Энди Купер
Я Вам не Вы, или Выцыганить услугу «Любовь»

Приехав на Планерную, мы походили по тому рынку и купили всё что она хотела, дальше внезапно без моего ожидания зашли в метро, прошли через манящие это сделать пятиугольные турникеты, доехали до «Беговой» просто так, и пересели в обратный поезд – время уже не позволяло, скоро обед со всеми вместе.

«Ну ты доволен?»

– «Ещё как»

– «Только дома ни слова!»

Знавшего езду по этой линии с матерью не дальше «Тушинской» в то же Нахабино (Павловскую слободу) считанные разы в жизни, и ещё реже до центральных её станций, резко окатит волна удивления. Это был подарок от другого члена семьи, аналогично не поощрявшего его смысл, но подаренный с душой и поддержкой. А содержимое-то какое: другие поезда с чёрной сплошной (а не белой с «узорами» на дверях) горизонтальной подоконной полоской, более тёмные (из-за другого освещения) внутри – не привычные (как на большинстве других линий). Оформление здешних станций говорит о лёгкой понятности, порядочности и величии своей эпохи: почти однообразное, почти все они – сороконожки разной отделки, немногие-остальные – всех остальных типов, всё облеплено материалом скромным, но красиво, указанные составы здесь пишутся как никакие другие. Семидесятые годы СССР отражены во всей красе. И всё это параллельный аналог северному радиусу Замоскворецкой линии – более доступному (на тот момент) к Химкам, чаще посещаемому и изначально более понравившемуся за вечно совершенную довоенную красоту (начиная от «Сокола» в центр), а главное – за большее удобство: популярные и почти ещё современные в те годы «Номерные» очень быстро увозят от трёх «сороконожек» («Речной вокзал» – «Войковская») с атмосферой недалёкого от них речного порта в исторический центр большого города уже со следующей станции «Сокол». Всего один тоннель (между ней и Войковской) разделяет линию на «красивое» и «простое» метро.

Вопрос оставался один, с раннего детства до поздней подростковости: как заполучить или самому сделать уменьшенные копии этих шикарных на вид составов, рельс, платформ и токонесущих опор? Таких же длинных, детализированных до полумиллитетровой точности, масштабированных 1:87? Из конструктора собрать не удаётся – деталей попросту не хватает. Бумага тонкая – что не делается, то гнётся и деформируется. Хорошие (относительно) вещи получатся нескоро – классу к восьмому (13 лет), в маленьком количестве. На большее, даже при изначальной к нему жажде, не находится много времени, да и терпение с ходом работы быстро иссякает. Купленные и выброшенные детские железные дороги имели и имеют всего лишь паровоз и один-два «не наших» довоенного стиля вагона. Длинного же поезда, да не одного, хотелось ещё до начала фанатизма.

Что ещё будет подобно и параллельно тому? В морозный солнечный зимний день ходя по рынкам и магазинам, обращается внимание на знаменитые советские весы «Тюмень» зелёного и синего (основных, привычных) цветов корпусов, но больше – на красную, чёрную, темно-зелёную или темно-синюю в них стрелку: сплошную (на цвет) или с красной головкой, на фоне белого циферблата. Ну чем это всё не цвета кузова метропоезда, или токоприёмника электрички то красных то чёрных оттенков, иногда с красными или оранжевыми кончиками полозов?

И наконец, собираются с бабушкой и сдаются литровые стеклянные бутылки в точку их сбора и обмена на деньги недалеко от дома, получая рубль за штуку (Ценовая политика: Москва 2000). Отец и мать снова неравнодушно реагируют, видя за этим делом, особенно во дворе при сверстниках, наблюдая отличие от них: «Я не пойму, тебе чё жить не на что? Ты понимаешь, что ты нас этим позоришь? Что ты как бомж-то себя ведёшь?» «Бизнес» же их (сверстников) наглядно показывается из окна балкона: «Вон видишь твои (по возрасту) пацаны машины моют? Вот это я понимаю зарабатывание денег. А не бутылочки бл**ь ходить собирать». Спустя немного времени, со слов того же представившего эту картину отца, один из них неудачно помоет авто крутого дяди, продав для возмещения ущерба двухкомнатную квартиру и часть имущества. Спустя три года и закрытие того «пункта награды», те же бутылки будут биться в лесу и везде для поиска и извлечения из них шариков-дозаторов, из которых сделается неплохое украшение поставленное на подсветку, но пока и об этом разбитии тоже не будет положительного мнения…

