Эрик Хёсли
Сибирская эпопея

Полная версия

Последовали переговоры, касавшиеся, в первую очередь, размера ясака, поскольку первое подношение далеко от обещанного: всего семьсот шкурок. Однако Иван Грозный принимает предложение. Заключаемый договор – не приоритетный, и царь вовсе не собирается растрачивать свои скудные ресурсы ради него. У царя и так хлопот полон рот с литовцами и поляками, однако он не прочь внести еще один титул в уже существующий внушительный список, отражающий количество покоренных земель. Иван Грозный – великий князь Владимирский, Московский и Новгородский, царь всея Руси, но теперь иностранные гости, допущенные до аудиенции, обязаны, согласно протоколу, не забывать, что он еще и властитель «Удорский, Кондинский и всея Сибири».³¹ Этот же титул перекочевал в царскую переписку. Пусть новое приобретение не особенно впечатляет, все же владыка Кремля мог полагать, что хотя бы эта часть Сибири ему принадлежит.

Реальность, однако, выглядит немного иначе. Хлопоты, предпринятые Едигером в последнюю минуту, ни к чему не привели. Кучум сверг Едигера, завладел титулом хана и сел в Искере. Новоявленный хан, верный традициям своего предка Чингисхана, не спешит подставить шею под ярмо русского христианского царя. Наоборот, он рассчитывает восстановить могущество татар и выгнать русских с земель, которые считает своими. Ревностный мусульманин, он готов использовать стремительно распространяющийся ислам как основу объединения народов Урала и Оби. Он хочет навязать ислам всем, чтобы получить государство с однородным населением. Задача оказалась не такой простой. Киргизские всадники, служившие ему в качестве ударной силы, рассеялись по Сибири. Жители лесов и прибрежных земель, исповедовавшие анимизм, отказываются признавать нового хана. Некоторые даже берутся за оружие. Чтобы усмирить их, Кучум вынужден стянуть все свои силы. Пришлось также умерить аппетиты относительно русских. Владыка или подданный? Еще вассал или уже бунтарь? Играя на этой двойственности, Кучум отправляет Ивану Грозному депешу, в которой представляется как Кучум «свободный» и «царь». Он предлагает «белому» царю Ивану, «старшему брату», вступить в переговоры. Хитрая позиция, которая предполагает иерархию, но навязывает принцип равенства. Хан вроде бы хочет мира с Московской Русью и обещает продолжать выплачивать оброк в качестве залога спокойствия. «Однако не обошлось без угрозы. «Если ты хочешь мира, – продолжает он, – то будет мир. Если же ты хочешь войны, будет война».³²

Кучум пытается выиграть время, чтобы упрочить свое влияние. Кроме того, он надеется, что русское государство будет только слабеть. У него есть для этого основания: новости с театра военных действий, находящегося далеко от Урала, не очень обнадеживающие для русского царя. Говорят, что в Ливонии, вопреки ожиданиям, он терпит поражение за поражением. Похоже на настоящую катастрофу. А на юге ногайцы и татары, неосмотрительно оставленные Иваном Грозным без внимания, не дремлют. Они продвигаются по русским равнинам, практически не встречая сопротивления. Некоторые даже поговаривают, что царь в отчаянии. Ходят слухи, что он покинул Кремль и пытался бежать.

