Эндрю Тейлор
Королевский порок
Глава 13
По пути в Уайтхолл меня одолевал соблазн заглянуть на Генриетта-стрит и предупредить Кэт Ловетт, рассказав ей о судьбе кузена. Но благоразумие победило. Я не желал, чтобы о нашем знакомстве стало известно. К тому же нужно было спешить: Чиффинч ждал моего доклада.
Во всяком случае, так я себя оправдывал. На самом же деле меня повергала в ужас мысль, что Кэт прекрасно известно о смерти Эдварда Олдерли и, более того, она собственными глазами видела, как он тонул. Мне не давали покоя слова, произнесенные ею два дня назад на Новой бирже: «Мне не удалось убить Эдварда, о чем я горько сожалею».
Возле Уайтхолла я столкнулся с господином Уильямсоном, причем в буквальном смысле слова – он выходил из ворот суда на улицу, по которой шел я. Чтобы избежать несчастного случая, я был вынужден отскочить в сторону.
– Марвуд! – рявкнул Уильямсон. – Когда вы вернетесь к своим обязанностям?
– Не могу сказать, сэр. Когда король и господин Чиффинч…
– Как прикажете выпускать «Газетт» без вас? – Раздражение стерло лоск, который Оксфорд и Лондон придали Уильямсону, и в его речи зазвучали бескомпромиссные гласные, выдававшие уроженца севера. – У меня своих забот хватает, мне некогда возиться с вашими женщинами!
Я не сразу сообразил, что Уильямсон имеет в виду разносчиц, исходивших вдоль и поперек улицы Лондона со связками номеров «Газетт». Трудности с нашей службой доставки я убрал в такой дальний угол памяти, что почти забыл об их существовании.
– По непонятным для меня причинам в ваше отсутствие выпускать газету согласно установленному распорядку становится невозможно, да и мои каждодневные поручения толком не исполняются. Ума не приложу, с чего вдруг. Я не могу допустить, чтобы Чиффинч и дальше гонял вас туда-сюда, как ему заблагорассудится, тем самым нарушая работу вверенного мне ведомства. Я предприму соответствующие меры. А пока заявляю, что ваше присутствие требуется в Скотленд-Ярде, и как можно скорее.
Я поклонился:
– Да, сэр. Поверьте, в этом наши желания совпадают.
Уильямсон хмыкнул, коротко кивнул мне и быстро зашагал по улице, высматривая наемный экипаж.
Я направился в Тихую галерею. Там за дверью скрывался вход на лестницу, ведущую в личные покои короля. Это были владения Чиффинча. Я попросил одного из стражников доложить о моем приходе и выразил надежду, что господин Чиффинч согласится меня принять.
Дожидаясь ответа, я снова принялся разглядывать портрет итальянской вдовы и в результате пришел к заключению, что между этой женщиной и леди Квинси нет ни малейшего сходства. Боясь, что господин Чиффинч застанет меня возле этого портрета, я добрую четверть часа прохаживался по галерее то в одну сторону, то в другую, пока ко мне наконец не приблизился слуга. Он проводил меня в сумрачную комнату рядом с задней лестницей, где мы с Чиффинчем уже один раз беседовали в начале года. Зарешеченное окошко выходило на реку. По стеклу барабанил дождь, в комнате стоял запах сточных вод. Из своего маленького опыта я сделал вывод, что в это неприятное помещение людей вызывают исключительно для неприятных разговоров.
Чиффинч уже ждал меня. Еще не стемнело, однако он приказал зажечь свечи. Чиффинч сидел за столом напротив окна. Перед ним лежала гора бумаг, рядом с которыми стояла неизменная бутылка вина. Когда я рассказывал обо всем, что удалось выяснить в Кларендон-хаусе и на Фэрроу-лейн, он внимательно слушал.
Я описал тело Олдерли и поведал о том, что обстоятельства, при которых этот человек попал в запертый садовый павильон, окутаны тайной – так же как и причина гибели молодого повесы. Я пересказал свою беседу с лордом Кларендоном, подчеркнув, что его светлость до глубины души возмущен осквернением павильона его покойной супруги и желает избежать скандала. Упомянул я и о том, что секретарь Кларендона, господин Милкот, намекал, что всем будет удобнее, если тело перенесут в другое место.
