Эльвира Ивановна Сапфирова
Крик шепотом
Глава 3
Баржа причалила. На пристани никого. Испуганный девичий взгляд бегал по деревянной постройке речного вокзала, по прямой пустынной улице, уходящей в гору и опять по безлюдному причалу. Жанна молчала. Бледнея, Лена спускалась по трапу, и вдруг наступила на скрипучую прогнувшуюся доску, испугалась, схватилась за перила и, наклонившись, увидела темноволосого мужчину немного выше среднего роста в черных отглаженных брюках и белой рубашке с еле заметной полоской. Он стоял внизу и бесцеремонно ее рассматривал.
– Ты Стелла?
Незнакомец то ли спрашивал, то ли утверждал. Она кивнула и подумала: «Отец! Красивый! Как Григорий Мелихов.»
Мужчина понял сразу, что это она, его дочь, хотя видел ее в последний раз четырехлетним ребенком. Веснушчатый носик, волнистые русые волосы, губы, особенно верхняя, чуть шире нижней – его порода. Но вот удовольствия, радости почему-то не было. Он смотрел на плод неудавшегося семейного прошлого и никаких отцовских чувств не испытывал ни тогда, на перроне вокзала, ни сейчас на причале.
Тогда был молод, хотелось славы, как у отца, карьеры, денег. И получил бы все, если бы Герка не капризничала и слушалась бы его. Голь перекатная! Ни связей, ни доходов – одна красота, да сиротство, а туда же со своей моралью, верностью. Кому это нужно?! Дура ревнивая! Думала, что комнату в центре города ей просто так дали! Ушла, а он и не держал. В это время у него как раз появился шанс жениться на студентке, дочери второго секретаря обкома. .Как все закрутилось! Совсем забыл, вычеркнул из памяти неудачный, бесперспективный брак. Со студенткой пришлось. конечно, попотеть, но своего добился, хоть и не сразу. Добился… на свою голову. Женился, но отдельной квартиры так и не получил.
И вот это прошлое опять спускается к нему в образе дородной колхозницы с облезлым носом. Интересно, что ей надо? Если денег – не дам! Иван переписал на свою фамилию, пусть и кормит.
Григорий подошел, суетливо прижался на мгновение сухими губами к губам девочки. Лена онемела от неожиданности. В ее семье не приняты такие нежности, целуют только в щечку и маленьких детей, как Людку, или приехавших родственников. Но целовать в губы!… Она думала, что это делают лишь влюбленные.
Удивление сменилось растерянностью. Лена покраснела. Григорий улыбнулся и довольно крякнул, отметив про себя, как похожи мать и дочь в момент смущения. Точно, не обманула… его дочь… А то мало ли найдется претендентов пожить за его счет.
Повернувшись к Жанне, он кивнул ей, здороваясь, взял сумку и радостно произнес:
– Ну, пойдемте, машина уже готова, починил, сейчас поедем к маме на хутор.
–Может, сначала покушаем, а? – нерешительно произнесла Жанна, но, взглянув на мужа, осеклась. Жесткий, злой взгляд заставил ее замолчать.
– Пожалуйста, не начинай, – сквозь зубы процедил Григорий, сдерживая раздражение. – Не будем спорить.
Он взял Лену под руку, тут же улыбнулся, будто маску сменил, и ласково спросил,
– Ты ведь не очень проголодалась? Потерпишь, пока мы приедем домой?
Мгновенная смена тона, интонации, настроения смутила девочку, обескуражила. Она же в гостях! И хотя Лена, как и Жанна, не ела целый день, кивнула в знак согласия. Ее учили: со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Неудобно знакомиться и сразу спорить.
Григорий, довольный, что нашел союзницу, подхватил ее под руку, прижавшись к плечу.
–Ты не представляешь, как я рад, и сестры обрадовались, когда я им сказал, что привезу тебя на хутор! Соберется вся родня. Я тебя со всеми познакомлю. Это так здорово, что ты решила приехать. А я торопился завершить дела, чтобы успеть к вашему приезду.
Он говорил, говорил… Ласковые звуки нежного баритона обволакивали, притягивали, расслабляли. Ее глаза светились. Она нашла своего отца, вот он, идет рядом, красивый, добрый. Она уже любила этого отутюженного образованного, интеллигентного человека, ревизора донского пароходства. И какой ласковый…
Глава 4
Жанна шла чуть поодаль, хмурая и недовольная. Она не смотрела на мужа, будто знала и так: сейчас он обнимет эту девочку за талию, затем, рассказывая ей о родне, сообщит, как ее все ждут, наклонит к ней голову и на мгновение доверчиво прижмется. Как все до боли знакомо! Как он постоянен в своем обольщении! Интересно, он хотя бы понимает, что это его дочь?! Где ему понять, когда он и младшую-то видит изредка. Как хочется пить!
