Эрнест Питаваль
На пути к плахе
– Друзья, – начал он, – я привез дурные вести; заговор открыт, самые важные его члены задержаны, наше пребывание здесь немыслимо. Филли, бегите в замок, сообщите там, что я сказал, и потребуйте уничтожения всех писем и документов. Бегите скорей, скорей! А вы, все остальные, займитесь приготовлениями к отъезду.
Филли пустилась бежать, остальные же устремились исполнять приказания Брая.
Филли была теперь так известна в замке, что без особенного труда пробралась к Тони. Исполнив поручение, она хотела покинуть замок, но как раз в это время были усилены караульные посты, и каждый, желавший выйти из замка, не выпускался оттуда. Филли оказалась задержанной, как бы в плену вместе с другими.
Легко сообразить, от кого исходили эти строгости. Вскоре после Суррея в Четсуорт прибыл Пельдрам, и, если бы Суррей приехал немного позднее, оба они встретились бы на большой дороге.
Когда Пельдрам, как уже опытный полицейский, распорядился насчет главного, он пожелал повидать своего достойного товарища, что привело его к дому, где находились особы, казавшиеся ему подозрительными.
Из числа их Джонстон отправился на двор, чтобы седлать лошадей, Брай отправился к хозяину проверить и уплатить счет, а Суррей беспокойно ходил по комнате, где недавно все были в сборе. При этой ходьбе он приблизился к окну и бросил взор на улицу. Вдруг он отскочил от окна и схватился за меч.
– Так и есть! Этот проклятый ищейка напал на наш след! – воскликнул Суррей, после чего поспешно выбежал на двор и сказал Джонстону: – Поторопитесь, на наш след уже напали.
Брай, покончивший расчеты с хозяином, вышел как раз в это время на лестницу.
– Вальтер, Вальтер! – крикнул Суррей пониженным голосом. – Оглянитесь!
Пельдрам, стоявший со своим товарищем пред домом, увидел Суррея и, тотчас узнав его, воскликнул:
– А!.. Он самый! Это хорошо, Гекки, нам решительно повезло. Пойдем, но имей в виду, что нам придется здесь иметь дело с настоящими мужчинами.
Оба поспешно направились к дому и уже подошли ко входу, когда на лестнице показался Брай.
– Черт возьми! – воскликнул Пельдрам. – И этот еще? Наш урожай будет обилен.
Брай услышал предостерегающий голос Суррея и также сейчас узнал Пельдрама.
– Берегись! – обнажив меч, крикнул он вместо ответа на слова Пельдрама, и прежде чем оба друга успели оглянуться, страшный удар по голове сбросил того окровавленным на землю.
– Вперед, Гекки! – закричал Пельдрам, падая обессиленный.
– Ты – Гекки? – воскликнул Брай, ловко парируя удар своего второго врага. – А, черт побери, с тобой-то и хотелось мне встретиться! Получи это за графа Нортумберленда.
Брай, говоря это, намекал на эпизод, когда Гекки буквально продал только что названного графа, попавшего в его руки.
Удар Вальтера был так меток и силен, что голова прежнего разбойника оказалась почти отрубленной, и он с предсмертным хрипом упал на землю.
– Что случилось? – воскликнул хозяин, выбегая на двор.
Все обитатели дома также столпились у места происшествия.
– Бандиты, разбойники хотели ограбить нас, – ответил Брай. – Нам нет надобности торопиться, друзья.
Суррей также подошел поближе. В это время появился солдат из замка и направился к Суррею.
– Вы должны спешить, – тихо сказал он, – молодая дама в безопасности.
– Задержите этих людей! – простонал Пельдрам.
– Кто же вы? – спросил солдат.
– Пойдемте, Брай, нам лучше уйти!
Брай и Суррей вышли на двор. Лошади были готовы, всадники вскочили на седла и выехали через открытые ворота на улицу, где уже собралась толпа. Вскоре после этого Суррей, Брай и Джонстон далеко оставили за собой Четсуорт.
