Эмили Генри
Отпуск на двоих
Глава 2
Этим летом
И я действительно об этом думала.
Думала, пока ехала домой на метро. Думала, пока шла четыре квартала пешком. Думала, пока принимала душ, пока наносила на волосы бальзам, а на лицо – крем, думала, пока лежала на неудобном диване, несколько часов кряду рассматривая потолок.
Я слишком редко бывала в этой квартире, чтобы успеть превратить ее в настоящий дом. Кроме того, я выросла с крайне прижимистым отцом и очень сентиментальной матерью, что означает, что дом моих родителей всегда был до краев наполнен разнообразным хламом. Мама до сих пор хранит треснувшие чашки, которые мы с братьями дарили ей в детстве, а папа устроил из нашего заднего двора целую парковку для старых машин – на случай, если он вдруг выучится на автомеханика и сможет их отремонтировать. Я до сих пор так и не выяснила, какое количество милых сердцу безделушек является приемлемым в приличном обществе. Зато я помню, как люди всегда реагируют, когда видят дом моих родителей, так что я решила на всякий случай придерживаться минимализма в дизайне.
Так что помимо непомерно большой коллекции винтажной одежды (первое правило семьи Райт – зачем покупать что-то новое, если можно купить подержанную вещь за полцены), вещей в моей квартире особо-то и не было. Глазу не за что зацепиться. Так что я просто смотрела в потолок и размышляла.
И чем больше я вспоминала о наших с Алексом поездках, тем больше я хотела вновь отправиться с ним в отпуск. Но ничего приятного в этих мечтах не было. Я не испытывала ни привычной радости, ни заряда энергии, которые всегда ощущала, когда мечтала о том, чтобы увидеть Токио в сезон цветущей сакуры или побывать на фанатском фестивале в Швейцарии – это тот, знаете, где люди в необычных масках высыпают на ярко раскрашенные улицы, а на каждом углу можно встретить задорно отплясывающего шута.
Нет, сейчас я испытывала скорее тоску и печаль.
Хотеть чего-то, чего ты никогда не сможешь получить, куда хуже, чем не хотеть вообще ничего.
И после двух лет молчания наше воссоединение не представлялось возможным.
Ну, хорошо, не полного молчания. Алекс все еще поздравлял меня с днем рождения по СМС, а я, в свою очередь, поздравляла его. Каждый раз мы отвечали что-нибудь вроде «Спасибо» или «Как поживаешь?», но дальше разговор никогда не заходил.
Первое время после того случая я еще говорила себе, что нужно просто подождать. Что со временем Алекс отойдет, что между нами снова все станет по-прежнему и мы снова будем лучшими друзьями. Может, мы даже посмеемся над тем, что так долго игнорировали друг друга.
Но дни сменялись неделями, и после месяца постоянной проверки телефона – вдруг я не заметила сообщение? – я уже даже перестала подпрыгивать от возбуждения каждый раз, когда слышала треньканье пришедшей эсэмэски.
Наша жизнь продолжилась порознь. Сначала это было непривычно и странно, но постепенно ко всему привыкаешь, и вскоре я примирилась с мыслью, что изменить тут ничего нельзя. Что и приводит нас к сегодняшнему дню, где я уже битый час лежу на диване и пялюсь в никуда.
Я слезла с дивана, взяла с журнального столика ноутбук и вышла на балкон. Там я опустилась на стул и задрала ноги на балконные перила, все еще теплые от солнца, несмотря на поздний час. Внизу зазвенели колокольчики, висящие над дверью винного магазинчика за углом, а по улице спешили люди, возвращаясь домой после вечерней гулянки. Около моего любимого бара пристроилась парочка такси в ожидании клиентов. Бар, кстати, назывался «Хороший мальчик» и заслужил свою репутацию не уровнем подаваемых напитков, а весьма либеральной политикой, разрешающей приводить с собой в зал собак. Только так мне и удавалось смириться со своим «безживотным» существованием.
Я включила ноутбук, отогнала вьющегося у экрана мотылька и открыла страничку своего старого блога. К счастью, «О + П» не было никакого дела до его существования. То есть, конечно, когда меня принимали на работу, блог выступал примером моих журналистских способностей, но никого в конечном счете не волновало, веду я его или нет. Корпорацию интересовало только то, что можно монетизировать, а мой блог с весьма скромным кругом преданных читателей, повествующий о том, как бюджетно съездить в отпуск, монетизировать было нельзя.
