Эмили Ллойд-Джонс
Дома костей

Глава 7

Следующим утром на двери обнаружилось прибитое гвоздями извещение о выселении.

Рин уставилась на него. Извещение было написано знакомым почерком, как и все официальные объявления в Колбрене. Она узнала его еще до того, как увидела подпись. И сорвала листок, комкая его в мозолистой ладони.

На жуткий миг ей захотелось сжечь извещение. Увидеть, как его пепел разлетается по ветру, рассыпается по каменистой земле. Словно его и не было – и, пожалуй, можно жить как раньше. Если она притворится, будто бы с этим миром все в порядке, может, и мир последует ее примеру.

Засунув пергамент под блузу, Рин вошла в дом.

И если ей представится возможность высказаться по этому поводу, он останется ее домом.

Даже если ради этого придется сводить в горы какого-то мелкого лорда.

Гарет сидел за кухонным столом. Стол был вырезан из поваленного дерева, ножками служили ветки с отчетливо видными сучками и неровностями. Подняв голову, Гарет без улыбки посмотрел на сестру. В детстве он постоянно улыбался и заливался смехом. Может, он и не был бойким и озорным, как она, но взирал на мир с весельем в глазах. А с годами умение веселиться иссякло.

Он кивнул ей:

– Видела?

– Извещение? – уточнила она. – Эйнон опять нарушил слово. Он обещал дать нам две недели.

– Ну, видимо, все-таки не стоило спускать на него козу.

И то правда – она признала это коротким кивком.

– А ты видел, что он приказал разобрать железную изгородь? Клянусь павшими королями, он глупец.

– Он подлый, но не глупый, – возразил Гарет. Услышав в его голосе усталое смирение, Рин ощетинилась. – Он продаст железо и на эти деньги пополнит запасы в деревенском амбаре. Если зима выдастся суровой, это поможет спасти жизнь людям.

– И дома костей смогут разгуливать по деревне, – подхватила она. – Что наверняка спасет еще больше жизней.

Гарет слегка пожал плечами:

– Может, те, которых ты видела у леса, были приблудными. Это не важно. Мы уходим, – объявил он, и его слова будто повисли между ними. Казалось, раскололась земля, и теперь Рин смотрела на брата словно издалека, с непреодолимого расстояния. – Дом мы отдадим Эйнону в уплату дядиных долгов, на оставшиеся деньги доберемся на юг. На свете есть и другие деревни, Адерин. Можешь поработать подручным у какого-нибудь могильщика, если захочешь. А я… – Он осекся и провел пальцем по обрезу книги расходов.

Тоска в его голосе ранила сильнее слов. Рин понимала, что отчасти ему нестерпимо хочется уйти отсюда, начать все заново где-нибудь в другом месте.

А она уйти не могла. Колбрен был такой же неотъемлемой частью ее существа, как и воспоминания. Этот дом принадлежал ей, а она – ему. У нее не укладывалось в голове, как можно жить где-то в другом месте. Нет, не могла она оставить этот дом – с деревянными ложками любви, вырезанными отцовскими руками, с зарубками на стенах, которыми мать отмечала, насколько выросли дети, с холмиками земли и надгробиями на кладбище. Там, рядом со своими родителями, похоронена ее мать. Рин любила Колбрен со всем, что в нем есть: колокольчиками, расцветающими в лесу под деревьями, дроком, который приходилось подрезать каждую весну, с каменистой почвой, с соседями, знающими несколько поколений ее семьи, со вкусом дикой ежевики и холодной речной воды.

Для того чтобы уйти отсюда, ей придется вырвать из души все эти воспоминания, и ей уже сейчас представлялось, как ее горе прольется, точно кровь.

Должно быть, Гарет заметил отражение внутренней паники у нее на лице, потому что поспешно заговорил:

– Рин, я понимаю, ты хочешь остаться здесь. Но нам нельзя. Чего я не понимаю, так это почему ты так привязана к этому дому, если почти не бываешь в нем. Ты же всегда или на кладбище, или в лесу, или в деревне…

– В попытках прокормить нас! – Она развела руками. – Заработать столько, чтобы нам не пришлось бросать этот дом. Но тебе-то все равно. Ты ведь хочешь уйти, да? Потому что тебе нет дела до этого дома. Нет и никогда не было…

– Мне есть дело до того, как наша семья живет сейчас, – перебил Гарет, – и меня меньше всего беспокоит, как бы сохранить то, что было. В этом и заключается разница, а не в том, как ты пытаешься ее представить.

