Элизабет Вернер
Цветок счастья
5
Маленькая горная гостиница, владельцем которой был Амвросий, располагалась очень высоко в горах. От виллы Рефельдов к ней нужно было подниматься целых два часа по очень крутой тропинке. Несмотря на то, что сообщение с долиной было очень затруднительным, а зимой даже невозможным, владелец гостиницы, уже давно овдовевший, чувствовал себя в своем уединенном жилище очень недурно. Большую часть времени Амвросий довольствовался лишь обществом старой служанки и мальчика, исполнявшего разного рода черную работу. Старик мало общался с местными крестьянами; они недолюбливали его за резкость, но все-таки относились к нему с почтением, и слава об Амвросии как о лучшем, смелом проводнике, была широко распространена по всему округу.
Теперь он стоял возле своего дома и разговаривал с молодым крестьянином, у которого в руках была альпийская палка, а за спиной – сумка с разными принадлежностями, как у всех горцев, отправляющихся в путешествие.
– Прощайте, мне пора уходить! – сказал крестьянин, красивый, сильный юноша, мрачно поглядывая на заходившее солнце.
– Чего же тебе так торопиться? Ты еще не успел отдохнуть. Посиди немного!
– Нет, не могу! Я обещал прийти в нижнюю гостиницу вечером.
– Кому ты обещал? Наверно, Гундель, дочери хозяина гостиницы? Как обстоят твои дела с ней, Винцент?
Юноша отвернулся, и его лицо стало еще мрачнее, чем было раньше.
– Никак! Она на меня не обращает никакого внимания!
– Что ты говоришь? А я ведь был уверен, что ты скоро позовешь меня на свадьбу!
– Я и сам так думал, но на моем пути стал другой. Какой-то проходимец, нездешний! Он стал бегать за девчонкой и разными сладкими словами вскружил ей голову. Это длится уже несколько недель. А я сидел себе здесь, наверху, и ничего не знал об этой истории. Только вот в последний раз, когда был в церкви, я услышал эту новость от одного приятеля.
– А ты не говорил с Гундель?
– Да, хотел поговорить, но она меня и слушать не хочет. Девушку точно подменили. Как только я раскрыл рот, она накинулась на меня и готова была совсем прогнать из дома. Но я ее так легко не уступлю, и ей тоже не позволю смеяться надо мной; ее отец всегда будет на моей стороне.
– Конечно, – согласился Амвросий. – Трактирщику гораздо приятнее выдать дочь замуж за богатого крестьянина Винцента Ортлера, чем за какого-то проходимца. Ты его видел когда-нибудь?
– Один только раз и то издали, но все-таки запомнил настолько, что всегда смогу узнать. Если я когда-нибудь встречу его с Гундель, то ему не поздоровится, это уж как Бог свят!
– Так и надо! – резко заметил Амвросий. – Покажи ему, где раки зимуют, пусть Гундель убедится, что ты умеешь постоять за себя. С бабами нельзя иначе. Прощай, Винцент!
Крестьянин поклонился и начал спускаться в долину. Не прошло и четверть часа, как он увидел поднимающуюся стройную фигуру молодого человека в костюме альпийского туриста. Последний шел так легко и быстро, точно был прирожденным горцем.
Винцент остановился, затаив дыхание, словно охотник, увидевший дичь. Несколько секунд он был в нерешительности, затем с довольным видом двинулся вперед и преградил дорогу незнакомцу, который оказался Генрихом Кронеком. Молодой человек хотел воспользоваться последним днем своего пребывания на вилле Рефельдов, чтобы побывать на Снежной вершине. Накануне он условился с Амвросием и теперь шел, чтобы переночевать у него, а рано утром двинуться в путь. Увидев крестьянина, преградившего ему дорогу, он очень удивился, но ему и в голову не пришло, что тот питает к нему какие-то враждебные чувства.
– Здравствуйте! – проговорил Генрих и остановился в ожидании, что крестьянин посторонится и даст ему дорогу, но тот не двинулся с места, а резко спросил:
– Куда вы идете, господин?
– К проводнику Амвросию!
– Я только что оттуда!
– Амвросий дома?
– Да, дома, как и его старая Кристина. Вероятно, вы идете не для того, чтобы любоваться ею.
– Конечно, нет! – громко смеясь, ответил Генрих. – Я очень уважаю старую Кристину, она печет великолепные пирожки, но для того, чтобы «любоваться», я постараюсь найти кого-нибудь помоложе. А теперь, пожалуйста, пропустите меня.
Винцент оперся о свою альпийскую палку и, мрачно посмотрев на смеющегося туриста, спросил:
– А вы очень торопитесь? Мне нужно с вами поговорить.
– Со мной?
