Энни Берроуз
Скандальный портрет
Глава 3
– Я тебя разочаровала, – простонала Финелла.
– Глупости, – успокаивающе шепнула Эмитист. На самом деле, ей было даже забавно узнать, что подруга не являет собой воплощение одних лишь добродетелей. – Это просто… заграничное путешествие, – сказала она. – А может быть, как говорит месье Ле Брюн, возбуждающее действие Парижа…
Финелла повернулась на бок и спрятала лицо в подушку.
– Мое поведение непростительно…
– Ты просто выпила немного больше, чем надо, и стала несколько более разговорчивой, чем обычно. Вот и все.
– Но что я говорила… – возразила Финелла очень тихим голосом.
– Ладно. Ты больше не совершишь подобной ошибки, – постаралась ободрить ее Эмитист, – учитывая, как тебе плохо после этого. Ты морщишься всякий раз, как пытаешься открыть глаза. Дай я помогу тебе устроиться получше.
– Мне уже никогда не станет лучше, – всхлипнула Финелла, когда Эмитист, подойдя к окну, задернула шторы, погрузив комнату во мрак. – Как я теперь смогу подойти к Софи? О, моя маленькая девочка. Когда она узнает…
– С чего бы ей вдруг узнать? Я уж точно не собираюсь ей ничего говорить, кроме того, что ее маме сегодня утром лучше остаться в постели, поскольку она не очень хорошо себя чувствует.
– Но лгать собственному ребенку…
– Тебе не придется лгать. Просто не говори правду.
Эмитист быстро подошла к постели подруги и ласковым движением убрала волосы с ее горящего лица. Но Финелла настолько плохо себя чувствовала, что отшатнулась от ее руки.
– Я обещала, что свожу ее сегодня посмотреть достопримечательности города. Она так расстроится.
– Нет, не расстроится, потому что я сама схожу с ней. У тебя такой вид. Думаю, тебе надо поспать. И не вздумай выходить из комнаты, пока не позавтракаешь. Я распоряжусь, чтобы прислуга принесла тебе завтрак сюда.
Поймав ее руку, Финелла поцеловала ее.
– Ты слишком добра ко мне. Слишком добра. Я этого не заслуживаю…
– Замолчи! Просто на этот раз ты была не совсем безупречной. За это я люблю тебя еще больше, потому что чувствую себя не такой уж неправильной, если хочешь знать. – Обычно рядом со своей элегантной и в высшей степени женственной компаньонки с безупречными манерами Эмитист чувствовала себя колючей, твердолобой и несговорчивой.
Она была богата, благодаря милости своей тетушки, и обладала острым умом, но нелегко находила себе друзей и не могла представить, что когда-нибудь выйдет замуж. Если какой-нибудь мужчина начинал ухаживать за ней, то она думала, что он делает это ради ее богатства, а не из-за ее привлекательности. В свое время, когда она была молода и слишком беззащитна, ей тяжело дался этот урок. Он ранил ее. Оставил шрамы в ее душе. И хотя многочисленные нищие, которых они встречали на дороге вблизи каждого французского городка, вызывали у Эмитист сострадание, она ощущала, что большая жизненно важная часть ее души отсечена, и, скорее всего, ее уже не вернуть никогда.
Впрочем, если верить тетушке Джорджи, это было не важно. Огромное число людей прекрасно прожили свою жизнь несмотря на то, что другие считали их неполноценными. Так что с того, что она больше никогда не сможет поверить мужчине? Ее тетушка прожила и без этого.
– Никчемные, привыкшие думать лишь о себе, вороватые ничтожества, если тебя интересует мое мнение о мужчинах, – презрительно фыркнула она, когда увозила Эмитист из деревни в так называемую лечебную поездку по Озерному краю. – Не понимаю, как разумным женщинам приходит в голову связываться с ними. И поскольку мне начинает казаться, что ты способна стать разумной женщиной, тебе следует избавиться от привычки думать, что рядом с тобой в жизни непременно должен быть мужчина. Все, на что они способны, – это портить то, во что вмешиваются.