Рин круто повернулась и направилась прочь из кухни.

– Да, давай, беги в лес, – с горечью бросил ей вслед Гарет. – Все лучше, чем обсуждать дела с близкими.

У нее на щеке дрогнул мускул.

– Я иду поговорить с Эйноном, балда.

Она удержалась и не хлопнула дверью, но была к этому близка.

* * *

Дом Эйнона был средоточием красоты.

Власти кантрева решили направлять наместника из числа приближенных в деревню еще давно, с тех пор, как открылся рудник. Ходили слухи, что это нежелательный пост и что аристократы зачастую считают его признаком впадения в немилость. Видимо, это во многом объясняет отношение Эйнона к жителям деревни. Для него они не люди, а обуза.

Дверь открыл слуга Эйнона. На его лице застыла гримаса надменной скуки, будто службу у наместника он считал чуть ли не титулом.

– Чего тебе, Адерин? – спросил он.

Мысленно перебрав всевозможные резкости, она отказалась от намерения пытать удачу.

– Мне надо поговорить с Эйноном.

– Его здесь нет.

Рин скрестила руки на груди:

– Тогда где же он?

Слуга ответил не сразу. Его замешательство придало ей уверенности: он явно пытался придумать какую-то ложь. Она шагнула прямо на него, оттолкнула его плечом, входя в дом. Оторопев, он не сразу последовал за ней, а когда догнал, она уже стояла на пороге гостиной.

Эйнон сидел в кресле, рядом на столе стояла чашка чая, на коленях лежала книга. Он выглядел пауком в середине паутины. Швы на его одежде были ровными и аккуратными, волосы – собранными на затылке.

Оторвав взгляд от книги, он остановил его на Рин.

– Адерин, – произнес он. – Что я могу для тебя сделать? – Он терпеливо вздохнул. – Ты пришла насчет суда? Потому что, как ни больно мне об этом говорить, я обязан взыскать долг твоего дяди.

Она заставила себя ответить с непроницаемым лицом:

– Его здесь нет, сэр.

– Знаю. – Он говорил с ней, словно она ребенок, и это ее оскорбляло. – Вот потому-то я и должен забрать у вас дом. И потом, нехорошо это, когда трое детей живут совсем одни. Тебя следовало отослать в работный дом в городе, как только стало ясно, что дядя вас бросил. А твоей младшей сестре было бы лучше в сиротском приюте. По крайней мере, не выглядела бы голодной и оборванной.

«Дядя нас не бросал». Эти слова уже вертелись у нее на языке, но она не произнесла их. Ведь бросить их он вполне мог. Дядя был игроком и пьяницей, слишком увлеченным собственными удовольствиями, чтобы отказываться от них ради близких.

– Я могу выплатить дядины долги, – сказала Рин.

Эйнон откинулся в кресле, слабая улыбка коснулась его губ. Он указал ладонью на стол рядом с собой.

– Можешь оставить деньги здесь.

Рин не шевельнулась. Эйнон тоже, улыбка словно приклеилась к его губам.

– Денег у тебя нет, да? – спросил он. И покачал головой с видом благосклонного правителя, одаряющего мудростью строптивых подданных. – Вот что я тебе скажу, Адерин: пустым обещаниям, как и пустым угрозам, грош цена.

– Они не пустые, – возразила она. – Тот путник, Эллис, нанял меня в проводники. Как только он мне заплатит, вы получите свои деньги.

Улыбка застыла на губах Эйнона.

– У него столько наберется?

– Да. – Рин пожала плечами. – Он сказал, что он из Каэр-Аберхена.

Услышав название крепости князя, Эйнон стиснул зубы.

– И как же его фамилия?

– Он ее не назвал. – Рин снова пожала плечами. – А разве это важно?

