Эми Сью Натан
Повороты судьбы
Может быть, Ханна просто заскучала по Саут-Хейвену и по Буп раньше времени. Хотя это не объясняло наличие спортивной сумки. Когда ее внимание вернулось к девочкам, мысли о Ханне рассеялись, и Буп улыбнулась. И, последовав велению сердца, произнесла прекрасные слова:
– Добро пожаловать домой.
Глава 2
Буп
– А постороннего примете в свой круг?
Голос Ханны напомнил Буп о ее беспокойстве за внучку, а Дорис с Джорджией вздрогнули от неожиданности. Похоже, никто из них не слышал, как Ханна вышла на улицу. Это все ностальгия, она была способна заглушать внешний мир, подобно туче, загораживающей солнце.
Дорис отстранилась от Джорджии и Буп и протянула руки к девушке:
– Ханна! А мы и не знали, что ты здесь! – Она повернулась к Джорджии. – Ты знала об этом? – Джорджия покачала головой в ответ. Дорис кивнула и снова посмотрела на Ханну, обняла ее, как могла бы только родная боббэ. – Ты прекрасно выглядишь.
Глаза Ханны были красными и опухшими от слез, но для бабушки Дорис, как и самой Буп, она все равно выглядела прелестно.
– Сколько лет, сколько зим? Как долго ты здесь пробудешь? – спросила Джорджия.
Буп и в голову не пришло спросить об этом. Ее внучка редко оставалась больше одной ночи, но спортивная сумка была большой. Буп необходимо было узнать, какие неприятности таились внутри. К счастью, она и ее подружки были опытными слушателями и умели отлично решать проблемы.
Ханна отстранилась от Дорис и поспешила к Джорджии, чтобы поцеловать ее в щеку.
– Сто лет вас двоих не видела. И всех троих вместе!
– Прошло много лет с тех пор, как мы втроем собирались в Саут-Хейвене, – ответила Буп.
Джорджия эффектным жестом сняла солнцезащитные очки, хотя солнце уже вовсю светило.
– Именно поэтому мы и приехали.
Буп распахнула дверь, и Ханна, подхватив чемоданы, последовала за всеми в дом.
Все четверо прошли на кухню и расселись за кухонным столом с обновленной ламинированной столешницей из пластика, который принадлежал дедушке с бабушкой Буп. Много лет назад Ханна сказала ей, что все новое – хорошо забытое старое. Она называла это ретро.
Находясь здесь, Буп почти могла почувствовать вкус бабушкиных пончиков с черникой и услышать крики Дорис и Джорджии: «Бери карту!» За этим столом она играла в шашки со Стюартом и как-то летом подавала каждый вечер на ужин сэндвичи с жареным сыром и отрезанной корочкой. А воспоминания о чаепитиях с Ханной и Эммой были одними из самых любимых. Ей крупно повезло, что внучки постоянно находились рядом, а их изысканные наряды и куклы пробуждали в Буп внутреннюю девчонку.
– Вы, должно быть, проголодались. – Буп поднялась со стула, достала черничные кексы и шоколадно-ореховую смесь и просто поставила все это в центре стола вместо вычурных сервировочных тарелок, до которых никому не было дела. Джорджия открыла коробку с ассорти и не глядя достала арахис в шоколаде. Она делала так всю свою жизнь и, казалось, обладала определенной интуицией, но всегда сначала съедала арахис. Буп не знала, означало ли это, что арахис был самым любимым или менее любимым орехом Джорджии.
Дорис положила кекс на салфетку.
– У тебя есть…
Буп подняла указательный палец, и Дорис умолкла, пока Буп не достала масло и нож, поставив их перед подругой.
– Спасибо.
Ханна хихикнула и покачала головой.
– Дорис еще не успела ничего сказать, а ты уже знала, чего она хочет. Это потрясающе.
– Едва ли, – ответила Буп. Но она знала, что Ханна права.
