Энни Кэтрин
Больше не подруги
Посвящается маме.
Я существую благодаря тебе.
А еще Дэйву и Скайлар.
Мои любимые. Мои всё. Один за всех, и все за одного.
Annie Cathryn
The friendship Breakup
Copyright © 2023 by Annie Cathryn
© Янурова Л., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО Издательство «Эксмо», 2024
Глава 1
Где-то между молоком и яйцами у меня начинается менопауза. Засовываю голову в холодильник и делаю вид, что ищу срок годности на коробке яиц, пока подходит срок годности моих неоплодотворенных яйцеклеток.
Пожалуйста, пусть это быстро пройдет.
О нет.
Время водопадов.
Почему я плачу?
Это чувство потери, но потери чего? Молодости. Моих яйцеклеток. Моей лучшей подруги Беатрис. Почему она игнорирует меня? Я сделала что-то не так? Наверное… Перед тем как обдумать это в миллионный раз, я утираю слезы и упрекаю себя: надо собраться. Могло быть и хуже. Могла бы застрять в пробке с переполненным мочевым пузырем. Я отталкиваю эту кошмарную мысль и произношу безмолвное «спасибо» за то, что я живу на Среднем Западе, а не в Лос-Анджелесе.
Я высовываю голову из холодильника, и мимо меня проходит грудастая блондинка на двадцать лет младше меня в мини-юбке, маечке и лавандовых биркенштоках. Она одета так, как стоило бы мне сейчас, когда по шее поднимается волна жара. Тут я вспоминаю, что на улице всего пятьдесят[1] градусов. Типичная апрельская погода в этом крохотном, сонном городке. На прошлой неделе выпало десять сантиметров снега, и я подумала, что проснулась в Антарктике.
Я снова рассматриваю девчонку в мини-юбке. Прежде чем Джессика Рэббит спросит меня, где здесь взбитые сливки, я хватаю упаковку яиц и, опустив голову, вижу свои тапочки. Уф. Как я могла забыть переобуться? Наверное, была слишком занята тем, что моя «лучшая подружка» ведет себя так, словно мы больше не подруги.
Я спешу дальше по отделу «Все для выпечки», паркую тележку перед кондитерским шоколадом и, поддавшись порыву, достаю телефон, чтобы посмотреть, слышно ли что-нибудь от Беатрис. Нахожу последнее сообщение, которое отправила ей несколько недель назад, где спросила, как у нее дела. Она до сих пор не ответила. Не перезвонила. На футболе, где играют наши дочери, я тоже ее не видела, потому что занималась своим шоколадным бизнесом. А когда я отвожу дочь в школу, там творится такой хаос, что времени поболтать не остается. Как раз этим утром мне показалось, что Беатрис посмотрела на меня на школьной парковке, но когда я помахала ей, она отвернулась и быстро села в свой минивэн. Возможно, она просто меня не увидела, убеждаю я себя.
– Извините, – говорит кто-то, выдергивая меня из размышлений, в которых я обманываю саму себя. Я поднимаю взгляд и вижу широкую улыбку во все зубы, между которых прямо посередине застрял кусок зелени. Испытывая дискомфорт, я сдерживаюсь и не проверяю ногтем собственные зубы. Как сказать этой женщине про застрявший шпинат? Я же ее не знаю. Вдруг она его на потом припасла.
– Не знаете, какой шоколад лучше взять для фондю?
Может, стоит сказать ей, где тут зубочистки, но я проглатываю эти слова и указываю на свою любимую марку.
– Он хорошо подойдет, – говорю я с натянутой улыбкой.
Если бы у меня что-то застряло между зубами, я бы хотела, чтобы мне об этом кто-то сказал, поэтому я шепчу:
– У вас тут кое-что осталось, – я указываю на собственные передние зубы.
Она вскидывает руку ко рту.
– Со мной тоже такое бывает, поэтому решила вам сказать. – Я делаю вдох, надеясь, что не переборщила.
Она залезает в сумку и достает компактное зеркальце.
– Спасибо вам. Иногда смузи решает попутешествовать. – Женщина смотрит в зеркало и выковыривает зелень, потом хватает шоколад и читает состав.