В мае 1571 года армия крымского хана Девлет Гирея, временного союзника степных ногайцев, начинает масштабное наступление и прорывает слабую линию обороны русских. Для Ивана Грозного, все силы которого брошены на войну на Балтике, это полная неожиданность и настоящее бедствие. Его воеводы с большим трудом собирают несколько тысяч наспех вооруженных человек. Но ногайская кавалерия просто-напросто огибает чахлые ряды русского войска. Хану Девлет Гирею и его армаде понадобилось всего несколько дней, чтобы добраться до Москвы. На подступах к столице – грабежи и пожарища. Ворота города захлопываются, русские ратники спасаются бегством. Однако не успевает хан продумать первую атаку, как вдруг поднимается сильный ветер, и вот уже огонь бушует в самом городе. Не прошло и десяти минут, как вся Москва оказалась во власти пламени. Колокола надрываются, возвещая о беде, но никто и ничто уже не может спасти большой деревянный город. Целые кварталы вспыхивают один за другим, дерево трещит, повсюду дым, и колокола в конце концов замолкают, плавясь в гигантской топке. Вспышки говорят о том, что пороховые склады Кремля, находившиеся под башнями крепостной стены, взорвались. Дворец Ивана Грозного, только-только отстроенный вне стен Кремля, уничтожен. Внутри крепостной стены в северной части города, куда бежали люди, спасаясь от огня, разыгрываются страшные сцены. Рассказы немногих свидетелей дошли до нас в изложении английского купца и дипломата Джильса Флетчера. Он пишет, что враг зажег предместья, «которые (состоя из деревянного строения, без камня, кирпича или глины, за исключением немногих наружных покоев) сгорели с такой быстротой и огонь так далеко распространился, что в четыре часа не стало большей части города, имеющего до 30 миль или более в окружности. Зрелище было ужасное: при сильном и страшном огне, объявшем весь город, люди горели и в домах, и на улицах; но еще более погибло из тех, которые хотели пройти в самые дальние от неприятеля ворота, где, собравшись отовсюду в огромную толпу и перебивая друг у друга дорогу, так стеснились в воротах и прилежащих к ним улицах, что в три ряда шли по головам один другого, и верхние давили тех, которые были под ними. Таким образом, в одно и то же время от огня и давки погибло (как сказывают) 800 000 человек или более».³³ Те, кто пытался укрыться в немногих каменных домах, погибли под обрушившимися стенами. От города остались лишь пепел да еще печи – трагические остатки русских изб. Стихия не пощадила и Кремль, который сильно пострадал от огня, хотя были предприняты все меры, чтобы уберечь его от пожаров. Немец фон Штаден был в ужасе от зрелища, словно взятого из книги Данте: «Была такая великая напасть, что никто не мог ее избегнуть! В живых не осталось и 300 боеспособных людей <…> После пожара ничего не осталось в городе – ни кошки, ни собаки».³⁴ Царь смог спастись только потому, что вовремя покинул город. Москва полностью сгорела меньше чем за шесть часов.

Некоторые из татар, рвавшихся в Москву и присутствовавших при пожаре столицы, попытались разжиться трофеями, вырвав их из огня, но погибли, сгорев заживо. Хану Девлет Гирею ничего не оставалось, как пуститься в обратный путь, в степи, предоставив противника его судьбе.

Для Московского государства наступают черные дни. Перед пожаром 1571 года два года (1568 и 1569) был страшный неурожай, с 1570 года по стране бродит голод.³⁵ В том же году черные отряды опричников наказывают Новгород, который заподозрили в переговорах с врагом. Город разграбили и потопили в крови. По дорогам двинулись беженцы из бывшей купеческой столицы. Повсюду царил террор. Вдобавок разразилась эпидемия чумы, что привело к новым строгостям: «К тому же всемогущий бог наслал еще великий мор. Дом или двор, куда заглядывала чума, тотчас же заколачивался и всякого, кто в нем умирал, в нем же и хоронили; многие умирали от голода в своих собственных домах или дворах».³⁶ Перед такой чередой бедствий как не поверить в бич божий?

* * *

Строгановы из отдаленного угла империи с тревогой следят за развитием событий, о которых им докладывают посыльные из торговых мест и столицы. Национальное бедствие, конечно же, не может не отразиться на их делах: торговля замерла, половина солеварен, работавших на полную мощность, остановилась, царь увеличивает налоги, поскольку военные нужды поглощают все. После страшного пожара в самом сердце страны братья решают доказать Ивану Грозному свою преданность. Чтобы спасти государство от нового нападения татар, они полностью снаряжают тысячу ратников и отправляют их в Москву. Новая атака на город действительно случилась, но в 1572 году враги наконец были отброшены.