– Мы знаем друг о друге все, – сказала Дорис. – Начиная с масла и заканчивая серьезными вещами.
– Такими серьезными вещами, как переезд Буп в Сан-Диего? – поинтересовалась Ханна.
– Ты наконец-то рассказала ей, – заметила Джорджия.
– Я просто ждала подходящего момента.
– Ты не знала о моем приезде. Если бы я не появилась, ты бы уехала, не сказав мне?
– Что за глупости, – ответила Буп.
Джорджия неодобрительно посмотрела на Буп. Она знала, что ее подруга не хотела говорить о своем отъезде из Саут-Хейвена.
– Постарайся понять, – вступилась Дорис. – Твоя бабушка хочет начать все с чистого листа. Мы это сделали. – Она указала на Джорджию, а потом на себя.
– Я уеду только после Дня труда, – сказала Буп. – Ханна, приезжай ко мне этим летом столько, сколько сможешь. Мы поговорим о моем переезде в другой раз, давайте сменим тему?
Без промедления разговор перешел к теннису Джорджии, к самой последней свадьбе Дорис в Вегасе, любимым ученикам Ханны и урокам сквэр данса, которые посещала Буп. Каждая из них делилась подробностями, опущенными в телефонных разговорах или слишком длинными для электронных писем. И даже если что-то повторялось, это только приветствовалось.
Ханна заметно успокоилась. Никаких больше эмоций, никаких слез. Только смех и оживленное общение. Очень быстро Буп, девочки и Ханна перешли к веселой остроумной беседе, но печаль так быстро не исчезает. Их общение лишь временно заглушало беспокойство Ханны, но в данный момент и этого было достаточно. Это напомнило Буп о том, насколько они с девочками заботились друг о друге и как эта забота могла стать тонизирующим средством при любой болезни.
Даже доктор Джорджия Лемон соглашалась с этим.
Джорджия всегда немного отличалась от Буп и Дорис – обладая склонностью к науке и математике, она получила степень доктора медицины в Чикагской медицинской школе в пятьдесят девятом. В том же году Буп избрали президентом родительского комитета, а Дорис последовала за своим первым мужем, доктором, в Индианаполис. Кроме того, из их троицы лишь Джорджия никогда не была замужем, и она единственная не была еврейкой.
Джорджия и Буп подружились благодаря бабушке, в тот период жизни Буп, когда она безоговорочно ее слушалась.
– Новая семья купила большой магазин на Феникс-стрит, – сказала бабушка. – Так что будь вежлива с новой маленькой шиксой[5] в твоем классе, Бетти.
Бабушка всегда высказывалась оскорбительно по отношению к неевреям, поэтому, будучи девочкой, Буп не придавала значения этому слову. Но теперь ее передергивало, когда она вспоминала небрежно брошенные обидные слова бабушки.
Конечно же, крошка Бетти Штерн сделала так, как ей велели. Джорджии тоже велели быть милой с Бетти, поскольку ее бабушка с дедушкой заказывали через магазин рубашки с вышивкой для персонала их курортного комплекса.
Маленьким девочкам не было до этого никакого дела, их волновало лишь то, что они обе любили играть в классики и собирать морское стекло на пляже.
Буп с Дорис познакомились в детском саду, что документально подтверждено черно-белой фотографией группы. Ни одна из них не помнила времени, когда они не знали друг друга. А потом, через Буп, Дорис подружилась с Джорджией.
И почему она раньше не настояла на том, чтобы девочки вернулись? «Лучше поздно, чем никогда», подумала она. И все же мысль о том, что в будущем их возможные встречи могли быть ограничены, оставила в душе неприятный осадок. Она проглотила кусочек черничного кекса, который подавил сожаление и удерживал его внутри, словно пробка. И мысли о Ханне – тоже.
Буп понимала, что не сможет найти покой, пока не узнает причину слез Ханны. Ее личные тревоги, ее стремление побыть со своими подругами наедине должны были подождать.
