Энди Купер
Я Вам не Вы, или Выцыганить услугу «Любовь»
Прихоти сбываются
13 лет, лето 2003. Отец с матерью понемногу начинают конфликтовать, а участок продаваться. Решившая отделиться от них бабушка перекидывает на меня внимание. Начинается давно желаемое изучение просторов метрополитена. «Куда скажешь туда и поедем». Так мы осмотрим все линии по одному разу. По утрам с семи до полдевятого и днём с полчетвёртого до полпятого она подрабатывала уборщицей в магазине – где мать продавщицей. Встречая с утра дома, я уговариваю и тороплю её: каждая линия длинная, до неё нужно добраться, а обратно уехать домой к обеду. Самой яркой и незабываемой поездкой станет знакомство с Люблинской 19 июня 2003 года.
Этим пасмурным летним днём, быстро решив ещё вопрос по продаже огорода с ещё юристом в его машине, подъехавшей к нашему дому, а после добравшись до метро, и доехав до Курской-Кольцевой, мы поднялись в вестибюль «Чкаловской», и пройдя по нестарому-почти современному (на тогда) залу окружённому пятиугольными турникетами конца прошлого века, начали спускаться по длинному эскалатору на эту станцию. Это была уже не первая изучавшая метро поездка с бабушкой – которой всё это было по барабану, но взглянув вниз на дно – куда медленно, но уверенно несёт спусковое движение, она неожиданно выскажется: «Господи, ну ведь в такую яму спускаемся!» А запах креазота какой там, ммм! Такой же, но послабее, ещё вдыхался тогда на юге Замоскворецкой и Серпуховско-Тимирязевской линий – тоже не особо давно созданных, а значит – их не старых отделочных материалов. А это станция «Чкаловская», с потускневшим и частично перегоревшим за восемь лет освещением. Серо-зеленоватая на цвет, полумрачная, глубокая, соединённая с обоими «Курскими» ранних и привычных-«устоявшихся» линий. Её дизайн и оформление, как и у девяти за ней последующих, только и продолжает любой «мир будущего» показанный клипами и фильмами девяностых годов недавно ушедшего столетия. И неудивительно: эта станция и весь тогдашний тот радиус и построены в то время. На следующих станциях до самой конечной тоже почти новые отделочные материалы, пластик что будет использован и в этом – 21-м веке вместе с новизной вставлять в него круглые лампочки на потолке (как на «Римской»): на будущих станциях «Аннино» (уже открытой), «Деловой Центр» и «Международная», и в торговых центрах.
Все ранние линии в принципе на одно лицо: светлые станции со светлыми вагонами, загруженные людьми. По многим участкам уже проезжалось с родителями по несколько раз. Кроме «Сокола», «Аэропорта» и «Сходненской» не запомнилось ничего, даже Кольцевая линия. «Красивые» до- и послевоенные постройки (до 1955 года – приказа об устранении излишества в проектировании и строительстве), «простые» неглубокие «сороконожки» и минимально отделанные глубокие станции особо не удивляли. Здесь же всё в корне по-другому. В глубине того самого почти нового эскалатора свет ослабевал ради красот в этой полутьме! Вместо привычных прямолинейных керамических «сеток» (плиток) на путевых стенах какие-то скобкой скругленные мотивы, из такого же какого-то нового необычного отделочного материала. Вместо привычно исходящего света из центра потолков, здесь он исходит сбоку. Создаётся ощущение солнца сквозь тучи. Линия отличалась своей новизной и незагруженностью. Но главным её персонажем, буквально делавшим погоду, был подвижной состав.
Спустившись в центральный зал и пройдя влево на посадочную платформу, мы около трёх минут ждали поезд. Стоя со всеми, я смотрел на обратный путь, куда пока не было посадки (дальше на север линия ещё не построена).