Она остановилась, вынула оставшуюся мелочь, посчитала. На бутылку воды должно хватить.
Солнце село, но вечер прохлады не принес. «Какая голая улица, подумала Жанна. – Ни одного деревца, ни одного цветочка. И дома серые, унылые. Как только тут люди живут?! А вот и магазин. Забегаловка какая-то».
– Пойду, воды куплю, – бросила она и повернулась к двери магазина.
– Опять! Ты опять споришь на ровном месте! – раздраженно крикнул Григорий. – Я же сказал тебе, что все есть. Потерпи!
– Нет, – громко, не сдерживаясь, сказала Жанна, – я хочу пить, а потому зайду в магазин и куплю воды. Понятно?!
Григорий стремительно повернулся к Жанне, схватил ее за руку, дернул на себя и прошипел:
– Тебе же говорят, что я все купил. Что тебе еще надо?!
Та злость и жестокость, с которой были произнесены эти приличные слова, поразили девочку сильнее, чем бессмысленная матерная речь.
Жанна вырвала руку.
–Отстань! – закричала она от боли и унижения, но, увидев устремленные на них детские глаза, полные страха, сожаления, она перешла на другую сторону улицы, чтобы прекратить перепалку, но Григорий уже не мог остановиться или не хотел.
Приплясывая, размахивал руками и рассыпал упреки громко, без стеснения, на всю улицу, с готовностью доставая из глубин памяти интимные обиды. Жанна огрызалась так же зло и громко.
Лена шла, опустив голову. Ей было неприятно, стыдно идти рядом. В их станице такого нельзя было допустить. Вмиг ославили бы, осмеяли! Казалось, взаимные упреки никогда не иссякнут, но вид «Волги», стоявшей на обочине, перекрыл словарный понос взрослых людей и направил их мысли в другую сторону.
Повернувшись к девочке, Григорий сделал вид, что опомнился, виновато, нежно улыбнулся, прижался к ней плечом и ласково сказал:
– Ты же все понимаешь? Да? Извини, роднулька, не сдержался.
Распахнул галантно дверцу рядом с водителем, приглашая сесть. Лена поглядела на него с сочувствием. Ей казалось, что причиной ссоры стали капризы Жанны, и жалела его, что не осталось незамеченным.
Жанна села, свернувшись, на заднем сидении и больше не произнесла ни слова, а Григорий, вдохновленный новым знакомством, рассказывал девочке, что у нее две тетки и дядя, его младший брат. У матушки огромный сад, огород и полно всякой живности. Старшая сестра замужем, у нее двое детей, а вторая живет одна в станице, рядом.
– Тебе понравится у нас, вот увидишь!
– А дедушка есть ?
– Умер.
Лена покраснела, не зная, что надо в таких случаях говорить. Ее пальцы нервно перебирали ремешок сумочки. Несколько минут ехали молча. Наконец, Григорий сжалился над девочкой:
–Умер десять лет назад. Сердце. Он в гражданскую еще воевал, потом коллективизация. Был первым председателем колхоза, – с гордостью добавил он.
Лена внимательно посмотрела на отца, которого так мечтала найти. Сколько времени уже рядом сидит, а она еще и не рассмотрела его. Странно, что она сразу не заметила веснушек. Они почти незаметные, но по всему лицу. Так вот откуда у нее верхняя губа больше нижней!
А Григорий вдохновенно рассказывал:
–Наш колхоз самый богатый. Отцу тогда звание Героя Социалистического Труда дали и вот машину.
Он погладил руль одной рукой и ласково взглянул на приборы.
– Теперь она моя. Ну. Что же это я все о себе, да о себе, А как мама твоя поживает?
– Хорошо. Работает на ткацкой фабрике. Ткачихой, – засмущалась Лена. « А что еще говорить? Всего не расскажешь!»
– А как Иван к тебе относится?
Лена опустила глаза. Зачем этот вопрос? Как на него отвечать? Жаловаться? Рассказывать, как иногда невыносимо, и хочется бежать, куда глаза глядят?! Не сейчас.
Григорий зорко следил за мимикой девочки и понимающе улыбнулся, когда услышал:
–Хорошо. Работает, дома частникам строит, – и поспешно добавила, увидев недоверчивую улыбку, – недавно стиральную машину маме купил. Здорово теперь. Руками не надо стирать и время освободилось.
– Для чего? – уже добродушно засмеялся Григорий.