Всё это останется приходящим и уходящим перед ни от чего независимыми объектами постоянного заострения внимания. Подземка и её родитель железная дорога, одинаково неизменные всегда, в разное время привлекут и порадуют собой по-разному, натолкнут руки и голову, а значит целую часть жизни на изменение её хода.

13 лет, 2002 год. Сентябрь 8-го класса школы (7-го года учёбы). Ни на юбилей Москвы ни на обычный День Рождения столицы (как и ни на одно 9 мая) в центр её никто не поедет, не повезёт с собой и не признаìет этот праздник. Боятся толп, не считают это нужным, и не слышат меня-желающего блеснуть перед другими жителями своего города в этом плане. Преодолев с большиìм боем первые резко объёмные и сложные домашние задания по алгебре в первые же дни учёбы, со второй недели по воскресеньям начинаются регулярные поездки с бабушкой на Тушинский рынок. Первая из таких была ещё весной, несколько раз промелькнула летом. Это место ещё выделяется и завлекает значительно дешёвыми продуктами, конкурирующими в цене с более отдалёнными от центра областяìми. Дома всеми остальными-работающими и не думающими о ценах, «лишь бы покататься на метро» полагается главной причиной туда хождения. В начале двухтысячных на месте скоро будущих торговых центров и цивильных крытых павильонов ещё располагаются рынки и палатки. Одну и туже на свежесть и качество зелень, фрукты, овощи и мясо ещё можно купить в соседней лавке гораздо дешевле чем в этой. В некоторых палатках особенно дёшево – туда выстроена и отстаивается десятиметровая очередь. По дороге назад в завершении всего, спустившись обратно на станцию «Тушинская», домой – в сторону «Планерной» сразу не поедется, а сначала прокатится чем дальше тем лучше: до «Полежаевской», «Беговой» (в сторону центра), а то и до «Улицы 1905 года», с запахом купленной свежей зелени из мешков с продуктами. Эти темноватые на освещение салоны с ещё деревянными оконными рамами, мягкие сиденья в сочетании с этим наружным оформлением кузова, и именно эти станции за окном, так продолжают чем-то этот покинутый рынок, его добрых людей и купленные в нём свежести; подобают ему в плане «советской колхозности» отделочных материалов и дизайна (именно эта модель вагонов, а не «Номерные» на параллельной Замоскворецкой линии, до поголовной их модернизации с начала до конца двухтысячных), но много «сложнее» и тем «совершенней» этого рынка и его палаток (на конструкцию, площадь, удобство и способности), больше размером, способны двигаться – да очень быстро, и привезти в такие боìльшие и разные просторы мира подземного своего владения (и мира наземного), о которых эти рынки и эти их люди даже не думают. Есть одно общее – и то и другое потребляется одним и тем же человеком в день и час.

Страшной бедой и неисправимостью остаётся одно и тоже: рассказывать окружающим свои интересы и пристрастия, не понимать ответные интересы и пристрастия их слушающего, и от того часто назревание в нём (слушающем) ненависти к такому собеседнику, строящейся на его реакции сначала ко внешнему странному поведению её в нём пробуждающего, дальше ко внутреннему: содержанию общения, общему низшему качеству исходящей энергетики. Отвечается тем чем считается нужным по ситуации, поведению и характеру это делающего. Ответ не понимается, ничто не даёт собой, рожает лишь нового врага в давшем его. Всё продолжается делаться по-своему.

«Тебя все чморят!»