И вдруг спустя долгое время, к нам из тоннеля выезжает… Не привычный «Ёж» или «Номерной», а какой-то серый непривычной формы состав с двумя сдвоенными фарами (вместо обычных трёх) на кабине «располовиненной» эвакуационной дверью, изнутри напоминающий интерьер космического корабля, но по своим размерам, количеству дверей, окон и расстоянию между ними, такой же как все предыдущие составы. У сопровождавшей равнодушной к такому бабушки вылупляются глаза. Форма кузова (как и многих этих сверстных ему станций) закруглена по бокам, снаружи нет рёбер жёсткости кроме крыши и «шапки» – верхней части до начала окон. Сам он выполнен из нержавеющей стали – современного материала. Изнутри не привычный (имитирующий дерево) пластик с металлическими рамками по своим краям и углам, а новый монолитный серо-зеленоватый, входящий в окна без форточек с толстой резиной-уплотнителем. Но больше всего удивит боковое освещение внутри салона, реально напоминающее мысли тех лет о техническом будущем. По обоим углам между потолком и стенами сплошные ряды продольных плафонов, разделённые вдоль и поперёк другим тёмно-серым пластиком, и прерывающиеся над дверями – где на глянцевом тёмно-синем фоне под рисованной схемой впервые за историю нашего метровагоностроения встроена светодиодная шкала, показывающая растущими красными делениями количество пройденных станций и мигающая под названием ближайшей. А по обоим торцам вагонов над дверями висят темно-зелёные светодиодные табло-информаторы, правда они не работают…
Вся эта оригинальная конструкция имеет заводское название «81-720/721» (головной/промежуточные вагоны), а именное – «Яуза» опытно-промышленная (коллекторная). Этот состав разрабатывался самыми лучшими руками – военными, ещё с конца 80-х годов как принципиально новый, после всех испытаний с начала 90-х, вступил на эту линию в июле 98-го и имел на момент моего первого с ним свидания два небольших различия вагонов: 1995-98 годов и 2002 года – с более новым материалом кузова, внутреннего пластика, первые вагоны со стеклопакетами на окнах и пластиковыми сидениями с установкой отдельных подкладок из кожзама для каждого пассажира.
Это был прорыв в вагоностроении, не имевший аналогов в мире. Сделанный как и эта подходившая ему линия на стыке и слиянии технологий конца 20-го и начала 21-го века. Главное – одновременно с ней, а значит подходящий ей больше первопроходцев её – «Номерных» и последующих моделей составов. И не был доработанный к великому сожалению в связи с экономическим кризисом того времени, а значит не стал подлежать дальнейшему размножению и изначальному плану метро по заполнению им всего электродепо «Печатники» – эксплуатации на этой линии только этих составов…
Это был единственный отечественный подземный поезд со скругленным и нержавеющим кузовом, принуждённой вентиляцией, конструкционной скоростью 100 км/час вместо обычных 90, и светодиодной подачей информации.
Привыкнув к надёжным, проверенным и любимым с рождения «ЕЖам» и «Номерным», а также не любя боевики, роботов и космические темы в кино – так подобные этой штуке и одного с ней времени рождения (или показа в нашей стране), с первого взгляда этот поезд даже немного воспримется «в штыки» как что-то ещё непроверенное, ненадёжное и слишком уж помпезное на фоне привычной (на тогда) остальной подземки.
Этот состав напоминал и американское метро – что-то неродное и против привычного. Я боялся в нём ехать, особенно в полупустом. Почему из огромного числа других-доминирующих «обычных» составов вылез и достался нам именно он – какой-то новый, непонятный? А вдруг он сломается? А вдруг будет взрыв? (этого боялось тогда нередко в любой момент: начало двухтысячных – время цветения терактов). Он полумрачен, его серый потолок и белые лампочки, как и та-самая подходящая ему линия, питают ощущением тёмных туч с проблесками из них солнца, интерьера космического корабля, видеоигр-шутеров той же указанной эпохи, и просто атмосферой времени его рождения.