– А Филли? – спросил тогда Брай.
– Она в безопасности, – ответил Суррей.
– Куда мы направим свой путь?
– Я сам еще не знаю этого.
Гекки скоро испустил свой последний вздох, но Пельдрам быстро оправился, и все происшествие явилось в настоящем освещении. Его полномочия были таковы, что приказания должны были исполняться, а последние клонились к увеличению строгих мер, касавшихся заключения Марии Стюарт.
Вследствие новых распоряжений королева была разлучена со своей свитой, ей оставили только две комнаты и одну женщину для услужения. Случайно выбор пал на Тони.
При обыске в замке, в прежних комнатах Марии и в принадлежавших ей вещах все-таки ничего не нашли.
Присутствия Филли в замке тоже, казалось, никто не замечал; конечно, она держала себя по возможности в тени. Среди людей, не знавших ее, она слыла за служанку леди Джейн Сейтон. К тому же она так изменила свою внешность, что ее и не могли узнать.
Как только явилась возможность, Пельдрам послал свои донесения Берлею.
Глава шестая
Ценная голова
Следствие по делу Норфолка длилось до января 1572 года. Наконец двадцать четвертого числа этого месяца состоялся суд в большом Вестминстерском зале. Норфолка обвиняли в намерении лишить королеву Елизавету престола и жизни, в желании вступить в брак с Марией Стюарт, к которой он, как судья над ней, должен был относиться как к убийце и нарушительнице супружеской верности, а также в изменнических сношениях с папой римским, испанским королем и другими врагами.
После предъявления и признания доказательств, герцогу дано было право защищать себя, что он и исполнил, в общем, с ловкостью, умом и убедительностью. Одно лишь было позорно с его стороны – он с презрением говорил о браке с Марией Стюарт. Но его защитительная речь не увенчалась успехом. После долгого совещания члены суда единогласно приговорили его к смерти. Приговор был объявлен герцогу в тот же день, и он выслушал его спокойно.
– Милорды, – сказал он, – я умираю верным моей королеве, насколько это только возможно. Вы вытолкнули меня из своего круга, но я надеюсь вскоре быть в лучшем кругу. Я не прошу никого из вас ходатайствовать за мою жизнь. Для меня все кончено. Но я прошу вас быть моими заступниками у ее величества, чтобы она не лишила своей доброты моих бедных осиротелых детей, уплатила мои долги и не оставила в нищете моих бедных слуг.
Пред смертью познается настоящий характер человека. Поступив недостойно относительно Марии, Норфолк, несмотря на свою речь на суде, написал еще письмо Елизавете, в котором выражал свое раскаяние, молил о милости и в особенности просил монархиню позаботиться о его детях.
Совершенно иначе поступила Мария по отношению к нему. Вскоре после того, как были увеличены строгости ее заключения и она еще не подозревала, что процесс Норфолка примет столь печальный оборот, она также написала Елизавете, прося о смягчении своей участи, но эта просьба осталась без внимания. Услышав о смертном приговоре Норфолку, Мария плакала день и ночь и объявила, что смерть Норфолка принесет ей более огорчения, чем кончина ее первого супруга Франциска II, которого она все же бесконечно любила.
В эти часы ее скорби Филли удалось пробраться к ней и посоветовать обратиться лично к Елизавете с просьбой о помиловании Норфолка. Мария ухватилась за эту мысль и написала трогательное письмо, которое Филли взялась передать.
Храбрая женщина, с вверенным ей письмом, покинула Четсуорт и отправилась в Лондон, прежде всего к своей матери.