Белая, без складок и пятен рубашка заправлена в дизайнерские джинсы, а синие эспадрильи ничем не напоминают тапочки. Я застегиваю сиреневую толстовку, чтобы не было видно красное пятно от соуса на желтой футболке, потом заправляю за уши пряди волос, которые выбились из пучка.
– Ага, пойдет. Спасибо вам большое. У меня сегодня вечеринка – так, пара близких друзей. Фондю будет приятным угощением.
Небольшая вечеринка? Звучит прелестно. Мне не хватает такого со своими собственными друзьями.
– Хорошо вам провести время, – выдавливаю я, когда она двигается дальше вдоль стеллажей. – Не забудьте зубочистки!
– Точно, бамбуковые шпажки для фондю, – кричит она в ответ через плечо.
Я не про фондю.
Когда она поворачивает за угол, я хватаю несколько упаковок кондитерского шоколада и кидаю их в тележку.
Вот до чего опустилась моя социальная жизнь. Разговоры ни о чем в продуктовом. Может, Беатрис бросила меня потому, что видок у меня стал такой потрепанный? Нет, не могу поверить в то, что кто-то из моих знакомых так поверхностен. Дело не в этом. Беатрис видела меня в худший период: с детской отрыжкой на волосах и в черных штанах для йоги, которые я носила три дня подряд. Надо бы получше за собой следить, там, глядишь, и настроение улучшится.
Я прохожу к отделу с международной кухней. Упаковки с нутом в красном остром соусе чили смотрят на меня в ответ. Я снова краснею, будто палящее солнце пробурило дыру в потолке и добралось до моего лица.
Это и есть менопауза? Мама говорила, что у нее симптомы перименопаузы начались рано. И что это значит? Насколько рано? Через три месяца мне будет сорок. Это рано? Хотела бы я позвонить маме и расспросить ее, но она тут не поможет. Я сама по себе. Я вздыхаю и мысленно отмечаю симптомы. Приливы жара есть. Набор веса есть. Не пришли месячные – э-э, может быть? Надо посмотреть на календарь. Повышенная раздражительность есть, и еще какая.
Телефон пиликает, я лезу за ним – вдруг это Беатрис? Нет, это еще одна мамочка в нашей группе, Лайла. Она выкладывает пост с подписью «Обед» в «Фейсбуке»[2]. Я изучаю фото, и слова моего мужа Макса эхом разносятся у меня в голове. «Фэллон, любовь моя, социальные сети – это упадок общества». Судя по фото Лайлы с какой-то непонятной желтой пюреобразной жижей, он прав.
Макс не сидит в социальных сетях, потому что не хочет, чтобы пациентки его там нашли. Мне уже хватает постов о том, что «гинеколог МакДрими» в городе. Эти слова наталкивают меня на мысли о руках мужа между ног другой женщины. Я научилась вытеснять их изображением милых щенят, которые обнимаются у камина. А какой у меня есть выбор? Я знала, на что подписываюсь, когда вышла за него замуж. Я говорю себе, что он не ходит по стрип-клубам и не увлекается порно. Это его работа. И я с этим смирилась.
Я толкаю тележку к кассе, и девушка за ней окидывает взглядом восемь разных марок шоколада среди моих покупок. Она спрашивает, как у меня дела, и слезы снова наворачиваются на глаза. Ее доброта напоминает мне о моем одиночестве. Я хочу объяснить ей, что шоколад мне нужен для исследования, а не для утешения. Снова обманываю себя. Я мямлю что-то в ответ. Сама не знаю что говорю. Смысла в моих словах нет. Я опускаю на нос солнцезащитные очки – не по размеру большие – и иду к выходу.
* * *
Я складываю покупки в джип и повторяю про себя: «Обрати свою боль в силу». Я прочитала эту мантру в одной из моих книг по самопомощи и теперь постоянно о ней думаю. Меня мучает душевная боль, я должна все успевать под гнетом нехватки времени, я чувствую вину, когда хочу сделать что-то для себя, ведь мне кажется, что сначала я должна позаботиться о своей семье или увидеться с друзьями… Да еще эти ужасные приливы жара. Я закидываю последний пакет с продуктами в багажник и тянусь вверх, чтобы захлопнуть его, когда что-то твердое врезается мне в спину.
Я выдавливаю сквозь сжатые зубы: «Обрати свою боль в силу». Трогаю ушибленное место, понимаю, что будет синяк, и добавляю: «Да ну вас на хрен с вашими мантрами!»