– Да, важно, – с застывшей улыбкой заявил Эйнон, – потому что у кое-кого из нас свои дела с князем. И его подопечным следует оказать радушный прием.

Если бы Рин пообещали радушный прием таким тоном, она бросилась бы наутек. Впрочем, отношения знатных особ между собой ее мало интересовали.

– Я могу заплатить вам, но понадобится некоторое время.

Эйнон медлил в нерешительности, и на миг сердце Рин замерло. Возможно, у нее все получится, но пока это лишь предположение.

Но вот он покачал головой.

– Нет-нет, мне нужны деньги – как и остальной деревне. Зима обещает быть суровой, вот почему я спешу пополнить запасы провизии в амбаре. Потому и продаю железо от изгороди и потому собираю деньги со своих должников. Как видишь, все это на благо деревни.

От разочарования Рин показалось, что она утратила опору под ногами. Однако через миг ее чувства окрепли, переросли в гнев, вспыхнули в глубине души жарко, как уголь. Как самодовольно он это произнес, как уверенно, будто одним движением раздул это пламя.

И оно взметнулось.

– Но ведь далеко не все наши деньги пойдут на пополнение запасов, верно? – спросила она.

Притворная доброжелательность слетела с лица Эйнона.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – отозвался он.

Рин обвела взглядом комнату.

Ковры поражали яркостью алого и синего цветов, красители для них явно привезли издалека. Отполированный до блеска стол сиял, чайная чашка на нем была изготовлена из тонкого фарфора. Висящий на стене гобелен украшал вышитый портрет давно почившего короля.

Комната была красивой. И гораздо более роскошной, чем позволяло положение Эйнона.

– Налоги, которые мы вам платим… – заговорила Рин. – Они предназначены для князя кантрева, так? Но все ли они попадают к нему в казну? Досадно будет, если князь узнает, – продолжала она. – И если его подопечный сочтет нужным доложить ему…

Угроза была жалкой, почти ничтожной. Она даже не знала, в самом ли деле Эллис знатная особа или же просто чей-то внебрачный сын, а может, просто хорошо одетый ремесленник. С другой стороны, наверняка этого не знал и Эйнон.

Эйнон поднялся со своего места. Его взгляд стал суровым, губы сжались в тонкую линию. Он застыл, на голову возвышаясь над Рин. Вынужденная смотреть на него снизу вверх, она ощутила, как в груди поднимается негодование.

– Ты ступила на очень опасный путь, Адерин. – Он понизил голос, чтобы не услышал слуга за дверью. – Не стоит доверять всем слухам подряд, моя дорогая девочка.

У Рин в голове запульсировала боль, мышцы на шее натянулись. Она пыталась дышать ровно, заставляла себя сохранять спокойствие. Она терпеть не могла чувство беспомощности, от него ей хотелось швырять о стену одну за другой все дорогие безделушки, какие найдутся в этом доме, пока Эйнон не поймет наконец, что такое потеря.

– По крайней мере, – отозвалась она, – не трогайте изгородь.

– А то что? – Он скептически рассмеялся. – Бросишь у моего порога труп?

Она закрыла глаза. Он вряд ли прислушается к ее словам, но произнести их она обязана.

– Нет, – сказала она, – мне не придется. Любой мертвец, который появится в деревне, придет по своей воле.

Несколько чувств сменилось на узком лице Эйнона: удивление, страх, потом гнев. Как будто угроза исходила от нее, а не от гор. И он мог устранить эту угрозу, заставив замолчать единственную девушку.

Повернувшись, она решительным шагом покинула его дом.

Глава 8

Для Эллиса время приема пищи было еще и временем работы.

Одна из женщин, вырастивших его, кухарка, давным-давно отчаялась отучить его рисовать за обеденным столом. Сколько бы раз он ни оставлял на пергаменте пятна овсянки или сыра, он продолжал работу – пальцы двигались по карте, строили ландшафты, пользуясь только линиями и расстояниями.

Ранний ужин в «Рыжей кобыле» он съел, держа в одной руке ложку, а в другой – завернутый в обрывок пергамента грифель. Наброски Колбрена складывались в единое целое. Если его карта будет пущена в обращение, путникам уже не придется ночевать в лесу, в криво натянутых палатках. Эллис обошел всю деревню дважды, зарисовывая строения и измеряя расстояния шагами. И теперь он мог бы сориентироваться здесь даже с завязанными глазами – главное, знать отправную точку.

