bannerbannerbanner
Толпа

Эмили Эдвардс
Толпа

Полная версия

6 июля 2019 года

– Привет, дорогая.

Короткая седая бородка Джеральда приклеилась к его лицу, как маленький зверек. На нем одна из его неизменных ярких жилеток, сегодня желтая, а в руках мягкая фетровая шляпа. Он осторожно целует пухлыми губами Брай в обе щеки и говорит:

– Я видел, как этот негодник, твой муж, заходил сюда с целым ящиком чудесного сансера.

– Он и бо́льшая часть ящика ждут тебя в саду, – отвечает Брай, на что Джеральд сжимает ее запястья и драматично поднимает указательный палец к губам, одновременно указывая на своего партнера Криса, который дожидается очереди поздороваться.

Крис примерно на десять лет моложе Джеральда. Он пахнет теплом и дорогим парфюмом с древесными нотами. Целуя Брай в щеку, он говорит:

– Чудесно выглядишь, Брай.

Она пожимает его руку. Брай чувствует себя чрезвычайно непривлекательной. Все утро она ощущала внизу живота противную тупую боль и знает, что это может означать только одно.

Из кухни в прихожую входит Джек, и Джеральд с громким возгласом «Рыжие пожаловали!» раскрывает объятия, позволив Брай ускользнуть вверх по лестнице. Сколько Брай помнит, Элизабет всегда держала тампоны в ванной – в косметичке под раковиной.

Она тяжело опускается на унитаз. Да, она не ошиблась. Трусы придется выкинуть, и какого черта она надела сегодня белое платье? Эш не знает, что Брай уже пару месяцев не пьет таблетки. Брай решила, что будет лучше, если она забеременеет «внезапно». Она не собиралась обсуждать с ним это, потому что не желала слышать, что он об этом думает. Она заранее знала, что он скажет: ему сорок семь, у него уже трое детей, четверо – это уже экологически и социально безответственно. Все аргументы Эша были логичными. А у Брай был только один эмоциональный аргумент. Как было бы славно, если бы у Альбы был братик или сестренка, настоящие, а не эти два мрачных сводных брата, которые до сих пор смотрят на нее так, словно она украла у них отца.

«Все нормально, – уверяет она себя, – по крайней мере, можешь немного выпить. Расслабься, все нормально». Брай открывает глаза, делает глубокий вдох, заворачивает трусы в туалетную бумагу и засовывает их поглубже в мусорную корзину. Она забирает еще несколько тампонов. Во время последней еженедельной поездки в магазин она их не купила – потому что, как говорится, мыслить надо позитивно. Когда она встает, чтобы вымыть руки, ее взгляд натыкается на фото хорошенькой малышки, как будто какая-то гребаная высшая сила подложила его туда для смеха.

«Отлично», – бормочет она, беря в руки статью. Она читает заголовок и тут же чувствует себя эгоистичной засранкой, поглощенной своей мелкой потерей. Слезы наворачиваются на глаза, когда она смотрит на пухленькое личико Марты с ямочками на щеках. У Брай нет времени читать статью, ей нужно возвращаться к остальным. Она мельком просматривает список фактов о менингите, и слезы высыхают. Нет-нет, Би-би-си должны давать более проверенные данные, а не эту чушь. Из статьи следует, что Марта не умерла бы, если бы была привита, – но здесь не сказано, какой у нее был штамм. Она пытается вспомнить факты из книги «Скрытая правда о вакцинах», которую прислала ее мать Сара, когда Брай была беременна Альбой. Сара выделила для нее маркером целые абзацы, и в одном ярко-желтом пассаже говорилось о том, что прививка от менингита защищает только от одного типа бактерий. Так что, если бы Марта была привита, она все равно могла бы заболеть менингитом. Вот один из примеров спекулятивной журналистики, о которой Сара всегда твердила Брай.