– Для чтения. Книг накопилось, непрочитанных, целая стопка!
– А учишься хорошо?
– Угу.
Лена никак не могла освоиться. Даже во сне не могло такое присниться! Она постоянно вжималась в кресло и время от времени стеснительно одергивала накрахмаленное платье, еще утром стоявшее колоколом.
Так вот он какой, ее родной отец! Красивый, умный, не пьет и не курит. Все совпало с мечтами. Неужели так бывает?! Даже страшно.
На заднем сидении зашевелилась Жанна.
–И все-таки он чужой, – подумала девочка и спросила, – А где Вы с мамой познакомились?
– Ну, что это? Что? – плаксиво, обиженно протянул Григорий. – Ну что это за «Вы»?
Он обнял одной рукой Лену за плечи и притянул к себе:
– Ты же моя роднулька. Да? Давай на «ты»?
Румянец смущения был так невинен и привлекателен, что Григорий не удержался и нежно поцеловал девочку в щечку.
–Вот и хорошо. Договорились? А познакомились в Ростове на танцах., – он мечтательно закатил глаза. – Знаешь, как она удивительно легко танцевала! А походка… Ни с кем не сравнить. Летящая! Бывало, приду на свидание пораньше, спрячусь за кустом и жду, а она идет к фонтану, будто порхает. Ножки и земли не касаются! А поет – соловей!
Он запел песню: « Взял бы я бандуру да сыграл на ней», но запнулся на высокой ноте, и они рассмеялись.
Глава 5
До хутора доехали быстрее, чем хотелось бы. Вернее, Лена и не поняла, что приехали, думала: в поле остановились. По обе стороны дороги тянулась бесконечная палевая сжатая земля. И вдруг, как в сказке, вместо полей появились белоснежные саманные хаты с широкими дворами, укрытыми виноградом. Это было так неожиданно и красиво. Машина поехала медленнее, качаясь и подпрыгивая. Проселочная дорога явно не место для государственной красавицы «Волги». Не успели остановиться, как из дома высыпала толпа людей. Окруженная многочисленной, шумной родней, Лена, стесняясь всеобщего внимания, здоровалась, кивала, улыбалась. Каждый пытался дотронуться до девочки, разглядывал ее и не скрывал удивления и радости. Их повели во двор, где был уже накрыт стол.
Обедали шумно, весело. Двоюродные, троюродные братья, сестры, тети, дяди, бабушка спрашивали о маме, об учебе, о жизни. В этом калейдоскопе девочка не могла запомнить ни лиц, ни имен. Она отвечала сдержано, односложно и с удовольствием ела. Все было таким вкусным, что поток вопросов быстро иссяк. Вся родня деликатно ела котлеты с салатом, лакомилась фруктами, а помидоры такие сладкие, что Лена не могла не взять второй. Стол ломился… Ешь – не хочу!
Но Жанна только выпила стакан компота и незаметно вышла из комнаты. Григорий сидел рядом с Леной и потому, как он ласково посматривал на нее, как нежно пожимал под столом руку, она чувствовала, что понравилась новым родственникам. Потом черноволосый мальчуган, двоюродный брат, вынес из комнаты баян, развернул меха, и все подхватили: «Когда б имел златые горы и реки, полные вина…»
Песня неспешно лилась над степью.
–Юрка, ты нас укачал, давай веселую!
Пальцы мальчика забегали по кнопкам, стулья загремели, кто-то зычно залихватски закричал: « И……и…их!» И пошла пляска с частушками.
Сначала Лена с удовольствием смотрела на танцующих, притопывая сидя, а потом и сама пошла в пляс, передергивая плечами, как это делают только казачки, и, выбивая каблуками траву в такт музыки, как это делала мама. Родственники одобрительно зашумели, а младшая сестра Григория, когда-то нянчившая девочку, тут же поддержала Лену пастушкой, племянница ответила, и пляска стала еще радостнее, еще звонче. Григорий, довольный и счастливый, смеялся и хлопал в ладоши.
«Наша порода, – говорил каждый его взгляд, брошенный на мать, дородную, конопатую женщину, когда-то рыжую и стройную певунью, влюбившую в себя первого председателя колхоза, богатыря- казака, коммуниста. Она сдержано кивала в ответ сыну, соглашаясь с ним. «Наша, наша! – говорил ее взгляд, – и певунья, и плясунья. Настоящая казачка!»
Незаметно подкралась ночь. Темно стало как-то сразу. Взрослые разошлись по домам, а ребята пригласили Лену прогуляться по хутору. Шли вслепую. Никогда еще Лена не видела такой черной ночи! Было так темно, что рядом идущего человека можно только осязать. Ни на небе ничего светлого, ни на земле… Ноги то и дело проваливались в ямы или натыкались на кочки. От постоянного напряжения болела спина, и девочка только слушала ребят, мечтая быстрее вернуться назад.
