Эмиль Вейцман
Как взрыв сверхновой
Тут она замолчала и повернула свое лицо ко мне, словно говоря: разве я лишена привлекательности, я, вылитая копия своего русского двойника?
– Война, мисс… —тут я запнулся, не зная, какое из ее имен сказать: русское или же американское…
Она пришла мне на помощь:
– Как вы обращались ко мне в той моей жизни?
– Алевтина.
– А сокращенно?
– Я не называл вас сокращенным именем – вы были намного меня старше.
– А теперь вот вы намного меня старше… Зовите меня просто Аля. Мэри-Джейн мне нравится все меньше. А я буду звать вас Михаилом. Правда, как мне помнится, в той жизни я звала вас Мишей.
– Это когда я был маленьким мальчиком… Война, мисс Аля, – продолжил я свои объяснения. – Большое количество молодых людей, годившихся вам в женихи, были убиты. Кроме того… – я запнулся, подыскивая подходящее выражение… – вы бы не пошли замуж за первого попавшегося.
– Я была девицей с претензиями? – выпалила она в лицо мне.
– Ну, скажем, так.
– И в результате осталась одинокой… Но сейчас войны нет, и я постараюсь не очень привередничать. Вот только еще не решила окончательно, где буду жить – в Америке или же в России. Совсем недавно я хотела уехать отсюда. Но я была еще совсем маленькой, а мои так называемые родители со мной плохо обращались. Мне и сейчас Америка не нравится, но прежде чем окончательно что-то решить, очень бы хотелось полностью вспомнить мою предыдущую жизнь.
* * *
Наш разговор продолжался еще часа полтора. Девушка выпытывала у меня подробности своего предыдущего существования, которые она пока что не вспомнила. Поговорить о возникшей юридической коллизии не пришлось, да, похоже, и не имело смысла ею пока что заниматься, поскольку ситуация менялась стремительно. Ведь одно дело, когда человеку 10 лет, и совсем другое, когда ему уже 17. Во всяком случае, если судить не по метрической записи, а по внешнему виду и умственному развитию клона.
В гостиницу я возвращался на такси вечером. Недалеко от входа от нее машина остановилась, я, расплатившись с водителем, вылез из экипажа на тротуар. Машина отъехала, и почти сразу же меня сильно ударили сзади по голове чем-то весьма тяжелым. Сознание вернулось ко мне в Мексике… На фазенде…
6
Меня похитили с целью выкупа. И не где-нибудь, а в Вашингтоне, и не кто-нибудь, а чеченские бандиты. Да-да, именно они. Справедливости ради, следует сказать, что в преступную шайку, занимающуюся похищением россиян в различных странах мира, входили не только жители Чечни; в ее, так сказать, американском филиале были также мексиканцы, пуэрториканцы, негры, а в филиале, скажем, французском, арабы, албанцы из Косовоэ. Но основу интернациональной шайки составляли именно чеченцы, имевшие свою штаб-квартиру на Кавказе. Оказалось, меня удобней было похитить в Вашингтоне, чем в Москве. Подумаешь, вдруг бесследно исчез какой-то там док из России. Для российского посольства я был не Бог весть какой персоной. Правда, оставались еще американские коллеги и коллеги московские, а также родные и близкие. Но последние были далеко в Москве и быстро хватиться меня не могли. Что же касается моих американских коллег, то мое исчезновение они заметили относительно быстро, но поначалу не очень обеспокоились им – я-то временно находился в Вашингтоне, в административном округе Колумбия, а они совершенно в другом месте, за пару тысяч километров от столицы Соединенных Штатов. Вот закончит Михаил (Майкл) свои дела в Вашингтоне и приедет к нам на переговоры – куда он денется…
У бандитов, которые наблюдали за мной в России, имелись некоторые основания для моего похищения. Как-никак я был владельцем двух московских квартир, и уж одна из них, с их точки зрения, была у меня явно лишней. Ее следовало конфисковать, а впридачу к ней и несколько сотен тысяч долларов потребовать. И они попытались сделать это.
Я не стану подробно описывать, как около года провел в заточении, как со мной обращались и как перевозили с одного места на другое. В прессе, российской и зарубежной, каждый год проходят сотни и сотни сообщений на тему о похищении людей, в частности, об обращении с похищенными. В моем конкретном случае не было ничего оригинального, разве только то, что меня, россиянина, стерегли в основном мексиканцы. Время от времени наезжал эмиссар из Чечни (проживающий в основном в Нью-Йорке), заставлял наговаривать на магнитофонную ленту заранее составленный текст или же принуждал позировать перед телекамерой. Во втором случае текст мог наговариваться мной, а мог и кем-нибудь из главных похитителей. К концу моего заточения я уже дышал на ладан и, наверное, скончался бы в один не очень прекрасный день, но неожиданно произошло сильное землетрясение, которое и освободило меня. Да-да освободило. Вот ведь ирония судьбы – один не очень приятный день для сотен тысяч мексиканцев оказался для меня очень даже приятным.