– О боже! Простите, пожалуйста. – Женщина отодвигает тележку, из которой выпадает упаковка подгузников. Мальчик играется самолетиком, запуская его с бедра женщины. Она обходит тележку, задевает ее выпирающим животом, еле-еле прикрытым футболкой, и я хватаю тележку, чтобы она снова не врезалась в меня.
Судя по темным кругам под ее глазами, у нее, наверное, выдался денек похуже моего.
– Давайте помогу, – говорю я и наклоняюсь за упаковкой подгузников. – У вас и без того заняты руки.
– Спасибо. Извините, пожалуйста. Надеюсь, вы в порядке. – Она приглаживает взъерошенные волосы. Ее сын в пижаме с «Щенячьим патрулем» вдруг убегает, и она кричит: «Бенни, вернись сейчас же!» Она вразвалочку идет за ним.
Через минуту она возвращается с Бенни. На ее щеках дорожки высохших слез.
– Пожалуйста, будь осторожен, больше не меняй настройки, – говорит она и протягивает ему телефон. – Подожди, давай я сама тебе открою игру.
Я вдруг осознаю смысл ее слов. Настройки! Пока она копается в телефоне, я достаю свой и открываю список контактов: вдруг моя дочь Майя случайно заблокировала Беатрис? Но нет, настройки в порядке. Я надеялась, что это окажется решением загадки. Чтобы удостовериться, что мой телефон работает, я пишу сообщение давней соседке из колледжа Эйвери.
– Где ваша машина? – спрашиваю я женщину, которая усадила Бенни на пакеты с продуктами.
Она указывает на серебристый минивэн.
– Давайте я вам помогу, – говорю я и забираю у нее тележку. Женщина достает из нее сына и несет его на руках. Я ее не виню. Она меня не знает. Я с таким же успехом могу украсть ее ребенка, телефон и продукты.
Помню, у меня были такие же дни, когда Майя была малышкой. Я думала, что справлюсь с чем угодно, пока не стала матерью. Я не справлялась каждый день. Горы игрушек и бумаг в доме росли быстрее, чем трава на моей лужайке весной, не говоря уж о том, что я повсюду опаздывала, и иногда на несколько часов, потому что не могла найти свои ключи. Однажды они оказались в морозилке рядом с моей заначкой печенья для экстренных случаев. Потом – в мусорке с использованными подгузниками. Чаще всего я пахла кислым молоком и колечками для завтрака. Я старалась держать голову выше и глубоко дышать, но под завалами грязного белья получалось плохо.
– Сложно управиться с трехлетним сыночком на руках, а тут еще и… – Она опускает взгляд на свой живот.
– Вы, наверное, совсем вымотались. Какой срок?
– Две недели осталось.
– Финишная прямая, – говорю я, улыбаюсь и иду за ней к минивэну. Когда я была беременна Майей, она задержалась на неделю, и эти дни сводили меня с ума. Я ела всю острую еду, какую могла найти, и даже ездила по железнодорожным путям, чтобы вызвать схватки.
Я загружаю продукты в машину, и женщина пристегивает Бенни в его сиденье. Я хочу сказать ей, что так будет не всегда, что станет лучше, но ей ни к чему слышать это от незнакомки в самый разгар своих страданий.
Поэтому, когда она возвращается, я говорю то, что говорила мне Беатрис: «Вы прекрасно справляетесь, мамочка».
Она обнимает меня. Я, шокированная, медленно поднимаю руки, чтобы обнять ее в ответ, стараясь не раздавить еще не родившееся дитя между нами. И потом, вот так просто, она уходит. Может, нам обеим нужны были эти объятия?
* * *
Я возвращаюсь домой и принимаюсь за свой новый рецепт шоколада для предстоящего девичника. Если все пойдет по плану, это будет большим прорывом, который обеспечит мне больше заказов.
Я взбиваю жирные сливки и тертый шоколад, добавляю ваниль, перемешиваю. Вдыхаю пьянящий, насыщенный запах и думаю: почему я раньше не начала готовить свой собственный шоколад?