– Ах вот как, – произнес Чиффинч. – Любопытно. – Он махнул рукой. – Продолжайте, Марвуд.
Повествуя о своем визите на Фэрроу-лейн, я ни разу не солгал Чиффинчу, но и всей правды не сказал. Я рассказал, как с удивлением обнаружил признаки того, что дела Олдерли в последнее время шли в гору. Сообщил о так называемом Епископе, в пятницу вечером притащившем Олдерли домой, и о совете, который ему дал хозяин квартиры: отправиться в Уотфорд и рассказать там про Иерусалим. Но о женском портрете с вырезанными зрачками я умолчал, равно как и о том, что одетая по моде прежних лет дама – вылитая Кэт Ловетт.
Пока я говорил, Чиффинч не произносил ни слова. На него это было не похоже. Вот я закончил рассказ, а он все молчал. Он водил пальцем по краю своего бокала с вином, круг за кругом. Через некоторое время комнату заполнил пронзительный дрожащий звук. Постепенно он становился все громче. Я заерзал на стуле.
– Если пожелаете, завтра же отправлю человека в Уотфорд, чтобы разузнал обо всех вновь прибывших проповедниках. Кстати, у мистера Уильямсона там есть корреспондент, можно написать ему напрямую. А я тем временем нанесу визит господину Тёрнеру в Барнардс-инн и расспрошу его про закладную. К тому же у меня практически назначена встреча со слугой из Кларендон-хауса, который…
Внезапно заунывный звук стих.
– Хэксби, – произнес Чиффинч.
Я уставился на него во все глаза.
Чиффинч холодно глядел на меня в ответ.
– Хэксби, – повторил он, сморщив нос. – Мне прекрасно известно, что вам это имя знакомо. Не прошло и года с тех пор, как вы сами упомянули его в разговоре со мной. Это тот самый маркшейдер и архитектор, который открыл мастерскую рядом с Ковент-Гарден. По моим сведениям, весьма уважаемый представитель своего ремесла. И, как мы оба знаем, этот человек уже попадал в мое поле зрения.
Я постарался как можно быстрее взять себя в руки.
– Да, сэр, я хорошо его помню.
Я понимал, что ступаю на зыбкую почву: именно Чиффинч устроил для леди Квинси встречу со мной в Банкетном доме. С его стороны вполне разумно полагать, что этот разговор напомнил мне и о Кэт, и о Хэксби. Чиффинчу известно, что в конце прошлого года Кэтрин Ловетт нашла прибежище под крышей господина Хэксби.
– Вы знаете, что архитектор, занимающийся перестройкой павильона лорда Кларендона, – не кто иной, как этот самый Хэксби? – вкрадчиво осведомился Чиффинч.
– Да, сэр. Господин Милкот, секретарь лорда Кларендона, упоминал его имя сегодня утром, но я не придал значения…
– Неужели вам не пришло в голову, что это обстоятельство может иметь отношение к делу? – тоном, исполненным сарказма, произнес Чиффинч. – Нам ведь уже известно, что дочь Ловетта работает в мастерской у Хэксби под вымышленным именем, и короля такое положение дел вполне устраивает – при условии, чтобы эта девица никому не доставляла неприятностей. Его величеству мстительность несвойственна. Когда леди Квинси сообщила королю, что Олдерли опять угрожает госпоже Ловетт, наш государь согласился даже на то, чтобы вы предупредили девушку. Некоторые скажут, что король слишком мягкосердечен, но не мое дело ставить под сомнение его решения.
Я попытался, насколько возможно, изобразить ситуацию в выгодном свете.
– Я посчитал маловероятным, что господин Хэксби возьмет с собой на строительные работы женщину.
– Однако эта женщина – дочь цареубийцы. Говорят, что Кэтрин Ловетт так же фанатична, как и ее отец, – одержимая безумной ненавистью, она вонзила нож в глаз собственному кузену. Олдерли выжил только чудом. Вдобавок она чуть не сожгла дом, пока ее дядя и тетя спали.
Казалось, Чиффинч впервые в жизни был искренне потрясен.