Все это стоило огромных денег. Кризис грозит Строгановым банкротством. Несмотря на спаянность семьи, после смерти Аники обнаружились конфликты, которые можно было разрешить, только обратившись к самому Ивану Грозному. Но тут проснулась граница! Известия о катастрофе в Московской Руси, перевалив за Урал, достигли поселений аборигенов. Налоговое бремя, которым их задавили поиздержавшиеся Строгановы, лихоимства, привели к бунту народов предгорий Урала. В одной из летописей сообщается: «В 1572 году, 15 июля, по Божьей воле пришли на реку Каму черемисы, а с собой сманили остяков, башкир и буинцев. И вот собралось их множество, и пришли под названные выше крепости Канкор и Кергедан [основанные Строгановыми и им принадлежащие], и убили в тех городках 87 русских купцов».³⁷

Кучум в своей сибирской столице Искер также решил, что пробил его час. Кучумовский посланник, отправленный к Ивану Грозному с ясаком, о котором было договорено, прибыл в Москву вскоре после пожара. Вернувшись в Сибирь, он рассказал хану о том, что увидел, и нарисованная им картина полностью изменила планы сибирского властителя. Доставленный в Москву ясак был последним, выплаченным русскому царю. Русские истощены, у них нет достаточно сил, чтобы защищаться, следовательно для татар наступил момент реванша – нового завоевания. В июле 1573 года, в самый разгар бунта приуральских народов, Кучум дает своему племяннику Маметкулу войско в несколько сотен воинов и отправляет его в земли Строгановых. Строгановы, укрывшись за стенами крепостей, лишь бессильно следили за тем, как громят их деревни и солеварни. Крепостные и работники Строгановых, охваченные паникой, спасались кто как мог. Без вооруженных людей противостоять набегу татар было невозможно. Оставалось лишь защищать крепости. Но, после того как татарские всадники повернули назад, Строгановы обрушились на местных жителей, поддержавших татар и участвовавших в грабежах и бунте. Именно после этого кровавого эпизода царь дает своим «олигархам» удивительный совет: действовать крайне осторожно и, если среди черемисов или остяков найдутся такие, кто согласится убедить своих сородичей не бунтовать, а стать честными подданными царя, то не казнить их, а пощадить. Более того: им обещана царская милость.³⁸ Подобное распоряжение было необычным: ведь Ивану Грозному не было присуще сострадание. Однако это распоряжение свидетельствовало, что в Москве происходят перемены: Иван Грозный всерьез заинтересовался своими восточными владениями.

Братья Строгановы и их дети, уже вовсю участвующие в делах, понимают, что бездействие может погубить их. Земли Максима Строганова оказались наиболее уязвимы, над ним первым нависла опасность. «Землю нельзя было обрабатывать, на ней нельзя было выпасать скот, крестьяне больше не ходили в лес за дровами, боясь быть убитыми или попасть в плен. Лошадей и коров постоянно угоняли».³⁹ Никто не решался покидать деревню, и жизнь почти полностью замерла. Опасались, что с наступлением тепла набеги татар участятся и станут еще более жестокими.