Местность, где находилось место моего пленения, оказалось почти в эпицентре катаклизма. Строение, в подвале которого я содержался на цепи, развалилось, как карточный домик, раздавив под собою насмерть всех моих сторожей. Я остался невредимым под развалинами. Вытащили меня из-под них канадские спасатели. Я был, естественно, в шоке, от которого отошел только через неделю. Спасенье мое расценивалось как чудо.
Наконец сознание вернулось ко мне; я открыл глаза и увидел Алевтину, именно Алевтину, а не Мэри-Джейн. Дело в том, что пожилая особа, сидевшая возле моей постели, была почти в возрасте моей кузины накануне ее смерти плюс несколько лет. На первый взгляд от трех до пяти.
Еле ворочая языком, я то ли произнес, то ли простонал:
– Алевтина… это ты?
Ответ не заставил себя ждать:
– Господи! Очнулся! Ну слава тебе, Господи! Пришел бы в себя на полчаса раньше, застал бы Ирину.
То есть мою жену.
Алевтина нажала кнопку вызова врача, исполненная намерением поставить его в известность, что пациент вышел из шокового состояния и необходимо принять меры по его дальнейшей реабилитации.
Через неделю я уже передвигался по палате, плохо, но передвигался. А вскоре у меня произошел разговор с моей двоюродной сестрою, из которого, в частности, я узнал о произошедшем с нею после моего похищения. Собственно, о главном не составляло труда догадаться, особенно если принять во внимание заключение королевского астролога из Непала. Но ведь оставались еще и детали. Они-то еще больше подогрели мое любопытство, и так растущее день ото дня по мере того, как ко мне возвращались силы. Впрочем, разговор начался не с американских дел, а с московских. Моя сестрица, решив, видимо, что я уже okay и что со мною, как и раньше, можно не церемониться, спросила:
– Михаил, мне помнится, я в свое время не успела сообщить тебе, где находится мое завещание. Интересно, как ты нашел его?
– С помощью Раджа Васана. Индуса. Он экстрасенс.
Отвечая сестре, я внимательно смотрел на нее – реакция Алевтины на мое упоминание об экстрасенсе меня крайне интересовала. Когда-то она с презрением относилась «ко всей этой чертовщине», иными словами, оккультным дисциплинам. Но то было в той жизни, а между двумя бытиями, русским и американским, лежал длинный темный тоннель и стояли два человека на выходе из него. Такое бесследно не проходит.
– Гм… Экстрасенс, – Алевтина поджала губы. – Ну допустим… Надеюсь, у тебя хватило ума вовремя оформить свои права на наследство?
– Хватило, Аля, но очень жаль, что хватило.
– Это почему же?
Не принадлежи мне формально вторая квартира, может статься, не случилось бы похищение.
– Ну уж тут ты, голубчик, сам виноват! Нельзя же быть таким ротозеем. Дать себя похитить, да не где-нибудь, а в Соединенных Штатах, добро бы в Чечне или Дагестане.
Тут я в свою очередь задал вопрос:
– Скажи, пожалуйста, как мне теперь быть с этой проклятой квартирой? Передать тебе ее по доверенности или же продать и перевести деньги от продажи на твой счет в Америке?
– А сколько сейчас может стоить моя квартира?
– Тысяч пятьдесят, пятьдесят пять. Долларов. По сегодняшним ценам. Но того гляди, деньги на недвижимость в Москве вот-вот рванут кверху.
– Пятьдесят пять тысяч! Хорошие деньги даже по американским понятиям.
– Хорошие.
– Наверное, лучше бы продать. В Москву я вряд ли вернусь на постоянное жительство. Конечно, от Америки я не в восторге. Но лечат здесь хорошо. Здорово даже. Живи я в России да еще под твоим присмотром, меня бы в живых уже не было. Или бы совсем слепою стала из-за проклятой глаукомы. А так со мной полный порядок – и вижу неплохо, и передвигаюсь безо всяких затруднений.