Оживленное подшучивание подруг вызволило Буп из плена мрачных мыслей, разметав их по сторонам, словно крошки от торта. Не подозревая о тягостных раздумьях Буп, Ханна, Джорджия и Дорис болтали о жарком сухом климате Скоттсдейла и о том, что партнеры Джорджии по парному теннису были на двадцать лет моложе ее.
Буп рассеянно кивала, мысленно прокручивая в голове упущенный разговор и молча обещая себе оставаться внимательной. Она понимала, что стоит вникать в беседу и не отвлекаться от окружавшего ее чуда.
* * *
На закате Буп наблюдала за Ханной, сидевшей боком на низкой бетонной перегородке между крыльцом и Лейкшор Драйв, узкой улицей с односторонним движением, которая отделяла ее дом от пляжа. Она смотрела на юг. Они все смотрели на юг.
На пирсе собралась толпа, чтобы посмотреть, как садившееся солнце окрашивало серо-голубое сумеречное небо в переливающиеся оттенки желто-оранжевого и золотистого. Девочки, как и Ханна, молчали и, казалось, дышали в унисон. Буп включила свет на крыльце и вошла в дом, поскольку ей с лихвой хватало и уже увиденных закатов.
Помимо света на застекленной веранде, она включила лампу в телевизионной комнате. Этого было достаточно для освещения крыльца. Буп схватила четыре хлопчатобумажных пледа из гостиной и поспешила обратно на улицу. Солнце зашло и забрало с собой майское тепло.
Буп протянула Дорис и Джорджии пледы, и они укрыли ими ноги. Розовый плед, словно шаль, накинула на плечи Ханны.
Ханна соскользнула с бетонной перегородки и села в синее садовое кресло. Буп расположилась в своем старом плетеном кресле-качалке, изрядно потертом за многие годы созерцания закатов. Его подлокотники уже давно нуждались в ремонте. Она укрылась пледом. Ей так повезло, что ее дом был полон гостей, а сердце – радости.
– Могу я вам кое-что рассказать? – спросила Ханна.
– Конечно, можешь, – ответила Буп. Ханна несколько часов ждала, чтобы излить душу.
– Вы должны поклясться, что никому не расскажете.
– Да кому нам рассказывать-то? – спросила Дорис.
– Суть не в этом. Клянетесь?
Буп никогда бы не предала доверие, но внезапный холодок тревоги пробежал по ее телу, он служил своего рода интуицией.
– Да мы самые лучшие хранители секретов на планете, – сказала Джорджия.
– О проблемах лучше рассказать, чем держать в себе, – добавила Буп. – Ты ведь об этом знаешь. – Она задрожала. «Боже, Ханна, что происходит?»
– Кларк сделал мне предложение, – произнесла Ханна.
– Какое предложение? – Буп поняла, о чем речь, но хотела услышать это от Ханны.
– Он хочет жениться? – Дорис радостно всплеснула руками. – Как чудесно. Мазл тов[6], дорогая.
Ханна пристально посмотрела на Буп.
– Я сказала, что подумаю.
Буп никогда не скрывала своего мнения о Кларке. Он учился на юридическом факультете, а теперь стал художником-хиппи или что-то в этом роде.
– Ты не ответила согласием? – спросила Дорис.
– Слава богу, – в один голос произнесли Буп и Джорджия.
Ханна была молода. Двадцать шесть лет. Ей рано еще было обзаводиться семьей и принимать такие ответственные решения. Ей стоило исследовать мир и реализовать свои мечты, прежде чем вступить в брак.
– Может быть, Кларк не твой единственный, – сказала Буп. Ханна наклонилась вперед.
– А такой существует?
– Разумеется, – ответила Дорис.
– Как ты можешь такое говорить? – спросила Джорджия. – Ты пять раз выходила замуж.
– И каждый раз он был тем единственным.
– А как ты это понимала? – спросила Ханна.
– Шестым чувством, – ответила Дорис.