«О + П» с бюджетным отпуском ничего общего не имел. Первое время я не собиралась забрасывать свой блог под гордым названием «Вокруг света с Поппи», но вскоре после той поездки в Хорватию не смогла написать больше ни строчки.
Я пролистала страницу вниз – к посту о нашем последнем с Алексом отпуске. В то время я уже работала в «О + П», а значит, каждая секунда этого неприлично роскошного путешествия была оплачена журналом. Я думала, что это будет лучшая поездка в нашей жизни. Что ж, какие-то ее моменты и правда были неплохи.
Я перечитала свой пост. Несмотря на то, что я вымарала из текста малейшее упоминание Алекса и того, что между нами случилось, любому было бы совершенно очевидно – домой я вернулась абсолютно несчастной.
Я отмотала страницу еще дальше, выискивая посты о летних путешествиях. Мы с Алексом всегда их так звали. О предстоящей поездке мы переписывались весь год, сразу же после того как приезжали из предыдущей. Мы строили планы, зачастую даже еще не решив, куда именно мы поедем и где найдем на это деньги.
Великое летнее путешествие.
«Универ у меня уже в печенках, поскорее бы летнее путешествие», – говорила я. Мы даже разработали специальную форму для летних путешествий – это должна была быть футболка с надписью «Да, они настоящие» прямо поперек груди и джинсовый комбинезон, короткий настолько, что являлся, по сути, замысловатым нижним бельем.
Порыв горячего ветра отбросил волосы мне на лицо и принес с улицы вонь мусорных баков и запах дешевой пиццы, продающейся через дорогу. Я завязала волосы в узел, захлопнула ноутбук и решительно вытащила из кармана телефон. Со стороны могло показаться, что у меня в голове даже имелся какой-то план.
Нельзя этого делать. Это будет как-то совсем уже дико, сказала я себе.
Но я уже набирала номер Алекса, все еще сохраненный в списке избранных контактов. Поначалу я сохраняла его там из врожденного оптимизма, который затем сменился пониманием, что удалить номер сейчас – это поставить последнюю точку в наших отношениях, и пойти на такой трагический шаг я не смогу.
Мой палец завис над электронной клавиатурой.
«Все думаю о тебе», – написала я. С минуту я гипнотизировала экран взглядом, а затем стерла сообщение и начала заново.
«Может, хочешь выбраться куда-нибудь из города?» – написала я. Звучит неплохо. Небрежный такой повседневный вопрос. К тому же сразу ясно, чего я хочу. Но чем дольше я перечитывала эту фразу, тем более странно она начинала звучать. Тем более странно я чувствовала себя, притворяясь, что ничего не случилось и мы с Алексом все еще близкие друзья, планирующие совместный отпуск в полуночных эсэмэсках.
Я снова стерла сообщение, сделала глубокий вдох и написала: «Эй».
– Эй? – рявкнула я, начиная всерьез на себя злиться. Идущий по улице прохожий подскочил от неожиданности, задрал голову, изучая сидящую на балконе меня, пришел к выводу, что я разговариваю не с ним, и поспешил дальше.
Ну нет. Я не собираюсь отправлять Алексу Нильсену сообщение, в котором говорится просто «Эй».
Я выделила слово, чтобы удалить его, и тут произошло кое-что абсолютно ужасное.
Я совершенно случайно задела кнопку «отправить», и СМС ушелестело прочь.
– Черт-черт-черт! – зашипела я и принялась неистово трясти телефон в надежде, что он отдаст СМС назад. – Нет-нет-не…
Треньк.
Я застыла с открытым ртом. Сердце в груди колотилось, а живот скрутило спазмом.
Новое сообщение. Отправитель: Александр Великий.
И в нем одно только слово: «Эй».
Я была настолько ошарашена, что чуть не отправила «Эй» в ответ. Как будто я ему вообще ничего не писала, как будто это Алекс вдруг появился из ниоткуда и принялся мне эйкать. Но он, конечно, не тот человек, который стал бы так делать. Это я тот человек.
И поскольку я тот человек, который отправляет наихудшие текстовые сообщения в мире, теперь мне предстоит понять, как перевести эту беседу в более естественное русло.
Что же мне сказать?