– Вы меня не знаете? Ну, конечно! Зато я знаю вас очень хорошо!
– Это для меня чрезвычайно лестно! – с улыбкой заметил Генрих, которого начал потешать глупый крестьянин. – А кто же вы?
– Мое имя Винцент Ортлер. Знаете ли вы Гундель, дочь трактирщика?
– Ну, конечно! Кто не знает этой красотки? – непринужденно ответил Генрих. – Она вас послала ко мне?
– Кто? Гундель? – злобно воскликнул Винцент. – Разве вы уже так близки с ней, что она может посылать к вам посыльных? Впрочем, я так и думал!
С грозным видом крестьянин подошел ближе к Генриху, но тот продолжал стоять, спокойно скрестив на груди руки, и сухо проговорил:
– Берегитесь, Винцент Ортлер! Вы подошли слишком близко ко мне со своей палкой, это может мне не понравиться.
Этот холодный тон подействовал на крестьянина; он стиснул зубы от злости, но все-таки медленно отошел.
– Что вы хотели мне сказать? – спросил Генрих после некоторой паузы.
Винцент ответил не сразу. Он внимательно осмотрел своего противника, точно взвешивая его силы, и, наконец угрожающим тоном произнес:
– Мне нравится Гундель!
– Прекрасно. Что же дальше?
– А дальше то, что я не желаю, чтобы она болтала и шутила с городскими господчиками.
– Тогда запретите ей это!
Винцент горько рассмеялся.
– Так она меня и послушает! Гундель делает, что хочет; если она видит, что мне что-нибудь не нравится, то нарочно будет делать это.
– Это доказывает ее любовь к вам, – насмешливо проговорил Генрих. – Но какие у вас, собственно, права на Гундель? Она ваша невеста?
Глаза молодого крестьянина снова злобно сверкнули.
– Если бы вы не приехали сюда, то она давно была бы моей невестой, но с тех пор, как вы здесь, с Гундель нет сладу. Одним словом, я хочу знать, в каких вы с ней отношениях?
Этот вопрос был задан таким странным, вызывающим тоном, что всякий другой на месте Генриха отвернулся бы от грубого крестьянина и не ответил бы ему ни слова, но Генрих заинтересовался им и, улыбаясь, ответил:
– Винцент Ортлер, очень нехорошо с вашей стороны набрасываться на человека на улице и задавать ему такие странные вопросы. Но в вас есть что-то оригинальное, и, несмотря на вашу дикую выходку, вы мне нравитесь.
– Это мне безразлично, – проворчал Винцент. – Я требую ответа на свой вопрос; ответите ли вы мне или нет?
– Если вы будете говорить со мной таким тоном, тогда нет!
– Подумайте хорошенько! Если мы не разойдемся по-доброму, то…
– Что будет? – насмешливо перебил его Генрих.
– То может произойти несчастье!
– Ах, вы мне угрожаете? – воскликнул Генрих. – В таком случае я прекращаю этот разговор. Силой меня ни к чему нельзя принудить!
Винцент обеими руками схватил свою палку, точно собираясь ударить ею, но остановился.
– Впрочем, можете не отвечать, – глухо, хриплым голосом сказал он. – Я сам вижу, как обстоит дело. Несколько дней тому назад я встретил вас, когда вы шли с Гундель; смеху и шуткам не было конца. Тогда я еще, конечно, не знал ничего определенного, ну а теперь не советую вам гулять с ней. Если я еще когда-нибудь встречу вас вместе, это плохо кончится. У меня есть дома ружье, из которого я могу подстрелить в случае нужды не только дичь. Помните о Винценте Ортлере.
Не дав времени Генриху что-нибудь возразить на его слова, крестьянин повернулся и направился вниз.
«Странный малый! – подумал Генрих и посмотрел ему вслед, качая головой. – Интересно бы знать, что ему нужно от меня? Спрошу при случае Гундель».
Не придавая никакого значения угрозам Винцента, точно это была шутка, Генрих беззаботно пошел вперед и скоро был у дома Амвросия.
Старик сидел на скамеечке возле дверей дома и чинил свой топор; при виде гостя его лицо озарилось радостной улыбкой.
Молодой человек еще издали весело закивал ему головой и, подойдя ближе, дружески протянул ему руку.
– Вот и я! Надеюсь, завтра будет хорошая погода, и ничто не помешает нам подняться в горы.
– Я тоже так думаю, – ответил Амвросий, поглядывая на небо. – Если день будет сумрачный, тогда не стоит и идти, так как дорога очень плохая. Целыми часами нам придется пробираться через снежные сугробы и ледники. Если бы мне предложил пойти кто-нибудь другой, а не вы, господин Кронек, то я сразу отказался бы, ну а вы – дело другое. Трудно поверить, что вы обитатель равнин, когда видишь, с какой легкостью вы лазаете по горам.