– «Да, но вот когда весной на меня напал один из «семейства» Веселовых (местных хулиганов, нападавших и на других), соседка (уставшая от их выходок) выбежала из подъезда, кинула в него большой железной палкой – он тут же сбежал назад». От тех защищал весь район, от подобных вредителей в школе хорошо защищали учителя, классный руководитель и завуч, один раз работница вестибюльного киоска, уставшая от стуков по её стенке загнанного в угол с криком выйти на помощь. Но все эти люди также не пытались выяснить тому причину, и запросто могли напасть тем же образом, но морально, а не физически, за неподобие уже их желаниям: несправление и недостойное выполнение своих предметов дома и на занятиях. Добавив рассказ о заступлениях директора, ответится: «Да жить-то не соседкам и ни директору».

Сдача даётся инстинктом самозащиты, пару из сотни раз выведет на победу, навсегда отогнав обидчика: интуитивно предчувствуя разумность и целесообразность её в ситуации, во многих из них не зная самой главной, бесстрашной, элементарной и самой надёжной самообороны – не допуска этой драки своим поведением и общением с возможным её инициатором, или в его присутствии, характерной такому же «лоховатому» и замкнутому в себе физически и умственно не развитому однокласснику, ни разу никем в отличии от Данной истории не тронутому, не получившему по морде ни от одного самого конченного отъявленного школьного и дворового раздолбая, наконец не догоняя возможность решить этот наезд словами, отведением самомуì в сторонку этого нападающего с вежливой и умной к нему просьбой отвалить раз и навсегда, по мирному без кулаков не вызвавшей бы у него желание дальше своё продолжать…

Первая (и последняя) классный руководитель (после начальной школы) обратив на всё внимание, скажет всем собравшимся на одном из всеми любимых (кроме меня) добровольных после уроков сидений и занятий внеклассной жизнью в её классе, втайне от меня: «Ну вот такой вот он у нас (с этим надо мириться)», о чём спустя три года расскажет сама после уже моей некой провинности, добавив: «но вот то что сейчас уже ты делаешь, извини…» Она же, в те моменты знакомства – первого за мной и за всеми наблюдения, помимо заступлений-совместных поисков обидчиков по всем школьным этажам, в одной из ситуаций, ещё не до конца понимая чем я не такой, скажет: «Значит ты так ведёшь себя что тебя не грех обидеть…»

Часто (рассуждая по себе, и надеясь, что и в этой ситуации всё же будут как-то и когда-то друзья в последующих коллективах) используется: «Вот будешь ты бл**ь в компании серьёзных мужиков и вот так себя поведёшь (ляпнешь/сделаешь чё-нибудь…) Знаешь, они этого не терпят. Это тебе бл**ь не с мамой и не с бабушкой…»; Методы отучения от метро и поездов просто ни о чём: «Помнишь мы ехали из Анапы? Что тебе умные люди сказали? Метро вообще надо избегать. Даже пятнадцать минут в метро сказываются на нервной системе. Это уже психологи установили. А уж сорок минут или час – это вообще! Да от каждой такой поездки человек определённо меняется, это вредно для организма. Это замкнутое пространство!» Или ещё вариант: «Я тебе говорю как от этого избавиться: берёшь листочек бумаги, ручку, и пишешь на нём: «Метро» на**й, «Поезда» бл**ь, «Видеогры бесполезные бездумные», «Тупорылые занятия». Затем рвёшь его на мелкие кусочки и кидаешь в мусорное ведро. И всё бл**ь! Психологи советуют. Помогает!»

«У меня на работе кто ни спросит чем у тя сын занимается, я отвечаю: Да дома в основном сидит кроме школы, никуда не ходит особо, уроки делает, компьютер с ним»

– «Ооо, ну тогда он у тебя наверное отличник просто, умный да?

– «Да какой на**й умный, троечник да двоечник бл**ь»

– «Да ладно, как это так…?»