– Ты рассуждаешь логически, Ханна, – сказала Буп. – Молодец. – В глубине души она понимала, что решать дела сердечные предпочтительнее не логикой. Но она знала и то, что иногда это был лучший способ. – Дорис – безнадёжный романтик.
– Вовсе я не такая, – возразила Дорис. – Я оптимистичный романтик.
Ханна потянулась к Буп.
– Мне нужен твой совет. – Она взглянула на Джорджию и Дорис. – И ваш тоже.
– Если у тебя есть сомнения, это уже говорит о многом, – сказала Буп.
– А может, и нет, – вмешалась Джорджия. – Иногда вполне оправданно довериться интуиции.
– Брак не должен основываться на интуиции, – возразила Буп. Джорджия широко раскрыла глаза.
– Да неужели?
– Я составила список «за и против», – сказала Ханна. Она вытащила из заднего кармана сложенный вчетверо листок бумаги и развернула его.
Буп медленно поднялась на ноги и протянула руку.
– Можно? – спросила она. По крайней мере, теперь Буп знала, что беспокоило Ханну. «Да или нет» – было судьбоносным решением. Но оно должно было быть осознанным выбором, сделать который могла только сама Ханна.
Она протянула Буп листок.
– «Почему я должна выйти замуж за Кларка». – Буп взглянула на свою внучку. – Интригующее название.
– Просто прочти уже, – потребовала Джорджия.
Буп едва сдержалась, чтобы не закричать, что, когда ты влюблена, тебе не нужен никакой список. Если ты влюблена, то не сбегаешь в дом к своей бабушке. Теперь Буп поняла, что Ханна появилась бы в этот день на пороге ее дома в любом случае, даже если бы Стюарт не проболтался о том, что вынужден был оставлять голосовые сообщения.
Ханна нуждалась в Саут-Хейвене. Ей нужна была поддержка Буп.
– Первое: он добр к животным. Второе: он вежлив с официантами. Третье: он опускает сиденье унитаза. Ханна! Это что, шутка?
Ханна выхватила листок из ее рук.
– Нет, это не шутка. Это важнейшие положительные стороны характера. Ну, может, не последний пункт, но это своего рода забота. – Она посмотрела на свой список. – Он талантливый художник. Ему нравится независимое кино. Он амбициозен.
– Не думаю, что он амбициозен, дорогая, – возразила Буп.
– Ах да, он же бросил юридический факультет, – вставила Дорис.
– Нет, еще хуже, – пояснила Буп. – Он окончил учебу и уволился с работы в юридической фирме. А это не очень ответственно.
– А чем он сейчас занимается? – спросила Джорджия.
– Он художник, – ответила Ханна. – Он следует за своей мечтой.
– Нет ничего дурного в мечтах, но не надейся, что он внезапно устроится на работу в офисе и будет приносить домой стабильную зарплату, если перестал делать это всего через год, – сказала Буп.
– Он очень увлечен созданием своих скульптур. И ярмарками ремесел по выходным. Один друг даже заказал у него скульптуру для своего заднего двора.
Буп хотела, чтобы у ее внучек было благополучие и стабильность – то, что было у них с Марвином. Но она желала им и беззаветной любви – такой, при которой в ответ на предложение руки и сердца ты не скажешь «может быть».
– Ханна, ты его любишь? – спросила Дорис. – Я была безумно влюблена в каждого из своих мужей.
– При всем моем уважении, Дорис, – сказала Джорджия, – Кларк или не Кларк, но, думаю, ты согласишься, что пять браков – это не цель.
– Конечно же, нет, – ответила Дорис. – Но это было счастье.
Буп скрестила руки на груди. Выбор, который она сделала много лет назад, всколыхнул ее душу.
– Ты влюблена в него, Ханна? Ты можешь представить себя с кем-нибудь еще в течение следующих шестидесяти лет?
– Мы вместе с первого курса колледжа. Я люблю его.