Сквозь приоткрытое окно, выходящее в сад, в ванную доносится смех. Брай не стоит сейчас так заводиться из-за статьи. Она кладет листки на место, подходит к окну и осторожно выглядывает наружу. Элизабет сидит за столом с этой мерзкой Шарлоттой. Видно, как той жарко и потно в узких джинсах и приталенном пиджаке в полоску. Даже отсюда Брай видит не сходящую с лица Шарлотты самодовольную улыбку, словно ей приходится постоянно сдерживать себя, только бы не расхохотаться над их убогой провинциальной жизнью. Элизабет оглядывается вокруг и подзывает Джека, который неохотно покидает группу смеющихся гостей возле барбекю, чтобы расцеловать и поприветствовать Шарлотту. Джейн, их пожилая соседка, ослепительно переливающаяся всеми оттенками синего, поменялась шляпами с Джеральдом. Он надел ее соломенную, украшенную пестрыми цветочками, а его фетровая лихо примостилась на ее седой голове. Альба помогает Эшу принести стул для Джейн, которая ревматически наклонилась к Альбе и что-то ей говорит. Все оборачиваются, когда появляются Роу и Лили. Элизабет смотрит на них и что-то шепчет Шарлотте, отчего та зажимает себе рукой рот и начинает трястись, не справляясь со смехом. Брай хмурится; Элизабет не должна вести себя как стерва.

Никому не приходит в голову посмотреть наверх и увидеть ее в окне. Она моет руки и смотрит из окна дальше, через стену, в сад дома номер восемь. С весны он превратился в настоящую чащу. Женщина, которую они видели в фургоне, стоит посреди сада и смотрит на заросли. На ней элегантный шелковый халат кораллового цвета. Похоже, когда-то она была блондинкой, но сейчас волосы у нее серебристые, собраны в большой пучок на макушке. На шее и руках поблескивают разноцветные экзотического вида украшения, и даже отсюда Брай видно, что выглядит их соседка великолепно. Женщина резко оборачивается, будто слышит какой-то звук, и из дома к ней выходит все тот же молодой красавец. У него копна кудрявых волос – таких, которые большинство людей с возрастом перестают отращивать и коротко подстригают. Он подвижен как щенок, у него широкие плечи и такая бронзовая кожа, что сразу ясно: солнце из года в год, слой за слоем наносило на нее загар. Женщина указывает на заросший сад, и молодой человек кивает ей, ни на секунду не сводя с нее глаз, затем она что-то говорит, и он начинает искренне смеяться. Женщина оглядывается на него – она улыбается тому, как он счастлив, – они смотрят друг на друга, и даже издалека Брай видно, как между ними пробегает искра.

Брай наклоняется ближе, так что от дыхания запотевает стекло.

Расстояние между ними сокращается, молодой человек подходит сзади к сереброволосой женщине. Брай кажется, что она сама спиной ощущает упругость и силу его мышц. Женщина нежно гладит его загорелые руки, обвившиеся вокруг ее талии. Она подставляет ему шею – приглашение и просьба, – и он медленно целует ее, заботливо и уверенно: он точно знает, что нужно делать.

Брай чувствует вспышку между ног.

Женщина поворачивается к нему и запускает пальцы в его волосы. Все еще улыбаясь, она опускает руку, берет его ладонь в свою. Уводя его прочь, в дом, она смотрит наверх, прямо на Брай, и улыбается.

* * *

– …короче, вместо этого я везу ее в реально роскошное место в Корнуолле. В конце концов, у нее юбилей – сорок лет…

Брай уже десять минут вынуждена торчать с Шарлоттой на кухне, как в ловушке. Шарлотта носится вокруг и намеревается сделать собственную заправку для салата, игнорируя тот факт, что Элизабет уже все приготовила заранее. Оказывается, даже заправка может стать поводом для соревнования. Шарлотта – воплощение всего, от чего, как нравится думать Брай, они с Джеком спасли Элизабет. Шарлотта возглавляет отдел по работе с персоналом в большой корпорации, о которой Брай никогда не слышала. После развода живет в Челси с двумя детьми, которые, просыпаясь по ночам, привыкли звать няню, а не маму. Брай пытается забыть о Шарлотте и вместо нее представить, что происходит сейчас по соседству, где белые ноги обвились вокруг бронзового торса.