– Да, во мне есть что-то козлиное, поэтому мне так ненавистна моя канцелярия в министерстве. Меня пробирает дрожь, как только я подумаю о своей службе. Как бы мне хотелось навсегда остаться в горах с вами, Амвросий, и уметь так ловко обращаться с топором и заступом, как это делаете вы!
– Я… я тоже был бы рад, если бы вы остались со мной, – приветливо проговорил старик, доброжелательно оглядывая стройную фигуру молодого человека. – Только крестьянская жизнь вряд ли пришлась бы вам по вкусу, в особенности зимой, когда не видно ни души вокруг.
– Возможно, что меня снова потянуло бы к людям. Пожалуйста, продолжайте свою работу, а я полюбуюсь солнечным закатом; он так красив в горах.
Генрих опустился на скамейку рядом с хозяином, снова принявшимся за свою работу.
С того дня, как молодой человек после одной из своих горных прогулок зашел к Амвросию, чтобы напиться у него молока, между хозяином горной гостиницы и Генрихом установились почти дружеские отношения. Старый мрачный крестьянин, никогда ни с кем не разговаривавший, сразу полюбил веселого, приветливого горожанина. Ему казалось, что солнечный луч врывается в его жилище, когда туда входил его новый знакомый. «Господин Кронек точно околдовал меня», – часто думал старик и не мог себе представить, что мог бы в чем-нибудь отказать «молодому барину».
Маленькая горная гостиница помещалась у самого подножья высокой скалы, почти всегда покрытой снегом. На середине вершины находился огромных размеров ледник, отливавший на солнце всеми цветами радуги.
Домик Амвросия совершенно терялся среди окружавших его громад. Казалось, что достаточно было бы одного сильного порыва ветра, чтобы от горной гостиницы не осталось и следа. А между тем маленький домик вынес уже не одну бурю и все продолжал стоять так же прямо, не поддаваясь непогоде, как и его хозяин, которого не могли сломить ни старость, ни все пережитые невзгоды.
Генрих молча сидел на одном месте, пораженный величием окружавшей его природы.
– Итак, денька через два вы покидаете нас, – нарушил вдруг молчание хозяин дома. – А когда же вы вернетесь обратно?
– Вероятно, не раньше будущего года. До тех пор придется потерпеть и довольствоваться воспоминаниями.
– Ну, я думаю, что вспоминать вы будете не горы, а нечто другое, – с необычным для него юмором заметил старик. – Мне кажется, господин Кронек, у вас там, внизу, есть зазноба.
Щеки молодого человека покрылись предательской краской, но он шутливо покачал головой и, смеясь, возразил:
– Что вы выдумали, Амвросий! Может быть, и вы пристанете ко мне с какой-нибудь любовью, как тот глупый парень, который остановил меня среди дороги и стал уверять, что я влюблен в его Гундель.
– Кто это вам сказал? – озабоченно спросил Амвросий.
– Какой-то молодой крестьянин, которого я вижу первый раз в жизни. Его зовут, кажется, Винцент Ортлер. Вы его знаете, так как, когда я его встретил, он сообщил мне, что идет от вас.
– Ах, Винцент! Да, он был здесь! Следовательно, он имел в виду вас, рассказывая мне о своем горе. Послушайте меня, господин Кронек. От всей души желаю вам добра, оставьте в покое эту Гундель. С Ортлером шутки плохи.
– Да какое мне дело до Гундель? Она мне совершенно не нужна!
– Ну, если вы о ней не думаете, так, значит, она думает о вас. По крайней мере, она отвергает любезности Винцента, а раньше принимала его ухаживания, и мы уже собирались погулять у них на свадьбе! А теперь все изменилось.
– Из-за меня?
– Да, из-за какого-то приезжего барина, который не отходит от нее и разводит перед ней турусы на колесах. Ведь это, конечно, вы? Повторяю вам, господин Кронек, оставьте эту девушку, не то это дело добром не окончится!
Голос старика принял угрожающий тон, но Генрих слушал его, не понимая, в чем дело. Наконец какая-то мысль вдруг осенила его, и на его лице появилось презрительное выражение.
– Ах, теперь я понимаю, в чем дело! – пробормотал он. – Вот для чего Гвидо понадобилось «изучать народ» в нижней гостинице, хотя ему противна грубость деревенского люда. Не смотрите на меня так мрачно, Амвросий! Вы жестоко ошибаетесь относительно меня. Я, конечно, знаю хорошенькую Гундель, и когда изредка бываю в нижней гостинице, то шучу с ней и говорю, как всякий другой посетитель. Несколько дней тому назад я случайно встретил ее в лесу, и мы пошли вместе, так как нам было по пути. Вероятно, этот Отелло увидел нас и разозлился, вообразив, что именно я его счастливый соперник. Но он ошибся; он принимает меня за другого. Даю вам слово, Амвросий, что между мной и этой девушкой не существует никаких отношений.