Когда Майя появилась на свет, мы с Максом решили, что я буду сидеть дома, пока она не пойдет в школу. Майя ходит в школу уже два с половиной года. Все это время я разбирала свой шкаф, продавала одежду для беременных, украшала дом и привыкала к миллиону дел, которыми вечно заняты матери. И конечно же, я справлялась с непредвиденными ситуациями: например, бегала в школу, чтобы отдать Майе вещи, которые она забыла, будь то перекус, обед или обувь на физкультуру, что случалось как минимум два раза в неделю.
И теперь я наконец могу заниматься чем-то, что мне нравится, что обладает огромной силой и исходит от самых сокровенных уголков моей души.
Научные исследования подтвердили, что поедание шоколада высвобождает эндорфины, как во время секса. Для меня приготовление шоколада – это катарсис, но дело не только в нем. Если говорить начистоту, то мне скоро сорок, и мне кажется, что половина моей жизни уже позади. Я думала, к этому моменту у меня будет больше поводов похвастаться. Если я не сделаю это сейчас, то когда? Я начинаю с небольших местных заказов, но мои планы амбициозны. Я хочу однажды открыть магазин шоколада. Чтобы почерпнуть вдохновение, я слежу за многими шоколадными лавками и тематическими группами в соцсетях (хоть на что-то они сгодились).
Я облизываю ложку и смакую прилив сладости на вкусовых рецепторах. Тут же вспоминаю детство с моей милой бабулей Розой. Вся ее кладовая была забита шоколадом от Fannie May на случай, если в последнюю минуту понадобится подарок, угощение нежданному гостю или, в моем случае, утешение для печального ребенка, который поцарапал коленку или ударился головой.
Она смотрела на меня добрыми глазами, ласково обнимала и говорила: «Шоколад все делает лучше». И я верила своей мудрой бабушке с ее девятью веснушками – поцелуями ангелов на щеках.
Я много времени проводила с бабушкой Розой, потому что мои родители были трудоголиками. Мама не устраивала веселых вечеринок в отличие от бабули и не умела заводить друзей. Я на маму вообще не похожа, и в этом нет ничего удивительного.
К бабушке домой постоянно приходили подруги. Они играли в карты или вместе вязали крючком. Я сидела у ног бабули Розы с коробкой шоколадных конфет, пока они пили чай и обсуждали свежие сплетни: новую машину Смитов, ремонт библиотеки или соседскую кошку, которая застряла в водостоке во время ливня.
Их истории всегда начинались со слов: «А вы слышали?..» Обожаю эти воспоминания. Когда бабуля Роза заболела, подруги приходили к ней, читали ей, вспоминали былое и наполняли комнату любовью и смехом вплоть до дня, когда ее не стало. Царство ей небесное. Теперь, будучи взрослой, такой дружбы я жажду.
До того как меня стали игнорировать, я была готова поклясться, что именно такая дружба была у нас с Беатрис. В голове замелькала нарезка воспоминаний, словно вступительные титры сериала «Чудесные годы». Семь лет воспоминаний, многие из которых я приобрела, надрываясь под тяжестью материнства. Семь лет… Я открываю калькулятор на телефоне. Это почти восемнадцать процентов моей жизни. Я читаю статью, в которой говорится, что если дружба длится больше семи лет, то она никогда не закончится. Я сдерживаю слезы, чтобы они не капали в мою маслянистую, гладкую смесь.
Я раскладываю шоколад по формочкам-сердечкам, мой взгляд падает за пределы дубового кухонного стола и на секунду задерживается на разбросанном наборе «Лего» из миллиона деталей. Я не обращаю внимания на этот беспорядок и делаю вид, что не замечаю крепость из пятидесяти подушек и одеяла на полу в гостиной. Я останавливаю взгляд чуть выше серого дивана: фотографии в сочетающихся рамках висят ровными рядами и радуют глаз. В одной из рамок есть снимок со мной, Беатрис, Эленор, Вивиан, Лайлой и Мел. Мы стоим на камнях у озера в городском парке неподалеку.
Я хорошо помню этот день. Беатрис распланировала замечательный пикник, чтобы мы собрались все вместе одним воскресеньем. Она забронировала небольшой павильон со столами для пикника, которые накрыла красно-белыми скатертями в клеточку. Я принесла паппичоу[3] и нарезанный арбуз. Мы лакомились сэндвичами, чипсами и разными салатиками. Лайла пронесла фляжки с ромом, и наша газировка сразу стала интереснее. От нас разило алкоголем. Когда к нам подошел смотритель, мы предложили ему торт, и он простил нам небольшие шалости. Тортик всегда помогает. Под солнцем мы играли в бочче, корнхол и крокет, пока дети не повалились на одеяло под высоким кленом.