Графиня Гертфорд, следившая со вниманием и не без сердечного волнения за текущими событиями, приняла ее с радостью. В это же время Филли написала следующее письмо своему мужу Лестеру:
«Милорд, мой господин и повелитель! Вы, быть может, рассердились на меня за то, что я без Вашего разрешения покинула указанное Вами мне местопребывание, и, быть может, думаете, что вследствие пережитых Вами обстоятельств я изменилась к Вам в своих чувствах. С первым я мирюсь, но второе было бы заблуждением с Вашей стороны. Я ушла с намерением быть Вам полезной, и мне было больно, что Вы не выказали мне доверия, которым наградили дурных, вероломных людей. Моя любовь к Вам осталась неизменной; я готова быть Вам служанкой – всем, чем хотите, как это уж и было. Никогда не бойтесь, что я предъявлю к Вам какие-нибудь требования или претензии. Взамен этого я делаю это для другой особы, страдания которой так же велики, как незаслуженны. С чувством удовлетворения и радости я узнала, что вы не играли никакой деятельной роли во враждебной ей партии. Эта причина дает мне смелость просить Вас передать прилагаемое письмо несчастной королевы Марии Стюарт в руки королевы английской. В этом письме королева просит о помиловании Норфолка. Ведь герцог был также и Вашим другом. Итак, я по-прежнему близка Вам; прикажите только – и у Вас сейчас же будет Ваша Филли».
Филли присоединила свою записку к письму королевы и послала весь пакет к фавориту Елизаветы со своей матерью.
Когда лорду доложили о графине Гертфорд, он колебался, принять ли ее, но благоразумие решило этот вопрос утвердительно. Лестер все-таки принял графиню холодно, до известной степени вооруженным против всяких требований и упреков; взяв письмо, он вскрыл его, глазами пробежал несколько строк, и то, что он понял, заставило его моментально испугаться. Однако он сейчас же стал читать письмо.
Быть может, Лестер вспоминал прекрасные часы, прожитые им с Филли, так как при чтении его черты становились мягче, нежнее, и несколько раз он глубоко вздохнул.
Прочитав письмо, он долгое время оставался в раздумье, а затем произнес:
– Я постараюсь исполнить желание леди, но скажу прямо – надежды на успех очень мало.
Графиня поклонилась.
– Я также желал бы повидать вашу дочь, – продолжал он, – сегодня вечером я навещу ее.
Графиня снова поклонилась и вышла от лорда, чтобы поспешить к дочери и рассказать ей о своем посещении.
Филли была чрезвычайно рада сообщенному известию о визите лорда.
Лестер сдержал слово относительно письма Марии. Правда, он передал его королеве Елизавете не сам, так как это было для него слишком опасно, а доставил его в руки королевы другим способом.
Как и нужно было ожидать, письмо не привело ни к чему. Мария Стюарт была, быть может, самой неподходящей заступницей для герцога Норфолка.
Свидание Лестера с Филли состоялось еще в тот же вечер. Филли была все еще так же красива, как прежде; и при виде ее прежняя страсть снова возгорелась в сердце лорда, и он провел счастливый вечер в доме графини. Но он не ограничился этим. Он объявил, что не желает более отпускать от себя Филли, и было решено сообща, что она вместе с матерью переселится в его замок Кенилворт.
Елизавета долго медлила подписать смертный приговор Норфолку. Не было недостатка в людях, просивших о помиловании и смягчении, но ее сопротивление поддерживалось строгим, неумолимым лордом Берлеем.
Наконец 31 мая 1572 года Елизавета подписала вынесенный Норфолку смертный приговор, а 2 июня 1572 года Лондон снова сделался свидетелем зрелища, которое видел так часто в прежние времена и которое ему предстояло нередко видеть и в будущем.
Ровно в восемь часов утра двери Тауэра отворились, чтобы выпустить Норфолка. На Тауэр-Гилле был воздвигнут для него эшафот. Норфолк вступил на роковой помост спокойно и с достоинством.
По старинному обычаю в Англии преступнику позволялось держать речь пред казнью, и у врат вечности говорилось много замечательного как невинно, так и справедливо осужденными. Норфолк воспользовался правом, которое предоставляло ему это освященное веками обыкновение, и долго говорил к народу, после чего обратился с молитвой к Богу и положил голову на плаху, не позволив завязать себе глаза. Секира палача сверкнула в воздухе, и великому заговору герцога пришел конец.