Похоже, моя кузиночка почти полностью возвратилась в свое первобытное душевное состояние – та же категоричность в суждениях и то же в высшей степени скептическое отношение к моей особе. А вот в состоянии физическом явно просматривались существенные изменения. Накануне своего временного ухода из этого мира Алевтина была очень больным человеком, инвалидом, не способным обходиться без посторонней помощи. Сейчас же она демонстрировала прекрасную физическую форму, по крайней мере, для своего возраста, который, согласно моим оценкам, складывался из количества лет, прожитых до Америки, плюс годы, прожитые на американском континенте. Мне очень хотелось задать двоюродной сестре еще несколько вопросов, но сначала требовалось кончать с этой проклятой квартирой.
– Значит, продавать квартиру?
– Не торопись. Успеется. Я предполагаю побывать в Москве в ближайшие год-два. Будет, где остановиться. Но сначала я хотела бы Америку побольше узнать, по стране поездить.
– Да ты уже десятый год как тут находишься. Многое повидала, небось.
Она как-то странно поглядела на меня, отвернула потом лицо в сторону и после довольно продолжительной паузы заговорила:
– Сейчас я очень хорошо помню все, что было со мной в той жизни. Очень хорошо. А вот из десяти с лишним лет моего американского существования в памяти остались только последние месяцы. В настоящий момент я помню только события, произошедшие со мной после того, как прекратилось бурное изменение моего организма. Теперь он меняется, судя по всему, так же, как у всех людей моего возраста. С той же скоростью. А то я страшно боялась – не успею оглянуться и уже столетняя старуха. А так я еще и замуж успею выйти, и жених у меня имеется. Почтенный джентльмен. Немолод, правда, – где-то за семьдесят. Вдовец и миллионер. А мне-то по документам всего девять.
Она кокетливо захихикала…
Дальше я ее почти уже не слушал, погрузившись в свои размышления. Кажется, все становилось на место. Американский период жизни Алевтины за вычетом времени, начисто вычеркнутого из ее памяти, становился вполне естественным продолжением ее российского бытия. Конечно, были заметные различия в теперешнем физическом состоянии моей двоюродной сестры и в этом же состоянии ее накануне клонирования. Но ведь и американская медицина разительно отличалась от российской, во всяком случае, при обслуживании обычных граждан. Как знать, отправься в той жизни пожилая и больная старая дева в Америку и имей она деньги на лечение, может быть, американские медики быстро бы на ноги ее поставили, а здоровый человек и выглядит, как правило, моложе своих лет. Самое же интересное, однако, в другом. Толкование натального гороскопа Алевтины и двух его транзитов, сделанных королевским астрологом, оказалось полностью адекватным всему реально случившемуся. Семь месяцев до рождения клона и первые девять с лишним лет его жизни на американском континенте вплоть до повторной амнезии были предсказаны непальцем. Этот период именовался им «очень длительным сном», аналогичным… летаргическому. Пришло время, и Алевтина очнулась от него, продолжив свое существование, но уже в совершенно других условиях.
Мне остается тут только добавить: моя двоюродная сестра родилась в первый раз далеко за полярным кругом, в самом начале полярной ночи. Но это уже другая история.
1999 – 2000
Джони-шовинист
Я вышел из лифта, и мне тотчас бросились в глаза открытая настежь дверь соседней квартиры и милиционер возле нее. В мозгу мелькнула мысль:
«Никак и до Бекасова рэкетиры добрались!»
Но все оказалось гораздо хуже – для меня.
– Вы из тридцатой? – спросил страж порядка, здоровенный сержант с кобурою на поясе и портативной рацией через плечо.
– Да.
– Тогда пройдите, – сержант кивнул в сторону открытой настежь двери, приглашая меня зайти к соседу.
– Что случилось?
– Узнаете.
Я переступил порог квартиры, милиционер вошел вслед за мною и прикрыл за собою дверь.
– Сюда, пожалуйста! Направо.
«Направо» означало, что меня приглашали войти в гостиную. Войдя в нее, я… Короче, в комнате царил самый настоящий разгром – мебель была переломана или опрокинута; ковры и дорогие картины сброшены со стен; на паркетном, хорошо начищенном полу, в изобилии валялись осколки хрусталя, битый антикварный фарфор, столовое серебро, бронзовое художественное литье. На полу валялись также остатки четырех универсальных роботов фирмы «Панасоник» и два изрядно покореженных универсальных робота фирмы «Рязанец». Первый «рязанец» по кличке Джек принадлежал инженеру из 31 квартиры, расположенной этажом выше. Кибер не подавал никаких признаков жизни, если, конечно, можно так выразиться по отношению к механизму, пусть и весьма совершенному. Второй «рязанец» по кличке Джони принадлежал мне. Он пострадал относительно мало на первый взгляд. Думаю, он даже сохранил способность к самостоятельному передвижению, но, предпочтя воспользоваться ситуацией, решил полентяйничать и поваляться на полу в свое, так сказать, удовольствие. Вообще-то принципиальная электронно-биологическая схема отечественных роботов данного типа была спроектирована не лучшим образом, оттого и многочисленные негативные качества устройств этого класса, включая примитивную хитрость и неумеренную тягу к ничегонеделанию. Приходилось терпеть – откуда я, скромный институтский доцент, мог достать денег на покупку, допустим, робота фирмы «Панасоник». Японской сборки!