– Значит, и твой скоро наступит? – спрашивает Шарлотта, крепко закручивая крышку на банке с соусом, который она использует для заправки.

– Мой что, прости? – Брай неохотно поворачивается обратно к Шарлотте.

Та закатывает глаза.

– Твой день рождения, Брай. Сорок лет. Эш собирается закатить вечеринку? Я бы хотела прийти.

– А… я… Ну, я вообще-то не люблю вечеринки, так что…

– Что? – Шарлотта начинает трясти банку. – Ну ты и зануда! – восклицает она.

С тех пор как Брай вышла за Эша и неожиданно разбогатела, Шарлотта уделяет ей гораздо больше внимания, чем прежде. Иногда пишет ей сообщения, даже пригласила недавно на свой день рождения, но Брай решительно отказалась идти, несмотря на уговоры Элизабет.

Пока Шарлотта болтает о «грандиозной» вечеринке, викторианское стекло во входной двери дребезжит – кто-то незнакомый с этими старыми домами слишком сильно хлопает дверью.

Вот и повод сбежать.

– Прости, Шарлотта, я не знала, что мы ждем кого-то еще…

Брай быстро выходит в прихожую и видит женщину из соседнего дома. Полы ее шелкового халата развеваются, и она кажется невесомой, плывущей по воздуху.

– Здравствуйте, – говорит она, – я Розалин.

На мгновение Брай кажется, что она пришла, чтобы потребовать от нее не лезть в чужую жизнь и перестать за ней шпионить, но затем замечает в руках у Розалин бутылку красного вина. Она пришла на вечеринку.

– Меня пригласила Элизабет. Надеюсь, все в порядке?

Брай качает головой.

Прошу прощения, я что-то задумалась. Я… я Брайони. Брай.

– Нет… В смысле, да! Отлично!

Она протягивает Розалин руку. Та просто держит ее, не тряся вверх и вниз. От новой соседки исходит тепло, она наклоняется и целует Брай в обе щеки. Она пахнет лимоном и еще слегка – или Брай просто кажется? – будоражащим ароматом секса.

Все еще держа Брай за руку, Розалин спрашивает:

– Это не вас мы с Рэйфом видели в то утром, когда приехали на фургоне?

Розалин отпускает руку Брай.

– Ах да, простите, я не подошла поздороваться. Мне нужно было отвести дочку в школу – в дошкольную группу, ей только четыре, – так что мы немного спешили.

– Не переживайте! Мы тоже были поглощены своими делами.

Брай столько всего хотела бы спросить, но лишь произносит:

– Ну-у, да. Вы выглядели занятыми.

 

Розалин улыбается, а Брай краснеет. В этой женщине есть что-то притягательное, и Брай хочется узнать о ней все. Брай тянет к ней так глубоко и неуловимо, что невозможно описать это словами.

– Простите, Розалин, проходите, пожалуйста.

Брай показывает дорогу на кухню, где пунцовая Шарлотта все еще энергично трясет банку со своей заправкой для салата.

– Здравствуйте, – Шарлотта перекладывает банку в левую руку, чтобы протянуть Розалин правую. – Шарлотта.

Руку она держит жестко, пальцы вытянуты как солдаты по стойке «смирно», ноги напряжены и слегка расставлены.

Шарлотта вспыхивает от удивления, когда Розалин целует ее в обе щеки, улыбается и, глядя в глаза, говорит:

– Я Розалин. Мы недавно поселились в соседнем доме.

Шарлотта кивает так, будто она на деловом совещании, и это та самая новость, которую она хотела услышать от подчиненного.

– Вы живете в Фарли, Шарлотта?