Весной 1574 года, когда дороги стали непроходимыми из-за таяния снегов, а реки еще стояли подо льдом, царь призвал к себе Григория и Якова Строгановых. «Он приказал братьям не медлить по получении распоряжения и сразу же отправляться в путь. К грамоте был приложен специальный пропуск».⁴⁰ Москва и Кремль еще в шрамах от пожаров. Иван Грозный принимает их в своем дворце в Александровской слободе в 100 километрах к северо-востоку от столицы. Царь, удалившийся сюда из Москвы, дает им несколько аудиенций, что очень необычно. Известно, что беседы затягивались надолго, что Иван Грозный выспрашивал у братьев Строгановых детали последних событий и мнение относительно возможного их развития. Они говорили о Сибири, чего раньше не бывало, и, скорее всего, именно на этих встречах наметили стратегию, которая впоследствии приведет к освоению и завоеванию неведомых просторов, лежавших за Уралом. Строгановы делятся своими бедами и опасениями, касающимися будущего. Но, самое главное, они щедро делятся с Иваном Грозным уникальными, только им известными сведениями об основных действующих лицах, о существующих союзах, о соперничестве в ханстве Кучума. Строгановы рассказывают о недавних страшных событиях: о грабежах, об убийстве людьми Кучума посланника самого царя, об оброках, которые не окажутся в казне. Иван Грозный считает эти земли своими, но лишен возможности защищать живущих там подданных и уж подавно не в состоянии усмирить бунтарей и наказать «изменника» Кучума. Почему бы не позволить своим верным сторонникам, надежным посредникам и к тому же еще кредиторам и поставщикам подтолкнуть ход истории? Через два месяца, отправляясь в обратный путь, Строгановы увозят новую удивительную грамоту Ивана Грозного. Они добились своего: царь подтверждал их права на владение землями по берегам Камы и Чусовой. Большая часть земель, лишь временно находившихся в управлении Строгановых, стала их полноценной собственностью. Они получили право их застраивать и укреплять поселения, если того требовала забота о безопасности солеварен. Им разрешено не платить налогов на охоту и рыбную ловлю. И, главное, чего добились Строгановы, – им даровано право собирать собственную армию, вооружать ее и защищать свои владения и все русские земли на уральской границе. Иначе говоря, Строгановы получили в собственность практически все приграничные земли в обмен на обещание защищать их.

Но, что еще поразительнее, Иван Грозный даровал Строгановым неслыханные привилегии, которых еще никто не удостаивался. Самая важная из них – передача Строгановым на двадцать лет гигантских территорий по другую сторону Уральского хребта, в бассейне реки Тобол, текущей на север. Можно сказать, что указ от 30 мая 1574 года – поворотное событие. Ведь эти земли – часть ханства Кучума. Разгневавшись на вассала-бунтаря, который не привозил больше в Москву ясак, Иван Грозный объявляет их своими и отдает в управление Строгановым. Они получают право «крепости делати и сторожей наймовати и вогняной наряд держати собою и железо делати, и пашни пахати и угодья владети».⁴¹ Чтобы сохранить видимость беспристрастности, царь выдает такое же дозволение и на земли Мангазеи, форпоста звероловов и охотников, первопроходцев тундры. После присоединения новых земель в 1574 году Строгановы стали собственниками одиннадцати с половиной миллионов гектаров – территорий больше современных Португалии или Болгарии. Они превратились в самых крупных в мире земельных собственников своего времени, не помышляя об этом^[1]. Всего лишь хотели получить дозволение вооружать людей, чтобы защищаться от врагов, но получили «добро» на движение за Урал. Теперь судьба Сибири – в их руках.

В погоне за «мягкой рухлядью»

Заветная территория, лежащая по другую сторону «каменного пояса», все сильнее манит Строгановых и их царя, однако ими движет не примитивное желание расширить границы владений или захватить новые земли. В ту эпоху слово «Сибирь» неизбежно вызывало в воображении ценность, которую русские называли «мягкой рухлядью», – пушнину.

Патриарх семейства Аника Строганов быстро понял, что соляной промысел, позволивший ему сколотить состояние, не исключает торговли и другими товарами. И самый выгодный из них, конечно же, пушнина. В Сольвычегодске, где он живет, как и вообще в северных деревнях, охота и пушной промысел – основные занятия. Охотятся на зайца, лису, медведя, но особенно на мелких таежных грызунов: куницу, белку и соболя – самого ценного зверька. У него чудесный мех – мягкий, густой и шелковистый.