– Я тебя не об этом спрашивала.
Ханна сложила руки на коленях. Учителя начальной школы Буп велели бы сделать то же самое неугомонным ученикам, тем самым успокаивая детей и заставляя их слушать. Буп последовала примеру Ханны и тоже положила руки на колени.
– Я не отрицаю ценности дружбы или верности, но это недостаточно веские причины, чтобы выходить замуж, – произнесла Буп.
– А как насчет такой причины? – Ханна кашлянула. – Я беременна. – Она произнесла каждое слово так, словно Буп должна была по обыкновению понять. – Это достаточно веская причина?
– Ой, вей![7] – ахнула Джорджия.
– Возможно, – сказала Дорис.
– Ужасная! – выпалила Буп, хотя имела в виду совсем не это. Дети – это замечательно, но Ханна не была готова. Ее жизнь еще не была готова. Буп захрипела, ее прерывистое дыхание не могло наполнить легкие кислородом, вызывая головокружение. Но разве у нее был выбор? Она была не в состоянии задержать дыхание. Девочки схватили ее за руки.
– Дыши, – велели они обе.
Буп медленно выдохнула. Затем вдохнула через нос, но не посмотрела на Ханну. Неужели все снова повторялось?
В этот момент все изменилось. Переезд уже не имел значения. Даже Джорджия с Дорис не имели значения. Буп хотела посадить Ханну себе на колени, убрать с ее лица выбившиеся пряди волос и пообещать ей, что все будет хорошо. Потому что так и должно было быть, со временем все должно было наладиться. Затем мысли Буп переключились на практические вопросы.
– Это ребенок Кларка? Ты была у врача?
Ханна села в ближайшее к Буп жёлтое кресло.
– Да, я была у врача, и, конечно же, это ребенок Кларка!
– Ну почему сразу «конечно же»? Всякое бывает.
– Это уж точно, – вставила Джорджия.
Ханна ахнула.
– Ну, со мной такого не бывает.
Беспокойство, наполнявшие сердце Буп, начало угасать, оставляя на коже лёгкое покалывание.
– Ты уверена, что хочешь ребенка? Уверена, что хочешь его оставить?
– Уверена. Как и Кларк. – Губы Ханны растянулись в улыбке. – Мы слышали сердцебиение.
Буп прижала правую руку к сердцу, словно ощущая связь с этим новым сердечком.
– Тогда почему ты не сказала «да»?
Девочки сидели тихо и, несмотря на свое присутствие, пытались создать бабушке с внучкой некое уединение.
Ханна пожала плечами, став похожа на маленькую девочку с огромными глазами, которую много лет назад во время прогулки на ферме поймали поедающей чернику, вместо того чтобы собирать ее в корзинку, Тогда ее выдали фиолетовый язык, зубы и пальцы. Буп откашлялась.
– Сможешь ли ты быть достаточно счастливой, если выйдешь замуж за того, в ком не совсем уверена? Возможно. Является ли ребенок благословением? Безусловно. Но ты спросила, и мой ответ – нет. Беременность – недостаточно веская причина для вступления в брак. Сейчас уже нет.
– Поверить не могу, что ты такое говоришь, – удивилась Ханна.
– А я могу, – вмешалась Джорджия. – Буп очень современная бабушка.
Буп кивнула Джорджии. Как изменились времена.
– На дворе двадцать первый век, – продолжила Буп. – Ты – двадцатишестилетняя выпускница колледжа, работающая учителем полный рабочий день. Только не говори мне, что не думала о том, чтобы растить ребенка самостоятельно.
– Я хочу, чтобы у ребенка было двое родителей.
– О, Ханна, – произнесла Дорис. – Может, все уладится. У ребенка будут оба родителя. Даже если вы не женаты, нетрадиционные семейные отношения тоже могут замечательно работать, главное все делать правильно.
У Дорис были дети, внуки, правнуки и ещё столько неродных детей от повторных браков, что Буп потеряла им счёт.