«Как ты?» звучит слишком серьезно? Если я спрошу у Алекса, как он, будет ли это выглядеть так, словно я хочу получить следующий ответ: «Поппи, я по тебе ужасно скучаю. Просто не представляешь, насколько»?
Может, начать с чего-нибудь более безобидного? «Чего нового?», например?
Но то, что я пишу Алексу спустя столько времени – уже само по себе чрезвычайно странно, и если я буду это игнорировать, то ситуация станет еще более странной.
«Прости, что я написала тебе «Эй» по СМС», – набрала я. Затем стерла и предприняла вторую попытку в более забавном ключе:
«Наверное, ты теряешься в догадках, зачем же я тебе пишу».
Получилось совсем незабавно, но что я могла поделать? Я стояла на своем крошечном балкончике, трясясь от нервного ажиотажа, и боялась, что если не отвечу как можно скорее, то момент будет упущен.
Так что я отправила сообщение и принялась ходить взад-вперед. Правда, балкон у меня совсем маленький и стул занимает добрую половину пространства, так что, по сути, я просто крутилась на месте, сопровождаемая стайкой мотыльков, прилетевших на свет моего телефона.
Снова тренькнул телефон, и я свалилась на кресло, открывая сообщение.
«Это насчет сэндвичей, которые пропали из комнаты отдыха?»
Секунду спустя пришло и второе сообщение:
«Потому что я их не брал. Там же не стоят камеры наблюдения, правда? Потому что если стоят, то я приношу извинения».
На моем лице расцвела улыбка, и напряжение в груди ослабло, смытое волной облегчения.
Дело было вот в чем: когда-то давно Алекс был уверен, что его уволят из школы. В то утро он проспал и не успел позавтракать, а во время обеденного перерыва у него был назначен прием у врача. Времени зайти пообедать у него не было, так что он отправился в учительскую, надеясь, что с чьего-нибудь прошлого дня рождения в холодильнике остались пончики или парочка черствых кексов.
Но то был первый понедельник месяца, а учительница американской истории мисс Делалло (которую Алекс втайне считал своим заклятым врагом) каждую последнюю пятницу месяца неукоснительно вычищала весь холодильник и кухонный столик, выкидывая все, что ей казалось лишним. Относилась она к этому очень серьезно и явно ожидала благодарности – хотя, честно говоря, все в основном только страдали, оттого что в процессе мисс Делалло случайно выбрасывала чей-нибудь замороженный обед.
Словом, единственное, что Алексу удалось найти в холодильнике, – это сэндвич с тунцом. Рассказывая мне эту историю, Алекс пошутил, что это буквально визитная карточка Делалло.
Так что он съел сэндвич в качестве жеста протеста (и еще потому, что был голоден). Следующие три недели Алекс провел, будучи полностью уверенным в том, что кто-нибудь узнает о его преступлении и его уволят с работы. Не то чтобы работать учителем литературы в старших классах было пределом его мечтаний, но платили ему неплохо, к должности прилагался приличный соцпакет, и к тому же школа находилась в нашем родном городе, штат Огайо. Для меня это было существенным минусом, но для Алекса это значило, что он будет жить неподалеку от своих трех младших братьев и их отпрысков, которых они усиленно начали заводить.
А работу, которую он действительно хотел – преподавать в университете, – в то время найти было не так уж и просто. Так что Алекс не мог позволить себе потерять работу – и к счастью, все закончилось хорошо.
«СэндвичИ? ВО МНОЖЕСТВЕННОМ ЧИСЛЕ? – написала я. – Умоляю, скажи, что ты стал полноценным вором сэндвичей с морепродуктами».
«Делалло не большая любительница сэндвичей с морепродуктами, – ответил Алекс. – В последнее время ей больше нравится мясная начинка».
«И сколько сэндвичей с мясом ты успел украсть?» – спросила я.
«Учитывая, что нас может читать АНБ, отвечу, что нисколько».
«Ты учитель старших классов в Огайо. Конечно же, нас читает АНБ».
Алекс ответил мне грустным смайликом.
«Думаешь, я недостаточно важная личность для того, чтобы за мной следило правительство США?»