Во время всех этих событий Мария Стюарт была переведена из Четсуорта в Шеффилд, где содержалась под строгим надзором Шрусбери. Остальные соучастники заговора были наказаны различным образом, хотя не поплатились жизнью; большинство из них постигло изгнание и конфискация имущества. Епископ росский также очутился в числе изгнанников, причем ему пригрозили жестокой карой, если бы он посмел вернуться обратно. Балльи был схвачен и препровожден за границу.
Зато Кингстону повезло. По ошибке Берлею было доложено о смерти Пельдрама, как и Гекки. Это была значительная потеря для министра. Но так как теперь он освободился от обещания, данного Пельдраму, то подумал о замене последнего. А кто же мог заменить его лучше Кингстона? И вот после переговоров с министром смелый злодей исчез из Тауэра. Когда Пельдрам снова появился, то от него отделались, сообщив ему, что его враг бежал по недосмотру своих сторожей. Позднее мы познакомимся с деятельностью этих обоих искателей приключений и результатом их встречи.
Глава седьмая
Временное затишье
Неудача заговора герцога Норфолка охладила пыл не только шотландцев и англичан, но и почти всех народов Европы.
Некоторое время никто не помышлял о способах освобождения из неволи Марии Стюарт и восстановления ее прав. У нее самой была отнята малейшая власть затеять новые политические интриги, тогда как у ее приверженцев как будто пропала к тому всякая охота.
Между тем политические дела Европы шли своим чередом.
Елизавета подавила восстание на севере своего королевства, заговор герцога Норфолка не удался, и она предупредила грозившие ей опасности. Ее политике удалось разъединить две враждебные ей великие державы на европейском континенте. Елизавета воспользовалась заключенным ею миром с Францией, равно как проектом брачного союза между нею и герцогом Анжуйским, чтобы домогаться союза с французским королем Карлом IX. Путем заключения позднее договора об этом Англия заручилась поддержкой Франции в случае испанского нашествия.
Счастье было на стороне Елизаветы и в Шотландии. Мария Стюарт все еще имела там сильную партию. С тех пор как снова начались военные действия между лэрдами, верными королеве, и лэрдами, верными королю, графа Леннокса постигла участь его предшественника Мюррея: он также был умерщвлен. Вследствие этого знатнейшие лэрды короля были арестованы и спаслись только благодаря случаю. На следующий день они избрали графа Mappa, состоявшего воспитателем при молодом короле, преемником графу Ленноксу.
Несмотря на занятие Дамбартона и поддержку королевы Елизаветы, партия короля не могла вполне подорвать партию королевы Марии Стюарт. Последняя заняла, кроме Эдинбурга, замки Нидри, Ливингстон и Блекнесс. Она победоносно сражалась как на севере, так и на востоке Шотландии.
Елизавета решила заставить эту партию добровольно сложить оружие и потому устроила между враждующими партиями перемирие, состоявшееся 20 июля 1572 года. За услуги, которые Елизавета оказала этим делу Иакова VI, она добилась выдачи графа Нортумберленда, который и был казнен в Йорке 25 августа.
Однако в тот момент, когда Елизавета воображала себя в полной безопасности, пришло известие о Варфоломеевской ночи в Париже. Вопль ужаса пронесся по всему королевству. Елизавета созвала свой тайный совет, чтобы обсудить предстоящие мероприятия. Много дней заставила она прождать аудиенции французского посланника Ла-Мотта Фенелона в Оксфорде, куда он прибыл, чтобы оправдать эту кровопролитную резню мнимым открытием заговора протестантов. Когда королева приняла его наконец, она сама, как и члены ее государственного совета, и знатнейшие дамы были облечены во все черное, а ее кабинет походил на погребальный склеп. Ла-Мот Фенелон прошел мимо безмолвной толпы присутствующих и приблизился к Елизавете. Она приняла его с необычайно строгим видом, снова высказала свое отвращение к подобному злодейству и решительно не поверила объяснениям Фенелона. Она отнеслась с удивлением и порицанием к поступку французского короля Карла IX, а на уверения, которые возобновил посланник от имени Карла IX, возразила, что сильно опасается, как бы те, которые склонили французского короля пожертвовать своими наследственными подданными, не заставили его пожертвовать потом иностранной королевой, как она.