В тот день я проигнорировала разговоры о Мел в короткой юбке и очень обтягивающей розовой маечке, которая подчеркивала ее стройную фигуру. Мел, разведенная и успешная финансовая консультантка, не очень вписывалась в общество мамочек-домохозяек. Ее пригласили, потому что я попросила. Она уже переехала, и я не могу отделаться от мысли, что перешептывания дошли и до нее. Теперь мне жаль, что я не вступилась за нее, но мне не хотелось ссориться с остальными.
Не считая чувства вины из-за Мел, я вспоминаю день, фото с которого поставила в рамочку, с теплотой. И неважно, что сразу после того, как снимок был сделан, Вивиан упала в холодную воду, и Беатрис прыгнула ее спасать. Мы выудили их обеих веткой дерева. В общем, получился идеальный, счастливый день с замечательными подругами. Мы даже начинали многие свои истории с «А вы слышали?».
За минувшие годы эти мамы, особенно Беатрис, спасали меня в дни, когда в противном случае я бы просто свернулась клубочком и умерла от стресса, потому что нужно было справляться и с Майей, и с работой по дому, учитывая, что я почти не спала. Взрослые разговоры стимулировали мой мозг, ведь бо́льшая часть моего дня состояла из детского лепета.
Беатрис слушала, как я плачу из-за сожженных спагетти. Она сказала, что у нее тоже такое случалось. Ложь во благо, чтобы мне стало лучше, ведь даже я знаю, что сжечь макароны в кипящей воде почти невозможно.
Голос Беатрис звенит у меня в ушах: «Фэллон, ты слишком строго к себе относишься».
Беатрис – единственная подруга, которой я позволяла видеть этот ежедневный хаос. Ей было легко открыться, она никогда меня не осуждала. У нас есть миллион и одна история о том, как все летело к чертям, а Беатрис умудрялась обратить мой уродливый громкий плач в хохот. За нашу дружбу стоит бороться, я это знаю.
От Эйвери приходит сообщение, значит, мой телефон в порядке. Отлично. Теперь я точно знаю, что Беатрис меня игнорирует. Что я сделала не так? ПОЧЕМУ она меня кинула?
Теперь, когда меня игнорируют, мне страшно думать о том, что ни одна женщина не будет так добра ко мне, как были добры подруги бабушки к ней. Что со мной не так? Я вздыхаю и мотаю головой.
Может, я слишком остро реагирую.
Или нет?
Я умру в одиночестве?
Уф! Шоколад вытекает из формочек на кухонную стойку. Столько добра пропадает… Я вытираю лоб тыльной стороной ладони, и струйка шоколада стекает мне на переносицу. Ну и беспорядок.
Глава 2
С учетом того, как последние семь лет я координирую расписание с точностью до последней минуты, мне впору работать в логистике. Я наполняю бутылку Майи водой, хватаю пакетик с крендельками, солнцезащитный крем и спрей от насекомых, складываю все это в ее рюкзак.
– Майя, доедай завтрак.
– Но он размок. Мне не нравится.
– И чья же это вина?
Если бы Майя начала есть завтрак, когда я налила молоко ей в тарелку, ничего бы не размокло.
Здесь постоянно творится какой-то хаос, а у меня ведь всего один ребенок. Не знаю, как справляются матери в многодетных семьях, особенно та старушка, что жила в дырявом башмаке. Сколько у нее там было детей, сто? У меня начинается чесотка, стоит об этом только подумать.
Нет, я не бездельничаю, поедая конфеты. Ладно, именно так я и поступаю, но это для бизнеса. Это другое. Иногда попадаются конфеты с алкоголем, и сочетаю я их с кофе, в который тоже подливаю алкоголь.
Кстати, о кофе. Сейчас он мне крайне необходим. Майя пришла к нам в кровать в час ночи, и меня каким-то образом зажало между ней и Максом. Я ощущала себя ломтиком чеддера в панини. Жарче, чем в аду. Ночная потливость – тоже симптом менопаузы.