Та фыркает и снова начинает трясти заправку.

– Слава богу, нет. Здесь для меня слишком тихо. Но я каждый год приезжаю на барбекю к Элизабет, правда, Брай? Мы старые школьные подруги.

Брай хочет уточнить, что Шарлотта имеет в виду себя и Элизабет, а не себя и Брай, но Розалин уже выходит в сад и знакомится с Джеральдом, который восклицает «Скульпторша!» и тут же начинает говорить на ломаном итальянском. Розалин смеется вместе с ним, будто он ее старый и близкий друг.

Внезапно раздается тонкий визг, а затем громкий плач, и Брай бросается в сад. Она по голосу понимает, что это не Альба, но ей нужно увидеть дочь, чтобы успокоиться. Она с облегчением выдыхает, когда видит, что Альба на другом конце сада ползает под старой скамейкой, притворяясь щенком.

Роу несется по лужайке с Лили на руках. Клемми бежит рядом, пытаясь объяснить, что произошло. Элизабет вскакивает из-за стола и устремляется к Роу и Лили, которая плачет, свернувшись калачиком на руках у мамы. Элизабет сперва смотрит на Клемми – как и Брай, ей нужно убедиться, что ее малышка в безопасности, – а затем на босую ногу Лили. Вопли Лили становятся громче, и Элизабет впереди всех бежит на кухню.

– Аптечка! – кричит Элизабет на всю кухню, вбегает в кладовку и через секунду возвращается с зеленой пластиковой коробкой, как будто собирается играть в доктора.

– Брай, можешь развести для Лили сироп из бузины и достать из холодильника меренгу? Сахар поможет справиться с шоком.

– Да, да, конечно.

Брай, довольная, что у нее есть дело, направляется к кухонному шкафчику за бутылочкой сиропа. Входит Роу с Лили на руках. Лили прячет лицо от всего мира, уткнувшись Роу в шею; Роу что-то шепчет ей на ухо и крепко прижимает ее ножку. Сквозь пальцы капает кровь. Элизабет указывает Роу на стул.

– Что случилось?

Брай не успела заметить, когда к ним присоединилась Розалин – за столом она вместе с Элизабет вскрывает пакетики с антибактериальными салфетками, она уже одна из них.

– Они играли в пиратов, – объясняет Роу. – Клемми оторвала от сарая кусок доски, чтобы они могли отправлять пленников на дно, и бедная Лили наступила на гвоздь – я не заметила, что он торчал в доске.

Лили вопит, когда Роу убирает руку с ноги. Брай гладит Лили по голове, а Элизабет, что-то успокаивающе приговаривая, начинает вытирать дрожащую ножку. Брай ощущает внезапный порыв единения с другими женщинами, этакий момент материнской солидарности: одному из детей больно – и как будто больно всем их детям. Все остальное неважно; вместе они успокоят Лили и помогут ей.

Они быстро останавливают кровотечение; рана маленькая, но глубокая. Они тщательно обрабатывают ее, и Элизабет с помощью Розалин забинтовывает ногу. Элизабет убеждается, что Лили может пошевелить всеми пальцами, и девочка понемногу успокаивается настолько, что между всхлипами может пить сладкий напиток и грызть меренгу. Ее усаживают на диван в детской с еще одной порцией меренги, подкладывают под ногу подушки, и Роу включает ей мультики. Клемми и Альба украдкой разделяют с ней угощение.

Вернувшись на кухню, Элизабет ставит чайник, и Розалин спрашивает у нее:

– Вы врач?

– Кто, я? – Элизабет притворяется удивленной, но Брай видит, что вопрос ей льстит. – Господи, нет, я жутко боюсь крови и вот этого всего.

– А по-моему, вы превосходно справились. Как профессионал.

Элизабет роется в кухонном шкафчике и достает заварочный чайник. Она старается не улыбаться.

– Она закончила столько курсов, что теперь, наверное, знает больше некоторых докторов, – вклинивается Брай. Элизабет скромно качает головой, хотя ее улыбка становится все шире.

