лошадиный топот да тихие стоны несчастной нарушали таинственную тишину.
Проскакав около часа по границе болота, Брай и Сэррей со спасенной девушкой доехали до развалин старого монастыря. Стена обвалилась, и камни заросли высокой травой. Хотя казалось, будто здесь уже несколько столетий как замерла всякая жизнь, но стрелок все-таки соскочил с лошади, вошел во двор развалин, прошел через разрушенные ворота и три раза постучал рукояткой меча во вмазанную у стены дужку.
Прошло около пяти минут, а затем Сэррей услыхал голос, словно выходивший из могилы:
– Кто тут?
Вместо ответа Брай еще раз ударил по железу.
– Откройте, мамаша Джил! – нетерпеливо крикнул он. – Это я, Уолтер Брай из Дэнсфорда.
Длинная, худая фигура внезапно вынырнула перед ними, и Сэррею показалось, что она появилась словно волшебством из мрака, так как он не видел не только какой-нибудь двери, но и вообще какого бы то ни было отверстия, из которого она могла бы явиться.
– Что вам нужно, Уолтер Брай? – спросила старуха. – В уме ли вы, что приводите ко мне какого-то болвана, который начнет рассказывать людям, что в аббатстве живет старая ведьма? Вы хотите, чтобы я и вас прокляла, как других?
– Не ворчите, Джил, у моего приятеля такое храброе сердце, какого только можно пожелать мужчине. Но впустите же нас в свою пещеру! Нам нужны огонь и еда.
Старуха хрипло рассмеялась, а затем заворчала:
– Может быть, еще ванну и пуховики? Я постараюсь в самом непродолжительном времени прибить здесь вывеску и открою гостиницу для городских молодчиков, которые приходят к мамаше Джил за целебным снадобьем или предсказаньем, а потом смеясь подсматривают, как топят ведьму!
– Молчите, старуха, мы пришли от папистского столба. Поглядите-ка сюда, здесь нужна ваша помощь!
Только теперь старуха заметила третьего свидетеля их разговора, так как Брай положил Кэт на камень.
– От папистского столба? – сказала она. – А юный лорд помогал вам? Да благословит вас Бог, лорд, ты же, храбрый Брай, помоги мне снести бедняжку; она истекает кровью. И моя кровь тоже обагрила папистский столб, и вы, Брай, были единственным человеком, который заговорил со мной тогда, когда меня схватили. Проклятие городу, проклятие детям и детям детей! Да ну же, беритесь! Вы хотите, чтобы она истекла здесь кровью?
Старуха и Брай взяли на руки несчастную, и только теперь Сэррей заметил, что сзади широкого столба среди развалин виднелось отверстие. Когда же, следуя за старухой и Браем, он тоже спустился туда, то понял, что колдунья жила в уцелевших погребах старого развалившегося аббатства. Остальное он понял как из слов Джил, так и из висевших по стенам пучков трав и кореньев и расставленных бутылок, блестевших при свете масляной лампы.
Старуха положила больную на ложе из мха и поставила перед Уолтером кружку пива, чтобы он отдохнул за ней, пока она осмотрит раны больной и смажет их болеутоляющей мазью. Но Уолтер даже не дотронулся до кружки; он мрачно смотрел прямо перед собой и казался глубоко ушедшим в свои мысли.
Трудно сказать, только ли жажда мести терзала его душу. Как ликовало его сердце, когда он увидал башни Эдинбурга и Сэррей обещал ему завернуть в кабачок «Красный Дуглас»! Ему не приходилось изменять своим служебным обязанностям и оставлять Сэррея одного; он мог показать графу свою Кэт и распить с ним бутылочку за ее здоровье. Ведь они не видались несколько месяцев, но, когда он отправлялся на войну, она с преданностью и прямотой посмотрела ему в глаза, обещая, что он, и никто другой, будет ее мужем! И вот он неожиданно вернулся… Где же застал он ее? У позорного столба мерзких девок, колдуний и папистов… Правда, если она была не виновна, то он мог отомстить за нее; но греза счастья все-таки навсегда скрылась от него, так как стоявшая у позорного столба девушка не могла стать его законной женой – иначе его прокляла бы старуха-мать. Ну а если Кэт была виновата? О, этого Брай почти желал, потому что было бы легче вонзить виновной нож в сердце и столкнуть вслед за всадниками в пропасть, чем покинуть невиновную!
Ужасны были эти муки сомнения!..
Наконец Брай нетерпеливо топнул ногой и спросил:
– Она уже может говорить, мамаша Джил? Мне нужно побеседовать с нею!