Когда шумная ватага ввалилась во двор, Григорий задержал Лену и негромко сказал:
– Погоди немного. Давай постоим здесь. Прохладно. Надо же – ни одной звезды!
Лена обрадовалась: ей надоело шататься в темноте с малознакомыми ребятами.
–Ну, как, понравились родственники? – смеясь, поинтересовался он. – Не стесняйся, ты их покорила. Молодец! Настоящая казачка.
И обняв ее за талию, он крепко поцеловал девочку опять в губы, да так крепко, что от неожиданности Лена сделала шаг назад и чуть не упала. Он еще крепче обнял ее.
– Ну, ну, все хорошо. Пойдем в дом. Там тебе уже все приготовили.
И похвала, и нежность, к которой она не привыкла, и опьяняющее чувство взаимной любви были настолько велики, так переполняли, что Лена, повинуясь сиюминутному порыву, обняла Григория за шею, поцеловала в щечку и сказала счастливым шепотом:
– Спасибо, папа! Я так рада, что нашла тебя!
Он обрадовался и испугался этого неожиданного чистого и невинного движения души. Такое юное чудо свалилось ему неожиданно в руки, как золотое яичко от курочки-рябы.
– И я… – так же тихо прошептал Григорий и открыл дверь в хату.
Глава 6
Она уснула сразу же и так крепко, что разбудить ее не могли ни громкая перепалка между супругами в соседней комнате, ни капризный плач маленькой сестренки. Разбудил путешественницу петух, который задрав голову и махая крыльями, приветствовал восходящее солнце как раз перед раскрытым окном. Девочка улыбнулась, но глаза открывать не хотелось, чтобы не спугнуть состояние блаженства. Все-таки она правильно сделала, что нашла родного отца. Как он о ней заботится, как нежен! Ее просто обволакивает чувство защищенности! Ее любят! Наконец-то она чувствует, что ее любят! Она впервые ощутила себя маленькой, слабой. Не то, что с отчимом. Отчим. Она ни разу еще не произносила этого слова. Непривычно. С ним Лена всегда все должна делать сама. А чтоб защитить и помочь! Никогда. Ответ будет один: сама, делай сама. С тех пор как однажды она, зареванная, пришла домой и пожаловалась на мальчишек, отобравших у нее говорящую куклу, а Иван больно взял ее за плечо, развернул к двери и, толкнув, крикнул: «Сама, иди и разбирайся сама!», Лена поняла, что надеяться надо только на себя. Это было страшно и обидно, поэтому девочка попыталась разжалобить Ивана:
– Они же большие и дерутся.
– А ты думай, как вернуть куклу и не драться, раз они сильнее, – буркнул он недовольно и опять уткнулся в книгу.
С тех пор она не просила у него защиты. Но как же ей хотелось, чтобы рядом был он, защитник, человек, который бы оберегал ее и любил. В своей семье она постоянно испытывала острое чувство незащищенности и одиночества. И только когда приезжал Геннадий, все вокруг преображалось: она уверенно и гордо шагала по улице и все время улыбалась. Гена не дарил подарков, но он так радовался их встрече, так внимательно относился к ее капризам, что Лене даже стыдно становилось за свое поведение. Гера качала головой, а брат, на ее предостережения, что им помыкают, только счастливо улыбался.
Гена. И опять, словно наяву, ее душевный покой разорвал вой, полный отчаяния и тоски. Лена зажмурилась от страха, потом резко села, открыла глаза и приказала себе не тревожиться о том, чего сейчас невозможно изменить. Вот приедет, тогда и будет видно.
Завтракали во дворе, увитым виноградом. Огромные гроздья непривычно висели над головой и смущали девочку. А когда ей захотелось потрогать это южное богатство ( не мираж ли? ) Григорий ласково шепнул: « Они зеленые, не рви, не трогай!». И Лена послушно с восторгом любовалась этим южным изобилием и вздыхала с сожалением, что у них дома не растут ни виноград, ни арбуз, ни дыни, ни персики. За столом сидела лишь мать Григория с годовалым внуком: все ушли в поле.
Григорий, нахмурившись, сопел: опять спустило колесо, опять придется все проверять, прежде чем ехать домой, опять лежать под машиной в жару одному. Он вздохнул и требовательно произнес:
– Жанна, мне нужна помощь!
– Я в машинах все равно ничего не понимаю. А ключи ты можешь положить рядом и не вставать за ними.