– Слишком сильно сказано, – говорит она Брай, а затем вновь обращается к Розалин: – Мне пришлось пройти несколько курсов, вот и все.

И добавляет уже тише:

– Клемми в младенчестве была такой болезненной… Я хотела быть готовой, если дела пойдут совсем плохо. Часто так и случалось…

Роу возвращается из детской, и Элизабет поворачивается к ней:

– Я сделаю тебе чаю.

Роу с благодарностью улыбается, но качает головой:

– Спасибо, но я лучше выпью еще вина.

– О да, конечно, – помолчав, Элизабет выключает чайник. – Я просто подумала, что чай будет лучше, раз ты собираешься садиться за руль.

– А зачем мне за руль?

– Ну, отвезти Лили в больницу, сделать прививку от столбняка.

Элизабет говорит это как что-то очевидное, будто не может поверить, что должна объяснять. Роу отводит глаза, и в наступившей тишине Брай чувствует, как они снова отдаляются друг от друга.

– Она в порядке, Элизабет, ей не нужно в больницу, – говорит Роу, усаживаясь на один из старых дубовых стульев.

Брай передает Роу свой бокал с вином и чувствует на себе взгляд Элизабет, но не смотрит на нее. Элизабет вновь поворачивается к Роу и говорит, слегка прищурив глаза:

– Ей нужно сделать укол против столбняка, Роу. Гвоздь, который проткнул ей ногу, был ржавый и очень старый.

– Элизабет… – мягко вмешивается Брай.

Элизабет переводит глаза на Розалин, ища поддержки, которую не видит от Брай. Но Розалин уже отошла в сторону.

– Если у нее появятся какие-то признаки лихорадки или инфекции, я сразу отвезу ее к Эмме, чтобы она дала Лили гомеопатические препараты.

Элизабет громко выдыхает.

– Люди все еще умирают от столбняка, – вполголоса говорит она.

Ответный взгляд Роу говорит Элизабет: «Заткнись».

– Столбняк не заразен, Элизабет, – говорит она сквозь зубы.

– Я знаю, что не заразен, – Элизабет говорит отрывисто, ее голос становится выше.

– Тогда что ты так распереживалась?

Элизабет качает головой, прежде чем ответить:

– Потому что – веришь ты или нет, Роу, – я забочусь не только о своих детях.

Брай встает из-за стола.

– Ну, все-все, это уже слишком. Элизабет, Роу, конечно же, будет внимательно следить за Лили. Малейший признак заражения – и они сразу поедут к доктору, так ведь, Роу?

Роу делает большой глоток вина и кивает, поднимая руку к небу для пущей убедительности.

– Господи, ну конечно! Я же всегда слежу за ее здоровьем!

К счастью, Роу в этот момент не видит, как скептически приподнимается бровь Элизабет, будто Роу – самая большая лицемерка, которую она видела. Брай кладет руку Роу на плечо, давая понять, что она не одна.

– Слушайте, дети вроде бы довольны, а я еще не доела свой великолепный бургер. Как насчет того, чтобы вернуться к еде? – Розалин говорит так, словно уже присутствовала при подобных сценах и привыкла обезвреживать гранаты, которые женщины швыряют друг в друга.

Наступает хрупкое перемирие. Роу обнимает Элизабет одной рукой и говорит:

– Спасибо за помощь, Элизабет, я очень тебе благодарна.

Элизабет тоже обнимает Роу:

– Без проблем, всегда готова помочь.

Брай замечает, как быстро они прерывают объятие и выходят в сад.

* * *

Брай делает себе бургер, берет вино и идет за тот конец стола, где сидит Розалин. Она садится на траву, недалеко от Розалин, занятой своим бургером. Если бы Брай сидела с Роу, она не стала бы брать мясо: препирательства испортили бы ей аппетит. Розалин улыбается, когда замечает Брай, и перекидывает ноги через скамейку, чтобы сидеть лицом к лицу. Брай виновато улыбается:

– Простите, там все вышло как-то напряженно.