Перед тем как Майя пошла в кровать, я убедилась, что: она перекусила, на прикроватной тумбочке есть вода, диффузор распространяет запах лаванды, солевая лампа горит, CD-проигрыватель крутит успокаивающую музыку, дверцы шкафа закрыты, дверь в спальню открыта, ноги обмазаны успокаивающим маслом, животик – маслом для пищеварения, спрей от монстров рассеивается в воздухе. Я улеглась рядом и уснула. А как иначе? Тут целое спа и никаких монстров. Через два часа я проснулась и ушла к себе.
Мишка Майи, которого она так хотела, смотрит на меня с дивана. Она спит с ним каждую ночь с тех пор, как ей исполнился годик. И как я только забыла найти ее мишку? Поэтому Майя и забралась к нам в кровать посреди ночи.
– Майя, пожалуйста, обувайся. Мы выходим через две минуты.
– Помоги мне с носками, – говорит она, держа в руках длинные голубые футбольные носки. Я тянусь за ними, потом убираю руку. Педиатр посоветовал возложить на нее больше ответственности, чтобы у нее росла уверенность в себе. По-моему, надеть футбольные носки – это хорошее начало.
– Хотя бы начни их надевать, и там я тебе помогу. – Протягивать носки через щитки – та еще головная боль даже для взрослых. Потом я быстро добавляю: – И, пожалуйста, загляни в туалет, прежде чем выходить.
Я напоминаю ей уже третий год. Если забуду, то потом, стоит нам пройтись дальше по улице, Майя непременно объявит: «Мам, я хочу пи́сать».
– Мне не надо, – мотает головой она, и ее каштановый хвостик качается из стороны в сторону.
– А ты попробуй. – Я подталкиваю ее в сторону ванной.
С секунду ее голубые глаза метают кинжалы в мою сторону, потом она фыркает, поворачивается на пятках и уходит, громко топая.
Кофе. Мне нужен кофе. Я ищу термос, который поместится под носиком кофемашины. Отлично. Он среди грязной посуды. Я заливаю туда чистящее средство и быстренько его мою.
– Майя, ты скоро?
– Я какаю! – кричит она в ответ.
Я бросаю взгляд на часы. Глубокий вдох. Время еще есть. Можно заехать в кофейню, заказать пять стаканчиков кофе и поехать на поле. Я думаю, не позвонить ли и сделать заказ заранее, чтобы Майя не опоздала, но потом решаю, что мы успеем.
Я давно поняла, что нужно рассчитывать время с запасом и накидывать как минимум полчаса на то, чтобы выйти из дома. Всю жизнь я гордилась тем, что никогда не опаздываю, но с ребенком это почти невозможно. Я завариваю себе кружку кофе и начинаю драить кастрюли с застывшим соусом для спагетти, гора которых все растет и растет.
Натирая посуду, я смотрю в окно, где наша семидесятилетняя соседка миссис Крэнделл склоняется над своим небольшим огородиком. Вряд ли растения пережили тот недавний однодневный мороз. Миссис Крэнделл жутко не везет. Помню, как однажды она решила завести кур и настроила против себя весь район. Как оказалось, у нашего объединения есть устав, запрещающий курятники, потому что они могут привлечь грызунов – переносчиков инфекций, которые портят электрические провода и устраивают небольшие пожары. Те, в свою очередь, перерастают в опасные лесные и распространяются по всему району. Пуф! И все охватывает дымом. Никаких куриц. В туалете смывают за собой и включают кран, выдергивая меня из размышлений.
– Сходила? – спрашиваю я.
– Да.
Я сдерживаюсь и не произношу: «Я же говорила». Я устала это говорить, а она, я уверена, устала это слышать.
Помогаю ей надеть носки и переделываю кривой хвостик. Она очаровательно смотрится в своей белой футбольной форме с номером семь голубого цвета. Я быстренько фотографирую ее и целую в лоб.
– Мамуль, я хочу сиденье без спинки, как у Сесилии, – говорит Майя, спрыгивая с четырех последних ступенек лестницы в гараж. Я поеживаюсь. Она могла серьезно ушибиться.
– Сесилия больше и выше тебя, – говорю я, думая о том, какая высокая у нее мама, Беатрис. Я всегда хотела такие длинные ноги. – Твое сиденье для тебя безопаснее.
Черт, я забыла кофе на столешнице. Мне нужен мой утренний кофе, прежде чем заезжать в кофейню и взять еще кофе.
– Пристегивайся, я пока возьму свой термос.
Помню времена, когда я ее пристегивала. На одну заботу меньше. Радуемся маленьким победам.
– Да, мамуль, иди, пожа-алуйста, за своим кофе. – Майя уже понимает, что без него я буду психовать и буйствовать.
Один мудрый философ однажды сказал: «Я пью кофе, следовательно, я существую». Полностью поддерживаю такое мышление.
Я возвращаюсь с кофе и открываю гаражную дверь. Сумочка – есть. Ключи от машины – есть. Рюкзак?
– Майя, где твой рюкзак? Почему ты еще не пристегнута? Мы же опоздаем.
– Извини, мам.
Каждый раз, когда она говорит «извини», мое сердце тает. Она очень милое дитя, за исключением тех моментов, когда она не торопится выходить из дома.
– Все хорошо, солнышко, просто пристегнись.
Я снова возвращаюсь в дом, осматриваю кухонные столешницы и стулья и нахожу рюкзак в ванной. Да, в ванной.
Я наконец-то в машине и поворачиваю ключ в замке зажигания. В динамиках орет Manic Monday[4]. Я подпрыгиваю и убавляю громкость. Да, денечек выдался маниакальный, но сегодня суббота.
– Почему мы так медленно едем? – спрашивает Майя.
Я барабаню пальцами по рулю, уставившись на мужчину на велосипеде, который занял мою часть полосы. Машины пролетают мимо меня в противоположном направлении.
– А-а. Мы не можем проехать из-за супермедленного велосипедиста. Мы опоздаем, – сказала Майя и надулась.
Ей семь лет, а она уже напоминает меня.
Не знаю, зачем люди ездят на велосипеде по самой занятой улице города. Это хитрый замысел, суть которого в том, чтобы бесить матерей. В сотне футов[5] отсюда есть прекрасные велосипедные дорожки. Уж я-то знаю, я за них налоги плачу.
– Это опасно. На нем даже шлема нет.
– Да, Майя, ты права. Это очень опасно.
Мы приезжаем в кофейню, и у нас есть еще пятнадцать минут в запасе. Я по-прежнему думаю, что успею отвезти Майю на футбол и заодно взять кофе для остальных мамочек. Меня четыре недели не было на матчах, потому что я арендовала коммерческую кухню и там готовила шоколад на заказ. Каждую неделю я пробую новый рецепт, а потом, если он мне по душе, я повторяю его на коммерческой кухне. Я придумала уже полдюжины новых шоколадных смесей. Мой бизнес развивается. Может, я и раздала больше трюфелей, чем продала, но я понимаю, что это нужно, чтобы заявить о себе.
Коммерческая кухня доступна мне только по утрам субботы, но сегодня я пропустила это время и поехала на футбольный матч. Вместо меня ездил Макс. Это не самое редкое явление: чаще всего на футболе появляются то мамы, то папы, то они вместе. Но я знаю, что Беатрис, Вивиан, Эленор и Лайла ездили каждую субботу без меня. Надеюсь, кофе – хороший способ показать, как я по ним скучала.
Я стою в очереди и притоптываю ногой. Женщина передо мной разговаривает с баристой.
– С ванилью. Нет, подождите, с лесным орехом. На кокосовом молоке. Нет, на миндальном. Дайте подумать…
Я смотрю на часы. Время, отведенное на дорогу, уменьшается. Я наконец подхожу к прилавку. Я знаю, какой кофе пьют мои подруги, и это не просто сливки да сахар. Вивиан добавляет сок ростков пшеницы. Беатрис разводит в американо пакетик коллагена. Лайла всегда просит кофе с двумя нажатиями сиропа с лесным орехом и на миндальном молоке. Эленор заказывает обезжиренный карамельный макиато. Я беру кофе с равными пропорциями взбитых сливок и молока и со стевией, благодарная тому, что эта кофейня удовлетворяет все эти необычные запросы.
Сделав заказ, я ловлю Майю на том, что она высунула язык.
– Майя, не слизывай конденсат со стеклянной дверцы холодильника.