– Чтобы женщина вероломно подняла руку на членов собственной семьи! На родственников, приютивших ее! – продолжил он. – Подобное злодейство просто в голове не укладывается! И вот теперь кузен госпожи Ловетт утонул – или, что более вероятно, утоплен – в доме, где работал Хэксби. Неужто это обстоятельство не кажется вам достойным внимания?
– Признаю, совпадение интересное, сэр.
– Совпадение? И кем же мне вас после этого считать, Марвуд, тупицей или изменником? Напрашивается только один вывод. – Чиффинч открыл лежавшую перед ним папку и достал лист бумаги. – Сегодня днем мне пришло письмо.
Чиффинч пододвинул послание ко мне и, попивая вино, стал наблюдать за тем, как я читаю. И дата, и обратный адрес отсутствовали.
Достопочтенный сэр!
Господин Эдвард Олдерли утонул в колодце в новом павильоне лорда Кларендона в поместье Кларендон-хаус. С ним расправилась кузина, Кэтрин Ловетт, отродье цареубийцы и противоестественное создание, недостойное называться женщиной. Она скрывается в доме господина Хэксби на Генриетта-стрит, возле Ковент-Гарден. Господин Хэксби в последнее время часто бывал в Кларендон-хаусе, а с ним и эта дьяволица. У Хэксби есть ключ от павильона.
Друг его величества
Слова выводили нетвердой рукой, однако причиной тому вряд ли была малограмотность автора: скорее, он пытался скрыть свой почерк, взяв перо в левую руку. Я перевернул письмо, но с обратной стороны увидел только имя Чиффинча. Выходит, отправитель знал, кому адресовать послание. Человек несведущий обратился бы к магистрату или к одному из высокопоставленных чиновников, призванных следить за общественным порядком. За пределами Уайтхолла мало кому известно об особом положении Чиффинча – человека, занимающегося личными делами короля. А тех, кто знает, что именно Чиффинчу его величество поручил разобраться в обстоятельствах гибели Олдерли, и того меньше.
– Письмо оставили у сторожа, – сказал Чиффинч. – Я спрашивал, кто его принес, но этого человека никто не видел.
У меня зашумело в ушах.
– Значит, госпожа Ловетт арестована, сэр?
– К сожалению, нет, – ответил Чиффинч. – Сегодня во второй половине дня к Хэксби приходили офицеры, чтобы взять ее под стражу, но эта женщина исчезла. Бегство – лучшее доказательство вины.
Я кивнул, будто соглашаясь. «Боже мой! – подумал я, постепенно начиная осознавать всю тяжесть положения. – Этого проклятого письма в сочетании с бегством достаточно, чтобы отправить Кэт на эшафот!»
– Офицеры доставили в Уайтхолл Хэксби, – между тем продолжал Чиффинч. – Но от него толку мало. Этот старый дурак только дрожит как осиновый лист. Однако мы, разумеется, найдем ее, и очень скоро.
Для меня ситуация усугублялась с каждой секундой.
– Можно ли как-нибудь выяснить, кто автор письма? – спросил я.
– Откуда мне знать? – сердито бросил Чиффинч. – Впрочем, это не имеет значения. Доказательства у нас в руках, осталось лишь изловить Кэтрин Ловетт и вздернуть ее на виселице. И Хэксби вместе с ней – как соучастника. Вероятно, старик помог ей скрыться и даже приложил руку к убийству Олдерли. Вряд ли преступница справилась бы одна. Пусть Кэтрин Ловетт дьяволица, но она ведь всего лишь женщина. Наверняка эта особа наняла каких-нибудь головорезов и поручила им всю грязную работу.
Но я знал Кэтрин Ловетт гораздо лучше, чем Чиффинч. Меня так и тянуло возразить, что, если все женщины похожи на нее, еще нужно разобраться, который из полов следует признать слабым.
Чиффинч подлил себе еще вина и подался вперед.
– С другой стороны, Марвуд, у дела есть и обратная сторона, – понизив голос, продолжил он. – Король не желает, чтобы эта история наделала шуму. Его величество обеспокоен будущим Кларендона, а скандал подобного рода может сказаться на ряде сложных переговоров, которые сейчас проходят. К тому же есть люди, готовые воспользоваться любой возможностью устроить переполох. Не секрет, что и лорд Кларендон, и герцог Йоркский только и ждут подвоха от герцога Бекингема. Скандал поможет ему удовлетворить свои амбиции.
Чиффинч замолчал и отпил глоток вина. Поставив бокал обратно на стол, он устремил на меня испытующий взгляд. Значит, худшее еще впереди. Откровенность Чиффинча – дурной знак.
– Итак. – Теперь его голос зазвучал еще вкрадчивее. – У короля есть для вас два поручения. Первое – сделать все, чтобы Кэтрин Ловетт изловили как можно скорее. А второе – перенести тело Олдерли подальше от поместья Кларендон-хаус и его садов.
Я будто ухнул в пропасть. Своей судьбой я мог распоряжаться не больше, чем младенец в утробе матери.
– Куда? Каким образом?
– Будет лучше, если это я предоставлю решать вам и секретарю лорда Кларендона. Если не ошибаюсь, его фамилия Милкот? Говорят, в сообразительности ему не откажешь, да и неудивительно – его светлость не потерпел бы у себя на службе дурака. Советую вам передать основную инициативу в его руки. – Чиффинч выдвинул ящик стола, достал кошелек и бросил его мне. – Это на случай, если понадобятся деньги, но потом вы должны будете отчитаться обо всех расходах.
– Сэр, правильно ли я вас понял?..
– Вам достаточно понимать одно, Марвуд: тело нужно перенести. Убийство Олдерли не должно пятнать репутацию лорда Кларендона и тем более репутацию короля. Оставьте труп в каком-нибудь не слишком приметном месте, куда его мог доставить кто угодно. Учтите, что правосудие свершится в любом случае и преступница ответит за свое злодеяние, и не важно, убила она Эдварда Олдерли собственными руками или заплатила наемникам. Мы всего лишь обставим дело так, чтобы не нарушить интересы других людей.
– Но ведь если тело Олдерли найдут в другом месте, разве вы сможете доказать причастность Кэтрин Ловетт? – заметил я.
– Не будьте тугодумом, Марвуд. Олдерли ведь не своей смертью умер, верно? И как я уже сказал, не секрет, что эта женщина ненавидит кузена, а в прошлом году она чуть не расправилась с Олдерли в его же собственном доме. Ну а бегство можно расценивать как своего рода признание в убийстве. К тому же стоит судье узнать, кем был отец этой женщины, и в правильности вердикта можно будет не сомневаться.
Наконец Чиффинч отпустил меня. Но едва я приблизился к двери, как он вскинул руку:
– Секундочку. Знаете старинную поговорку: «Не тронь дерьмо – вонять не будет»? Так вот, это дерьмо уж точно лучше не трогать. Иначе от вони задохнемся мы все.
Глава 14
Вечером ее второго дня на ферме Мангота Кэт сидела у окна в своей комнате и глядела на раскинувшиеся за домом поля. Смеркалось, и в темноте палатки и хижины, к счастью, не бросались в глаза так, как днем.
Вечер выдался холодным, но внизу горели всего два-три костра, хотя народу в лагере жило немало. Однако за много месяцев запасы дров успели иссякнуть. Дневной шум стих: сегодня мужчины из лагеря под руководством Израила Хэлмора строили новые жилища и укрепляли старые. Для работы они использовали гвозди и холстину, которые Хэлмор с Манготом привезли из Лондона. На землю уже ложился иней, и погорельцы отдавали себе отчет в том, что до зимы осталось недолго.
Окно Кэт было открыто, и до нее с другой стороны лагеря долетало пение: мужчины собирались там по вечерам и пили зерновой самогон, который варили во дворе, в обветшалом сарае. К окну поднимался и запах дыма, и смрад от ручья, используемого погорельцами вместо уборной. Когда-то ферма Мангота процветала, но эти времена давно прошли.
Лагерь погорельцев не был похож на те лагеря, которые власти создали сразу после Великого пожара на окраинах Лондона, таких как Мурфилдс и Смитфилд. Они, почти все уже закрытые, были относительно благоустроенными территориями с аккуратными импровизированными улочками, вдоль которых стояли временные лавки с разными товарами. Рынков поблизости тоже хватало, и, кроме того, у обитателей лагерей была возможность зарабатывать себе на жизнь – Лондон постепенно возрождался из пепла, а для этого требовались рабочие руки. А этот маленький, затерянный в глуши лагерь был погружен в полный хаос. Здешние жители подчинялись только Израилу Хэлмору, чья власть держалась на силе характера, и господину Манготу, пустившему их на свои земли по двум причинам: во-первых, возделывать земли в одиночку ему было не по силам, а во-вторых, хозяин утверждал, что ему явилось видение и Господь приказал ему искупить и собственные прегрешения, и грехи покойного сына, дав приют бездомным.