Всё это неописуемо выделяло Люблинскую линию перед остальными. Вот это – реально новое метро. Техническое и перспективное. Но беда одна: эти составы слишком недоработали, намучившись от вытекающих проблем, с 2002 года больше не выпускали. Их было всего шесть по семь вагонов. От четырёх до пяти таких поездов по выходным проседали в депо «Печатники», один-два ежедневно с «Номерными» ходили на линии, остальные лишь в часы пик. Внутри каждого поезда этой линии, как и других, висело приглашение на обучение по профессии машинист электропоезда, но здесь – в конце с надписью: «Люблинская линия – единственная на Московском метрополитене, где эксплуатируются составы нового поколения «Яуза».
Доехав до конечной «Марьино», мы вышли, окинули взглядом привёзшую нас сюда эту серую новизну с жирной горизонтальной жёлтой подоконной полоской вдоль всех вагонов, стоявшую с открытыми на высадку дверями, обратно поехали на вышедшем на посадку «Номерном», ещё не разменивая привычное старое доброе ни на что!
Лето продолжится. Спустя неделю познакомившись с Филёвской линией, вечером того же дня против денежных сомнений родителей в поездке на юг через месяц с немногим, ответится первое пришедшее в голову при движении по открытой (наземной) её части: «Не поедем – не надо! Такой же длинный, рифлёный снаружи и ДСПшный изнутри поезд дальнего следования много дешевле и ничуть не хуже колесит неподалёку от нас, и мне вполне этого хватит для счастья, море – похрен!»
Это метро ещё не испорчено наступившим 21-м веком: голубые и рыже-коричневые пластики внутри «Номерных» – что-то родное как мама. Полумрачные «Ежи» с круглыми плафонами – как никакая другая модель олицетворяют уединение и спокойствие. Плитки на станциях-сороконожках шестидесятых ещё не начаты меняться несвойственным им пластиком. Ближе к конечным составы сильно пустеют, усиливается запах креазота (на поздних постройках).
Считанные дни и часы ознакомительных поездок весной-летом 2003 навсегда станут единственными и неповторимыми. Ведь это здоìрово когда после привычного куска одной линии с привычными ведущими по нему – родителями, найдётся другой человек и покажет что же там на ней дальше и не только на ней, а на всех остальных пересекаемых и не пересекаемых с ней линиях, идущих в разные дали своего города, исполнив маленькую заветную мечту раннего детства.
Удивляет протяжённость каждой из них и разнообразие её станций: разная форма, разный отделочный материал, разный тип из-за глубины её заложения. Одна не похожа на другую за счёт индивидуальной отделки, как минимум цвета – даже если обе во всём остальном один в один. Каждая из них не только рассказывает о жизни наверху, но и выполнена из самого передового материала на день своего рождения. Удивляют новые станции: эффект зарева и полумрака выделяет, показывает техническую новизну времени их создания. Новый пластик и остальная отделка, новое освещение, оригинальный дизайн, всё это в традиционных для нашего метрополитена форме и стиле.
Но больше удивляет количество этих станций, длинных рифлёных снаружи поездов, низкий интервал движения, запах, общий ритм жизни (исключив из него пассажиров, мысленно опустошив всё от них себе одному), и конечно же боìльшая, первая и главная зацепившая суть – симметричность.
Ты едешь «туда» в большом и длинном восьмивагонном составе, наполненном огромным количеством крупных и мелких деталей, ровных и одинаковых: дома из бумаги в масштабе такого не повторить. «Обратно» поедешь на другом таком же, а всех их много. Очень много. Всё это сделано не одним человеком, за всем этим стоиìт сложная наука и большое производство. Тоже со станциями и тоннелями. А самое непонятное – почему всё показанное на картинках выше, реально никогда и нигде в уменьшенной копии не продаётся? Почему на витринах лежит всё что угодно кроме такого? Зачем эти детские паровозики с одним-двумя несерьёзными пластмассовыми вагончиками? И почему что уж и есть из того что надо – продаётся если только в Центральном Детском Мире на Лубянке, и стоìит немыслимых денег, не выпускается в массовое доступное серийное производство? Вкусы что ль разные и понятия о красоте у меня и людей…?