В разгромленной комнате находились Сергей Васильевич Бекасов, мой сосед и преуспевающий предприниматель, и наш участковый – лейтенант Селезнев. Бекасов сидел на поврежденной софе, участковый расположился за столом и, судя по всему, составлял протокол происшествия.
Увидев меня, Бекасов вскочил и возбужденно затараторил:
– Аркадий Зиновьевич! Вот, полюбуйтесь! Это все ваш Джони устроил со своим приятелем из тридцать первой. Да тут убытку на много у.е.. Хулиганство, чистой воды хулиганство! Платить-то придется вам как владельцу робота.
– Гм… гм… Сергей Васильевич! – я искоса глянул на моего Джони, который продолжал как ни в чем не бывало лежать на полу. – А с чего вы взяли, что виноваты «рязанцы»?
Бекасов в ответ на мои слова весь покраснел от негодования и закричал:
– А кто ж еще?! Не «панасоники» же. По официальной статистике за последние пять лет не зарегистрировано ни одного случая хулиганства со стороны роботов фирмы «Панасоник». Японской сборки, разумеется. Да-да, ни одного. А вот универсальные роботы Рязанского роботостроительного завода признаны самыми криминальными в мире.
Тут в разговор вмешался участковый:
– Аркадий Зиновьевич! – сказал он. – Сдается мне, что ваш Джони порядочный симулянт. Конечно, «панасоники», выражаясь фигурально, ему изрядно бока намяли; экстерьер несколько попортили, но функции свои он, похоже, выполнять может. Сигнальный индикатор светится.
Да, сигнальный индикатор на груди моего Джони горел зеленым светом.
– Пожалуй, – неохотно протянул я.
– Аркадий Зиновьевич! – продолжал между тем Селезнев. – Ну так как? Или вы сами допросите своего робота в моем присутствии, или же я обращусь в суд за разрешением на дешифровку черного ящика вашего Джони.
Я капитулировал: робот, как известно, никогда не станет отвечать на вопросы, задаваемые чужими для него людьми, а там паче другими роботами, если информация, которой посторонние интересуются, может быть использована во вред хозяину. Но на мои вопросы Джони обязан был честно ответить. Я, конечно, мог отказаться от допроса робота, но тогда, если бы в процессе дешифровки его черного ящика обнаружилась какая-то информация, компрометирующая меня, то мой отказ стал бы потом рассматриваться в суде в качестве отягчающего обстоятельства. Словом, выбирать не приходилось.
– Джони! – сказал я. – Ну-ка встань для начала.
– Хозяин! – прогнусавил робот. – Да у меня непорядок какой-то с девятым шарниром. Вы же видите, как меня этот инородец.
– Кто?!
– Инородец, «панасоник» то бишь.
– Почему же инородец?
– Но они же япошки косоглазые!
Вот те на. Мой Джони ко всему еще и шовинистом оказался.
– Какие же они япошки, Джони? Дизайн-то у них совершенно русский, да и собирают их не в Токио, а в Москве.
– А где их проектировали? – отпарировал робот. – Комплектующие откуда? А? Инородцы они, самые настоящие инородцы.
– Универсальная программа для ЭВМ на каком языке у них составлена? – продолжал между тем развивать свою мысль Джони. – На каком? На «Коболе-омега». А у меня? На «Фортране-лямбда».
Тут, как мне показалось, я задал Джони очень хитрый вопрос:
– А на каком языке «панасоники» общаются в России с людьми?
Ответ Джони сразил меня окончательно:
– «Рязанцы» – русские роботы, «панасоники» – русскоязычные.
– Джони! Джони! Где ты нахватался этого вздора?
– На Пушкинской площади, хозяин. И никакой это не вздор. Ты в этих вещах, наверное, ни черта не понимаешь.