Может, это и привлекало его в картографии с самого начала: ему нравилось видеть линии и завитки, читать по ним ландшафты. У карт не было секретов или хитростей, которые он не мог разгадать. Какое-нибудь место он умудрялся узнать с помощью карты лучше, чем человека.

Вокруг него бурлила таверна, но он этого почти не замечал.

Рагу из баранины остро и пряно пахло розмарином и мятой. Эллис ел и работал, откладывая последние промеры^[12] на окраине деревни.

Перед ним со стуком поставили чашку. Эллис поднял голову, ожидая увидеть Инид, уговаривающую его поесть побольше, но перед ним стоял мужчина. Лицо у него было осунувшееся, и на Эллиса он смотрел как на ошметок грязи на сапоге.

Но на самом деле сапоги его были безупречно чистыми, а одежда – добротной, тщательно сшитой. Только один человек здесь мог быть так одет.

– Наместник Эйнон, – произнес Эллис, учтиво склонив голову. Об этой важной особе он знал: его заставили заучить наизусть список всей аристократии кантрева, когда ему было двенадцать лет. Но Эйнон, должно быть, или пренебрегал двором, или в силу других причин отклонял приглашения в Каэр-Аберхен, потому что Эллис видел его впервые.

Не ответив, Эйнон сел напротив него. Эллис невольно нахмурился: сесть за чужой стол без приглашения – нарушение этикета, хоть и мелкое.

– Кто ты? – спросил Эйнон. От его вопроса веяло холодом.

Ложка Эллиса замерла на полпути ко рту, кусок баранины плюхнулся обратно в миску.

– Эллис из Каэр-Аберхена. Я думал, в такой маленькой деревне обо мне уже все известно.

Эйнон словно ощупывал его взглядом.

– Слухов хватает. Моя прислуга любит поболтать, когда думает, что я не слышу. Говорили о некой знатной особе.

Эллис постучал пальцем по пергаменту:

– Я картограф.

У Эйнона вырвался хриплый звук. Обладателям хороших манер не дозволялось фыркать, но на этот раз он едва сдержался.

– Не прикидывайся. Князь послал тебя, чтобы ты на меня донес.

Ответная улыбка Эллиса была недоброй – как и его смех.

– Как только меня не называли, – легким тоном отозвался он. – Чужаком, изгоем, калекой, обузой, но еще ни разу не обвиняли в том, что я шпион. Скажите, что меня выдало? То, что я сообщаю всем подряд свое имя или что разгуливаю повсюду среди бела дня?

На лице Эйнона проступила краска.

– Половину имени, – негромко поправил он. – Я заметил, что ты никому не называешь свою фамилию.

Вспышка боли была настолько привычной, что даже послужила своего рода утешением.

– Да, – согласился Эллис. – Не называю.

– И по какой же причине?

– Милорд, – сказал Эллис, следя, чтобы голос по-прежнему звучал ровно, – я не обязан отвечать вам. Тем более когда вы помешали мне ужинать. А теперь я хотел бы вернуться к своей работе.

Эйнон перевел взгляд на тетрадь с набросками.

– Неплохо придумано, – тихо произнес он. – Может, ты и в самом деле учился картографии, а может, и нет. Но мне-то известно, зачем сюда прибыл соглядатай из Каэр-Аберхена. Зачем ты говорил с проклятой могильщицей. Она наболтала глупостей, которые ты теперь перескажешь князю кантрева. Мне известно, что при дворе есть те, кто метит на мое место.

Светские манеры Эллиса уступили место раздражению.

– Не понимаю, кому такое могло прийти в голову, – отозвался он. – В поместьях тамошней знати порядка гораздо больше, чем в этой деревне.

Стиснутые губы Эйнона побледнели.

– Рудник… – процедил он, едва шевеля челюстями. – Он мой.

– Рудник давным-давно обрушился, – напомнил Эллис. – И теперь выглядит уместной метафорой для всех окрестностей.

– Этот рудник, если открыть его заново, будет стоить намного дороже твоей головы, – холодно отрезал Эйнон. – И больше, чем жизнь всех здешних людей. В этих горах таится поистине королевское состояние, и когда-нибудь я его добуду.

– Так зачем ждать? – Эллис раздумывал, упомянет ли Эйнон о восстающих мертвецах.

– Дело в том, – ответил он, – что слишком многие еще боятся, что рудник опять обвалится. Говорят, что нельзя вгрызаться слишком глубоко в гору. Последний отряд, который я отправил на разведку рудника, потерпел неудачу: один из людей исчез, у остальных сдали нервы. – Он раздраженно скривил губы. – Но как только деревенские оголодают, уверен, найдется… достаточно желающих снова отправиться на разведку рудника.

Эллису вспомнились разваливающиеся дома, изношенная одежда и пыл, с которым Рин схватила его монету. Пожалуй, Эйнон прав: еще несколько лет, и деревенские придут в такое отчаяние, что будут готовы работать даже в грозящем обрушением руднике.

– И поэтому, – очень тихо продолжал Эйнон, – я не потерплю шпионов, распускающих слухи, будто бы я не выполняю свои обязанности перед князем. Я знаю, что тебе наговорила Адерин, и донести на меня я не дам.

Эллис еле удержался, чтобы не чертыхнуться. Ну вот, пожалуйста: он ввязался в мелочную деревенскую политику. Как будто мало ему было чудом спастись от восставшего мертвеца и выжить. Эллис возвел глаза к потолку.

– Почему хотя бы раз, – сказал он скорее себе, чем Эйнону, – для разнообразия нельзя, чтобы все сложилось удачно?

Эйнон поднялся со своего места, ножки стула скрипнули по дощатому полу.

– Инид!

Хозяйка постоялого двора появилась у столика – розовощекая, с выбившимися из узла волосами. Ее улыбка казалась натянутой, она беспокойно сжимала пальцы.

– Да, наместник Эйнон?

– По-моему, наш гость уже уходит, – произнес Эйнон, не сводя пристального взгляда с Эллиса. – На ночь он не останется.

На лице Инид отразилась паника, взгляд заметался между Эйноном и Эллисом, она явно растерялась. Если Эллис не ошибся насчет Эйнона, тогда, если Инид попытается возразить, арендная плата для нее моментально вырастет.

Эллис подавил в себе гнев, удержал его внутри. Гнев для него – непозволительная роскошь, ведь у него нет даже такой защиты, как фамилия.

На миг прикрыв глаза, он выровнял дыхание, потом поднялся, собрал свои вещи и кивнул Инид.

– Благодарю вас за радушный прием, – сказал он и прошел мимо Эйнона. Он заберет остальной скарб из комнаты и двинется в путь.

Пора отыскать своего проводника и покинуть деревню.

Глава 9

Тем вечером Рин ушла в лес.

После вчерашнего дождя деревья еще стояли мокрые. По стволам дубов стекали капли, на землю падали желуди. Рин принялась собирать их, сгребая в горсти. Корзина наполнялась медленно, но этому Рин только радовалась. В лесу, в тени гор, куда мало кто отваживался заходить, она обретала покой. Здесь ей было незачем тревожиться о том, что ее штаны забрызганы грязью, а волосы спутал ветер.

Только здесь она чувствовала себя свободно.

Пока не услышала знакомое бе-е-е.

Обернувшись, Рин увидела стоящую поодаль козу. Дернув ухом, та наклонилась, подобрала желудь и захрустела им.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Рин. В ответ коза лишь дожевала один желудь и принялась за другой. При этом она моргала, словно подмигивала Рин как давней, случайно встреченной знакомой.

– Опять ты удрала из загона.

– Бе-е-е.

Рин подошла, взяла козу за рог и легонько толкнула:

– Давай-ка иди отсюда.

Если бы козы умели строить оскорбленные гримасы, эта так бы и сделала.

– Нет, – отрезала Рин. – Со мной ты не пойдешь. Ты же все слопаешь.

– Разговариваешь с козой?

Неожиданно услышав знакомый голос, Рин вздрогнула.

Неподалеку стоял Эллис. И выглядел он совсем как знатная особа, хоть и уверял, что это не так, – по крайней мере, одет был роскошно. Рин охватил острый стыд за грязь под ногтями.

– Просто она умеет слушать, – откликнулась Рин. Словно решив доказать, что она не права, коза отвернулась и принялась обгладывать листья с низкой ветки. – Что ты здесь делаешь?

– Похоже, в Колбрене я злоупотребил гостеприимством. Даже заночевать где-нибудь в поле и то безопаснее. – Он скинул с плеча мешок, поставил его между ступней. – Если ты уже готова, может, утром и выйдем?

Она нахмурилась. При своих невеликих размерах Колбрен всегда был готов оказать гостям радушный прием. По крайней мере, тем, кто готов за это заплатить.

– А что случилось? Неужели куры Инид забрели к тебе в комнату? Так они тебя не обидят. Просто брось им зерна, они склюют и уйдут.

Он хмыкнул – насмешливо и в то же время возмущенно:

– Значит, такое уже случалось?

– Столько раз, что и не сосчитать.

Он рассмеялся, и в этом смехе прозвучало неподдельное веселье. В груди у Рин стало тепло, и она обнаружила, что улыбается в ответ, очарованная собственной способностью рассмешить его.

– Мне нанес визит наместник Эйнон, – сообщил он, и ее смех оборвался. – Видимо, он считает, что из Каэр-Аберхена меня прислали как шпиона. А сведения мне поставляешь ты.

Она выругалась сквозь зубы, поморщилась, переступила с ноги на ногу, досадуя и на Эйнона, и на себя.

– Прости, прости… это я виновата, – сказала она. – Я… В общем, я заходила к нему сегодня утром поговорить насчет того, что задолжала ему моя семья. Сказала, что смогу заплатить, если он согласится подождать. А когда ничего из этого не вышло, заявила, что у него в карманах оседают налоги, предназначенные для князя… и что ты доложишь об этом в Каэр-Аберхене.

– Правда? – Эллис возмутился. – И зачем тебе понадобилось приплетать меня?

– Я разозлилась, – объяснила Рин, – и мне в голову не приходило, что он выгонит тебя из деревни, и… да, план был неудачный. Но у меня нет против него ничего, кроме слухов, и, если я хочу сохранить свой дом, мне надо убедить Эйнона, что он может лишиться своего.

Похоже, ответ его удовлетворил.

– А это правда? – полюбопытствовал Эллис. – Что деньги оседают у него в карманах?

– Если нет, разве стал бы он так беспокоиться? – Она пожала плечами. – Люди знают, что ты из Каэр-Аберхена. Ты одет как аристократ. Мне ты свою фамилию не назвал – и, судя по всему, Эйнону тоже, а то он повел бы себя иначе. Картографы всюду бывают, так что лучше такого прикрытия не придумаешь. Нетрудно предположить, что ты можешь оказаться шпионом. Может, Эйнон думает, что я уже отправила князю письмо, чтобы лишить моего обидчика теплого места. Ведь тогда я смогу забыть о дядиных долгах.

– Но ты же никакого письма не отправляла, – напомнил он.

Ее ответная улыбка получилась проказливой.

– Только потому, что не додумалась. План хороший, но, на мой взгляд, сложноватый. Когда на пути у меня встают помехи, я берусь за топор. Или сжигаю их. Это у меня неплохо получается.

Он окинул ее взглядом:

– По-моему, ты способна на большее.

Такое замечание от Гарета наверняка взбесило бы ее. Она восприняла бы его как упрек в том, что она недостаточно старается и могла бы делать больше. Но в глазах и голосе Эллиса не было осуждения – только доброта.

Как ответить, Рин не знала и рассердилась на себя за неловкое молчание. Она не из тех, кто теряет голову от симпатичных парней и приятных слов. Все красивое зачастую оказывается ядовитым или бесполезным – например, горстка блестящих ярких ягод может убить, а резная деревянная ложка ни на что не годится, кроме как восхищаться ею. Вот и добрые слова ей ни к чему. Но она машинально нащупала в кармане резные завитки ложки и смягчилась.

– Идем, – позвала она, протянула руку и подхватила его мешок. Он оказался неожиданно легким, а она-то думала, у него с собой больше вещей. Закинув мешок на плечо, она повесила на локоть корзину с желудями.

– Ты утащила у меня мешок, – спокойно заметил Эллис.

– Можешь лечь на моей постели. – Она оглянулась через плечо. – Мне и раньше случалось спать на полу, могу поспать и сегодня.

Он свел брови, и на миг его лицо стало озадаченным.

– Не могу… Ты и так сделала для меня более чем достаточно.

– Считай, что нашел себе кров и стол вдобавок к моим услугам проводника.

Он покачал головой, скорее насмешливо, чем озабоченно, а она направилась прочь с его мешком. Вечер расцветил небо всевозможными оттенками алого с золотом, тени путников бежали по траве, опережая их.

– Спасибо за это, – произнес Эллис. – Можно спросить, как вышло, что ваша семья не в ладах с наместником Эйноном? Ты говорила, что вы ему задолжали?

Она нахмурилась:

– Да. Наш дядя питает пристрастие к выпивке и картам, но и с тем, и с другим у него не складывается. Он занял денег у Эйнона – сумму, которую мы не в состоянии вернуть. Несколько месяцев назад дядя ушел в город кое-что продать. И с тех пор не возвращался.

– Значит, это не вы, а ваш пропавший дядя в должниках у Эйнона, – подытожил он.

– Да. И хуже всего то, что это Эйнон должен заплатить нам.

– То есть?

Она оглянулась на горы, укрытые тенью. Догорающее за ними солнце высвечивало зубчатую линию вершин на горизонте.

– Мой отец был в последнем отряде, отправленном выяснить, можно ли снова открыть рудник. Эйнон обещал заплатить всем, кто входил в этот отряд, но папа так и не вернулся.

У него перехватило дыхание.

– Я… сочувствую.

Она пожала плечами:

– Мы искали его, но не нашли, – безучастно продолжала Рин. – А Эйнон сказал, что, поскольку работа так и не выполнена и нет никаких доказательств, что отец погиб в шахте, денег мы не получим.

Эллис обдумал ее слова.

– Вот мерзавец, – заключил он.

Она вымученно улыбнулась:

– Ты не ошибся.

Закат и осень общими усилиями превратили лес в странное и прекрасное место. В угасающем свете кора сосен казалась кроваво-красной. Подлесок с его папоротниками, мхом и спутанным бурьяном уже затопили тени. Рин вела их по тропе к наделу старого Хивела: он не станет возражать, если они пройдут к деревне напрямик через его загон для овец.

За ее спиной Эллис сдавленно вскрикнул. Обернувшись, Рин увидела, что у него застряла нога. Он дотянулся до единственной ветки, до которой смог, но она была тоненькой и сразу обломилась, а он рухнул в подлесок. Рин подала руку, чтобы помочь ему встать, и тут ее взгляд упал на его ногу.

Поначалу ей показалось, что нога застряла в охотничьей ловушке. Острые края поблескивали на свету, цепляясь за его сапог.

Но это была не ловушка.

Он наступил на человеческую грудную клетку. Переведя взгляд дальше, Рин увидела прочные кожаные сапоги и лохмотья, оставшиеся от одежды.

Эллис наклонился и попытался раздвинуть ребра. Высвободить ступню пока не удавалось, напряженно сжатые губы говорили о том, что он с трудом сдерживает брезгливость. Рин встала рядом на колени и взялась за самое толстое ребро. После первого же рывка оно поддалось. Ступня Эллиса высвободилась из плена.

Рин села на пятки, отряхивая испачканные пальцы. Она думала, что Эллис поспешит отойти от мертвеца, но он присел на корточки рядом с ней и обвел взглядом скелет.

– Это и есть?..

Она покачала головой:

– Не знаю. Просто… еще недостаточно поздно. Через полчаса стемнеет, тогда и будет ясно.

Это вполне мог быть просто человек. Он лежал на самом краю леса, куда магия могла и не дойти.

– Так или иначе, – сказал Эллис, – надо сложить его в мешок и отнести в кузницу.

Рин почувствовала, как сжались ее челюсти.

– Нет.

– Нет?

– Если это дом костей, ему прямая дорога в горнило, – объяснила она, – но если просто мертвец, я похороню его на кладбище. В знак уважения.

Между бровями Эллиса пролегла морщинка.

– Мертвые заслуживают хоть чего-нибудь. – Она старалась объяснить доходчиво для непосвященного. – Памяти, надгробного камня, места упокоения. Смерть должна быть мирной, мертвые этого достойны. А дома костей – насмешка над смертью. Когда их сжигают, это… просто последнее, что остается, а не реальный выход из положения.

Эллис склонил голову:

– Понимаю. – Он потянулся за своим мешком, лежащим рядом с Рин. – В любом случае нам надо собрать его.

– Согласна.

Эллис вытащил из мешка перчатки и надел их. Вдвоем они принялись высвобождать из зарослей останки неизвестного. Трава оплела кости, проросла сквозь грудную клетку и череп. Рин рвала плети горошка и траву, стараясь причинять как можно меньше ущерба костям, которые они складывали в маленький дерюжный мешок.

Солнце закатилось за горизонт, унося с собой тепло. Стало холодать. Рин задрожала, но работу не бросила. К тому времени, как они закончили, сумерки уже завладели самыми укромными уголками леса – пещерками под корнями деревьев, зарослями кустов с густой листвой.

Заметив, что почти стемнело, Рин и Эллис уставились на мешок и смотрели на него целую минуту.

Он оставался совершенно неподвижным.

– Ладно, – сказала Рин, – заберу его с собой. Если по пути он ни разу не шевельнется, утром схожу и похороню его.

Эллис кивнул и собрал края мешка, чтобы затянуть потуже веревки.

Хрустнула ветка. Звук далеко разнесся по безмолвному лесу, и только тогда Рин заметила, как тихо вокруг: ни стрекота насекомых, ни шороха мелкой живности, устраивающейся на ночлег.

Странный холодок возник в основании ее позвоночника.

– Эллис… – медленно выговорила она, сама не зная, зачем произносит его имя – может, как предостережение, или чтобы напомнить себе, что она здесь не одна.

Что-то двигалось впереди в вечернем полусвете. Это что-то было выше Рин ростом, и она, напрягая зрение, попыталась разглядеть его форму. Лишь когда нечто вышло из кустов, она увидела, что это солдат.

Совершенно мертвый солдат.

– Не шевелись, – еле слышно сказала она Эллису. – Мы на самом краю леса. Может, он сейчас уйдет в чащу.

Дом костей наклонял голову так и этак, разглядывая двух живых существ перед ним. Рин представляла, как за пустыми глазницами ворочаются мысли.

Давай же, – думала она, словно надеясь силой воли прогнать мертвеца. – Ради твоей же пользы иди обратно в лес.

А потом она заметила еще какое-то движение, и ее сердце глухо стукнуло в груди.

Из-за деревьев появился еще один дом костей – на этот раз в кольчуге и с арбалетом. У него еще сохранились длинные пряди волос, цепляющиеся за ключицы.

– Адерин? – вопросительно произнес Эллис.

Два дома костей. И вовсе не заплутавшие путники или звероловы: одетые в доспехи стоимостью не меньше годового дохода семьи, они могли быть только солдатами кантрева. Рин не слышала, чтобы таких солдат посылали в леса, с тех пор, как…

С тех пор, как князья отправили так и не вернувшиеся отряды в крепость Сиди за котлом воскрешения.

– Павшие короли! – выругалась она. – Ладно, Эллис, мы уходим. Вставай, только медленно, очень медленно.

Эллис кивнул и уперся ладонью в землю. Потом начал подниматься.

Из мешка стремительно, как нападающая змея, взметнулась рука и схватила Эллиса за рубашку. Хрипло вскрикнув от неожиданности, он повалился набок.

Оба дома костей рывком повернули головы в его сторону.

Рин услышала, как они сделали вдох – медленный, прерывистый, сквозь сгнившие зубы. А потом раздался металлический скрежет меча, извлекаемого из ножен. Сверкнуло лезвие, Рин сжала пальцы на рукояти топора.

Над ними в небе погасли последние лучи солнечного света.