Местные охотники, промышляющие на Урале, регулярно выходят из лесов, чтобы обменять свои трофеи на ножи, инструменты, бытовую утварь и ткани. Кто-то даже добирается до главной торговой площади Сольвычегодска у самого Благовещенского собора. Многие из них – поставщики Аники, они приносят ценные шкурки издалека, из-за Урала, с берегов великой Оби. Кто-то бывает еще дальше, у Северного Ледовитого океана, в тундре. Они привозят на санях настоящие чудеса – меха песцов, шкуры тюленей и моржей, бивни мамонтов. Алексей Соскин, летописец Сольвычегодска, один из первых исследователей архивов Строгановых в XVIII веке, составил список товаров, которые предлагали Аника и другие купцы. Они торговали «мягкою рухлядью, камчатскими бобрами, лисицами, соболями, котиками морскими и протчих тех восточных промыслов, также сибирскою и зырянской белкой, медведями, росомахами, исподами и мехами калмыцкими и перлусчатыми, мамонтовой костью».⁴²

Вскоре Анике стало мало просто приобретать товар у коренного населения или русских охотников. Как сообщает Соскин, к нему «ежегодно приезжали люди з дорогою мягкою рухлядью и з другими чюжестранными товарами. А люди не все русские, ни же из других ему знаемых соседственных народов; паче примечена между ими в языке, в платье, в вере и в обхождении великая разность другими чюжестранными именами. От того в Анике загорелась великая охота к совершенному проведению таковой земли, которая такия сокровища производит».⁴³ Глава семьи Строгановых тратит часть доходов от выварки соли на снаряжение охотников, отправляющихся за перевал. Уральские горы невысоки. В трех-четырех местах, где можно перейти из Европы в Азию, они не поднимаются выше 800 м. Но первопроходцы двигаются по воде, и это означает, что для преодоления «горы» нужно тянуть лодки по все более и более стремительным потокам, потом прорубать дорогу в лесах и тащить груз на спине. Аборигены окрестили «белыми» реки, спускавшиеся в сторону европейской равнины, и «черными»⁴⁴ – притоки огромной Оби с ее многочисленными рукавами. Эти «черные реки» и должны были стать дорогами в Сибирь.

Люди Строганова плывут вверх по Вычегде, по ее притоку Выми до волока на Ухту и Печору и поднимаются по ней. Оттуда еще один волок через хребет – и они оказываются по другую сторону Урала. Есть и маршрут севернее, однако он связан с передвижением в более тяжелых условиях. Некоторые промышленники выбирают морской путь, двигаясь вдоль побережья: тут риск возрастает еще больше из-за штормов. Он зависит также от направления ветров и от льдов, покрывающих море большую часть года. Южнее маршрут попроще, но его контролируют татары и местные народы. Расстояния огромны. Нужно не меньше двух или четырех месяцев, чтобы достичь мест, наиболее богатых зверем, например, района Мангазеи. И столько же, если не больше, чтобы вернуться. Все зависело, конечно, от судоходности рек, ведь они подо льдом с октября по апрель, а в разгар лета уровень воды в них часто слишком низок. Люди, оружие, снаряжение, лодки, переводчики: экспедиции стоят очень дорого, и Аника Строганов, скорее всего, первый купец, решившийся вложить огромные суммы в настолько рискованные походы. Он снаряжает людей также и в другие районы. Промышленники, которые отправляются на Урал и спускаются к Оби, не очень-то разборчивы в средствах обогащения. Они не только охотятся. Они не гнушаются пускать в ход огнестрельное оружие, которого нет у местных жителей, чтобы отнимать у них пушнину. Порой эти ватаги не столько промышляют, сколько разбойничают. Аника Строганов, твердо решивший наладить пушную торговлю, пытается установить прочные отношения с сибирскими народами. Ему хочется, чтобы из конкурентов и противников они превратились в поставщиков. Люди Строганова везут разные вещицы, способные заинтересовать новых северных клиентов – заморские товары от иностранных купцов, появляющиеся на русских ярмарках. Строганов наказывает своим людям прибегать не к силе или вымогательству, а к убеждению. Нужно, чтобы выгода обмена стала очевидна. И действительно, в повседневной жизни местные обитатели очень мало используют мех мелких млекопитающих, предмет вожделений русских, предпочитая использовать для одежды и утепления жилищ собачьи и волчьи шкуры. Медведя сибирские народы считают равным себе, поэтому на него можно охотиться только при определенных условиях и строго следуя специальным правилам. Жизнь же кочевых народов тундры тесно связана с оленем. И пища, и транспорт, и жилье, и одежда; словом, олень – это не просто компаньон человека, это полноправный участник жизни. Зачем терять время, гоняясь по мерзлой тайге за куницей или соболем? Аборигены не видят ценности в шкурах, которых так жаждут получить русские. Кто же эти люди, которые готовы за восемь соболей отдать нож, – удивлялись сибирские кочевники через полтора столетия в разговоре с одним русским путешественником, – а за восемнадцать готовы выложить железный топор?⁴⁵ Сибиряки охотятся на этих мелких зверьков только ради ясака, который выплачивают татарским сюзеренам в виде драгоценных для русских мягких шкурок.