А уж когда мы говорили про остальных детей, и я проговорился что мой сын на метро катается, да мне бл**ь сразу сказали: «Он чё у тебя вообще ненормальный?» Мне стыдно стало, я покраснел, я начал вывёртываться:

– «Да не, это мы просто поехали по делам в Москву, а там надо было подождать, и мы от нечего делать проехали на новую станцию «Парк Победы…»

Любящая прочесть мораль бабушка, это тоже положительно не ценит. 9 лет, 3-й класс школы. «Ты зациклился. Как идём со школы с Серёжей вместе, ты начинаешь: «Серёж, тебе нравится метро «с чёрной полосой»? Тебе нравится метро «с белой полосой»? Ну так же нельзя! Лучше бы ты рассказал: я вот сегодня до школы прочитал книжку – и на природе попутешествовал и на море поплавал, побывал и там и там, в роли персонажа какого-то побыл, переживал за него, за других героев». А после жалобы на очередной наезд Веселовых (весна, лето 2002, 12 лет), мать говорила: «Ты им небось подходишь и про метро рассказываешь?»

– «Ты издеваешься что-ль? Я к ним вообще даже близко не подхожу. Они сами первые набегают. Я даже прохожих прошу вместе пройтись вдоль их двора когда они там сидят, а ещё защитившие от них соседки мне сами сказали где точно их никогда не бывает и лучше обходить»

– «Да не прятаться надо бл**ь, и не искать где обойти. А надо быть мужиком и находить общий язык с коллективом!»

Время идёт. Меняются взгляды на жизнь. Отец, мать и сверстники продолжают действовать казалось сплочённо, хоть и не зная друг друга. Особо ужасно осознавать осквернение не только себя, но и своих дел, а значит существования. Пристрастия и стремления к своим желаниям только увеличиваются вовлекая третьих лиц. Метрополитен и железная дорога в 2001-2003 годах (11-14 лет) воспринимаются средством «эвакуации» ото всего плохого: любых врагов, гнева отца, заставлений чтения, занятия не идущими успешно-вызывающими отвращение техническими и гуманитарными предметами, другой сочтённой ненужной-зря вбирающей силы и время работой.

7 января 2000 года (10 лет). Поездка до «Тверской» на Пушкинскую площадь вместе с ним и матерью, фактически по их желанию. Сделав фото на фоне местной Новогодней ёлки, пройдясь мимо билетов на представления, а дома посмотрев всеми вместе пару фильмов, про ежедневно заставляемый час внеклассного чтения в этот раз никем и не вспомнится. А после, предстоящая с мамой поездка в Нахабино (Павловскую слободу к её родне) с завтра по субботу, а отцу выход на работу на сутки, отложит «наседание» с занятием английским на потом вроде воскресенья – последнего дня каникул, где за совместным знакомством с принесёнными оттуда подаренными дендивскими картриджами, всё снова забудется и задобрится. И разве можно после такого позволить себе не назвать «силой спасения» или дороìгой из «мира зла» в «мир добра» эти два мощных, ведущих туда и оттуда транспорта?

Каждый из их подземных и наземных железнодорожных составов бомбоубужищем укрывает в себя, спасает никаким ударом не проломимым кузовом, и в нём же увозит много быстрее их (всех «врагов») ног в безграничные дали от узких и опасных клочков ими наполненной земли. А внушительные размеры, детализация и техническая часть сильно противостоят огороду, на который почти каждый день в летние каникулы с 1999 (отмены лагеря) по 2003 (до продажи земли) водит бабушка.