Едешь долго, проезжая не одну станцию, с интересным видом за окном, почти на каждой встречаешь обратный состав таких же размеров, детализации, и такого же технического уровня развития. Смотришь как он едет против твоего в обратную сторону. Смотришь на зал и другую путевую стену, зная что по тому пути, а не по этому же ты поедешь обратно, и будешь смотреть на путь по которому ехал туда. Он будет во всём точно таким же, и также по нему будут ехать такие же поезда, ничем не отличные от твоего, исключая тональность наружной окраски и пластик в салоне. Классной задумкой оценится и смена объявляющих станции голосов с мужского на женский по проезду половины каждой из протяжённых через центр радиальных линий (в обоих направлениях), задуманная по принципу «голоса «начальника, зовущего на работу»» (в сторону центра) и «голоса «жены, зовущей домой»» (в область).
Изучая (то есть проезжая) линию, безумно интересно открывать для себя новые станции и перегоны между ними, разные на скорость по ним движения и расстояние. Особенно – к концу в область: состав пустеет, нас остаётся всё меньше. Чем она закончится? Становится даже немного страшновато от этой неизвестности и опустошения салона. Каждый момент шикарен и незабываем, иногда завораживает как при просмотре фильма. Доезжая до конечной, мы переходили в напротив стоящий на посадку поезд, смотрели из него на поезд высадивший-«исполнивший свою миссию», закрывающий двери и уходящий на разворот. Расставаться с ним совсем не хотелось, а было желание ехать и смотреть «эту картину» дальше, но дальше она не продолжится – станции там ещё не построены, только тупик. Отправясь с конечной в обратную сторону, напротив нас было всё тоже самое в обратном порядке. И всё это незабываемо здорово. Каждая линия разного времени, но одной силы и смысла; каждый её радиус или участок – есть целый отдельный, а может и общий со всей ней сюжетный ряд; каждая станция отлична по цвету, форме и отделке, а иногда и размерам – лишь проходящих её поездов в высоте не ниже, и к платформе стеной путевой не ближе, представляет пространство, в себя уносящее. Предпоследняя ещё не виденная линия – Серпуховско-Тимирязевская (Серая).
Я постоянно ждал бабушку когда она будет готова поехать со мной. В день знакомства с этой линией, в 8:45 утра я уже вовсю караулил её из окна кухни, и видел как она проходит наконец под окном к дому, крикнув с пятого этажа:
«Ба!»
Она подняла голову вверх.
«Иди скорее домой!»
Линия была на тот момент самой длинной в Московском метро, и я торопил её чтобы скорее дойти, объехать круг из обоих путей и вернуться до обеда. Хорошо запомнятся все односводчатые станции.
Последней неосмотренной линией быть второй по длине – Калужско-Рижской (оранжевой). В тот день она не собиралась никуда идти лишь потому что ей надо было сделать что-то с зеленью.
«А в холодильник убрать?»
– «А в холодильнике места нет»
– «Как нет? Давай я уберу!»
И я уберу через полминуты, отрыв кучу свободного пространства. Желаемому на тот день плану прекрасно осуществиться. Поездка на линию Оранжевого цвета сложится. С ней мы познакомились при сильной летней жаре наверху: именно в такой, уже не подходившей для того обстановке, всё неизведанное кончится. Ничто им (таковым) отныне уже не будет. «Да и хватит уже» – подумается самому себе, провожая взглядом уходивший с «Краснопресненской» «Номерной» Кольцевой линии по дороге назад. «Погода какая жаркая, а ты в духоте под землёй торчишь».
Дальше в это время суток будут купания в Химкинском водоканале. Делалось это и раньше, как и с родителями и родственниками, и тоже нравилось. Вода хоть и грязная, но заряжала позитивом и настроением. Рубиться в «Clive Barker’s Undying» (2000), «Return To Castle: Wolfenstein» (серия игр, 2001), «Red Faction» (2001) и «Postal-2» (русская озвучка, 2003) по приходу домой будет продолжением удовольствия, и круто не меньше.