Розалин пожимает плечами:

– Вам не нужно извиняться. Бедняжка Лили, ей было очень больно.

– Я насчет спора о том, ехать ли в больницу…

Розалин кивает. Она не могла не заметить этого напряжения, думает Брай, но выражение лица новой соседки остается безучастным. Брай, осмелев от вина, продолжает говорить.

– Просто у Роу и Элизабет разные точки зрения, понимаете, и иногда из-за этого возникают сложности.

– Сложности всегда возникают, когда у людей разные взгляды на воспитание детей. Я запомнила это с тех пор, как у моих друзей были маленькие дети.

– А, так у вас самой нет детей? – Брай пытается говорить беспечно, но у нее не выходит.

– Честно говоря, у меня никогда не было материнских амбиций, как у других женщин. Мне нравятся чужие дети, я обожаю своих племянников, но я никогда не видела себя в роли матери. Так что, когда мои друзья начали активно заводить детей, я уехала в Италию учиться скульптуре.

Розалин отправляет последний кусок бургера в рот и вытирает губы салфеткой.

Бургер Брай застывает на полпути между тарелкой и ртом.

– Вы учились скульптуре в Италии?

Розалин кивает.

– Да, а потом я влюбилась и не могла даже думать об отъезде, поэтому решила остаться и жила недалеко от Флоренции, девятнадцать лет…

Не закончив, Розалин поднимает голову вверх: за спиной у Брай появилась Роу.

– Привет, девочки, вы не против, если я к вам присоединюсь?

«Да еще как против!» – думает Брай, но Роу уже садится, и Брай вынуждена подвинуться, чтобы освободить ей место.

– Как Лили? – спрашивает Розалин, с неподдельной заботой склоняясь к Роу.

– О, она в порядке, очень довольна, что может посмотреть мультики: у нас дома нет телевизора, так что для нее это особое удовольствие, – сообщает она с заметной гордостью в голосе.

«Ага, а как насчет ваших трех айпадов?» – ехидно думает Брай.

– Я, правда, все еще на нервах от всего этого, – Роу озирается, нет ли поблизости Элизабет, и продолжает: – Что вообще Элизабет о себе возомнила? Вся эта ерунда про столбняк! Дичь какая-то. Фуу, Брай, ты что, ешь бургер?!

Роу делает такое лицо, словно от одного слова «бургер» у нее во рту возникает неприятный привкус. Она отодвигается от Брай, а та, стараясь подражать Розалин, не обращает внимания и откусывает еще. Но теперь, в присутствии Роу, мясо отдает кровью, будто оно еще живое. Она бросает оставшуюся половину бургера на тарелку и с трудом проглатывает последний кусок.

– Я вот о чем, – продолжает Роу. – Я знаю, что у нас с Элизабет разные взгляды, и я ее уважаю, серьезно, но я считаю, было бы круто, если бы она отвечала мне тем же и уважала мой выбор: не вкалывать моему ребенку вредные металлы и бесполезные токсины. Понимаете, о чем я?

Роу пристально смотрит на Розалин, которая опускает глаза на свой бокал, а затем говорит:

– Я, конечно, верю в принцип «мой ребенок – мой выбор», но…

– Да! Именно об этом я и говорю: мой ребенок – мой выбор.

Роу улыбается. Она переводит взгляд с Розалин на Брай и обратно:

– Знаете, Стив – это мой партнер – недавно прочитал статью о том, что собираются ввести обязательную прививку от ветряной оспы. От ветрянки, представляете? Это как? Она же вообще не опасна! Конечно, это все ради денег, фармацевтические компании зарабатывают на одной вакцине миллиарды долларов в год.

Громкий крик вырывается из маленького ротика и проносится через весь сад.

– Мама, мамочка! – кричит Альба.