Рыбалка, катер, шашлыки и палатки раз в кои веки с отцом и по его линии родственниками на той же природе несравнимо лучше, но крайне редки и коротки ввиду отсутствий у них возможностей на больше и чаще; хозблок и пахучий сарай для справления нужды, влажность, крапива, жара, скукота, нормально присесть-прилечь негде, замкнутые шесть соток почти весь день, увы берут верх перед более лучшим загородным времяпровождением. Родной же городской комфорт владеет всеми противоположностями какими можно: кривой и покошенный небольшой огородный дом, а тут большое и ровное, отапливаемое и охлаждаемое здание вокзала или городского жилого дома. У сарая/хозблока всего четыре стены, пол, потолок и так мало внутренностей, может быть сделан одним человеком, всё непрочное, ломкое, поросшее паутиной. А многоэтажное жилое или офисно-деловое/производственное здание? Тех же стен видимо-невидимо: одна над другой, а между ними кучи потолков, и всё это из более прочного материала, сделано множеством людей, за больший срок. А сколько всего внутри, гораздо больше пространства вширь и ввысь, светло, ровно, сухо и комфортно, в жару прохладно, зимой тепло. Разве сможет один простой деревенский Ваня соорудить из природного материала в лесу или в поле такую постройку, и сделать-повторить рядом с ней и под ней такое чудо как Московского типа подземку с эскалатором, наружным входом, теми же всеми размерами, шириной колеи 1520 миллиметров? Если только в сказках. Но есть одно общее: и то и другое находится под одним солнцем, вокруг одной растительности и внутри одного грунта. Это всё – обязательно чья-то земля, а значит и туда и туда ступят одни и те же органы власти, и там и там совершат одинаковые физические и моральные действия. Ни в той сложной большой цивилизации ни в этой отдалённой и кажется ни от чего независимой природе и простоте, спрятаться от них одинаково невозможно. В этих местах быть, их оценивать, рассуждать как о них так и обо всём что за их пределами-совершенно не подобными пределам этим, совершать в них поступки по отношению к ним и друг к другу одним и тем же людям: с одними характером, статусом и отношением ко всему. Наконец, эти цивильные и большиìе строения – часто будущее меìста этих бедных худых из брусьев построек, снесённых по решению этой самой власти. Но лишь распадётся она или что-то натворит-не поделит, как этот крупный источник света, тепла, шума, пользы и притяжения масс народа станет такой же бесполезной развалиной, лишится всего того, и снова окружиìтся загородной природой, не будет лучше того сарайного домика если не хуже, не претендуя на большее… Все мы знаем о призраках и явлениях в заìмках, постройках на месте бывшего кладбища, и даже таких кораблях и поездах вокруг мест их когда-то или кого-то от них гибели. А теперь представьте, что в зоне современного строения, стенку в стенку построенного на месте бывшего деревянного дома, произошло смещение настоящего времени в прошлое, и теперь его часть – технически передовая, выполняющая обслуживающую роль (например наземный вход в метро, или стена с продаваемым товаром или рекламой в торговом центре), призрачно-ненадолго превратилась в стену из брусьев…

В маленьком деревянном домике что в лесу (а-ля избушке на курьих ножках), страшен серый волк и медведь: они запросто могут окружить его, пролезть через окно, проломить слабую дверь и стену потому что он маленький, из кусков дерева, окошко на высоте метра от земли, кругом лес. Внутри него криво и сыро. Пусть они попробуют это сделать в большом и высотном домике серии П-44 или КОПЭ – где всё прямо и сухо, исправно работает отопление, подаётся электричество, газ, новая хорошая проводка и изоляция, двери толстые под сильным замком, всё под контролем множества человеческой силы… В домике-вагончике ЭР2Т, 81-714/717 и 61-820 (в представлении – изначальный внешний и внутренний их виды, пластиковые отделки, наружные окрасы) что на колёсах, длинных рельсах, под множеством столбов с проводами (а-ля «избушке» на бегущих «куриных ножках»), серый волк, медведь и даже маньяк в том же окружающем всё это лесу не страшен, убежать от них всех подальше – как нечего делать, просто одно удовольствие: всё потому что он (домик-пассажирский вагончик в составе поезда) большой, из более прочных и разных продвинутых материалов, внутри тоже прямо и сухо, тепло в мороз/холод в жару, светло и удобно, просторно и пусто, всё это на месте такого же леса: теперь вырубленного и застроенного вот такими «избушками», да быстро передвигающимися. Соответственно рассуждая о том, что раньше на этом месте была чаща-болото, не забывается воображение о той же стычке его прошлого с настоящим, а может и будущим: тот же горящий светом и быстро движущийся вагон вдруг останавливается, проваливается в резко образовавшееся снова то самое нынче осушённое болото, или резко протыкается бывшими на нынешнем месте его жизни и движения деревьями и растительностью, тонет в сугробе снегов бывших-возможно будущих этого места зим. Представляете что будет с неготовыми к тому едущими в нём людьми, или наоборот как офигенно свезёт испытавшему превращение места его заблуждения в беспробудной глухомани наедине с суровой природой, и бегства от дикого животного, – в кусок стопроцентной цивилизации?