Елизавета воображала, что ее предали, и ей казалось, что протестантству грозит большой заговор, к вспышке которого послужила сигналом резня в Париже. По этой причине она заключила союз с Германией, велела вербовать там солдат, укрепила Портсмут, Дувр и остров Уайт, снарядила десять больших кораблей для крейсирования в Ла-Манше, оказала поддержку протестантам во Франции, строже прежнего следила за католиками в своем королевстве и строила самые пагубные планы относительно королевы Марии Стюарт, на которую возлагались надежды католической партии как в Англии, так и в Шотландии.
После раскрытия заговора герцога Норфолка Елизавета формально заявила, что она не могла бы прожить спокойно ни единого часа, если бы Мария Стюарт снова вступила на престол, и что теперь она приняла твердое решение никогда больше не возвращать ей свободы. Протестантское духовенство доказывало, что смертная казнь шотландской королевы была бы справедлива; законоведы, со своей стороны, доказывали ее законность. Обе палаты парламента хотели предать Марию Стюарт суду; однако Елизавета воспротивилась этому. Чтобы избавить царственную пленницу от преследований подобного рода, парламент был распущен, и правительство удовольствовалось тем, что решило запугать шотландскую королеву подобием обвинения.
Ее подвергли допросу. Она отвечала осторожно, утверждая, что не питала никаких враждебных намерений против Елизаветы, когда задумала вступить в брак с Норфолком, а, посылая Ридольфи к папе Пию V и Филиппу II, имела в виду только освобождение Шотландии. Елизавета, которая нашла ее объяснения неудовлетворительными, не хотела затевать судебный процесс, но после кровопролития Варфоломеевской ночи стала все же помышлять о том, как бы избавиться от Марии. План, начертанный ею с этой целью при помощи Берлея и Лестера, должен был осуществиться в Шотландии, и его доверили одному из самых ловких агентов. В Шотландию отправился Генрих Киллегрю, зять Берлея, с двумя поручениями, одно из которых было явным, а другое тайным. Первое заключалось в том, чтобы привести к окончательному примирению враждующие политические партии, второе – чтобы уговориться с графом Мортоном относительно смерти Марии Стюарт.
Киллегрю должен был дать понять союзникам Елизаветы, что ради общей безопасности Мария Стюарт не может оставаться в живых, но что ее неудобно судить в Англии, а лучше отделаться от нее в Шотландии. С этой целью шотландцы должны были бы потребовать к себе пленную Марию, которая и будет выдана им Елизаветой.
Киллегрю встретил в Шотландии также крайнее волнение по поводу Варфоломеевской ночи. Престарелый Нокс, удалившийся в Сент-Эндрю, снова вернулся в Эдинбург. Хотя вследствие апоплексического удара у него отнялась половина тела, он все же приказал внести себя на кафедру и, будучи терзаем страданиями и разгорячен гневом, громил убийц его протестантских братьев во Франции. Нокс со своими учениками много способствовал тому, что давнишний союз Шотландии с Францией стал делаться все непопулярнее.
Киллегрю воспользовался этим для своих целей; ему удалось убедить графа Мортона в необходимости казни Марии Стюарт; но регент Mappa не так легко поддался убеждениям.