Брай достаточно одного взгляда на свою извивающуюся дочь, чтобы понять, что та вот-вот описается. Или это уже произошло. Она ищет глазами Эша, но тот занят – в очередной раз подливает всем вина.

– Уже иду, Альб! – кричит она в ответ и неохотно поднимается. Улыбается Розалин и на короткое мгновение испытывает вину за то, что завидует свободе этой немолодой женщины.

* * *

Роу увозит Лили домой, как только Элизабет заканчивает раскладывать меренги, ягоды и взбитые сливки. Элизабет не просит Роу остаться, а Роу не усердствует с прощальными благодарностями. Брай выносит несколько мисок с пудингом в сад – для Джеральда, Криса и Джейн, которые все еще сидят вместе за одним концом стола. Элизабет садится напротив Брай, рядом с Шарлоттой, а остальные как попало втискиваются за недостаточно большой стол. Брай приятно, что Розалин сидит близко. Все едят сладкое, и некоторое время стоит тишина. Затем Шарлотта обращается к Элизабет – слишком громко, чтобы это можно было принять за личный разговор:

 

– Что произошло на кухне, когда маленькая девочка поранила ногу? Я хотела зайти, но, судя по звукам, там было небезопасно.

Брай наблюдает, как ее подруга оглядывает присутствующих, проверяя, все ли здесь свои, и, убедившись, что она в безопасности, делает глоток вина и произносит тихим голосом, словно не должна была этого говорить:

– Роу – антипрививочница, она наотрез отказалась везти Лили на укол от столбняка.

– Да ладно! – восклицает Джейн, а остальные охают.

– Да-да, – Элизабет качает головой, – я пыталась поговорить с ней, но она уперлась и все.

Эш под столом убирает руку с колена Брай.

– Так что же, Лили вообще не привита? – Шарлотта, как всегда, говорит слишком громко.

Элизабет собирается ответить, когда Джек, тихий мирный Джек, перебивает свою жену.

– Нет-нет, они делали какие-то прививки, так ведь, Брай?

Лучше бы Джек не втягивал ее в это. Теперь все смотрят на нее и ждут, что она скажет.

– Лили заболела после одной из прививок, не помню после которой. У нее была очень высокая температура, и ничего не помогало. Тогда Роу обратилась за помощью к Эмме – это наш местный гомеопат, – поясняет Брай для Розалин. – Эмма посоветовала ей белладонну, и наутро Лили стало лучше, так что теперь они с опаской относятся к прививкам, но да, мне кажется, большинство из них у Лил есть. Очень вкусная меренга, Элизабет, это из той новой…

Но Элизабет перебивает ее, будто не слышит похвалу:

– Брай, ты забыла упомянуть, что всезнающий Стив прочитал пару постов в соцсетях и решил, что знает больше, чем миллионы экспертов, использующие информацию сотни лет научных исследований.

– Да ладно тебе, Элизабет! Дело же не в…

Но Шарлотта говорит громче, чем Брай:

– Простите, но в моем понимании все, кто не прививает своих детей, – чертовы идиоты и совершенно не заботятся о своей семье. Гигиена и обязательная вакцинация – это единственный путь прогресса, если вам интересно мое мнение.

– Да кому оно интересно, – говорит Брай, но так тихо, что ее слышит только Эш.

За другим концом стола Джейн, повернувшись к Джеральду и Крису, говорит:

– Крис, ты, наверное, слишком молод, чтобы помнить полиомиелит, но мы с Джеральдом знаем, как это было ужасно. В этом проблема молодых – они не помнят…

Брай не слышит продолжения, потому что снова вступает Элизабет:

– Конечно, я бы хотела, чтобы Клем была привита, но наш терапевт, доктор Паркер, сказал, что это слишком рискованно. Вы знаете, он не оставлял практики до семидесяти пяти лет. Сейчас таких великолепных врачей не осталось. Мы доверяли ему во всем, так ведь, Джек?