Заросшая травой навозная коробка из необработанных деревянных досок никогда никуда не поедет и легко развалится от природных условий. А тут подвижной состав: под ним не трава высокая и непроходимая, а ровная земля, гравий, и бесконечно длинные стальные рельсы: большиìе, надёжные, с бессчётными бетонными шпалами на одинаковых друг от друга расстояниях, и ещё большее количество гаек и винтов, скрепляющих всю эту железную «почву», созданную для быстрого по ней движения. Электричка и поезд дальнего следования – это более (чем та навозная) огромная коробка на колёсах, сложных тяговых механизмах, и состоящая из также более прочного и улучшенного материала, ДСП-пластиком отделанная внутри. Всё это с двух сторон окружено необъятным количеством непохожих друг на друга бетонных и металлических столбов и поперечин с консолями, держащими провода и изоляторы, а не досок с ветками от деревьев, поставленных вокруг сарая что не поедет под ними потому что не сможет этого сделать, и даже не загородных деревянных опор ЛЭП с тремя проводами. Это намного серьёзнее, сложнее и главное – соответственно красивей! Навозная же коробка, деревянная хата и сарай ранним утром не повезут тебя на работу в город или куда-нибудь отдыхать в любую точку мира – потому что построить их много легче описанного транспорта, и денег и сил в них вложено меньше, банально площади. А электричка, поезд дальнего следования, электровоз, метропоезд и любая ж/д техника, рядом с теми же огородами, деревнями или подальше от них, сделанные на далёком отсюда заводе, и теперь находящиеся в движении по своей инфраструктуре на той же травяной земле и из немного подобных, намекающих на эту дачную жизнь «загородных» материалов (как это кажется, но на самом деле из более лучших), поедет, да ещё и быстро, успешно соединит свежий воздух, леса и эти огороды с большой и развитой городской средой. Мало того, их крутизна перед этим застоем-отстоем ещё и совершенствуется, пока то так и остаётся таким же… Нет слов бесконечно расписывать эти баснословные расхождения, имеющие что-то общее. И то и другое освещено одной погодой, и даже может находиться совсем рядом – меньше чем в ста метрах друг от друга; правда то, что и то и другое приносит каждое свою пользу. Торопясь на поезд дальнего следования, особенно под вечер когда темнеет, войдя наконец и сев в вагон его, глядя на освещённый интерьер, ощущая отопление в холод, только и думается что в сарай таких же площади и внутренних стен, но из брёвен, без света и тепла, прикованный к земле, спешить незачем: он не отправится никуда ни в указанное время ни даже позже, а этот «сарай» отправится (да как быстро – если «скорый»). А отправившись, не забывается общее между ними – одна чернота, снег и дождь за окном. Это же сравнение характерно и для сараев из заброшенных-тех самых когда-то живших вот так же вагонов: ещё вчера в них и из них торопились люди, горел свет, и они двигались в округе бурного и яркого подземелья, его ритма и шума, или наземной инфраструктуры. Сегодня они вот такие остановлены навсегда, в них ничто не горит и не греет, они заросли в траве и никуда не сдвинутся… Рассуждая о строящейся будущей взрослой-«против массовых обычаев» жизни, пока эти массы на все выходные и на праздники поедут на такую вот дачу-к маме домой и к этим кривым сараям из города в область по всем пробкам на автобусах и машинах, я буду ездить как ни странно в другую сторону – тоже в деревню и тоже к сараям… Но только в бывшую, и находиться в сараях прямых, более просторных и быстро куда хочешь везущих, и… ко многому другому-более лучшему! Вырытые узкие канавы на огородах пересекаются друг с другом, заходят за пределы шести соток: в них ползают пиявки и слизни, как и в сырых влажных проходах в парниках между грядками. Всё это отвратно и криво. Зайдя в парник поработать, становится омерзительно. Под землю уходит полваленка. Уж не говорю про запах и тесноту. А уж если нечаянно провалиться ногой в эту канаву – наступает моральный конец. Пострадавшая обувь моментально и необратимо наполняется еле отмываемой коричневой жижей и живностью.