– Никто не вычёркивает Кларка из твоей жизни, – сказала Буп. «Или сталкивает с пирса». Не исключено, что Кларк может оказаться отличным кормильцем и защитником своей семьи – это тоже благословение.
Благодаря Марвину она знала, что такие мужчины существуют. Он был почти идеальным семьянином. Отцовство стало для него радостью и утешением, когда родился Стюарт. В отличии от отца Буп, Джо Штерна, которому было наплевать на свою дочь. Врожденный родительский инстинкт обошел стороной одно поколение в ее семье. Бабушка и Зейде заботливо вырастили три поколения детей курортных постояльцев и свою внучку, но черты их характера не передались Джо. Возможно, именно поэтому ему нравилась ее мать, великолепная, но лишенная материнского инстинкта Тилли Фельдман-Штерн. Эти два человека были ответственны за ее прекрасное детство только потому, что бросили ее. Летом, когда Буп исполнилось четыре года, родители отвезли ее в Саут-Хейвен на выходные – выходные, которые продлились до ее восемнадцатилетия.
Временами Буп не могла даже заставить себя пробормотать: «Земля им пухом».
Ханна наклонила голову набок и улыбнулась. На ее глазах выступили слезы, вызванные эмоциями и воспоминаниями.
– Мне просто интересно, замужество – это вообще мое? Потому что, если так, то я всегда хотела такой брак, как у вас с дедушкой.
Дорис погладила бахрому на пледе, а Джорджия уставилась на свои руки. Утверждение Ханны заставило Буп принять важное решение.
– Вещи не всегда такие, какими кажутся, – сказала она.
– А иногда именно такие, – возразила Ханна. – Вы с дедушкой служили отличным примером. Я просто хочу, чтобы ты мной гордилась.
– Я буду тобой гордиться, если твое замужество начнется не так, как у меня с твоим дедушкой, – сказала Буп.
Помимо Буп только восемь человек на всем свете знали, почему она так сказала. Двое из них сидели на крыльце, делая вид, что не слышат ее слов, а остальные шестеро умерли. Она полагала, что унесет эту нерассказанную историю с собой в могилу, укрыв глубоко в своем разбитом сердце.
Но, как уже неоднократно случалось, когда дело касалось ее сердца, Буп снова ошиблась.
– Мне не нужен идеал, – воскликнула Ханна. – Я просто хочу знать, что Кларк предназначен мне судьбой. Как было у тебя с дедушкой.
– Я этого не знала, – прошептала Буп.
– Что?
– Я не знала, что твой дедушка предназначен мне судьбой. Я доверилась интуиции, как сказала Джорджия. И к счастью, все сложилось хорошо. Но я хочу, чтобы ты была уверена. Времена сейчас другие.
– Почему ты так говоришь? – воскликнула Ханна.
– Потому что это правда, – произнесла Джорджия.
А Дорис кивнула.
Всю жизнь Буп не хватало мужества, но сейчас она набралась смелости, словно эта сила всегда была где-то неподалёку.
– Я не была влюблена в дедушку, когда мы поженились. – Кощунство! Слова казались тяжелыми, но в то же время их было легко произнести. Казалось, будто она затолкала валун на вершину холма и наконец позволила ему скатиться с другой стороны.
Ханна поникла, затем расхохоталась и хлопнула себя по колену, как будто услышала смешной анекдот.
– Да ты была по уши влюблена. Вы поженились прямо здесь, во внутреннем дворике, после Дня труда, через несколько месяцев после того, как ты окончила среднюю школу. Ты выбрала себе платье из свадебного журнала, и твоя бабуля ездила в Чикаго, чтобы купить его. Я слышала эту историю всю свою жизнь. Я видела фотографии. Ты сияла от счастья.
Буп сделала глубокий вдох, почувствовав запах озера, возможно, с примесью песка, и определенно, капельку печали, когда нахлынули воспоминания о том, как началась ее взрослая жизнь.