Всё это проходит здорово и замечательно, пока перед самым отъездом в Анапу в августе, повелитель гуманитарных наук отец не приносит обещанные месяц назад билеты в театрально-художественный колледж для самостоятельной подготовки за предстоящий 9-й класс (8-й год учёбы). Обычно все ждали и вымогали максимум рисования сверхурочного художке, чтения книг рекомендуемых советской школой, жизнью и молодостью заставлявших их читать; больше ждали дружбы со сверстниками, думая что их противоположное отношение вызвано исключительно неисполнением вышеуказанных пунктов, а значит никто никогда не ждал того что свершится сейчас.
Содержимое билетов покажется нормальным и нетрудным в глазах давшего их, и разочарует до безумия их получившего в его изначальных планах легко найти в учебниках и скатать себе в чистую тетрадь ответы на все тридцать-пятьдесят (максимум) вопросов по двум предметам, в размере двух-трёх строчек на каждый из них.
В этот солнечный летний последождливый вечер прогуливаясь по Юбилейному проспекту, ничто не предвестит беды, а отец, пришедший с работы, представит её совершенно спокойно, в хорошем настроении, не считая бедой. Всему покажется конец: больше трёхста вопросов по всей мировой истории и курсу литературы. Ответ на каждый из них предусматривает не изначально предполагаемые два-три предложения, а обширное раскрытие темы произведения, его персонажа и действий, концепцию политической и экономической деятельности заданного времени, подробное рассуждение на тему содержания указанной повести или романа, действий великого исторического деятеля или полководца, реформ страны указанного года, десятилетия, жизни в ту эпоху.
Я ничего не знал. Ни на один вопрос ответа с ходу. В то время как отец сказал, что все они не стоìят гроша.
«Я пока ехал домой – уже половину в мозгу ответил».
Всё это покажется первым наказанием за «некорректный» образ жизни. В адрес его «предъявителя» и матери посыпятся выносы мозга. В голове с языка отца закрутится: «Эти вопросы они нормальные – рассчитаны на тех кто учился. Я вот даже щас на любой из них могу без подготовки ответить. Что, допрыгались? Восемь классов х***ёй занимались, а теперь когда время пришло бл**ь куда-то поступать, мы опомнились что ничего не знаем?!»
– «Да ты посмотри сколько там вопросов и какие они!»
– «Так учить надо было, а не х*рнёй страдать! Что, хватились, бл**ь? Я не знаю что делать, вот сиди и готовься…»
Начнётся паника. Восемь классов (семь лет) было всё хорошо. Точнее не хорошо, а без предвещаний такой вот, но логической концовки. Последний год вообще стал ярким из всех и успешным: избавился от хулиганов, по физике стал получать «4», а не «3» (она была начальной и совсем ещё не трудной), при выходных осмотрел все линии метро (это же незабываемо!), вырастил свой урожай на огороде, нарисовал много картин акварелью со златоглавой архитектурой утопающей в зелени – по требованию родителей, считая это работой, а не отдыхом, а значит веря в награду за неё; проходил известные 3d шутеры того времени лишь от часу до двух в день – и то не всегда; создал несколько макетов вагонов, их среды, ракет и эстакад – всего не хватавшего рядом, и к чему, а не к другому направлены руки; прочёл и понял несколько книжек из тех что всучивали. Что, всё плохо…?
Но званный гость – наставший «час спроса» выставит на слишком большиìе незваные долги, заломит истинные требования к прошедшему времени. Нереальный объём работы за остающийся срок нанесёт позора и осквернения удар по всему что было, страх последствий за неисполнение его…
В тот же вечер за ужином спросится:
«А если я столько не выучу и не поступлю?»
– «Тогда ты пойдёшь в ПТУ где будут отморозки, которые тебя ещё больше чем здесь забьют и зачморят».