После того, что ей пришлось пережить, Эмитист склонялась к тому, чтобы согласиться с этим.
Финелла снова застонала, вернув ее мысли к настоящему, и прикрыла глаза тыльной стороной ладони.
Эмитист сморщила губы. Ей было жаль Финеллу, страдавшую от головной боли. Она понимала, какой стыд испытывает подруга после того, как оказалась не способна самостоятельно добраться до дома. Однако…
– Финелла, ради бога, любой человек, не привыкший к вину, может совершить такую ошибку. Но это не конец света. И совершенно не повод разыгрывать драму. Я понимаю, что с тобой происходит. Тебя волнует, что скажут люди. Но беспокойство об этом ничему не поможет. Особенно когда речь идет о людях, которым больше всего хочется заклеймить тебя. Они же, как правило, трусы, разве ты не знаешь. Они боятся взять за шиворот собственную жизнь. Вместо этого они сидят и сплетничают в тщетной попытке победить скуку своего бессмысленного и бесполезного существования. Ни в коем случае нельзя пытаться изменить свою жизнь, чтобы добиться их одобрения.
Господи! Неужели она действительно повторяет одну из излюбленных проповедей тетушки Джорджи? И тем самым тоном, которым вещала тетушка, когда Эмитист случалось впадать в уныние?
Да, именно так.
Эмитист обхватила себя руками и стремительно подошла к окну. Уже много лет ее предупреждали, что если она не будет осторожна, то кончит точно так, как ее тетушка. Однако Эмитист всегда отвечала, что ей все равно. Она была слишком благодарна тете за то, как она отбрила отца Эмитист. С того момента, когда, сойдясь с ним лицом к лицу в его библиотеке, тетя заявила, что с самого детства он был маленький надутый мальчишка, который вырос в надутого взрослого педанта, неспособного к какому-либо сочувствию, жизнь Эмитист понемногу начала улучшаться. Правда, падать ниже ей было уже некуда. Так что она не собиралась ни от кого слушать критику в адрес своей тети.
Но иногда…
Эмитист подумала о той слезинке, которую заметила на лице Финеллы после своей маленькой бессердечной отповеди, и ей захотелось ударить себя. Она говорила так черство, так бесчувственно, как тетушка Джорджи в самые свои худшие моменты.
– Для тебя все иначе, – грустно произнесла Финелла. – Я мать. Я должна думать о Софи. Все, что я делаю, отражается на ней. Существуют вещи, которых леди никогда не должна делать.
– Знаю, знаю, – ответила Эмитист, возвращаясь к постели подруги и усаживаясь рядом с ней на стул. – Извини, я говорила слишком резко. Это просто…
– Ты такая сильная, что порой тебе трудно понять чужие слабости.
– Я не всегда бываю сильной, – возразила Эмитист. – Ты знаешь, что я никогда не смогла бы подняться, если бы тетушка Джорджи не спасла меня. Это ее пример дал мне решимость сделать то же самое для тебя. Я знаю, что значит остаться одной, быть несправедливо обвиненной в том, чего ты не совершала, когда вокруг нет никого, кто мог бы тебя защитить. – Это был настоящий ад. Вся семья отвернулась от нее именно тогда, когда она нуждалась в родных больше всего. – Тебе нужен был друг, чтобы защитить от злых языков. Точно так же и я нуждалась в том, чтобы кто-то поверил мне. И точно так же теперь тебе нужна моя дружба, чтобы ты не… не казнила себя. Ты простишь меня?
– Да, конечно, но…
– Нет. Прошу тебя, ни слова больше. Я понимаю, ты огорчена, что прошлым вечером не смогла добраться до дому без посторонней помощи. Но я уже сказала тебе, что не стану из-за этого думать о тебе хуже. А кто еще об этом знает? Только месье Ле Брюн. Но если он посмеет заставить тебя почувствовать хоть малейшую неловкость из-за этого, ему придется иметь дело со мной, – воинственно закончила она.
Финелла закрыла глаза руками и всхлипнула.
– А теперь я оставлю тебя, – сказала Эмитист гораздо более спокойно. Ей вдруг пришло в голову, что ее громкий голос скорее расстраивает, чем успокаивает подругу, независимо от слов, которые произносятся, и что Финелле нужно просто отоспаться. – Сегодня я присмотрю за Софи, – добавила она, осторожно направившись к двери. – И можешь не сомневаться, что ни одно слово о вчерашнем происшествии никогда не дойдет до ее ушей.
Не успела Эмитист закрыть дверь, услышав за спиной очередной страдальческий стон, как едва не вздрогнула от удивления, увидев, что чуть поодаль от нее в коридоре стоит месье Ле Брюн.
– Прошу прощения, – извинился он. – Я не хотел вас пугать. Я только насчет мадам Монсорель. Как она?
– Она страшно расстроена случившимся. И чувствует себя очень виноватой.
Месье Ле Брюн опустил голову.
– Надеюсь, вы были не слишком суровы с ней. По правде сказать, это не ее вина. Виноват я. Я не должен был…
– О, только не начинайте, – прервала его Эмитист. – Вчера она допустила ошибку. И всем понятно, что она сожалеет об этом. Но раз уж вы считаете, что это ваша вина, то в будущем должны позаботиться о том, чтобы вино, которое мы заказываем, не было таким крепким. И чтобы ни одной из нас не подавали больше двух бокалов. В Стентон-Бассете мы жили очень просто и никогда не выпивали больше одного бокала мадеры, да и то только в особых случаях.
– Вино, – буркнул он. – Да, да, но…
– Нет, я больше не желаю говорить об этом.
Эмитист вдруг стало не по себе от того, что Ле Брюн так беспокоился о здоровье Финеллы. Она бы скорей подумала, что он будет испытывать раздражение, чем угрызения совести. Если так пойдет дальше, она, пожалуй, перестанет испытывать к нему антипатию. И к чему это приведет? Она станет уязвимой!
– У нас впереди сложный день. Вы уже сходили к месье Хэркорту?
Ле Брюн был в пальто, и, пока она говорила, он все время вертел в руках свою шляпу, как будто только что снял ее с головы. Или, наоборот, собирался надеть ее?
– Да, madame, я сделал это в первую очередь. Видите ли, я не мог заснуть. Я…
Подняв руку, Эмитист заставила его замолчать. Если он не хотел добровольно делиться с ней информацией о встрече с Нейтаном, ее это не интересовало.
– Если ваша комната вас чем-то не устраивает, – отрезала она, – вам следует ее поменять. Потом сообщите мне детали. – Не далее как вчера он заявлял, что домашние дела — это его обязанность. Что же случилось с ним сегодня? – Но что я действительно хочу услышать, – так это как продвигаются наши дела. Вам удалось переназначить встречи, которые мы пропустили из-за того, что опоздали с прибытием?
Ле Брюн выпрямился и дал ей краткий отчет о результатах своих усилий, предпринятых в интересах «Джорджи холдинге».
– Значит, оставшуюся часть дня мы будем свободны?
– Сожалею, madame, но это так. – Он сопроводил свои извинения характерным галльским жестом.
– Хорошо. В таком случае мы можем посвятить время Софи. Бедная малышка так намучилась, пока доехала сюда. Мы можем по меньшей мере попытаться исправить это, сходив с ней куда-нибудь, где она получит удовольствие и не станет беспокоиться о том, что случилось с ее бедной мамочкой. Вы можете что-нибудь предложить?
– Да, madame. Конечно, madame. Но…
– Мы будем готовы через полчаса, – прервала его Эмитист, поворачиваясь на каблуках. – Правильно говорить mademoiselle, – бросила она через плечо, направляясь по коридору в сторону детской.
– Как ты, моя милая крошка? – спросила Эмитист, войдя в комнату Софи. А когда Софи, вскочив на ноги, подбежала и обхватила ее ручками за талию, все раздражение мгновенно исчезло. – Тебе ведь лучше сегодня, верно?
– Да, тетя Эми! У меня такой чудесный вид из окна, – воскликнула девочка и потащила Эмитист к окну, чтобы показать ей вид. – Я видела так много людей, которые проходили мимо. Дамы носят такие громадные шляпки, что невозможно увидеть их лицо. А юбки у них похожи на огромные колокола, плывущие по улице. А дома такие большие и высокие, и заходят в них все, кто попало.
– Кто попало?
– Да. Смотришь на тех, кто туда входит, и непонятно, кто из них хозяин. Совсем непонятно. Я думала, что вот этот… – она указала на расположенный с противоположной стороны улицы hotel, – наверняка принадлежит какому-то очень знатному человеку, потому что вчера вечером к нему подъехала большая роскошная карета, и в нее сели люди в очень красивых нарядах. Но сегодня утром из этого дома вышли люди, одетые так, как будто идут на работу. Один дяденька с кожаной сумкой и совсем бедно одетая женщина со свертком…
– Я думаю, что этот дом такой же, как наш, – объяснила Эмитист. – Каждый этаж снимают разные люди. Богатые господа с каретой живут на первом этаже, а бедная женщина со свертком где-нибудь в мансарде.
Софи наморщила брови.
– Значит, мы очень богатые?
– Потому что мы снимаем в этом доме первый этаж? – улыбнулась Эмитист. – Нет. Мы совсем не богатые. Просто… у нас есть кое-какие деньги.
Большие деньги, благодаря отличной деловой хватке ее тети. А потом и ее собственной. Люди, которые знали, что Эмитист единственная наследница своей тети, ожидали, что теперь, когда она встанет у руля, состояние быстро улетучится. Только немногие доверенные лица знали, что тетушка подготовила ее к управлению своими многочисленными активами и что Эмитист обладает в этом деле не меньшими талантами. Своей способностью находить удачные возможности для вложения денег, которых не видели другие, она в значительной степени была обязана тому, что отказывалась разделять общую точку зрения, признаваемую всем мужским финансовым миром.
– Мне просто хотелось, – объяснила она любопытному ребенку, – чтобы в этой поездке у вас с мамой было все самое лучшее.
– А где мама?
– Сегодня она не очень хорошо себя чувствует. Я сказала ей, чтобы она оставалась в постели.
Софи погрустнела.
– Сегодня она не пойдет с нами. Но месье Ле Брюн обещал показать нам много всего интересного.
– И мамочка ничего этого не увидит? Мне так хотелось, чтобы она пошла с нами…
– Да, и мне тоже, – с чувством ответила Эмитист. Провести целый день, осматривая достопримечательности с месье Ле Брюном без успокаивающего присутствия Финеллы, игравшей между ними роль буфера… Это могло закончиться ссорой. – Но ты ведь сможешь рассказать ей обо всем, когда мы вернемся домой. А возможно, даже купить маленький подарок, чтобы порадовать ее.
Личико Софи просветлело.
– Обезьянку. Я только что видела, как мимо прошел человек с обезьянкой, одетой в красную курточку и колпачок.
– Нет, милая крошка. Не думаю, что твоя мама обрадуется, если ты подаришь ей обезьянку.
Софи выглядела озадаченной:
– Да, наверное. Она… любит все спокойное, верно?
– Да. – Это была чистая правда. Софи обладала гораздо большей склонностью к приключениям, чем ее мать. Эмитист не удивилась бы, узнав, что девочка унаследовала эту черту от своего безрассудного отца, хотя внешне представляла собой точную уменьшенную копию матери с ее светло-каштановыми волосами и мягкими дымчато-голубыми глазами.
– Тогда мы купим ей картину. Ей ведь это понравится, правда? Здесь есть лавки, где продают картины?