В это же время Киллегрю при поддержке Нокса все более и более вооружал народ против католиков и имел многократные совещания с Марром и Мортоном о «великом деле». Оба графа согласились наконец устранить предмет несогласий, т. е. Марию Стюарт, и даже не позже четырех часов после ее выдачи. Условием этого они поставили следующее: чтобы Елизавета объявила себя защитницей молодого короля Иакова VI, чтобы права последнего не были умалены смертью матери, чтобы между обоими королевствами был заключен оборонительный союз, чтобы три тысячи человек из английского войска присутствовали при казни (это была военная сила, которая, соединившись с молодым королем, должна была взять приступом крепость Эдинбурга) и наконец, чтобы эта крепость была уступлена регенту, Англия же заплатила бы шотландскому войску недополученное им жалованье.
Елизавета, по своей скупости, нашла такие условия неприемлемыми. Она очень желала погубить Марию Стюарт, но не имела никакой охоты платить убийцам и выставлять себя зачинщицей и соучастницей этого злодейства.
Внезапная смерть регента графа Mappa, умершего 28 октября 1573 года в Стирлинге (как полагают, вследствие отравы), задержала эти постыдные переговоры; однако, несмотря на все, переговоры продолжались до 1574 года.
Берлей дал понять королеве, что от Марии Стюарт нужно избавиться в Англии. Елизавета не решилась последовать его совету. Она не велела умертвить Марию Стюарт, но склонила на свою сторону и совершенно подавила ее партию в Шотландии. Мортон был назначен регентом после умершего графа Mappa; в тот самый день, когда он принял бразды правления, скончался Нокс. Этот непреклонный деятель реформации, так много способствовавший своими поучениями религиозному и политическому перевороту в Шотландии, умер, хотя и больной телом, но крепкий духом, в возрасте 67 лет.
Партия королевы Марии после пятилетней бесплодной борьбы значительно обессилела. В ее руках оставалась теперь лишь крепость Эдинбург. Киркэльди ла Гранж и Летингтон держались в эдинбургской цитадели, где ожидали помощи, обещанной французским двором. Тогда как прочие приверженцы Марии Стюарт, с Гамильтонами и Гордонами во главе, пошли на соглашение, предложенное им Мортоном: эти двое храбрых защитников Эдинбурга, имея в своем распоряжении всего двести солдат, решили сопротивляться до конца. Они не хотели слышать о сдаче, полагаясь на неприступность своей твердыни и ожидаемую помощь французов.
Однако союзники не пришли им на выручку. Против крепости повели правильную осаду. За недостатком средств обороны она не могла оказать продолжительное сопротивление, и вскоре ее мужественные защитники принуждены были сдаться. Летингтон умер в тюрьме, а Киркэльди ла Гранж был повешен мстительным регентом Мортоном на Крестовой площади Эдинбурга.
С их смертью партия Марии Стюарт в Шотландии окончательно погибла. Королева страшно горевала, часто впадая в уныние. Однако суровость ее заточения несколько смягчили; да и сама она изменила теперь свое поведение и речи. Она старалась кроткими мерами добиваться свободы, которой ей не удалось достичь силой. Вооружась терпением, Мария, прежде высокомерная, красноречивая, беспокойная и смелая, превратилась в кроткую, почти смиренную женщину. Она избегала всего, что могло возбудить подозрительность Елизаветы, и ограничивалась в своих письмах к ней только тем, что относилось к управлению ее вдовьей частью во Франции. Вследствие сырости тюремных стен Марию постиг ревматизм, который мучил ее вместе с хронической болезнью печени. По ее просьбе, ей было разрешено пользоваться минеральными ваннами в Шеффилде.