– Ну, конечно, как ездить, так вдвоем, а как под машину – так мне одному! – крикнул Григорий, нервно перекладывая вилку с места на место.
– Давайте я помогу, – с готовностью отозвалась Лена, не понимая, как можно ссориться из-за такой ерунды.
–Вот, видишь, видишь! – взвизгнул Григорий, – Вот кто меня любит! Спасибо, роднулька!
Он взглянул на девочку с такой нежностью, что Лена засмущалась. Довольный, он отвернулся и, деловито закатав рукава рубашки, сказал:
– Доедай и приходи во двор. Починимся и поедем.
Глава 7
Нинка быстро шла домой мимо сверкающих огнями витрин и гостеприимно распахнутых дверей магазинов. Запахи манили, кружили голову, но она твердо решила сегодня не менять последнюю пятерку, а растянуть ее на неделю. Дома ее ждет борщ, наваристый, с сахарной косточкой, пастернаком, петрушечкой. Пахучий, вкусный! Сейчас придет, подогреет в ковшике,– и будет у них с Геной пир.
Яркая, залитая светом Московская осталась позади. Нина пересекла Сенную и спустилась вниз, к Тузловке, где дорожку освещал лишь свет в окнах. Сумеречно. Женщина пошла быстрее, но холодок страха, сжимал теперь легкие, мешая дыханию. И вдруг мысли прервал протяжный собачий вой. Она вздрогнула, посмотрела вокруг. Никого. Цикады трещат. Сквозь открытое окно слышен звон посуды. Лучи скрывшегося за степью солнца из последних сил пробивают темную завесу ночи. Одна!
Вой повторился. Внутри все сжалось, а глаза шарили в поисках палки или камня. Неужели волкодава выпустили погулять? Нет, не видно. Заборы высокие. Калитки закрыты. Ни души. А может, кого-то ждет беда? Животные предчувствуют. Собака завыла опять, и Нина дрожащими губами тихо сказала, как учила мама:
–На свою голову воешь, не на мою!
Повторила три раза и побежала, спотыкаясь и не оглядываясь.
Уже подходя к калитке, почувствовала что-то неладное. Дом стоял погруженный во тьму, двери настежь, светилось только маленькое окошко во дворе.
Сердце сжалось, перестало стучать, потом забилось, затрепетало, и Нина мелко-мелко задышала, пугливо открыв калитку. Затаив дыхание, она тихо, осторожно, чтобы не скрипнула ступенька, поднялась на крыльцо. Остановилась. Прислушалась. Из комнаты доносилось прерывистое, негромкое рычание. В глубине можно было рассмотреть разбросанные вещи и что-то плавающее в воздухе. «Пух?» – мелькнуло в голове. Она шагнула вглубь и ахнула: в углу кто-то сидел и рвал зубами подушку. Перья летали вокруг, оседали на голову, плечи, выпиравшие колени, а изо рта, набитого перьями, вылетали нечеловеческие жуткие звуки.
В ужасе, прикрыв рот рукой, чтобы не закричать, Нина скатилась вниз и бросилась бежать через двор к светящему огоньку, в кухню. Но, когда она, бледная, трясущими руками отодвинула занавеску, Тамара Федоровна презрительно взглянув, отвернулась, продолжая собирать посуду со стола.
– Что надо, деточка? – недовольно спросила мачеха, наливая в чашку горячей воды. – Мы уже поужинали, только завтра будем готовить.
– Папа, папа! – ничего не слыша и не понимая сказанных слов, прошептала со всхлипом Нина, указывая на дом. – Гена, там Гена!
– Что? Что Гена?– наливаясь краской и пытаясь встать, также тихо спросил Тимофей Егорович, -
– Что? Да говори же ты!– повернувшись, закричала на невестку Тамара Федоровна, отодвигая тарелку, и, не дожидаясь объяснений, побежала к дому, вытирая на ходу замасленные руки.
Мачеха не испугалась, когда увидела обезумевшее, перекошенное лицо пасынка. Наоборот, решительно принялась за дело. Ни умоляющие взгляды мужа, ни робкие возражения Нины не могли поколебать этой уверенности.
– Он сумасшедший! Разве вы не видите?! Его надо срочно лечить.
Скорая помощь приехала быстро. Встречала медицинскую бригаду и всем распоряжалась Тамара Федоровна. Нинка испуганно жалась к стенке дома. Тимофей Егорович сидел, покачиваясь на траве около крыльца, смотрел, как санитары быстро и ловко пеленают его сына, орущего и надрывно всхлипывающего, как мыча, он время от времени протягивает к нему широкую со скрюченными пальцами ладонь.