– Уверена, что есть. – Париж и вправду кишел художниками. Они проникали в рестораны и возбуждали в людях мечты…
Эмитист встряхнулась. Нейтан вовсе не собирался возбуждать ее мечты. Она сама совершила глупую ошибку, с наслаждением вспоминая перед сном то чувство, которое испытала, когда он подошел и попросил разрешения написать ее портрет. А потом представила себе все другие способы, которыми могла бы заставить его раскаиваться в том, что он променял ее на ту женщину с лошадиным лицом только потому, что у ее отца было место в парламенте, а не скромный сельский приход. В мечтах Эмитист Нейтан падал перед ней на колени, молил о прощении и клялся в том, что совершил ужасную ошибку. Что долгие годы он нес наказание за то, что так жестоко разбил ей сердце. И что лишь ее поцелуй может избавить его от мучений…
Проснувшись утром, Эмитист почувствовала себя очень неловко. Господи, она совсем не хотела, чтобы он молил ее о поцелуях или о чем-то еще. Она рада, что избавилась от него. Так она говорила себе каждый раз, когда видела в газетах его имя, сопровождавшееся очередным рассказом о его промахах, о недостаточной преданности партии и людям, вложившим деньги в его карьеру. И потом, когда его склонность к любовным скандалам перешла все границы настолько, что никакое давление со стороны его влиятельной семьи уже не могло их замять, она получила неопровержимые тому доказательства.
Он был плохим человеком.
Ей повезло, что она рассталась с ним.
– Я готова!
Эмитист невольно моргнула и увидела, что Софи нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Ее пальто было застегнуто на все пуговицы, ленты шляпки аккуратно завязаны под подбородком.
Пора выходить.
И выкинуть из головы злополучного неудачника Нейтана Хэркорта. Сегодня у нее много более интересных занятий, чем думать о нем. О том, насколько красивее он оказался по сравнению с тем, каким она его помнила. Насколько более живым и естественным казался там, в ресторане с карандашом в руке, чем в юности. В те дни, когда он ходил по бальным залам светских домов с таким пресыщенным видом, будто никто и ничто не способно заинтересовать его. Конечно, это была уловка циничного волокиты. Когда он снизошел до того, чтобы небрежно обратить свое внимание на Эмитист, это заставило ее думать, что в ней есть что-то особенное, способное растопить панцирь ледяной скуки, сковывавший его. А когда он впервые улыбнулся ей в ответ на какую-то глупую сказанную ею колкость, как будто это была вершина остроумия, Эмитист почувствовала себя так, словно встретила того единственного в мире человека, который способен полностью понять ее.
С ее губ сорвался легкий саркастический смешок, заставивший поджидавшего их в холле месье Ле Брюна почувствовать себя виноватым.
Эмитист не стала убеждать его в том, что к нему это не относится. Пусть будет начеку.
Ведь и ей придется держать ухо востро до конца дня.
Софи подбежала к Ле Брюну и улыбнулась:
– Тетя Эми сказала, что вы собираетесь показать нам много разных интересных вещей. Вы знаете, где живет человек с обезьянкой?
Его лицо смягчилось. Поразительно, как действовало на него присутствие Софи. И хотя Эмитист подозревала, что он лгал, заявляя, что с радостью возьмется развлечь ребенка, Ле Брюн никогда не проявлял с девочкой ни малейшего нетерпения. Он мог сколько угодно злиться на то, что дорога в Париж заняла больше времени, чем он планировал, но никогда не выказывал Софи своего раздражения.
– Я хорошо знаю Париж, но, увы, – ответил Ле Брюн, пожимая плечами, – я не могу знать всех, кто в нем живет. Особенно теперь, когда мой город наводнили приезжие. Но я могу показать вам самое лучшее, что в нем есть. Мы начнем, – произнес он, взмахнув рукой в сторону входной двери, – с прогулки по бульвару.
Эмитист скорчила гримасу:
– Мне следовало надеть башмаки на деревянном ходу?
Месье Ле Брюн выпрямился в полный рост.
– По обе стороны бульвара имеются мощеные тротуары для прогулок, расположенные в тени деревьев. Я обещаю, что, прогуливаясь там, вам не придется беспокоиться о чистоте своих платьев.