Своим «ты, хозяин…» мой робот в очередной раз напомнил мне еще об одном качестве «рязанцев» – их беспардонной фамильярности не только с посторонними, но и с собственными владельцами. Джони, между тем, продолжал:
– Ты, хозяин, как-то послал меня отнести своему зав кафедрой какую-то книгу. Проходя на обратном пути по Пушкинской площади, я увидел митинг. Решил послушать ораторов и почитать транспаранты. Тут-то я и начал понимать, что к чему. В людские дела я, правда, не лезу, а вот с другими роботами давно надо бы разобраться.
Тут в разговор вмешался участковый:
– Аркадий Зиновьевич! Ближе к делу. Пусть расскажет про драку.
– Джони! – приказал я. – Встань, во-первых!
– Хозяин! – снова загнусавил робот, – Девятый шарнир…
– Джони, – я вынул из кармана ручной пульт управления. – Или ты немедленно встанешь, или…
Пульта управления мой робот люто ненавидел и боялся. Чертыхаясь, Джони начал подниматься. Похоже, с девятым шарниром у него в самом деле был какой-то непорядок.
Когда мой металлопластиковый шовинист встал на ноги, я приказал ему, поигрывая электронной плеткой:
– Джони, расскажи про драку.
– А что тут рассказывать, хозяин. Все просто, просто, как один плюс два. Или, выражаясь по-людскому, как мычание. Этот джапс, – Джони презрительно кивнул в сторону того, что осталось от Родия, первого робота моего соседа Бекасова, – давно не нравился мне. Я ему сказал об этом, встретившись с ним на лестнице. Ну… ну…
– Ну что ну, Джони? Выкладывай!
– Ну врезал ему немного по кумполу. Джапс немедленно напарника на помощь позвал, – робот снова кивнул головою, но теперь уже в сторону бренных останков Радия, другого «японца» моего соседа, – а потом и еще двух японцев. Они из соседнего дома – это после того, как мне на помощь пришел Джек из 31 квартиры. Мы с ним друзья… Ох, девятый шарнир… В общем отделали мы их за наших и за ваших этих косоглазых. Супротив нас, рязанцев, никто не устоит. Жаль только Джек вырубился. Боюсь, насовсем. Подаю ему импульсы, а отклика никакого.
Здесь вдруг заговорил милицейский радиопередатчик, висевший у сержанта через плечо:
– Девятый, девятый! Слышите меня? Слышите меня? Это первый. Это первый. Перехожу на прием, перехожу на прием.
Сержант взял радиопередатчик в руки и ответил в микрофон:
– Первый! Я – девятый. Слушаю вас, слушаю.
– Девятый! Немедленно выезжайте на роботосборочный завод фирмы «Панасоник». Там ЧП. «Рязанцы» громят завод. Только что нам сообщили. На Рязанском заводе по производству универсальных роботов кто-то запустил компьютерный вирус в персональные ЭВМ большой партии готовой продукции. После этого электронная схема «рязанцев» стала очень чувствительной к биоизлучению людей, связанному с национальными и расовыми предрассудками.
– Все понял. Сейчас выезжаем… Да, первый! А вирус зачем запустили?
– Предполагается, чтобы японского конкурента вытеснить с российского рынка. Хотя бы таким путем.
– Тут мой Джони, несмотря на свой явно поврежденный девятый шарнир, заковылял на выход.
– Ты куда? – спросил я его.
– Нашим помогать.
– Назад!
Я нажал на красную кнопку пульта управления, и мой робот, как вкопанный, застыл на месте…
В суде мои интересы защищал адвокат Эдик Каценеленбоген. Мы с ним вместе учились в школе, а потому он с меня ничего не взял. Дело Эдик выиграл, доказав, как дважды два, что я не могу нести ответственность за погром в квартире Бекасова, поскольку никогда не настраивал своего робота на национальную или расовую нетерпимость. Мне, Аркадию Зиновьевичу Финкельштейну, это совершенно не свойственно. Да и не к чему. Не знаю, согласился бы суд с этим доводом моего адвоката, если б не страшный погром, учиненный «рязанцами» на складе готовой продукции Московского производственного объединения фирмы «Панасоник». Суд признал виновным Рязанский роботосборочный завод. Что же касается той публики у памятника Пушкину, то ее, как и меня, признали невиновной – дескать, все было в рамках свободы слова. Подозреваю, что и вирус запустил в персональные ЭВМ «рязанцев» кто-то из их людей, работающих на заводе. Виновников этой диверсии не нашли.
У меня теперь одна печаль: надо достать где-то кругленькую сумму в у.е. на починку Джони – уж больно у него после драки паскуден внешний вид, да и с девятым шарниром явный непорядок.
2006