Устарелые, но все еще достаточно актуальные для Буп ожидания, страхи и стереотипы, привитые бабушкой и Зейдом, прорвались наружу, словно ростки, угрожая ее нынешним феминистским чувствам. И все же она не хотела развеивать миф об истории любви между ней и Марвином.
– Почему ты говоришь, что не любила дедушку? – спросила Ханна. – Она ведь лжет?
Джорджия покачала головой.
– Тогда зачем ты вышла замуж?
Буп посмотрела на Дорис, затем на Джорджию, она не спрашивала их разрешения, а только подтверждения. Они кивнули. Их лица не выражали ни радости, ни печали. Лишь легкий намек на улыбку свидетельствовал об их согласии. Как всегда.
Время настало.
Буп столкнулась с тем, что вынуждена была рассказать о том, чего ее внучка не хотела слышать, озвучить слова, которые Ханна запомнила бы навсегда. Воспоминания поколебали ее решимость, но Буп прогнала эти мысли прочь. Она была не копией своей бабушки. Ханне было не восемнадцать. На дворе стоял не пятьдесят первый год.
Буп набрала в легкие побольше ночного воздуха и открыла скрытую правду:
– Я была беременна.
* * *
Ханна расхаживала по крыльцу. Буп перестала считать после двадцатого круга.
– У меня голова кружится от тебя, – сказала Джорджия. – Сядь.
– Вы обе знали? – Ханна взглянула на Дорис, затем на Джорджию. Они кивнули.
– Моя семья, доктор, девочки, – ответила Буп. – Они знали. Остальные, возможно, догадывались, но о таких вещах не говорили.
– Такие вещи скрывали, – добавила Дорис.
– Твои бабушка с дедушкой заставили дедулю жениться на тебе?
– Не совсем так.
– Тогда как?
– Ох, Ханна, это долгая история. Все, что тебе действительно нужно знать, это то, что твой дедушка был менш[8]. – Буп всегда знала это, и она была благодарна. Но была ли она достаточно благодарна?
Ханна сглотнула.
– Ты сделала это ради ребенка. Ради моего отца. Я не могу поверить, что говорю это, но, может быть, этого достаточно.
– Только потому, что у нас все получилось, не значит, что ты не заслуживаешь большего, чем эта неопределенность, которую испытываешь сейчас, – сказала Буп.
– Если ты не любила его, почему осталась? – Голос Ханны дрогнул.
– На самом деле я полюбила его. Просто на это ушло время. – Но помимо этого было кое-что еще. При том, что Буп много чего хотела достичь, она не собиралась разрушать семью. В отличие от своих родителей, каждый раз, когда она убегала обратно в Саут-Хейвен, чтобы набраться сил, будь то на выходные или на несколько месяцев летом, она возвращалась домой в тот день, когда обещала это сделать, иногда даже раньше времени.
Она никогда не забывала, что ей крупно повезло.
– Я всегда буду возвращаться, – сказала она Марвину, когда ей было девятнадцать и года еще не прошло, как она стала миссис Пек. – Я помогу бабушке и дедушке с организацией Фестиваля черники. Вернусь во вторник перед ужином. – Она никогда не спрашивала разрешения. Просто говорила о своем намерении, с которым Марвин соглашался, потому что она возвращалась, как и обещала.
Да, тогда он уже не был ребенком, но психику нетрудно травмировать в любом возрасте. Буп позаботилась о том, чтобы ее мужу никогда не приходилось тайком спускаться вниз и отпирать дверь, объясняя это тем, что она могла забыть свой ключ. Он никогда не хлопал незнакомок по плечу на улицах, потому что у них были такие же волосы, походка или манеры, как у Буп. Марвину никогда не доводилось выдумывать историю о том, где была его жена или почему она уехала. Она держала обещания, данные Марвину перед Богом и их семьями, а также обещание, данное самой себе.