Методы Строганова приносят свои плоды. «Сии дошли до реки Оби, – повествует летописец Алексей Соскин о членах экспедиции, – и с тамош-ными народами весьма дружелюбно обходились и вместо дешевых своих мелочных товаров привезли с собою оттуда такое великое множество самой лутчей рухляди, что Анику оное побудило еще несколько лет продолжить сие прибыльное купечество»⁴⁶. Купец настолько воодушевлен, как замечает летописец, что решает построить «каменный храм» – символ успеха и знак благодарности. Взаимная выгода обмена быстро принесла прибыль дому Строгановых. Вскоре его отделения стали предлагать широкий выбор «мягкой рухляди». В отличие от своих предшественников, Аника не стал прятать от властей и царя размер доходов от своей новой деятельности, равно как и громадный ее потенциал. Он мог бы в одиночку пользоваться этим источником богатства, – читаем мы в летописи Соскина. Но нет! Патриарх Сольвычегодска поспешил собственноручно доставить в Кремль самые красивые образцы. Он предпочел «пользу отечества», – замечает Соскин. И не прогадал, получив в обмен, как мы увидим, особые милости Ивана Грозного.

* * *

Строгановы первыми стали инвестировать столько ресурсов в пушнину. Но интерес к Сибири как к ее источнику возник задолго до Строгановых. Десятью веками ранее (в VI веке н. э.) готский историк Иордан уже упоминает о сверкающих черных соболях из страны Югра.⁴⁷ С другой стороны Сибири за этим товаром, пользующимся успехом у состоятельных людей, охотятся китайцы. Меха приносили огромную прибыль и Великому Новгороду – одному из богатейших средневековых городов, члену ганзейского союза и центру сбыта пушнины. Со всей Европы приезжали сюда за искристым песцом, которого отдавали в обмен на немецкие, французские, голландские или английские товары. В IX веке Новгород, оценив этот источник дохода, помыслил в поисках «мягкого» золота изучить повнимательнее свои дальние северные границы. Мореплаватели-новгородцы, по всей видимости, добрались до Карского моря. Эти далекие походы 1032 года упоминаются в древних рукописях. С 1139 года новгородцы плавали по Оби. Они строили небольшие временные станы на берегах и привозили много шкурок.⁴⁸ С XI по XV век Новгород считал «землю Югра» своим охотничьим угодьем, и во многих документах XII века заявляет о своих претензиях на эту территорию.⁴⁹ Начавшаяся на излете Средневековья экспансия русских – сначала новгородцев, а затем московитов – лишь шла по уже проложенным путям пушного промысла. Великий князь московский Иван III, отец Ивана Грозного, счел себя достаточно сильным, чтобы оспорить господство Новгорода. Он нанес удар, прекратив связи Ганзы с северными землями и окраинами Сибири – промысловыми угодьями. Иван III хотел уничтожить торговую монополию Новгородской республики, с которой соперничала Москва, и начал с того, что лишил ее колоний. Контроль над реками и особенно волоками, без которых реки недоступны, захват Великого Устюга, основание Сольвычегодска ослабили Новгород и ускорили его падение. В ту эпоху на мехах росла экономическая мощь, и даже поднимались целые государства. Пушнина – первый товар, который стала вывозить Русь, и, следовательно, один из основных источников дохода. Как только Москва и ее великие князья одерживают верх, они отправляют по уральским дорогам свои военные отряды. Воеводы Московской Руси, двигаясь по следам Новгорода, в свою очередь переваливают за Урал. В 1465 году, а затем в 1483-м и 1499-м они побывали в Югре, где пытались подчинить местные народы Москве. Но это скорее краткие рейды, чем завоевание. Должно пройти время, прежде чем Московская Русь сможет надолго обосноваться на востоке «каменного пояса».