Вот уж не думала, что когда-нибудь скажу такое.
Мы доезжаем с опозданием на пять минут. Прежде чем присоединиться к своим товарищам по команде, Майя поворачивается ко мне и говорит:
– Мам, я очень рада, что ты тут.
Слова меня растрогали, я смаргиваю слезы. Это все из-за кофе. Я наклоняюсь и целую дочку в щеку.
– И я. Удачи, солнышко.
Нельзя упускать такое драгоценное время. Я решаю, что поменяю часы работы на коммерческой кухне, даже если ради этого придется искать новое место, и всегда буду приезжать на игру.
Я иду к трибунам с держателем для стаканчиков кофе в руках, радуясь, что ничего не пролила на себя. Ему еще служить извинением за то, что я столько пропадала. Кофе сближает людей.
– Майя будет на скамейке запасных. Игра уже началась. – Тренер Джек сверлит меня взглядом, когда я прохожу мимо скамейки тренеров.
– Извините, это моя вина. Задержалась в кофейне. – В доказательство я демонстрирую ему кофе. – Можно разочек пренебречь этим правилом?
– Правила есть правила. – Он отворачивается к полю. Майя сидит на скамейке и пинает землю. Если бы я знала, что он посадит ее на скамейку запасных, не заезжала бы за кофе.
Черт, нужно было и ему напиток захватить. Я предлагаю свой собственный в качестве извинения.
– Я и вам принесла.
– Спасибо, поставьте сюда. – Тренер Засранец показывает на пустое место рядом с собой. Я раздумываю, не швырнуть ли стаканчик ему в голову. Сердце тяжело бьется в груди. Вот тебе и логистика, и идеальное планирование.
Хотела бы я обнять Майю и извиниться, но я не хочу смущать ее перед ребятами в команде, особенно перед Сесилией, которая иногда подло себя ведет. Однажды она сказала Майе, что резинки для ее хвостиков разного цвета и это выглядит глупо.
Я окидываю взглядом первый ряд трибун, где обычно сидят мамы. Что-то не так. Я их не вижу. Вместо этого там сидят их мужья. Муж Вивиан, Эндрю, едва улыбается и отводит взгляд. Судя по тому, как остальные почти не смотрят в мою сторону, происходит что-то странное.
Муж Лайлы, Джим, замечает, что я стою с кофе.
– Это нам? – смеется он.
– Ну, они предназначались мамам, но их тут нет.
– Мы ждали Макса, – говорит Джим и отворачивается к футбольному полю.
– Он сегодня работает. Ну хоть вы возьмите кофе, не выбрасывать же.
Я отдаю каждому мужу кофе его жены. Мне достался стаканчик Эленор. Ее мужа нигде нет. Ничего страшного, кофе мне сейчас пригодится. Жаль, что у меня нет бутылки «Джемесон», чтобы влить виски в стаканчик.
Мужья благодарят меня и делают вид, что сосредоточены на футбольной игре. Эндрю кричит: «Вперед, Грейс!» – а у нее даже нет мяча.
Эндрю делает глоток.
– Что это в нем?
– А, твоя жена любит пророщенную пшеницу. Угощайся.
Никто из них не говорит, где их жены. Это подозрительно. Я повернулась к ним, чтобы спросить, но теперь они очень серьезно обсуждают бейсбол. Я прохожу к верхнему ряду трибун, достаю телефон и открываю профиль Беатрис в «Фейсбуке». Я, наверное, что-то пропустила.
– Пс-с!
Ко мне подкрадывается женщина в огромной кепке, которая опущена ей на глаза, и в солнечных очках, скрывающих почти все лицо. На ней черные угги.
– Фэллон, это я, – она прочищает горло, – Эленор.
Теперь понятно, зачем она маскируется.
– О, привет, – говорю я. Давненько я ее не видела – с тех пор, как Лайла, глава родительского комитета и главная сплетница Спрингшир, позвонила мне и рассказала, что дети из драматического кружка застали Эленор на сцене со спущенными брюками с директором начальной школы.
Не могу представить, каково ее дочери Пенелопе. Я страшусь дня, когда Майя вернется домой из школы и спросит, почему мама Пенелопы целовалась с мистером Локсом. Надеюсь, она не услышит про что-то посерьезнее поцелуев.