На кухне было теплее, но Кэт предпочитала проводить вечера здесь, уединившись в маленькой комнатушке под самой крышей, где когда-то жил сын старика. Дверь была крепкой, к тому же с засовом. В любом случае за пределами ее спальни ничего интересного не происходило: дом постепенно обращался в руины, а в лагерь добровольно отправился бы только безумец.
Кэт клонило в сон, и ее мысли сами собой обратились к заказу в Кларендон-хаусе. Осовременить старый павильон – задача нелегкая, о чем господин Хэксби сразу предупредил его светлость. Гораздо проще было бы снести здание и выстроить новое в том же стиле, что и второй павильон в противоположном углу сада. Как бы они ни старались, результатом может стать уродливая, не вписывающаяся ни в одну категорию помесь старого и нового. Особенно много сложностей возникнет с задним и боковыми фасадами. Однако Кэт рассудила, что сам особняк – точно такая же уродливая помесь, несмотря на баснословные деньги, вложенные в его строительство. Фронтоны и симметрия здания отвечают классическим канонам, но чисто английское пренебрежение к архитектурным ордерам проявилось и здесь. Если бы великие увидели это строение с небес, Андреа Палладио покачал бы головой, а Витрувий от негодования всплеснул бы руками.
Насколько поняла Кэт, лорд Кларендон сохранил павильон из чисто сентиментальных соображений, желая порадовать больную супругу. Поначалу ее светлость иногда появлялась на людях. А позже, когда состояние ее здоровья ухудшилось, страдавший подагрой лорд Кларендон, морщась от боли и опираясь на руку Милкота, ковылял по саду к павильону, чтобы оценить ход работ. Но с тех пор как леди Кларендон скончалась, хозяин больше в павильон не приходил. Вместо него за строительством наблюдал господин Милкот, секретарь его светлости.
Но об этом человеке Кэт думать не хотела. Ее все больше тревожил разговор, который она вчера утром случайно услышала в повозке по дороге на ферму. Если Хэлмор говорил правду, беспорядки у Кларендон-хауса организует герцог Бекингем. А кто такой Епископ? Похоже, что агент герцога. Судя по словам Хэлмора, этот человек намерен и дальше строить козни лорду Кларендону, однако на этот раз он задумал что-то похуже. Может быть, этот Епископ будет подстрекать толпу, чтобы те снесли ворота и подожгли дом. А что, если готовится нападение на самого Кларендона?
Кэт нравилась леди Кларендон, и к его сиятельству она относилась с уважением: хорошие клиенты, которые знают, чего хотят, проявляют к работам интерес и своевременно оплачивают счета, встречаются редко. Может быть, с архитектурной точки зрения особняк далек от совершенства, однако Кэт вовсе не желала ему гибели. Она горько сожалела, что не может предупредить Кларендона.
Откуда-то из лагеря донесся пронзительный женский визг, напоминая Кэт, что она не сможет отсиживаться у себя весь вечер: пора готовить старику ужин – если, конечно, эта трапеза заслуживает столь громкого названия. Такова была часть платы за гостеприимство Мангота.
Кэт медленно спустилась по скрипучей лестнице, переступив через прогнившую третью ступеньку снизу, и вошла в кухню. Господин Мангот уже сидел за столом. Медленно водя пальцем по строкам, он читал Библию при слабом свете зловонной лучины. Старик по-прежнему был одет в рубаху из небеленого льна, которая была ему слишком велика. Мангот был болезненно худым и всегда чрезвычайно понурым.
Кэт развела огонь и поставила разогреваться котелок с супом. Другой еды в доме не было, если не считать зачерствелого хлеба, который они макали в бульон, чтобы хоть немного его размягчить. Сегодня утром Кэт дала господину Манготу еще пять шиллингов в надежде, что он купит продуктов.
Во дворе залаяла одна собака, за ней вторая, а потом обе затихли.