Я знала, что он шутит, но с Алексом Нильсеном вот какая штука. Несмотря на то, что он высокий и широкий в плечах мужчина, который чрезмерно любит спорт и здоровое питание, само воплощение сдержанности, он еще может состроить лицо грустного щеночка. Ну, по крайней мере, он обладает способностью мгновенно его изобразить. У Алекса всегда немного сонные глаза, под которыми виднеются мешки – явное свидетельство того, что он не такой большой фанат здорового сна, как я. У него пухлые губы идеальной формы с ярко выраженной впадинкой. Наконец, у него вечно взъерошены волосы – на эту часть своей внешности Алекс не обращает внимания, – и все это в сочетании придает его лицу некий мальчишеский вид, который при правильном использовании вызывает у меня чисто инстинктивное желание защитить Алекса от всех невзгод.
Когда его глаза расширяются и начинают влажно поблескивать, а рот растягивается в форме грустной буквы «О», эффект получается примерно такой же, как если бы я услышала жалобный визг брошенного песика.
Когда другие люди шлют мне грустный смайлик, я просто отмечаю, что они чем-то слегка расстроены. Когда Алекс шлет мне грустный смайлик, я знаю, что это электронный эквивалент его лица грустного щеночка, которое он всегда использует, чтобы меня поддразнить. Помню, когда мы напивались, то иногда садились играть в шахматы или «Скрэбблс». Стоило мне только начать выигрывать, как Алекс строил такую грустную рожу, что я начинала истерически смеяться и в итоге падала со стула, умоляя его перестать.
«Ну конечно же, ты очень важен, – напечатала я. – Если бы в АНБ знали о силе Лица Грустного Щеночка, тебя бы уже вовсю клонировали в правительственной лаборатории».
С минуту Алекс что-то печатал, потом останавливался, потом печатал снова. Я подождала еще немного.
Может, это оно? Сообщение, после которого он перестанет мне отвечать? Или мы начнем обсуждать ту старую тему? Хотя, зная его, скорее всего, он просто скажет что-нибудь вроде: «Приятно было поговорить, но мне пора спать. Доброй ночи».
Треньк!
Я начала хохотать. В груди разлилось успокоительное тепло.
Это фотография. Размытый снимок, на котором освещенный тусклым фонарным светом Алекс делает свое печально известное лицо. Как и почти любое селфи, которое он когда-либо снимал, фотография сделана немножко снизу, и его голова кажется непропорционально длинной. Я запрокинула голову, все еще хохоча как безумная.
«Ах ты мерзавец! – напечатала я. – Сейчас час ночи, а мне хочется немедленно отправиться в приют и спасти какого-нибудь бедняжку».
«Ну-ну, – ответил Алекс. – Ты никогда не заведешь собаку».
В груди как-то болезненно кольнуло. Алекс самый аккуратный, чистоплотный и организованный человек из всех, что я знаю, но он ужасно любит животных, и я практически уверена, что он считает большим недостатком то, что я не готова взять на себя ответственность за питомца.
Я обернулась на одинокий засохший кактус, позабытый в дальнем углу балкона. Покачав головой, принялась набирать следующее сообщение.
«Как поживает Фланнери О’Коннор?»
«Мертва», – написал Алекс.
«Кошка, а не писательница!»
«Тоже мертва», – ответил он.
Сердце у меня замерло. Как бы я ни презирала эту кошку (и чувства наши были абсолютно взаимны), я знала, что Алекс ее просто обожал. А потом ко мне пришло осознание, что Алекс даже ничего не сказал мне о ее смерти, и это ранило меня еще сильнее.
«Алекс, мне так жаль, – быстро набрала я. – Господи. Мне ужасно жаль. Я знаю, как сильно ты ее любил. У этой кошки была замечательная жизнь».
«Спасибо», – только и ответил он.
Я смотрела на это единственное слово, не зная, что сказать дальше. Прошло четыре минуты, затем пять, затем десять.
«Мне пора спать, – наконец написал он. – Доброй ночи, Поппи».
«Ага, – ответила я. – И тебе».
А потом я просто сидела на балконе, пока разлившееся в груди тепло не исчезло окончательно.
Глава 3
Двенадцать летних сезонов назад
Я заметила его в первый же вечер ознакомительной недели в Чикагском университете. Одет он был в штаны цвета хаки и футболку с эмблемой университета – а ведь он провел в стенах этого замечательного учреждения всего часов десять. Я всегда представляла, что приехав, в большой город, тут же заведу дружбу с местной художественной интеллигенцией – и, прямо скажем, этот молодой человек ни на какую интеллигенцию похож не был. Но на вечеринке я была одна (как выяснилось, у моей соседки по общежитию в университете уже учились и друзья, и старшая сестра, так что она быстро смылась к ним), и этот парень тоже был один, так что почему бы и нет? Я подошла к нему, взмахнула стаканом в сторону его футболки и произнесла:
– Значит, ты учишься в Чикагском университете?