Но эти обещания были и ее наказанием за необходимость выйти замуж.
В том, что касалось брака, Ханна не должна была переживать и задаваться вопросами «что, если». Всего этого ей вдоволь пришлось бы пережить с материнством.
– Если ты больше не влюблена в Кларка, или если никогда его не любила, однажды ты влюбишься в кого-нибудь другого, и поймешь. Именно этого ты и заслуживаешь. И твой ребенок заслуживает этого. Черт возьми, Кларк тоже имеет на это право, ты так не думаешь? Даже если придется подождать.
– Ты же не стала ждать, – возразила Ханна.
– Она права, – сказала Дорис.
– У меня не было другого выбора, – ответила Буп. – В мое время это называлось «попасть в неприятности», и именно этим оно и было. Неприятностями.
– А свадьба с дедушкой избавила тебя от неприятностей?
– Будь уверена, так оно и было. – Во многих смыслах. – И дедушка получил кое-что в дополнение к беременной невесте. Твой прадедушка Стэн не собирался отдавать дедушке бизнес, пока тот не обзаведется хорошей женой-еврейкой, которую он одобрил бы, здоровым еврейским ребенком и кирпичным коттеджем в Скоки.
Ханна вздрогнула.
– Это ужасно!
– У твоей бабушки была замечательная жизнь, – сказала Джорджия.
– Это так, но твоя жизнь может быть лучше. Учись на моем опыте. Мы с дедушкой оба получили то, что нам было нужно, но было ли это тем, чего мы хотели? – Буп пожала плечами. – В конечном итоге, да. Но я не хочу, чтобы ты ждала конечного итога.
Буп хотела, чтобы у Ханны было то, что потеряла сама Буп.
Подавленные воспоминания пытались прорваться наружу, снова всплывая в памяти Буп. Когда-то у нее были напористость и амбиции. Мечты и наивность. И восхитительная фигура.
Далекая музыка биг-бенда, смех Зейде и рев родстеров раздались в ее голове. Чистый аромат крема для ухода за волосами защекотал ей нос. Вкус мятной зубной пасты защипал язык. Было ли это все игрой её воображения? Или девочки с Ханной тоже могли это слышать, обонять и пробовать на вкус?
Ханна пристально посмотрела на Буп.
– У тебя довольно твердые принципы о любви для того, кто утверждает, что никогда ее не испытывал.
Буп отвела взгляд и собралась с мыслями, затем снова посмотрела на Ханну.
– У меня была целая жизнь, чтобы поразмышлять об этом.
Ханна кивнула, ее любопытство на миг притихло.
– Чем бы ты занялась, если бы не забеременела? О чем ты мечтала? У тебя были какие-то планы?
Вопросы ослабили стремление Буп скрывать произошедшее тем летом за придуманной ею личной историей – о молодой женщине, которая больше всего на свете хотела быть миссис Марвин Пек, домохозяйкой и матерью. Она посмотрела на своих подруг.
Дорис пожала плечами.
– Решай сама, – ответила Джорджия.
Спустя столько лет Буп по-прежнему не знала, как объяснить необъяснимое.
– Это была другая жизнь, Ханна. Это уже неважно.
– Для меня важно. – Ханна положила руку на живот. – Для нас важно.
Буп так хотела, чтобы все это имело значение.
Время шло, и история повторялась. Судьбы людей и их действия перекликались и пересекались на протяжении многих лет. Возможно ли, чтобы пережитые Буп в восемнадцать лет испытания сейчас пошли на пользу ее внучке? Смогла бы Ханна извлечь выгоду из пережитой Буп сердечной боли?
Буп не была легкомысленной старухой, но она вспомнила легкомысленную девушку – ту, которая стремилась к безграничному будущему, пока ее надежды не рухнули.
– Ты должна хоть что-то помнить, – сказала Ханна.
Вопреки желанию своего сердца, Буп помнила все.
В конце концов, это было ее лучшее и худшее лето в жизни.