– Вы кого-то ждете? – шепотом спросила Кэт, опуская руку в карман, где лежал нож.
– Верно, разносчик приехал, – не поднимая головы, произнес хозяин. Голос у него был скрипучий – наверное, оттого, что Мангот им почти не пользовался. – На чужих собаки по-другому лают. Он сначала зайдет к Израилу, а потом ко мне. Наш разносчик всегда собирает заказы в понедельник вечером. Он еще и торгует – каждый раз предлагает что-нибудь купить.
– А продукты он продает? – спросила Кэт.
Не переставая водить пальцем по странице, Мангот покачал головой.
– Ваш разносчик может доставить письмо в Лондон?
Мангот оторвался от книги. Его глаза были затянуты пленкой, и Кэт только подивилась, как он разбирает буквы.
– Письмо? Вот сама у него и спроси. Кому писать собралась?
– Вашему племяннику.
Мангот фыркнул:
– Он что, ухаживает за тобой?
– Нет.
– Оно и к лучшему.
Кэт взглянула на котелок с супом, под которым тлел огонь. Разогреваться суп будет еще четверть часа, не меньше.
– Я быстро.
Взяв лучину, Кэт поднялась к себе в комнату и написала записку Бреннану.
Пожалуйста, скажите Х., чтобы предупредил л. К., что г. Б. платит черни, чтобы они осаждали К.-х. Их главарь – человек г. Б. по прозвищу Епископ. Этот Епископ злоумышляет еще что-то против К., желая нанести ему болезненный удар. Пусть Х. напишет л. К. письмо и скажет, будто подслушал разговор в таверне.
Подписываться Кэт не стала. Вырвав листок с посланием из записной книжки, девушка сложила его и написала сверху имя Бреннана. Запечатать письмо было нечем. Кэт сомневалась, будет ли от ее предупреждения хоть какой-то толк, даже если оно дойдет до Бреннана: ему придется доказывать Хэксби, что к письму надо отнестись со всей серьезностью, а это уже само по себе непросто, и после этого Хэксби еще должен убедить лорда Кларендона. Наверное, лучше поговорить с господином Милкотом. Кэт замерла в нерешительности: может, развернуть письмо и добавить постскриптум? Но потом девушка нахмурилась. Ситуация с Милкотом так и не разрешилась, а значит, его в это дело впутывать не следует.
Внизу забарабанили в дверь. Кэт сунула письмо в карман и спустилась на кухню. Разносчик показывал Манготу пачку сборников баллад, текстов проповедей и памфлетов – все только что из печати. Когда вошла Кэт, он вскинул голову, продемонстрировав бельмо на глазу, и окинул девушку быстрым оценивающим взглядом, прежде чем вернуться к разговору с фермером.
Пока мужчины беседовали, Кэт вытерла стол и поставила на него деревянные тарелки и кружки. Помешивая суп, она не могла дождаться, когда же он наконец разогреется. Мангот купил памфлет о заговоре папистов, задумавших убить короля отравленным кинжалом прямо во время богослужения в Уайтхолле.
Пока разносчик собирал свой товар, Кэт попросила его отвезти письмо в Лондон. Он согласился, заявив, что доставит письмо на Генриетта-стрит утром. За услугу разносчик потребовал с Кэт два шиллинга, хотя они оба знали, что цена просто грабительская.
– Я хочу, чтобы вы отдали письмо не слуге или первому, кто откроет дверь, а лично адресату, – объясняла Кэт. – Он работает у господина Хэксби, под вывеской с розой, его фамилия Бреннан, у него худое лицо и рыжие волосы. Он племянник господина Мангота.
Разносчик улыбнулся ей беззубым ртом и плюнул в очаг, едва не попав в котелок с супом.
– Тогда с вас еще шиллинг.
Кэт нехотя уплатила полную сумму. Разносчик повернулся, собираясь уходить, и тут дверь черного хода открылась и в кухню ворвался поток холодного воздуха, а вслед за ним порог перешагнула высокая фигура. Израил Хэлмор.
В его правой руке болталась заячья тушка, уже освежеванная и выпотрошенная. Хэлмор бросил ее на стол, на котором она развалилась в жутковатой пародии на негу.
– Для вашего котелка, хозяин.