– Хм, – усомнилась Эмитист, сморщив губы. Ладно, скоро она все увидит.
* * *
Впрочем, как оказалось, гулять по бульвару действительно было сплошным удовольствием. По обеим сторонам расположились самые удивительные здания, которые она когда-либо видела. Деревья дарили гостеприимную тень. Кроме того, вдоль бульвара стояли лотки, торговавшие всем, чем угодно, от лимонада до детских игрушек. Через каждые несколько ярдов им попадались уличные циркачи: жонглеры, акробаты и даже человек-оркестр. Софи буквально прилипла к человеку, который, изображая ученого, демонстрировал поразительные гидравлические фокусы с водой. На самом деле он с помощью хитроумных приспособлений неожиданно направлял струйки воды на проходящих мимо людей, к вящему удовольствию окружавшей его публики.
Наконец, как раз когда Эмитист почувствовала, что ее ногам становится тесно в туфлях, а энергия Софи начала таять, месье Ле Брюн показал им кафе.
– «Тортони’с», – объявил он. – Вечером это самое модное место для тех, кто возвращается из оперы. Кроме того, здесь продают самое лучшее в мире мороженое. Оно наверняка понравится мадемуазель Софи.
Эмитист тут же захотелось спросить, каким образом месье Ле Брюну удалось узнать, что мороженое самое лучшее в мире, поскольку она сильно сомневалась, что ему случалось путешествовать в дальние края. Но, увидев, как засияло личико Софи при упоминании о мороженом, она прикусила язык.
Сегодняшний день принадлежал Софи, и Эмитист не хотелось делать ничего, что могло бы омрачить девочке удовольствие.
А когда месье Ле Брюн, невзирая на большое количество народа, проворно занял для них столик в самом лучшем месте, она еще раз порадовалась, что удержала язык за зубами.
– Здесь мило, – в конце концов согласилась она, когда они расположились за столиком, откуда открывался прекрасный вид на многолюдный бульвар.
Месье Ле Брюн едва не уронил меню.
Эмитист не смогла сдержать улыбку. Он так привык, что она шпыняла его за любой промах, что, услышав комплимент, совсем растерялся. Эмитист не могла удержаться, чтобы не усугубить его смущение еще больше:
– Сегодня вы сделали Софи по-настоящему счастливой. Благодарю вас, monsieur.
Щеки Ле Брюна порозовели.
Боже правый, она действительно вогнала беднягу в краску.
Эмитист дала ему возможность прийти в себя, переключившись на то, чтобы помочь Софи выбрать мороженое.
А затем, когда она снова подняла глаза, то увидела Нейтана Хэркорта, который направлялся к ним через переполненное людьми кафе.
Что он здесь делал?
Она посмотрела на его неряшливую одежду, на сумку, висевшую на плече, и сложила все вместе. Если это место пользовалось популярностью у модной публики, Нейтан наверняка приходил сюда, чтобы предложить ей свои услуги.
Да, это объясняло его присутствие в «Тортони’с». Но почему он шел к ее столику? Что ему нужно?
Тут она обратила внимание на его решительно сжатую челюсть и твердую линию подбородка.
Ладно. Посмотрим хотя бы, какова его реакция на годовое жалованье, которое она заплатила ему за десять минут работы. Похоже, сейчас она это выяснит.
Судя по воинственному блеску глаз, подмеченному ею, когда он подошел ближе, Эмитист достигла своей цели унизить Нейтана, указав ему на разницу в их социальном положении точно так же, как он сделал с ней десять лет назад.
Только он не собирался удалиться и плакать, пока не иссякнут слезы, как сделала она. Нейтан выглядел так, словно собирался взять реванш за оскорбление.
Что ж, пусть попробует. Ей было просто интересно, как далеко он сможет зайти. Вот и все. Она уже не какая-нибудь дебютантка с распахнутыми глазами, готовая верить льстивой болтовне и туманным обещаниям. Она практичная деловая женщина.
И она никогда и ни за что не позволит ни одному мужчине взять над ней верх.