А теперь сравните метро вырытое в том же Красногорском районе в километрах лесов и дорог отсюда-от этой канавы: прямо и сухо; ровно, симметрично и комфортно, огромных размеров в сравнении; глубже, длинней, просторней, вечный свет внутри. Эти парники и домики (на формы) попрямее и пахнущие получше – лишь входы в канавы побольше, а в них… Вместо медленных пахучих и опасных пиявок – огромные, быстрые, приятно пахнущие и безопасные полупустые поезда с очуменным запахом всей той среды, идущие туда и обратно, параллельно друг другу. Такое разное освещение каждого куска этого большого созданного целого мира, его сложные системы, материалы, архитектурная красота. Эти «канавы» разных форм также пересекают одна другую, и заходят за пределы своего «огорода» – столицы. А запах-то какой, ммммм. Креазот, вентиляция, прохладный воздух в одну с «обычными» (не имеющими то) канавами жару. Под землёй… Разве не здорово? Метро из множества линий, станций и входы в него, воображено в себя входом-выходом возле тех же сараев (или собственно интегрированным в них), летних дачных домов, отдалённых за километры от него-настоящего и прочей цивилизации посёлков – как действующих так и заброшенных/полузаброшенных, но метро это в них действующее, скоростными тоннелями и несколькими промежуточными станциями, как и наземный транспорт связывающее то с землёй Большой, выход из него здесь не в окружении шума городского, а в объятии поселковой-заброшенной тишины…; отдыхая на берегу моря на шезлонге, этот же вход-выход воображён в пяти метрах сзади в форме входа в пещеру, но там внутри всё как в метро Московском: глубокий эскалаторный наклон, двухпутно, низкий интервал между восьмивагонными поездами, только пусто-припусто, малолюдно, а может это всё – вообще твоё владение… Шезлонг же твой и соседний – его ещё/уже отголоски как память о тех его двух путях (туда и обратно): этот вид транспорта, по факту закончившийся где-то очень далеко отсюда, как будто бы имеет здесь свою конечную остановку, и привёз тебя сюда – прямо к берегу моря (по факту-в реальности такое позволяет себе участок его «родителя» – Черноморская железная дорога). На диком морозе, сильном ветре, под ливнем пробивая щитом землю, борясь с плывуном и собирая из блоков конструкцию будущей станции и перехода на другую, скоро здесь будет свет вместо тьмы, высокая скорость и активная жизнь вместо обычной толщи земли, тепло вместо холода!

Здесь же всего шесть соток, одноэтажный маленький запущенный дом, пахучие парники и кривой косой сарай для хождения «по потребности». Коробка навоза, поросшая крапивой, да ненужный бетонный покошенный столик. Эта площадь – тоже один из подарков Советского Союза, сделал все эти будущие немощности рукодельный дед и помогавший ему его сын – отец. Дальше развивать дело никто не захотел. Всё это еле продастся летом 2003, отстояв бешеные очереди в зданиях Красногорского района за двумя-тремя конечными бумажками, перелопатив ради того 20-30 документов, потратив кучу времени, не рискнув и зажав деньги нанять на то третье лицо.