Он тупо на меня уставился.
Я неуверенно объяснила, что это была шутка.
Он в ответ пробормотал что-то про заляпанную в последний момент рубашку и то, что ему пришлось срочно переодеваться. Щеки у него порозовели. Мне стало неловко наблюдать за его страданиями.
А потом его глаза опустились вниз и расширились. На мне тогда был ярко-оранжевый комбинезон с цветочным принтом прямиком из семидесятых, но отреагировал он на этот факт так, словно вдобавок я держала в руках плакат с надписью «НА ХЕР ХАКИ».
Тогда я спросила у него, откуда он родом, потому что я понятия не имела, о чем еще поговорить с незнакомцем, с которым меня объединяет только то, что мы оба провели несколько часов на весьма невнятной экскурсии по кампусу и посетили парочку скучных лекций о жизни в Чикаго. А, ну еще и то, что мы ненавидим одежду друг друга.
– Огайо, – ответил он. – Я из Западного Линфилда.
– Да ты что! – воскликнула я. – А я из Восточного Линфилда.
Лицо его озарилось. Я это ликование не разделяла: как по мне, то, что вы оба из Линфилда, – это не лучшее сходство. Это как заболеть одним и тем же штаммом гриппа – есть, конечно, вещи и похуже, но и радоваться тут особо нечему.
– Меня зовут Поппи, – сказала я.
– Алекс, – представился он и пожал мою руку.
Когда вы представляете себе идеального лучшего друга, то звать его точно будет не Алекс. И выглядеть он вряд ли будет как школьный библиотекарь. Скорее всего, вы также не будете мечтать о том, чтобы ваш лучший друг старательно избегал смотреть людям в глаза и разговаривал тихим невыразительным голосом.
Мне пришло в голову, что если бы я понаблюдала за ним еще немного, а не сразу бы бросилась знакомиться, то легко угадала бы и его имя, и то, что он родом из Западного Линфилда. Эти два факта естественным образом сочетались с его брюками цвета хаки и эмблемой Чикагского университета на футболке.
Еще мне пришло в голову, что наша дальнейшая беседа будет становиться только скучнее, но делать мне было все равно нечего, так что я решила проверить эту теорию на практике.
– Для чего ты сюда приехал? – спросила я, и он озадаченно нахмурил брови.
– Для чего? – переспросил он.
– Ну, знаешь, – объяснила она, – я вот приехала, чтобы найти богатого нефтяного барона, которому срочно понадобилось обзавестись молодой женой.
Он снова тупо на меня уставился.
– Что ты изучаешь? – перевела я.
– А. Пока не уверен. Возьму курс юриспруденции, наверное. Или литературы. А ты?
– Еще не решила. – Я отсалютовала пластиковым стаканчиком. – В основном я здесь из-за пунша. Ну и чтобы быть подальше от южного Огайо.
За следующие пятнадцать мучительных минут нашего знакомства я выяснила, что Алекс получил академическую стипендию, а Алекс, в свою очередь, выяснил, что мне на учебу пришлось взять кредит. Я рассказала ему, что я в семье самая младшая и, кроме того, единственная девочка. Он же рассказал мне, что он старший и у него трое братьев. Потом он спросил, видела ли я местный спортивный зал, на что я искренне ответила: «Нет, а зачем?», после чего разговор сам собой затих. Теперь мы просто стояли, неловко переминаясь с ноги на ногу.
Он был высоким, тихим и больше всего на свете жаждал посмотреть местную библиотеку.
Я была низенькая, громкая и отчаянно надеялась, что кто-нибудь вот-вот пригласит нас на нормальную вечеринку.
Когда мы наконец разошлись, я была полностью уверена, что больше никогда не заговорим.
И, полагаю, Алекс был уверен в том же самом.
В конце концов, он не сказал мне «Пока», или «До встречи», или «Может, обменяемся номерами?». Нет, он просто сказал: «Удачи в учебном году, Поппи».
И ушел.