Возмущение гнало Нейтана вперед через многолюдное кафе прямо к ее столику. Как она посмела послать к нему своего любовника со всеми этими деньгами?
Как он и ожидал, француз держался покровительственно. Единственное, что удивило Нейтана, – так это его ранний приход к нему. Если бы мисс Делби лежала в его постели, никакая сила не смогла бы вытащить оттуда Нейтана в такой безбожно ранний час.
Если бы он знал, что, открыв дверь, столкнется нос к носу с французом, а не с одним из своих соседей, то и близко не подошел бы к двери.
А если бы он не был таким сонным, то не взял бы из этих денег ни единого су. Однако только после того, как monsieur Le Brun отвесил ему свой издевательский поклон, и дверь за ним закрылась, Нейтан открыл кошелек и увидел, как велико оскорбление, нанесенное ему этим человеком.
К несчастью для себя, француз выдал, кто он такой. В тот момент, когда он кланялся, Нейтан вспомнил, почему его лицо кажется таким знакомым. И вот теперь Нейтан был во всеоружии, чтобы, если понадобится, максимально затруднить его пребывание в Париже.
Он явился сюда, чтобы сделать свое предупреждение.
Пусть убирается из города, иначе Нейтан прокричит про его тайну так громко, что будет слышно на самой высокой крыше.
Однако какая склонность к секретам у этой парочки. Хотя Эмитист, похоже, больше не пыталась скрывать свой. Доказательство того, что она лгала ему десять лет назад, сидело рядом с ней за столиком и с восхищенным выражением лица ковырялось в своей чашечке с мороженым. Ее маленькие ножки аккуратно стояли на верхней перекладине стула. Девочка сосредоточенно радовалась этому простому удовольствию с искренностью подлинной невинности.
Нейтан сдернул с головы шляпу и провел рукой по волосам. Эта девочка была не просто «каким-то незаконнорожденным ребенком». С тех пор как он узнал о ее существовании, она выросла и превратилась в настоящего маленького человека.
Софи заметила, что Нейтан смотрит на нее, и с нескрываемым любопытством уставилась на него в ответ.
Он не находил никаких черт мисс Делби ни в лице девочки, ни в цвете ее волос или глаз. Должно быть, она походила на своего отца.
Ее отец. Нейтан резко втянул воздух.
Конечно, у ребенка был отец. Десять лет назад гнев с такой силой захлестнул Нейтана, что он не мог думать ни о чем, кроме того, как мисс Делби обманула его. В тот вечер, когда Филдинг сообщил ему, что слышал, будто у мисс Делби есть незаконнорожденный ребенок, Нейтан почувствовал себя так, словно его ограбили, угрожая дулом пистолета. Эти слова стоили ему всей жизни. Дом в деревне, дети, которых он уже представлял себе играющими в саду, где среди опавших плодов бродят цыплята. Все исчезло в мгновение ока. Нейтан не мог думать ни о чем, кроме собственной потери.
Но ребенок не мог появиться сам по себе. Там был мужчина. Мужчина со светлыми волосами и голубыми глазами.
И без всякой совести.
Проклятие. Мисс Делби было семнадцать лет, когда Нейтан начал понимать, что влюблен в нее. Значит, ей было не больше шестнадцати, когда… когда какой-то негодяй соблазнил ее и бросил. И, видимо, он нисколько не заботился о своем потомстве, раз ей пришлось торговать своим телом.
Нейтан снова взглянул на ее любовника. Его злость с поразительной быстротой переключалась с одного участника драмы на другого.
Взять хотя бы ее родителей. В том сезоне они впервые привезли Эмитист в Лондон. Они должны были обо всем знать. Она не могла скрыть от них появление ребенка. Наверняка это они велели ей притворяться невинной. В том возрасте и после того, через что ей пришлось пройти, она не посмела ослушаться их. К тому же правильно воспитанные дочери не должны перечить своим родителям.