Джек кивает:

– Да, полностью.

Эш опирается на стол, чтобы встать. Брай чувствует, как от него исходит тяжелый и приторный запах вина, когда он шепчет ей на ухо: «Уже поздно. Пойду соберу Альбу, хорошо?»

Элизабет говорит, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Проблема с антипрививочниками в том, что все они помешаны на теории заговора. Они не лучше, чем эти чокнутые плоскоземельщики. Пожалуй, даже хуже – плоскоземельщики, по крайней мере, не подвергают наших детей опасности.

– Нам пора, – Брай встает чересчур резко, едва не опрокинув тарелку. – Альбе уже пора спать.

Брай посылает всем воздушный поцелуй и обнимает Элизабет, которая тихонько говорит ей на ухо: «Я тебе недавно отправила письмо, прочти его, когда будет время». Уходя, Брай в последний раз бросает взгляд на Розалин и понимает, что та была единственным человеком, кроме Эша, кто не сказал ни слова.

– Серьезно? – укоризненно говорит Брай, когда Эш открывает еще одну бутылку красного. Альба уснула, и они остались на кухне вдвоем.

Эш не обращает внимания, и Брай понимает, что слишком устала, чтобы спорить. Эш потирает лоб, прежде чем заговорить:

– Брай, сегодняшний вечер – это было сплошное мучение.

– Я не хочу обсуждать это сейчас, Эш, ты пьян.

Брай не отказалась бы выпить еще вина, но она должна подавать пример. И она наливает себе воды. Эш не унимается:

– Я не могу больше врать нашим друзьям, Брай, просто не могу.

– Да не вру я им!

– Два года назад она стояла прямо здесь, в этой кухне, и ты сознательно дала ей поверить, что Альба привита.

Брай прекрасно понимает, о чем он говорит. Элизабет пришла выпить кофе и обсудить ремонт в доме Эша и Брай и увидела письмо от врача с напоминанием о прививках Альбы. Она опустила одну руку на письмо, а другую прижала к груди и сказала:

– Какое облегчение, что вы поступаете правильно, Брай. Какое облегчение.

Брай открыла было рот, чтобы ответить, но Элизабет уже пустилась в рассказ о небольшой стычке у школьных ворот с участием родителя, сомневавшегося в необходимости вакцинации, и Брай промолчала. Это было несложно; в конце концов, она уже давно стала профи в сокрытии неудобных эпизодов своей жизни.

Эш делает глоток вина:

– Поправь меня, если я ошибаюсь, но ведь ты никогда не говорила своей лучшей подруге, что Альба не привита.

– Не смей выставлять меня плохой! Ты даже не пытаешься что-то понять! Элизабет – моя лучшая подруга, она знает, что случилось с моим братом, знает, что из-за вакцины он никогда не сможет говорить, и она никогда не спрашивала меня напрямую, прививаемся мы или нет. Думаешь, почему?

– Потому что она думает, что мы прививаемся. Потому что считает нас разумными и ответственными родителями.

– Чушь собачья. Она не спрашивает, потому что в курсе, что мы не прививаем Альбу. И не будем.

– Эй-эй! Прости, но это ты ее не прививаешь. Меня вообще никто не спрашивал – я же, блин, всего лишь ее отец!

– Хватит, я сейчас не буду с тобой ничего обсуждать: ты пьян и не можешь разумно мыслить.

– Да пошла ты. Лучше проверь свою почту.

Брай закрывает за собой дверь в спальню. Эш поспит сегодня в гостевой комнате. Он так часто спит там в последнее время, что Альба на днях назвала ее «папиной комнатой». Брай падает на кровать и открывает письмо от Элизабет. Она читает его, потом перечитывает, а затем швыряет телефон через всю комнату и тут же хочет, чтобы он опять оказался у нее в руке, чтобы она могла снова и снова кидать его в окно, смотреть, как трескается и разбивается стекло и как разлетается на кусочки ее жизнь.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru