Эмили Генри
Отпуск на двоих
– И что ты обо мне думала?
– Не знаю, – ответила я. – Что ты просто какой-то парень из Линфилда.
– Я действительно какой-то парень из Линфилда, – подтвердил он.
– Какой-то парень из Линфилда, который поет в караоке «Опьянена тобой», – поправила его я, а затем снова зашлась в приступе хохота.
Алекс едва заметно улыбнулся и покачал головой.
– А ты, значит, какая-то девушка из Линфилда, которая поет в караоке… – Он секунду раздумывал. – «Королева танцев»?
– Время покажет, – ответила я. – Я никогда не была в караоке.
– Серьезно? – Он обернулся на меня с искренним изумлением, написанным на лице.
– Разве в большинство караоке-баров не пускают только с двадцати одного года?
– Не все бары работают по лицензии, – сказал он. – Нам обязательно нужно сходить. Когда-нибудь летом.
– Ладно, – ответила я. То, как быстро я согласилась, удивило меня не меньше, чем его неожиданное приглашение. – Должно быть весело.
– Ладно, – сказал он. – Классно.
Итак, теперь у нас было запланировано уже два совместных похода.
Наверное, это делает нас друзьями? Ну, вроде как.
Сзади нас нагоняла машина, прижимаясь все ближе. Алекс невозмутимо включил поворотник и перестроился на другую полосу шоссе. Каждый раз, когда я бросала взгляд на спидометр, то видела, что он ведет машину с ровно допустимой скоростью – не больше и не меньше. Изменять своей привычке из-за одного спешащего водителя он явно не собирался.
Пожалуй, я с самого начала могла бы догадаться, каким осторожным водителем будет Алекс. С другой стороны, как я уже сегодня выяснила, когда ты строишь догадки о людях, иногда ты оказываешься в корне не права.
Постепенно липкие, испещренные огнями остатки Чикаго остались позади, и теперь по обе стороны от нас цвели обширные поля Индианы. Мой плейлист без всякого видимого смысла переключался с Бейонсе на Нейла Янга, а оттуда – на Шерил Кроу и ЛСД Саундсистем.
– А тебе и правда все нравится, – поддразнил меня Алекс.
– За исключением бега, Линфилда и хаки, – согласилась я.
Его окно было закрыто, а мое открыто. В темноте мы летели через плоскую равнину, трясясь на неровной дороге, мои волосы развевал ветер, за громким свистом которого я почти не слышала, как Алекс фальшиво подпевает песне «Одного тебя» группы «Херт». Но вот он добрался до припева, и дальше мы уже поем вместе, срываясь на абсолютно кошмарный фальцет, руки возбужденно взмывают в воздух, словно дирижируя невидимым ансамблем, лица искажены, а старенькие динамики машины натужно жужжат.
В тот момент он был таким драматичным, таким пылким, таким абсурдно-нелепым, что казался совершенно другим человеком, а не тем кротким парнишкой, которого я встретила на вечеринке в честь начала ознакомительной недели.
Может быть, подумала я, Тихий Алекс – это что-то вроде пальто, которое он надевает перед тем, как выйти на улицу.
Может, на самом деле под ним прячется Алекс Обнаженный.
Ладно, над этим именем нужно хорошенько подумать. Смысл был в том, что этот Алекс начинал мне нравиться.
– А что насчет путешествий? – спросила я, улучшив момент между песнями.
– А что с ними? – спросил он.
– Любишь или ненавидишь?
Он раздумывал над ответом, сжав губы в тонкую линию.
– Сложно сказать, – наконец ответил он. – Я нигде особенно-то и не был. Много о чем читал, но своими глазами ничего из этого не видел.
– И я, – сказала я. – Пока еще нигде не была.
Он подумал еще немного.
– Люблю, – сказал он. – Наверное, все-таки люблю.
– Да, – кивнула я. – И я.
Глава 6
Этим летом
На следующее утро я отправилась прямиком в кабинет Свапны, и несмотря на то, что с Алексом мы переписывались до поздней ночи, чувствовала я себя странно взвинченной. По дороге я купила ей американо со льдом и теперь со стуком поставила стаканчик на стол. Свапна, корпевшая над макетом предстоящего осеннего выпуска, вздрогнула и подняла на меня взгляд.
– Палм-Спрингс, – объявила я.
Выражение изумления на ее лице сменилось легкой улыбкой, тронувшей уголки острых губ. Она выпрямилась на стуле и сложила на груди идеально загорелые руки, прекрасно сочетающиеся с пошитым по фигуре черным платьем. Огромное обручальное кольцо поймало свет лампы, и ярко-красный рубин вспыхнул огнем.
– Палм-Спрингс, – повторила она. – Хорош для любого сезона. – Она подумала немного и взмахнула рукой. – Разумеется, это настоящая пустыня, но в континентальных штатах сложно найти более спокойное место для отдыха. А мы все-таки называемся «П + О».
– Именно! – воскликнула я, делая вид, что с самого начала именно это и имела в виду. На самом деле мой выбор не имел никакого отношения к журналу, но имел самое прямое отношение к Дэвиду Нильсену, младшему брату Алекса, который собирался на следующей неделе обручиться с любовью всей своей жизни.
В Калифорнии, а именно – в Палм-Спрингс.
Это была помеха, которой я никак не ожидала: Алекс уже успел запланировать поездку на следующую неделю – побывать на свадьбе у своего брата. Когда он об этом сказал, я была абсолютно раздавлена. Все же я ответила, мол, хорошо, я понимаю, попросила его поздравить Дэвида, отправила сообщение и отложила телефон в сторону, полагая, что беседа окончена.
Но я ошибалась и еще спустя два часа обмена сообщениями сделала глубокий вдох и попыталась протолкнуть идею о том, чтобы он немного растянул свою трехдневную поездку и провел несколько дней со мной. За счет «О + П», разумеется. И Алекс не просто согласился, но даже предложил мне заглянуть на свадьбу.
Так что все замечательно сходилось.
– Палм-Спрингс, – снова повторила Свапна. Глаза ее подернулись дымкой, пока она всецело рассматривала эту идею. Затем она вдруг очнулась от своего транса и потянулась к клавиатуре. С минуту она что-то печатала, затем рассеянно потерла подбородок, читая с экрана. – Разумеется, нам придется подождать до зимы. Летом туризм в Палм-Спрингс совсем не развит.
– Именно это и замечательно! – затараторила я, начав слегка паниковать. – В Спрингсе столько всего происходит летом, и народу там немного, и это дешевле. Почему бы мне не вернуться к корням? Знаете, мои статьи о том, как сделать поездку подешевле?
Свапна задумчиво пожевала губами:
– Наш бренд призван вызывать у потребителей жгучее желание. Читатель должен захотеть получить высококлассный отдых.
– И Палм-Спрингс – вершина их мечтаний! – заверила ее я. – И мы покажем это читателям. А потом объясним, как это получить.
Темные глаза Свапны зажглись, пока она обдумывала эту мысль, и в моей груди затеплилась надежда.
А затем она моргнула и отвернулась к экрану компьютера.
– Нет.
– Что? – машинально выговорила я. Мой мозг просто не мог должным образом обработать то, что только что произошло. Не может так быть, чтобы именно из-за моей работы все пошло не по плану.
Свапна издала сочувственный вздох и наклонилась ко мне, поставив локти на стеклянную поверхность стола.
– Послушай, Поппи, я ценю твою идею, просто это не подходит под формат журнала. Это смешение концепций.
– Смешение концепций, – механически повторила я. Ступор все еще не прошел, так что сформулировать какую-нибудь более внятную фразу я не смогла.
– Я думала об этом все выходные и решила, что ты отправишься на Санторини. – Она взглянула на макет журнала, разложенный на столе, и шестеренки в ее мозгу закрутились. Вмиг она превратилась из сочувствующей, но придерживающейся профессионализма Свапны в сосредоточенного гения-журналиста Свапну. Она уже все решила. Свапну в такие моменты окружало поле невероятной уверенности, и я поймала себя на том, что уже стою на ногах и собираюсь уходить. В мозгу, правда, все еще вертелись бесконечные «Но ведь!», снова и снова.
Но ведь это наш шанс все исправить.
Но ведь я не могу так быстро сдаться.
Но ведь это то, чего я хочу.
Мне совсем не нужны роскошные, выбеленные ветром улочки Санторини и сияющее море до самого горизонта.
Мне нужен Алекс, нужна пустыня в мертвый летний сезон. Нужно шататься по улочкам, заходя в любое приглянувшееся место, даже не проверяя отзывы на Трипадвайзере. Нужны дни, полные незапланированных событий, нужно оставаться на ногах допоздна, нужно часами сидеть в пыльных книжных магазинчиках, мимо которых Алекс просто не мог пройти, нужно заходить в антикварные магазинчики, заваленные барахлом и полные бацилл, и Алекс будет стоять у входа, напряженный, но терпеливый, и ждать, пока я закончу мерить шляпы, принадлежащие давно мертвым людям. Вот чего я хочу.
Я стояла у двери в кабинет с колотящимся сердцем, пока Свапна не подняла голову от макета. Ее брови вопросительно взметнулись ввысь, как бы вопрошая: «Ну что еще, Поппи?»
– Отдайте Санторини Гаррету, – сказала я.
Свапна растерянно на меня заморгала.
– Мне нужен перерыв, – выпалила я. – Отпуск – настоящий отпуск.
Губы Свапны сжались в тонкую линию. Она явно была озадачена, но не собиралась на меня давить, выпытывая подробности, – что было просто замечательно, потому что я понятия не имела, как все это ей объяснить.
Она просто кивнула:
– Тогда отправь мне даты.
Я развернулась и направилась к своему столу, чувствуя себя спокойнее, чем за все последние месяцы. Вот только когда я опустилась на стул, до меня наконец-то дошла реальность, в которой я оказалась.
Обычная поездка по стандартам «О + П», и за их счет, – это совсем не то же самое, что поездка, которую могу себе позволить я на свои собственные деньги. А Алекс так вообще учитель в старшей школе, и к его докторской степени прилагается сопутствующий кредит на обучение. Он абсолютно точно не сможет разделить со мной расходы. Я вообще сомневалась, что он согласился бы со мной поехать, зная, что платить за все мне придется самостоятельно.
Но, может, это и к лучшему. В те времена, когда нам приходилось считать каждый цент, мы получали от путешествий несравненное удовольствие. Все пошло под откос только с появлением в моей жизни «О + П». У меня все получится: я смогу спланировать идеальное путешествие, раньше ведь получалось. И Алекс вспомнит, как замечательно все было.
Я достала из кармана телефон и некоторое время раздумывала над подходящим сообщением.
«Я тут подумала: а давай в нашей поездке все будет по-старому. Чтоб до ужаса дешево, никаких профессиональных фотографов, никаких пятизвездочных ресторанов. Просто посмотрим на Палм-Спрингс с точки зрения нищего академика и интернет-журналистки».
Через несколько секунд пришел ответ:
«А журнал не против отсутствия фотографа?»
Я машинально закрутила головой, словно на плечах у меня сидели по чертенку и ангелочку, которые по очереди тянули меня за уши. Я не хотела врать Алексу.
Но журнал и правда не против. Я беру неделю отгула, так что я свободна.
«Ага, – написала я. – Если ты за, то все уже улажено».
«Конечно, – ответил он. – Звучит отлично».
Звучало и правда отлично. И будет отлично. Я сделаю все на высшем уровне.
Глава 7
Этим летом
Как только шасси самолета коснулось взлетной полосы, четверо младенцев, коротавшие все шесть часов полета за невыносимыми воплями, немедленно заткнулись.
Я достала из сумочки телефон и отключила авиарежим, приготовившись к тому, что сейчас меня сметет волной входящих сообщений от Рейчел, Гаррета, мамы, Дэвида Нильсена и, наконец, Алекса.
Рейчел витиевато просила при первой же возможности сообщить ей, что мой самолет не разбился и его не засосало в Бермудский треугольник. Также она сказала, что одновременно молится за удачную посадку и уверена в благоприятном исходе.
«Долетела в целости и сохранности и уже по тебе скучаю», – написала я и открыла сообщение от Гаррета.
«Спасибо тебе ОГРОМНОЕ за то, что не полетела на Санторини, – писал мне Гаррет. И следующим сообщением: – Но вообще… Довольно странное решение, ИМХО. Надеюсь, ты в порядке…»
«Я в полном порядке, – ответила я ему. – Просто в последний момент у меня нарисовалась свадьба, а Санторини был твоей идеей. Пришлешь мне побольше фоток, чтобы я могла как следует пожалеть о своих жизненных приоритетах?»
Затем я открыла сообщение от Дэвида.
«Я ТАК РАД, что ты приедешь вместе с Алом! Тэм тоже не терпится с тобой познакомиться. Мы тебя очень ждем!»
Из всех братьев Алекса Дэвид всегда был моим любимчиком. Правда, я до сих пор не была уверена, что он достаточно взрослый для того, чтобы вступать в брак.
Когда я сказала это Алексу, он написал мне следующее:
«Ему двадцать четыре. Не могу представить себе, чтобы я в таком возрасте согласился на брак, но все мои братья женились рано. Да и Тэм замечательный. Даже папа с этим согласен. Он прикрепил на заднее стекло автомобиля надпись «Я ГОРДЫЙ ХРИСТИАНИН, И Я ЛЮБЛЮ СВОЕГО СЫНА-ГЕЯ».
Я даже кофе от смеха поперхнулась, когда это прочитала. В этом был весь мистер Нильсен, да и с нашей с Алексом старой шуткой о том, что Дэвид – любимчик семьи, эта история сочеталась неплохо. Алексу не позволяли даже слушать любую музыку, кроме церковного хора, пока ему не стукнуло четырнадцать и он не пошел в старшую школу. Когда же он решил отправиться в светский университет, мистер Нильсен устроил настоящий траур.
Но на самом деле мистер Нильсен очень любил своих сыновей, и он всегда занимал их сторону в тех вопросах, которые напрямую касались их личного счастья.
«Если бы ты женился в двадцать четыре, тебе бы пришлось жениться на Саре», – написала я.
«А тебе – на Гиллермо», – ответил он.
Я в ответ просто отправила Алексу его же собственную фотку с Лицом Грустного Щеночка.
«Умоляю, скажи, что ты больше по нему не сохнешь», – попросил Алекс. Они с Гиллермо никогда не ладили.
«Конечно, нет, – написала я. – Но это не мы с Ги постоянно друг друга мучили и вечно то расставались, то снова сходились. Это ваша с Сарой фишка».
Алекс печатал, потом останавливался, потом снова начинал печатать, и длилось это так долго, что я начала задаваться вопросом, не специально ли он капает мне на нервы.
Но он так ничего мне и не ответил. Только на следующий день прислал картинку: фотография черного халата, на спине которого стразами было выложено: «ГЛАВНАЯ СУЧКА В СПА». Комментарий Алекса гласил:
«Форма для летнего путешествия?»
Совсем не похоже на разумный аргумент, который можно было бы применить в нашем споре. Таким образом с темы Сары мы соскочили, что дало мне понять – между ними творится какая-то ерунда. Опять.
И даже теперь, когда я сидела в тесном и душном самолете, выруливающим в сторону Лос-Анджелеса, и пыталась прийти в себя после детских криков, одна мысль об их с Сарой возобновившихся отношениях вызывала у меня легкую тошноту. Мы с ней никогда не были друг от друга в восторге. Я сомневалась, что, если они встречаются, она одобрила бы наш с Алексом совместный отпуск. А вот если они только собираются снова начать встречаться, тогда, вполне возможно, это наше последнее летнее путешествие.
Они поженятся, заведут детишек, начнут возить их в Диснейленд, и никогда мы с Сарой не станем достаточно хорошими подругами, чтобы мне позволили быть частью жизни Алекса.
Я засунула эту мысль куда подальше и принялась набирать сообщение Дэвиду:
«Я ТАК СЧАСТЛИВА И БЛАГОДАРНА ЗА ТО, ЧТО ВЫ МЕНЯ ПОЗВАЛИ!»
Он в ответ прислал мне гифку с танцующим медведем, и я перешла к диалогу с мамой.
«Обними и поцелуй за меня Алекса:)», – написала она, привосокупив в конце напечатанный смайлик. Ей так и не удалось научиться пользоваться эмодзи, а когда я пыталась ей объяснить, она выходила из себя. «Зачем, если я просто могу напечатать то, что мне нужно?» – каждый раз повторяла мама.
Мои родители никогда не были любителями перемен.
«Хочешь, я заодно его еще и за задницу ухвачу?» – поинтересовалась я.
«Если думаешь, что это поможет, – вперед, – незамедлительно ответила она. – Я уже устала ждать внуков».
Я только закатила глаза и закрыла диалог. Мама всегда восхищалась Алексом, и частично из-за того, что он вернулся в родной Линфилд. В глубине сердца мама лелеяла надежду, что в один прекрасный день мы внезапно осознаем, что все это время были влюблены в друг друга, после чего я тут же перееду в Огайо и немедленно начну рожать детей. Что касается моего отца, то он человек во всех отношениях заботливый и любящий, но крайне устрашающий. Алекс его всегда побаивался, и как только тот появлялся с ним в одной комнате, немедленно закрывался.
Папа – человек крупный и со звучным, как труба, голосом. Еще он, как и многие мужчины его возраста, человек крайне рукастый, а еще – имеет особенность задавать множество грубых вопросов, граничащих с невежливостью. Не то чтобы он надеется на какой-то определенный ответ, просто он очень любопытный и не очень отдает себе отчет в том, как он выглядит со стороны.
И, как и все члены семьи Райтер, он крайне плохо контролирует голос. Скажем, когда незнакомец вдруг слышит, как моя матушка орет: «А ты уже пробовал этот виноград? Он на вкус как сахарная вата! Просто пальчики оближешь! Дай-ка я тебе его помою… Ой, сначала нужно вымыть миску. О нет! Все тарелки в холодильнике – мы их как крышки для остатков ужина используем! Вот, держи прямо в руки!» – в общем, это уже может быть немного чересчур. Но потом в дело вступает мой отец и, нахмурив брови, громогласно произносит вопрос вроде: «А ты голосовал на прошлых выборах?» – и вот ты уже чувствуешь, что тебя запихнули на допрос к офицеру полиции, которому агент ФБР только что дал на лапу и попросил быть построже.
Первый раз Алекс появился на пороге моего дома в лето нашего настоящего знакомства – он пришел отвезти меня в караоке. Тогда я пыталась оградить его от родителей как могла – и для его спокойствия, и, что немаловажно, для моего.
К концу нашего путешествия из Чикаго в Линфилд я уже знала Алекса достаточно, чтобы понимать: для него войти в наш крохотный домишко, до предела набитый всякими безделушками, пыльными фоторамками и собачьей перхотью, – это как вегетарианцу оказаться на экскурсии по скотобойне.
Я не хотела, чтобы ему было неудобно, и так же горячо я не желала, чтобы он плохо отнесся к моей семье. Пусть мои родители странные, неаккуратные, шумные и невоспитанные – они были чудесными людьми, и я на собственном горьком опыте научилась, что, впервые придя в наш дом, замечают это немногие.
Так что я сказала Алексу, что встречусь с ним у дороги, но, поскольку я не запретила ему строго-настрого приближаться к дому, Алекс – будучи Алексом Нильсеном – все равно позвонил во входную дверь. Воспитанный в духе хороших мальчиков прямиком из пятидесятых годов, он решительно был настроен представиться моим родителям, чтобы они «не волновались» из-за того, что их дочь уезжает в ночи с незнакомым молодым человеком.
Заслышав дверной звонок, я со всех ног побежала к эпицентру разгорающегося хаоса. К сожалению, я уже успела обуться в свои винтажные туфли, украшенные розовыми перьями, а в них я ковыляла недостаточно быстро. К тому времени, как я спустилась с лестницы, Алекс уже стоял посреди коридора, что значило: по бокам от него возвышались шаткие колонны, сложенные из коробок со всякой ненужной всячиной; вокруг прыгали наши собаки – две очень старые и очень плохо воспитанные хаски; а множество развешанных по стенам семейных фотографий пялились на него немигающим взглядом.
В тот самый момент, как я стремительно обогнула лестницу и уже мчалась по коридору, раздался трубный глас моего папы.
– С чего ты вообще решил, что мы будем волноваться из-за того, что вы идете куда-то вместе посидеть? – спросил он. – Хм. А когда ты сказал, что вы идете куда-то вместе посидеть, ты, случайно, не имел в виду, что вы…
– Нет! – встряла я, оттаскивая за ошейник самого похотливого нашего пса, Руперта, пока он не успел оседлать ногу Алекса. – Ничего подобного. Точно не в этом смысле. И тебе точно не нужно ни о чем волноваться. Алекс очень медленно водит машину.
– Я это и пытался сказать, – промямлил Алекс. – Про скорость. Я вожу, соблюдая скоростное движение. Я просто хотел сказать, что вам не о чем беспокоиться.
Папа нахмурился, и лицо Алекса побелело как мел. Не знаю, что тогда испугало его больше – мой отец или слой пыли, густо покрывающий все плинтусы в коридоре. Что интересно, до этого самого момента я ни разу не обращала на это никакого внимания.
– Пап, ты видел машину Алекса? – быстро проговорила я, пытаясь его отвлечь. – Она жутко старая. И телефон у него тоже старый. Алекс им пользуется, наверное, лет семь уже.
Его лицо быстро сменило цвет с пепельно-белого на красный, но для отца моя маленькая ложь сработала отлично: теперь он смотрел на Алекса с выражением заинтересованности и легкого одобрения.
– Правда? – спросил он.
Даже спустя столько лет я помню, как Алекс перевел взгляд на меня, пытаясь получить хоть какую-то подсказку, что ему следует делать дальше. Я едва заметно кивнула.
– Да? – ответил он. Папа обрадованно сжал его плечо, да с такой силой, что Алекс болезненно поморщился.
– Всегда лучше починить, чем купить новое! – радостно возвестил папа, улыбаясь во все зубы.
– Что купить? – закричала из кухни мама. – Что-то сломалось? С кем ты говоришь? Поппи? Кто-нибудь хочет шоколадных крендельков? Сейчас, только найду чистую тарелку…
Прощание растянулось на двадцать минут – минимальное количество времени, которое требуется для того, чтобы покинуть наш дом, но в конце концов мы смогли вырваться на свободу.
– Твои родители, кажется, милые, – только и сказал Алекс, пока мы шли до машины.
– Еще бы, – ответила я чуть более агрессивно, чем стоило бы. Я словно подначивала его: давай-давай, скажи все, что ты думаешь о метровом слое пыли, и о напрыгивающих на тебя хаски, и о двух миллиардах детских рисунков, висящих по всей кухне, и о всех остальных жутких вещах, которыми славен наш дом. Алекс, конечно, ничего не сказал. В конце концов, он был Алексом – хотя тогда я еще и не понимала, что это значит.
За все те годы, что я с ним знакома, он ни разу не сказал ни о ком дурного слова. А когда Руперт умер, Алекс даже отправил букет цветов в мою общажную комнату. В сопроводительной открытке значилось: «После всего, что между нами было, я чувствовал с Рупертом особенную связь, – пошутил он тогда. – Нам будет его не хватать. И если тебе что-нибудь нужно, Поп, то я здесь. Всегда».
Не то чтобы, конечно, я запомнила этот текст наизусть.
И не то чтобы, конечно, я до сих пор храню эту открытку в обувной коробке, полной самых важных для меня открыток и бумажных писем.
И когда в нашей с Алексом дружбе настал вынужденный перерыв, я совершенно точно не мучила себя мыслью, что эту открытку стоит выбросить, потому что, как оказалось, «всегда» рано или поздно подходит к концу.
В это мгновение снова начал вопить младенец, выдергивая меня из мыслей. К счастью, мы уже почти прибыли на место, так что скоро это все закончится, подумала я.
А потом я увижу Алекса.
По моему позвоночнику пробежала дрожь, и желудок снова болезненно сжался.
Я открыла последнее непрочитанное сообщение в моем списке входящих – то, которое прислал Алекс.
«Только что приземлились», – написал он.
«Я тоже», – ответила я.
А что сказать еще, я не знала. Мы переписывались уже больше недели, ни разу так и не заговорив о той богами проклятой поездке в Хорватию, и в конце концов мне даже начало казаться, что все нормально. А теперь я вспомнила – я не видела Алекса вживую уже больше двух лет.
Я не дотрагивалась до него, не слышала его голоса. Не разговаривала с ним. Нам обоим наверняка будет очень неловко, в этом я была почти уверена.
И я, конечно, невероятно рада, что скоро с ним увижусь – но сейчас я поняла, что эта мысль также приводит меня в ужас.
Нужно выбрать, где мы встретимся. Кому-то нужно предложить место. Я попыталась вспомнить планировку местного аэропорта, покопавшись в туманных воспоминаниях, – все эти переплетения эскалаторов и дорожек, которых за четыре с половиной года работы в «О + П» я перевидала великое множество.
Если предложить ему встретиться у пункта выдачи багажа, то значит ли это, что мы, как полные идиоты, будем долго-долго идти навстречу друг другу, пока наконец не окажемся достаточно близко, чтобы заговорить? А потом что? Мне нужно его обнять?
В отличие от Райтов, Нильсены не слишком-то любят обниматься. Это наша семья славится тем, что нам обязательно нужно схватить любого человека, или взять его под локоть, или шлепнуть по плечу, или стукнуть, или как следует стиснуть в объятиях, или пихнуть – в общем, подкрепить слова действием. Трогать других людей – это мое естественное состояние. Однажды я машинально обняла на прощание сантехника. Он любезно сообщил мне, что женат, а я в ответ немедленно его поздравила.
Когда мы с Алексом еще были близкими друзьями, то обнимались постоянно. Но это было тогда, давно. Когда ему было со мной комфортно.
Я стащила с верхней полки чемодан на колесиках и поставила его прямо перед собой. Несмотря на тонкий свитер, подмышки были уже мокрыми от пота, потной была и шея. Волосы я завязала в хвост и убрала повыше, но это совсем не помогло.
И все же полет, занявший, казалось, целую вечность, наконец закончился.
Это странно – пока мы летели, я постоянно смотрела на часы, и каждый раз оказывалось, что прошла всего минута или две, хотя по ощущениям – целый час. А теперь время словно решило отыграться за то, как медленно оно тянулось, пока я ютилась в своем слишком маленьком кресле экономкласса, трясясь на воздушных ямах, – теперь минуты пролетают слишком быстро, так быстро, что я даже не успеваю собраться с мыслями.
В глотке совсем пересохло, а голова невыносимо ныла. Я вышла из самолета, спустилась по рукаву в аэропорт, отступила в сторонку, чтобы не стоять на дороге у других людей, и потянулась в карман за телефоном. Мокрыми от волнения руками начала печатать:
«Встречаемся у пункта выдачи…»
– Привет.
Я стремительно обернулась на голос.
Алекс улыбался. Веки у него были как всегда сонно прикрыты, с плеча свисала сумка с ноутбуком, а на шее висели наушники. Волосы его были в полнейшем беспорядке – в отличие от отутюженных, без складочки темно-серых брюк, застегнутой на все пуговички рубашки и идеально чистых кожаных ботинок.
Алекс сделал навстречу мне последний шаг, уронил на пол сумку и заключил меня в объятия.
Это было так абсолютно естественно – привстать на цыпочки, обхватить его талию руками, уткнуться лицом ему в грудь, вдохнуть его запах. Кедр, мускус, лайм. Алекс Нильсен – настоящий раб своих привычек.
Та же невероятная прическа, тот же чистый, теплый аромат, тот же гардероб (разве что со временем его одежда стала выглядеть немного качественнее, чем во времена студенчества). И он точно так же, как и всегда, сцепил свои руки у меня за спиной и притянул в объятия, чуть не оторвав от пола; и точно так же, как и всегда, объятия Алекса крепкие, но аккуратные. Не такие, от которых кости трещат.
Сейчас мы словно скульптура, приходит мне в голову. Нежное давление со всех сторон, которое превращает нас в единое живое существо – только с двумя бьющимися сердцами.
– Привет, – проговорила я ему в грудь. Руки Алекса медленно опускались к моей пояснице, сжимаясь все крепче.
– Привет.
Я надеялась, что он услышал улыбку в моем голосе, потому что я точно услышала улыбку в голосе Алекса. И несмотря на то, что он ненавидит публичную демонстрацию собственных чувств, в этот раз никто из нас не пытался как можно быстрее отдалиться. Думаю, Алекс думал то же самое, что и я: это нормально – обниматься неприлично долго, если ты не делал этого уже два года.
Я крепко зажмурила глаза, борясь с подступающими эмоциями, и еще сильнее прижалась лбом к его груди, Алекс же опустил руки мне на талию и сжал ладони.
– Как долетела? – спросил он, и я подалась назад – ровно настолько, чтобы видеть его лицо.
– Судя по всему, летела я с будущими великими оперными певцами. А ты?
На секунду Алекс потерял контроль над своими мимическими мышцами, и его губы растянулись в улыбке.
– По-моему, я чуть не довел до инфаркта женщину, сидящую рядом. Я случайно схватил ее за руку, когда началась турбулентность.
Я не смогла сдержать смех, и Алекс улыбнулся еще шире, крепче прижимая меня к себе.
Алекс Обнаженный, мелькнуло у меня в голове. Я побыстрее постаралась отбросить эту мысль. Давно уже следовало дать этой части его личности какое-нибудь вменяемое имя.
Алекс, казалось, прочитал мои порочные мысли. Улыбка его медленно увяла, он разжал руки и отступил назад, на приличествующее расстояние.
– Тебе нужно забрать багаж? – спросил он, поднимая с пола свою сумку и хватая за ручку мой чемодан.
– Я и сама могу понести, – сказала я.
– Мне несложно, – ответил он.
Так что я последовала вслед за Алексом через толпу, не в состоянии отвести от него взгляд. Благоговейный трепет охватывал меня при мысли о том, что он здесь. Что он точно такой же, как и всегда. Что я вижу его вживую.
Алекс бросил на меня взгляд из-за плеча, и уголок его рта дернулся. Меня всегда восхищало, что лицо Алекса способно отобразить сразу две совершенно противоречивые эмоции, и я гордилась тем, как ловко научилась их разбирать.
Прямо сейчас изгиб его рта говорил о том, что он одновременно доволен и смутно насторожен.
– Что? – спросил он с интонацией, в точности передающей эти две эмоции.
– Ты просто… Такой высокий, – смущенно ответила я.
И еще отлично сложен. Но этого я обычно не говорю, потому что комплименты Алекса всегда смущали. Словно иметь накачанное тело – это что-то достойное порицания. Может, для него оно так и было: в семье Алекса тщеславие всегда было чем-то, чего следует всеми силами избегать. А вот моя мама часто писала на зеркале в моей ванной маленькие записки: «Доброе утро, прекрасная улыбка. Привет, сильные руки и ноги. Хорошего тебе дня, чудесный животик, который кормит мою дорогую дочурку». Я до сих пор иногда слышу ее голос, когда выхожу из душа и встаю перед зеркалом, чтобы причесаться: «Доброе утро, прекрасная улыбка. Привет, сильные руки и ноги. Хорошего тебе дня, чудесный животик, который кормит меня».
– Ты так смотришь на меня, потому что я высокий? – спросил Алекс.
– Очень высокий, – уточнила я так, словно это все объясняет.
Это проще, чем сказать: «Я так скучала по тебе, чудесная улыбка. Так славно снова увидеть вас, сильные руки и ноги. Спасибо тебе, накачанный живот, за то, что кормишь человека, которого я так сильно люблю».
Алекс поймал мой взгляд, и уголки его губ растянулись в улыбке.
– Я тоже рад тебя видеть, Поппи.