Несмотря на всё, последний год во время несильной жары наконец взять лопату, тяпку, и растить самые удобные грядки, будет неплохо вплоть до удовольствия. Разного (по цвету) тона и формы рыхлённая почва ассоциируется с разного тона тоннелями из окон разно освещающих их метропоездов на разных линиях при знакомстве с ними тем же летом с той же бабушкой между днями хождения на тот огород (об этом позже), эти мелкие или крупные её (от рыхления) куски – с тонкими или толстыми в тех тоннелях проводами соответственно. И конечно всё это будет много легче, чем придя на «Большую землю», в большой цивильный и комфортный дом, вместо кажись занятия подобным по уровню сложности, растить хорошие знания и оценки по всем предметам, – хотя именно такой и более сложный здешний труд соответствует такому дому и условиям, ведь без него не быть ему таким, и цивилизации вокруг него построенной. Можно думать, что эти девять месяцев разлуки-учёбы («зимы») на этой «земле» – просто временное расстояние между двумя походами на тот же огород/природу/берег моря (в поездках в отпуск), такое же как и привычный один вечер-ночь до завтра, только длиннее, богаче и ярче на воспоминания. Хорошо учиться – это выполнять уже непосильную (посложнее) прихоть – «умственный труд», и этим пытаться сделать снова довольными (из недовольных) тех же людей, что довольно смотрят на от тебя же другой – «благородный летний физический труд» (много легче), внутри души кажись не понимают ту разницу в сложности, а один из них делает его совместно. Тоже можно сказать и о трудовой летней практике в школе в первые дни июня с теми же учителями – хвалящими тебя последние несколько дней за отличную и усердную уборку, но совсем недавно целых девять месяцев осквернявшими тебя же за отвратительное исполнение другого (и к сожалению основного) труда – учёбы. И увы, эта суровость нормальна в их глазах, как и в глазах всего мира: хорошо полоть грядки, вскапывать и поливать землю – по его «закону» есть вообще отдых в выходные не только школьников, но и взрослых. Первых вообще не оставляют в городе на каникулы/выходные, вторые-не оставляющие подписаны на него добровольно по всем причинам: от проживания там родных до просто свежего воздуха вне города. Данный «отдых» – слишком низкоквалифицированная работа перед основной работой/учёбой, ещё и деньги-налог на содержание за себя отбирает, а не приносит. Его результаты «чистота» и «урожай» практически неощутимы на фоне сложности достижений остальных результатов.

«Можно я сяду за компьютер? Я сегодня столько грядок прополол и полил, столько всего там помог…?»

– «А ты книжку сегодня читал?» (по отцовому «порядку» – час (позже два) внеклассного чтения несмотря ни на какую причину кроме целодневной загруженности школьными заданиями в учебный день).

За тунеядство, неуплату налогов и коммунальных услуг, став жертвой махинации, из этой самой «Большой земли» вот к таким огородам и развалинам легко выселяют людей. Вернуться назад сложно.

Купаясь летом 2001 (11 – 12 лет) в ещё не очень грязном Химкинском водоканале за километр от Химкинского ж/д моста, хорошо видны проходящие по нему ж/д составы и стояìщая электрификация. Большинство из них зелёные-цвеìта водяных животных: крокодилов и лягушек. Оттого уговорится купить резиновую лягушку-пищалку в ближайшем магазине за похожестью формой на настоящую, а цветом на те поездаì. Пару раз покрутившими у виска отцом и матерью игрушка купится, напомнит водное лето, а отдыхая в Анапе, порадует бирюзово-зелёная подводная трубка с жирной двухсторонней лимонно-жёлтой полоской, рассекающей её вдоль пополам. Ясно да что напомнит? Уж не говоря о поездке туда и обратно этим транспортом очень долго, видя за окном столько технической красоты, и проезжая над водой такими же мостами? И разве можно зарядившись морем позитива от моря воды и увиденного над ней, не прийти домой, и своими руками не повторить это (увиденное) дома, и/или не загрузить своими мыслями и эмоциями отдыхающих с нами на том канале родственников и двоюродных братьев с сестрой?