Вместо того чтобы затевать заговоры в Англии, в Шотландии и на континенте, Мария Стюарт рассеивала скуку неволи, забавляясь птицами и собаками, или же занималась шитьем. Она поручала покупать для нее шелк, атлас, ленты для изящных дамских рукоделий, которые подносила потом, чрез посредство Ла-Мотта Фенелона, королеве Елизавете. При первом известии о том, что последняя благосклонно приняла ее подношения, Мария написала ей о том, как была обрадована такой милостью и как она готова во всем угождать и повиноваться Елизавете. Движимая этим желанием, она часто просила епископа глэзгоуского выписывать ей из Франции то одно, то другое, что можно было поднести в дар Елизавете, как-то: браслеты, зеркало или иные модные новинки. Она радовалась, что эти подарки всегда принимались благосклонно, и тотчас предлагала опять что-нибудь новое. Вот до чего дошла несчастная Мария Стюарт! Эта гордая и беспокойная королева мастерила в тюрьме украшения для той женщины, которая, вопреки международному праву и достоинству короны, лишила ее свободы.
Вместе с тем Мария старалась задобрить также и наиболее важных советников Елизаветы; она просила принца, своего родственника, передавать от нее подарки и изъявления благодарности графу Лестеру, который обещал действовать в ее пользу; Берлею она писала самые дружеские письма и льстила даже беспокойному Валингэму, сделавшемуся статс-секретарем после назначения Берлея государственным казначеем. Она опасалась беспокойной фантазии этого министра, который, заведуя полицией, заботился теперь о безопасности Елизаветы.
После смерти Карла IX на французский престол вступил Генрих III. Сначала он славился мудростью и твердостью, но, сделавшись королем, недолго обнаруживал эти достоинства. Мария Стюарт полагалась на него более всех прочих деверей, которых у нее было трое. Одну минуту она думала, что он вступится за нее энергичнее Карла IX, и просила Генриха не признавать ее сына королем Шотландии. Она желала далее, чтобы он заключил с ней тайный союз и помог ей восстановить свои права, а прежде всего, чтобы он не возобновлял договора, заключенного в апреле 1572 года между Карлом IX и Елизаветой.
Однако около этого же времени Мария лишилась своей главной опоры при французском дворе в лице кардинала Лотарингского, которому была искренне предана из числа своих родственников и к которому питала наибольшее доверие. С его смертью у нее рушилась последняя надежда на поддержку со стороны Генриха III. Этот государь, под руководством своей матери, следовал политике, сделавшей все правление Карла IX тревожным и кровавым. Эта политика лукавства соответствовала наклонностям Екатерины Медичи.
Генрих III возобновил заключенный в 1572 году союз с Англией; тогда Мария Стюарт снова обратилась к Филиппу II и папе чрез посредство епископа росского, которого она снова аккредитовала при римском дворе после его освобождения. Папа Григорий XIII, следовавший планам своего предшественника Пия V и поддерживавший восстание в Ирландии, уговаривал Филиппа II снарядить экспедицию против Англии под начальством дона Хуана Австрийского и предлагал, кроме того, устроить брачный союз между Марией Стюарт и этим молодым принцем. Однако это не увенчалось успехом. Филипп II остался равнодушен к этим планам, несмотря на часто возобновляемое предложение Марии Стюарт выдать ему своего сына. Королева замышляла не только передать своего сына, как залог католичества, королю Филиппу, но хотела даже лишить наследства своего ребенка и перенести его права на могущественного защитника католической веры в Европе.
Частые приступы ее болезней, окружавшие ее в неволе, опасности и возможные последствия затеваемых ею заговоров принудили Марию Стюарт составить завещание. Оно было весьма обширно, и в нем она прежде всего заявляла, что оставит свой престол сыну лишь при том условии, если он отречется от учения Кальвина, принятого им по внушению приближенных, и пожелает вернуться в лоно католической церкви.
Тем временем всякий проблеск надежды на лучшее будущее погас для Марии Стюарт, и она не рассчитывала больше ни на чью поддержку и участие, за исключением не особенно могущественных Гизов, которые много обещали, но были бессильны сдержать свои обещания.