Неужели это реально светящийся впереди резкий обрыв? Ведут ли будущие два балла за не сдачу этих экзаменов в такую же жизнь – без работы и денег? Или может всё-таки если сейчас жилось на твёрдый трояк, то неважно и непонятно как (как тем же родителям – особенно никуда не поступавшей и необразованной матери), и дальше жизнь и судьба будет ставить ту же, а не низшую оценку?
На следующий день перед отъездом добровольно сядется на диван в большую комнату, жадно примется читать первую из трёх книг, приготовленных для взятия с собой. Это будут Сказки Щедрина, прочтение одной из которых внезапно выручит оценкой в 11-м классе (10-м – последнем году учёбы) как единственного это сделавшего, и пересказавшего словами отца сказку про «Карася – идеалиста», кратко разъяснившего её содержание чисто случайным разговором. Самому же не поймётся ни одной из них, ни одной из этих книжек. До третьей со сложными на понятие анализами сложных на понятие произведений руìки дойдут только по дороге назад, не прочитав и десятой части. Отдых возьмёт своё. Аккуратно начертить и сделать из бумаги что-то лёгкое и быстрое на почве снова увиденных и посещённых аттракционов, вагонов дальнего следования и решетчатой над ними электрификации в удивительно огромном её количестве с железобетонной вперемешку, по приезду домой пересилит резко образовавшийся и взвалившийся всем весом план не отдыхать ни минуты с момента сего до самых вступительных экзаменов куда задумает главный домашний а-ля воспитатель первопопавшейся своей мыслью. В первый же вечер после дороги, отдыха и разбора вещей, берутся все инструменты, бумага, и рискнув свернуть с «возложенной» цели, чертятся для вырезки на ней детали на глазах проходящего мимо комнаты отца, никак на то слава Богу не среагировавшего. После всего, час читается та самая далеко недочитанная за время поездки книга, с трудом, для отвода глаз: пару вечеров, без малейшего понимания содержания. Затем плавно бросается, что также плавно остаётся незамеченным…
А ведь ещё перед самым отъездом соберутся все мячи-прыгуны в одну пластиковую прозрачную коробку, и грустно спросится у матери:
«А они не зарастут пылью в такой коробке? С них краска слезать не будет от времени?»
– «Да ничего им не будет. Пыль вытрешь, вымоешь и всё»
– «Когда вымою? У меня же теперь свободного времени ни секунды не будет…?»
Первые проекты будущей взрослой жизни появятся в 11 лет. Сначала будут совсем несвойственные силам варианты: закончить школу, технический ВУЗ (по стопам родителей), и работать архитектором (по ими же предложенной профессии) за 30.000 рублей в месяц (Ценовая политика: Москва 2000). Считалось, что в институт поступается автоматически после школы – как и в школу после детского сада, и это тоже обязательное образование продолжающее её; текущие проблемы с точными науками устранятся сами по себе дальше. Такая мысль живёт всего несколько месяцев, по недооценке сложности задуманного, находится под большиìм сомнением. Согласитесь, какой из меня архитектор с такими неладами по математике? Дайте мне карандаш, линейку, бумагу, и 30.000? Другим – более близким к посильному вариантом придумается официальная (по трудовому кодексу) работа художником в мастерской с мольбертом, красками, прочими причиндалами и сотоварищами. Тема работ не определится. Причина ясна: в кругу этих непостижимых и несущих проблемы общих предметов, урок рисования в школе – облегчение: именно с натуры и только неодушевлённых предметов, исключая более и безусловно лучшее – свободную тему. Идею тормозят со стороны: «Да что ты можешь нарисовать, не зная ни истории того что ты рисуешь, ни литературы, ни образа?»
Ярким густым зелёным наносится трава, таким же более тёмным листья деревьев и любимый вид сочетаемого с ними транспорта. Жёлтым тропинки и горизонтальная полоска на его кузове. Немного красного – во всём первого цвета. После увиденной на обратном пути из Анапы (август 2000) нетрадиционно покрашенной между окон электрички, рекламы призовых M&M’S (лето 2000), и порубившись в одну из гонок приставки SEGA, копилку любимых цветов пополнит серый.