Пушнина – альфа и омега определенного этапа русской истории. Этот товар настолько важен, что определил пути и скорость завоевания севера и Сибири, а также природу формирующегося русского государства. Именно зверь, в частности соболь, своей шелковистой шкуркой задает маршрут экспансии. Поскольку промысловые животные обитают на севере и на востоке, русское государство продвигается на север и на восток. Торговые пути вдоль рек лишь следуют за охотничьими тропами. Великий поход к Тихому океану начался не из-за стремления к расширению и не по желанию государства или его монарха. Он шел ради пушнины и благодаря ей, поскольку именно доходы от нее становились основой для финансирования походов. Путь ведет на восток. Скорость зависит от истребления основных промысловых видов: как только охота становится трудозатратной, то есть становится невозможно заполучить добычу в качестве ясака от местных обитателей, авангард охотников устремляется на новые земли, поднимаясь по рекам, по притокам, разыскивая переправы и волоки между бассейнами сибирских рек. Это промышленники, занимающиеся промыслом пушнины. Она подстегивает искателей, чьи имена до нас не дошли. Ради нее эти смельчаки идут на жертвы. Государство всего лишь следует в кильватере. Но их движение становится все более выгодным для него. Политика колонизации земель аборигенов не задумывалась сама по себе, она – результат стремления получить как можно больше мехов. Пушнина – самый драгоценный товар на внутреннем рынке, от нее зависит немалая часть бюджета. На протяжении двух веков прибыль от продажи нежных шкурок соболя, чернобурой лисицы с длинным пушистым подшерстком, куницы, белого горностая с черными пятнами на хвосте, белки или калана достигали 10–15 и даже 30 % государственных доходов.⁵⁰ В архивах Кремля сохранились документы 1586 года, которые свидетельствуют, что всего через двенадцать лет после получения Строгановыми столь фантастических привилегий, казна пополнилась 200 тысячами шкурок соболя, 10 тысячами чернобурки, 500 тысячами беличьих, не говоря уже о бобрах и горностае.⁵¹ Пушнина также главный экспортный товар. Ее обменивают на золото, серебро и оружие, которые Московской Руси обходятся очень дорого. Подобно энергетическим ресурсам в России XX века, «мягкая рухлядь» – основная валюта. Она привлекла внимание государства и, в конечном итоге, повлияла на его организацию. К государству же быстро перешел контроль за таким прибыльным рынком.

Экономика русского государства XVI и XVII веков остается товарообменной. Страна еще не располагает достаточным количеством золотых и серебряных монет, чтобы перейти на денежную систему. Не может она, как Испания, черпать драгоценные металлы в копях новых американских колоний. Поэтому-то русское государство поддерживает систему, в которой пушнина часто выполняет роль валюты. Это удобно: меха легки, занимают мало места, долго не изнашиваются. Их стоимость если и меняется, то в сторону подорожания. Иностранные купцы получают не форинты и экю, а шкурки, да и на внутреннем рынке, на ярмарках в крупных городах, оплата ими не редкость. Двор использует пушнину, когда необходимы значительные траты. Так, например, ими могут выплачивать субсидии церкви. А затем православные иерархи решали⁵², как ее обменять на церковную утварь или услуги. Царь дарит «мягкую рухлядь» важным иностранным гостям и монархам, которых он хотел бы видеть своими союзниками. Это роскошный подарок, а по другую сторону границы его ценность взлетает еще выше. То, что стоит десять тысяч рублей в Москве, в Европе можно легко перепродать в разы дороже. В 1595 году, в ответ на просьбу Рудольфа II, императора Священной Римской империи, помочь ему в борьбе с турками, царь Фёдор отправляет в Прагу 40 тысяч шкурок соболя, 20 тысяч – куницы, 338 тысяч – белки, 3 тысячи – бобра, тысячу – волка и 120 – чернобурой лисицы. Чтобы вместить столь щедрый дар, понадобилось восемь комнат в пражском дворце, и слугам даже пришлось оставить сотни тысяч беличьих шкурок в повозках, поскольку для них не было места. Общая стоимость присланного – 400 тысяч рублей, что составляло в то время восемь бюджетов русского государства! Размах вклада Москвы в борьбу с Оттоманской империей настолько впечатляет императора Рудольфа II, что он тотчас же посылает гонцов с вестью об этом чуде к королю Испании, Папе Римскому и всем своим союзникам.