Только в 1581 году, после свержения Мортона, Мария снова приступила к борьбе. В продолжение пяти лет своего регентства Мортон поддерживал мир в Шотландии; в течение этого времени в ней не возникали новые политические партии и не возобновлялись старые раздоры. При таких благоприятных условиях росло благосостояние страны. Городская промышленность развивалась, флот прибавлялся, народное благополучие увеличивалось, и столь счастливая перемена в Шотландии возбуждала удивление и почти зависть посланников Елизаветы. Однако оставаться долгое время в спокойствии и подчинении было не в духе и не в нравах шотландского дворянства; ему надоело повиноваться Мортону, ненасытная скупость и крайнее высокомерие которого способствовали успеху новых заговоров.
Александр Эрскин, гувернер короля, и Бэченан, один из королевских опекунов, заключили между собою союз с целью ниспровергнуть Мортона. К этому союзу примкнули многие из значительнейших представителей старой партии; с общего согласия они отрешили Мортона от регентства в 1578 году и утвердили Иакова VI, не достигшего еще одиннадцатилетнего возраста, в королевских правах, пользование которыми союзники разделили между собою. Мортон по наружности спокойно подчинился своему отрешению и после того, как им самим было провозглашено в Эдинбурге непосредственное управление короля, он добровольно удалился в замок Далькейт, отрекся, по-видимому, от всяких честолюбивых помыслов и предался мирным занятиям. Но втайне он подготовлял ниспровержение тех, которые низложили его.
Не прошло и двух месяцев, как этот хитрый и предприимчивый вельможа снова поднялся с редкой смелостью и полнейшим успехом. При поддержке своих союзников он овладел замком Стирлинг и спорной особою юного короля. От восстановления регентства Мортон отказался, но от имени парламента, который под его руководством и влиянием собрался в замке Стирлинге, он составил государственный совет для ведения общественных дел; высшее руководство советом было передано ему, тогда как на словах авторитет Иакова VI оставался в прежней силе. Снова облеченный королевской властью, хотя и в иной форме, Мортон отчасти поладил со своими врагами.
Тем не менее против него подготовлялась более решительная революция. Она была делом двоих молодых шотландцев, которые, незадолго пред тем прибыв с континента, сумели приобрести доверие Иакова VI и сделались его любимцами. Мэтью Стюарт, известный под именем д’Обиньи, кавалер привлекательной наружности и пленительного ума, утонченных и мягких привычек, покинул французский двор, где он был воспитан, и появился в 1579 году при шотландском дворе с тайным поручением от герцога Гиза. Он был католик, и ему предстояло заменить герцога Этоля в качестве главы политической партии, которая осталась верна старинной религии страны и ее королевскому роду. Иаков VI, приходившийся двоюродным братом Мэтью Стюарту, принял его чрезвычайно приветливо, привязался к нему, назначил его своим камергером и дал ему титул графа Леннокса. Такое внезапное повышение встревожило Мортона и Елизавету. Они подозревали намерения нового любимца; он подвергался нападкам партии ревностных пресвитериан в качестве католика, а в то же время английская партия обвиняла его в том, что он замышляет овладеть королем, чтобы увезти его в Дамбартон, а оттуда за границу. Это подозрение было не безосновательно, так как в 1579 и 1580 годах Мария Стюарт только и думала о том, чтобы удалить своего сына из Шотландии. Однако Елизавета, уведомленная Мортоном, приняла свои меры.
Стюарта поддерживал другой шотландец, превосходивший его смелостью и ловкостью. Это был лэрд Джеймс Очильтрен. Он в качестве искателя приключений участвовал в войнах на континенте, а после своего возвращения в Шотландию был сделан капитаном королевской гвардии. Любимый своим повелителем и действовавший заодно с дворянской партией, враждебной Мортону, капитан Очильтрен обвинил бывшего регента в соучастии в убийстве Дарнлея и приказал арестовать его прямо в собрании государственного совета и в присутствии самого короля. Этот крайне смелый шаг увенчался полным успехом и возвестил предстоящее падение английской партии в Шотландии.