Как, впрочем, и сыновья того же возраста. Он сам приехал в Лондон только по приказу отца. После того как ему запретили развивать свой талант художника, Нейтан стал делать вид, будто думает о том, чтобы выбрать какой-то другой, респектабельный род занятий, тогда как на самом деле он старался найти достойный способ избежать судьбы, к которой готовила его семья.
И все потому, что его отец, как и преподобный Делби, был не из тех людей, кому можно перечить.
Только прошлой ночью Нейтан вдруг задумался над тем, что стало с Эмитист за все эти годы. Раньше он запрещал себе даже вспоминать о ней. Однако… не похоже, чтобы семья встала на ее сторону. Иначе почему она сидела здесь, рядом с любовником и без кольца на пальце, выставляя напоказ свою дочь?
Неужели ее отец предпочел умыть руки, отказавшись от непутевой дочери из-за того, что она навлекла бесчестье на семью? Так же, как поступил его отец. Неужели ее усилия женить его на себе стали последней отчаянной попыткой вернуть расположение родных? Неужели он, Нейтан, был ее последней надеждой?
Наверняка она плакала, узнав о его помолвке с Лукастой.
Удивительно, насколько иначе выглядят с годами трагедии юности. Оказывается, у любой истории есть две стороны. До этого момента – вернее, до того, как он увидел девочку, с наслаждением поедавшую мороженое, – для Нейтана существовала только одна сторона – он сам.
– Вы друг месье Ле Брюна?
Нейтан моргнул, увидев, что малышка, улыбаясь, смотрит на него полными любопытства глазами.
– Нет, Софи, – резко вмешалась мисс Делби, в то время как ее любовник возмущенно фыркнул, словно хотел опровергнуть такое предположение. – Это месье Хэркорт. Он художник. Вчера вечером, когда мы обедали, он нарисовал мой портрет. Я думаю, он надеется получить от нас новый заказ.
Лицо девочки засияло.
– О, а он может нарисовать меня? Вы говорили, что сегодня мы сможем купить картину. Я думала, мы сделаем это в лавке. Но так будет даже лучше!
– Да, пожалуй. – Мисс Делби посмотрела на Нейтана с легкой насмешливой улыбкой.
Всякое сочувствие у него к ней мгновенно испарилось. Она нашла мужчину, которого не заботило, что у нее уже есть внебрачный ребенок. И теперь намеревалась получить большое удовольствие, заставив Нейтана сидеть у своих ног и рисовать ее ребенка. Ребенка, существование которого заставило их расстаться. Ребенка, существование которого она пыталась скрыть, чтобы поймать его ловушку и заставить жениться на себе…
В этом месте воображение Нейтана наталкивалось на стену неопределенности. Он понятия не имел, каким стала бы их жизнь в браке с незаконнорожденным ребенком на заднем плане. Была бы она чем-нибудь хуже той, которой он жил, женившись на Лукасте? Получив жену, которая ему даже не нравилась, не говоря уже о том, чтобы испытывать к ней влечение, особенно после того, как он ее узнал? Жену, которая с все возрастающей злобой направо и налево сообщала о своем презрении к нему.
Но одно Нейтан знал точно. Он никогда бы не перестал желать, чтобы эта женщина лежала в его постели. Даже теперь, десять лет спустя, когда его душило отвращение к ее лжи и интригам, он хотел ее. Вот и сегодня утром он никак не мог проснуться, потому что не спал из-за нее всю ночь, то думая о прошлом, то мучаясь видениями, граничащими с ночными кошмарами, от которых просыпался мокрый от пота и болезненного возбуждения.
Одного воспоминания о том, что он делал с ней в тех безумных снах, было достаточно, чтобы Нейтан ощутил вполне предсказуемый эффект.
Не обращая внимания на ухмылку французского любовника Эмитист, он резко придвинул стул к ее столику и поставил сумку себе на колени, чтобы скрыть неловкость.
Быстрыми злыми штрихами он начал набрасывать черты девочки, которая оказалась бы на его иждивении, если бы мисс Делби преуспела в попытке поймать его в свои сети.