Раздобыв мел и подходящую доску в квартире, играя с самим с собой в учителя, заоблачно мечтается тем же способом преподавать уроки несуществующего школьного предмета – «правильного рисования», после чего обвешиваются все пустые стены быстро созданными на количество, а не качество картинами А4, и описывается их (каждой) содержание суммарно на полторы тетради, используя синюю, зелёную и красную (учительскую) ручки (11 лет, зима с 2000 на 2001). Ведь я же знаю и умею в этом деле больше школьной программы – по своемуì и её с тем согласившемуся убеждению. Ранее, в честь подобного выпендрежа-«ответа» так и не постижимым трудностям учёбы, вперемешку с изведением на свою тему большой бумаги и фломастеров, простым карандашом или чёрной ручкой на обычных листах вручную писались тексты в несколько абзацев подчерком «Times New Roman», неотличимые от настоящей печати. Так, в конце 3-го класса начальной школы (9 лет, 1999 год) пытается создать свою библиотеку: такую же по размерам что в моей и всех комнатах, хранящую внутри лишь бы какую – от себя писаную информацию, главное выглядящую так же «пафосно» – количественно и конкурентно (в этом) снаружи. Столько же печатного, а не прописного текста, неважно о чём; тонкая бумага и толстая корка – обложка; страницы пронумерованы, любая тема в несколько томов. В конечном итоге выйдут две тонкие иллюстрированные книги «Всё о метро для детей».
В том же заснеженном ноябре 2000 года в 6-м классе школы (на 5-м году учёбы) сидя вечером на освещённой кухне за труднопонятными математическими примерами, планируется закончить её 10 лет, неизвестно как сдать вступительный русский, историю и литературу в институт, закончить 5 (6) его курсов неважно для чего и по какой специальности (скорее художественной чем технической): автоматом как все, и в порядке вещей, по плану и мнению всех и родителей; отпраздновать то поездкой куда-нибудь, но мимо родной ж/д станции Химки на скором разнозелёном и разногофрированном поезде дальнего следования; не думая как, но тоже как все отслужить два года в армии (по тому же их мнению и желанию), а после всего работать продавцом в круглосуточном магазине как моя мама: с 9 утра до 9 вечера неделю через неделю, каждый понедельник принимая и сдавая смену, а в выходные с того же утра и до вечера пропадать в необъятных просторах Московской подземки; смотреть в прошлое только с гордостью, показывая насколько шикарная, безграничная, удивительная и счастливая жизнь настала стоило лишь только преодолеть последний барьер его… Причина выбора такой работы – нелюбовь и незнание хорошо ни одного школьного предмета, а значит и непредвещение перспектив ни по одной из их вытекающей отрасли. Родители угнетают вопросами:
«Кем ты будешь работать? Дворником? Грузчиком?»;
«Или ты поступаешь в техникум, в институт, или ты идёшь в путягу (ПТУ), а оттуда на завод гайку крутить».
– «Андрей, что ты его рабочей специальностью пугаешь?» – защищает бабушка. Хотя все трое одинаково оставляют только отрицательное мнение о моём поиске лёгких путей жизни.
«Как ты вообще жить собираешься? Кто тя на работу-то с таким образованием возьмёт?»
– «Моя мама без высшего образования? Она же работает продавцом в магазине? Получает нормально – нам же на всё хватает, правильно? График удобный»
– «Да кто те столько даст? Твоя мама хитроумная в отличии от тебя, поэтому и получает столько. Вон с ней работают приезжие молдаванки – они столько не получают. У них постоянно воровство и недостачи».
Работу грузчиком отрицают физическими трудностями. Отец показывает пальцем на рынке на одного загружающего телегу, и на второго везущего груз:
«И вот так весь день. Низко квалифицированный труд. Тя устраивает?» Будут и самые худшие варианты работать дворником за 1200 руб/мес (Ценовая политика: Москва 2002, зарплата со слов родителей) или уборщиком в таких же магазинах за 3000 руб/мес по графику 3/1 (Ценовая политика: Москва 2003, зарплата со слов родителей). (Учтено что в это время на этих работах ещё встречаются наши, а не приезжие).
Против всех вариантов, со стороны отвечается спорами-сопротивлениями. Банальным и самым страшным будет указание на зарплаты и рабочие условия в сравнении с «чистой» и «сидячей в комфорте» инженерной/руководящей работой. Самыми «бессильными» и оттого смешными возражениями будут:
«А учиться нормально не проще?»
– «Нет не проще. Это не по моим силам»;
«Господи, да будь трижды проклят день, когда он переступит порог продавца» – слова бабушки.
В ход пойдёт: «А как ты питаться там будешь? Если тебя будут кормить, то потом ты не получишь зарплаты. А на вопрос «Где она?», тебе скажут:
– «А вот посмотри, Энди, сколько ты у нас наел».
Мать же, сама работающая в этой сфере, имеющая только среднее образование по причине отсутствия возможности и в общем скорее желания учиться дальше, как и все в целом против следования по её стопам, в меру и крайне мало дрючит за плохую успеваемость, ходит на школьные собрания, также не пренебрегает книгами и заставлением их читать, и редко всучивает одну из них. На моё стремление к выбранной за вечные умиротворение и расслабуху (для мозгов) работе, иногда говорит: «Пусть попробует…» Я действительно мало думал о содержании каждого труда. Главными критериями были график, зарплата, и конечно же максимум запредельной свободы и комфорта. Больше не нужно будет тратить уйму времени и головы на уроки и другой умственно тяжёлый труд. Больше не будет наезжающих хулиганов и отморозков, и вообще коллектива неинтересного и ненужного больше не будет. Будет свобода действий и перемещения. А в ней будет метро. В свободном доступе. Огромное и необъятное, разное, но одно. Красочное и оригинальное. Синие снаружи и рыжие/голубые внутри вагоны разных оттенков будут уносить сквозь множество разных красивых станций подальше от дома и всякой привычности. Его разноцветные линии на схемах определят маршрут путешествия по ним. Такие разные на цветовой тон поезда одной формы и размеров. Такой разный радующий глаз внутренний пластик, цвет дверей, поручни и интерьер каждого вагона. Разные по форме и даже шуму тоннели с проводами за окном – в зависимости от глубины заложения и времени постройки. Пропадать максимально больше в этом подземном мире вечно бурной и активной его жизни с раннего утра до позднего вечера каждый выходной день будет коронным ожиданием от выходных при любой работе. А дома, в продолжение праздника жизни, будет ждать прохождение свежевыходящих видеоигр. Я думаю, они и это метро и дальше будут появляться новыми к уже существующим в этот мир: такими же крутыми, яркими, интересными и незабываемыми, какими появляются и существуют сейчас – в дни пока что ожидания светлого моего с ними будущего…
Сомнение в нормальности «проектируемой» жизни, а работы особенно, будут у всех со стороны. Выбираемый путь заведомо осознаётся не лучшим, мало кем считается уважаемым, зовётся «логикой низших и убогих». От него стараются держаться подальше все адекватные и стремящиеся к чему-то стоìящему люди. Он не является примерным путём, а является крайностью, выше которой ставит себя практически каждый вынужденно его проходящий. Это то, о чём никто не говорит и даже никогда не думает. Это то, чем скорее угрожают, нежели хвалят и красят. Это комплекс всего чуждого развивающей себя личности. Этот путь надуман и навеян отвращением от трудностей, стремлением к обходу стандартных-общепринятых человеческих задач, наконец не подлежит сторонней поддержке, исключающей низшую похвалу: «Работает хоть слава Богу – не пропивает, не колется, не проигрывает…»