Таким образом, добыча пушнины стоит добычи золота. Промышленник, желающий попытать удачи, рисковал жизнью и всем, что у него было. В среднем он проводил в тайге и на границе тундры от двух до четырех лет, а иногда и все семь, чтобы вернуться с одной или двумя лошадьми, груженными драгоценным товаром. Но в случае удачи все труды окупались с лихвой, и Строгановы это поняли. Одна из сделок 1623 года может дать представление о покупательной способности драгоценных мехов: за две шкуры чернобурки охотник выручил 110 рублей. Половины этих денег могло хватить на то, чтобы приобрести пятьдесят пять акров земли, построить прочный небольшой дом, купить пять лошадей, двадцать голов крупного скота, двадцать баранов, несколько десятков голов разной домашней птицы.⁵³

* * *

Притягательность добычи, скрывающейся за Уралом, быстро становится очевидной для всех. Страну охватывает «пушная лихорадка» – точно так же тремя веками позже в Америке будет бушевать золотая. Ходят слухи, что удачный охотничий сезон позволит смельчаку кормиться на протяжении многих лет. Сначала в авантюру пускаются лишь жители северных деревень. с наступлением зимы они покидают свои избы и идут на восток. Однако поток переселенцев на север ограничивало крепостное право, существовавшее в европейской части Московской Руси. Беглых крепостных ловили и сурово наказывали, и у них было мало шансов добраться до цели. Но вскоре беглецов стало больше – люди спасались от террора Ивана Грозного. Крестьяне, разоренные постоянно растущими из-за войн налогами, бросали земли и уходили. Сотни, а потом и тысячи авантюристов самого разного толка двигаются за Урал в надежде обрести эльдорадо.

Но откуда взялась эта пушная лихорадка? Чем объяснить притягательность погони за пушниной и ее резкий взлет в XVI веке? Отгадку нужно искать в Западной Европе, открывшей Америку, а также в новых навигационных технологиях, позволивших проложить надежные регулярные торговые пути в Индию. Все это вызвало бурное развитие экономики. Приток золота и серебра с андских приисков взвинтил цены и подстегнул торговый обмен. В этом водовороте элита жадно скупает предметы роскоши и деликатесы с Востока. Начинаются новые времена. Приходит мода на изысканность, нувориши хотят обладать предметами и украшениями, которые раньше могли позволить себе только аристократы. И меха входят в их число. В Средние века они – символ королевского статуса. Воротники и рукава властителей, а также военачальников чаще всего отделывали горностаем. Теперь меха доступны и другим привилегированным классам, богачам, желающим продемонстрировать свой достаток. Спрос зашкаливает. Лейпцигская ярмарка на Хохштрассе на пути из Руси в Польшу стала самой крупной в Европе, заняв место Великого Новгорода, которое тот уступил не по своей воле. Заказов так много, цены так высоки, а выгода настолько велика, что английские и голландские купцы, ходившие по северным морям, обратили взоры на Россию и начали искать способы обходиться без посредников, в качестве которых выступали немцы, евреи и поляки. Внутри России рынок мехов сужается, шкурки рвут друг у друга из рук, чтобы перепродать за безумную цену за границей. В 70-е годы XVI века в Москве было почти невозможно отыскать качественный мех соболя. Лихорадка стремительно распространилась среди промышленников приграничных областей.