Слова молодого человека звучали так искренне, он так честно и открыто смотрел на старика, что лицо Амвросия прояснилось, и он уверенно подтвердил:
– Ну, раз вы так говорите, значит, вы тут ни при чем! Скажите непременно и Винценту, что он ошибается, иначе может произойти какое-нибудь несчастье.
– Неужели же я должен бежать за вашим глупым Винцентом и в чем-то оправдываться? – возразил Генрих. – Он слишком груб для того, чтобы я стал разговаривать с ним. Если его ревность так велика, что делает его глухим и слепым, то пусть он несет последствия своей глупости. Нельзя же так набрасываться на людей среди дороги, не разобрав даже, с кем он имеет дело. Если Гундель не разъяснит ему его заблуждения, то, конечно, не я стану разуверять его в его ошибке.
Генрих поднял голову и снова начал смотреть на заходящее солнце. Вся Снежная вершина была залита огнем заката, и нежные розовые краски с каждой минутой начинали все больше и больше темнеть.
Амвросий снова взялся за свою работу, которую было отложил.
– Вы говорите, что Винцент грозил вам? – спросил он вдруг после некоторого молчания. – В таком случае будьте осторожны; он всегда осуществляет свои угрозы.
– Тогда он увидит, что я тоже не останусь в долгу. Сегодня его выходка позабавила меня, я никак не мог сообразить, что ему от меня нужно, но если он еще раз пристанет ко мне со своими глупостями, то я покажу ему, что не боюсь ни его самого, ни его ружья.
– Да, если у вас будет на это время, – сухо возразил Амвросий. – Пуля может попасть в вас раньше, чем вы увидите Винцента.
– Неужели вы думаете, что Ортлер может выстрелить в меня сзади или из-за угла?
– Конечно; он был бы вправе сделать это!
– Вправе? – удивленно воскликнул Генрих. – В своем ли вы уме. Амвросий?
– Я говорю не о вас, господин Кронек, а о том другом, который хочет отнять у Винцента девушку. Если бы он пристрелил того негодяя…
– Это все равно было бы вероломным убийством! – прервал Генрих старика.
Амвросий засмеялся коротким, хриплым смехом.
– Это было бы местью, и больше ничего! – возразил он. – Я не осудил бы Винцента за такой поступок. Что же делать, когда девушка так глупа, что не осознает своего счастья? Она отталкивает настоящую, честную любовь и верит словам какого-то проходимца.
– Нужно открыто и честно бороться за свою любовь, – заметил Генрих, – а если предпочтение будет все-таки отдано человеку недостойному, то остается только примириться со своей судьбой и даже не особенно огорчаться, так как девушка оказалась бы не стоящей серьезного чувства.
– Да, легко так рассуждать, – насмешливо проговорил старик. – Нет, нужно устранить со своего пути такого молодчика. Девушка быстро образумится, когда перестанет встречаться с ним; только убрать подобного господина нужно как можно дальше, чтобы он уже никогда не мог больше попасть ей на глаза.
Генрих с удивлением смотрел на Амвросия; он еще никогда не видел на его лице такой жестокости. Седые брови старика гневно сдвинулись, а рука крепко обхватила ручку топора, точно Амвросий собирался нанести им кому-нибудь удар. Странно было слышать, как спокойно рассуждал старик об убийстве человека, хотя бы он был о нем и не высокого мнения.
– В ваших словах чувствуется такая горечь, точно вы сами испытали муки ревности, – после некоторого молчания сказал Генрих. – Вероятно, вы в своей молодости тоже пережили все страдания любви?
Амвросий снова рассмеялся сухим, хриплым смехом.
– Ну, я не очень долго страдал, – возразил он. – Я быстро положил конец делу. Когда я был уже женихом моей покойной жены, к ней повадился ходить такой же негодяй. Разными любезностями и сладкими обещаниями он вскружил голову моей невесте. Эти приезжие господчики знают, как обойти девушку!
– Это был приезжий господин? Кто-то из туристов? – спросил Генрих, вскакивая с места и испытующим взглядом впиваясь в лицо старика.
– Да, но я отправил его так далеко, что он уже не мог больше ухаживать за моей невестой!
В тоне Амвросия было что-то страшное, а лицо приняло выражение кровожадного зверя, только что растерзавшего свою добычу.
– Куда же вы отправили туриста? – спросил Генрих, невольно отступая назад.
– Куда? Домой, конечно, куда же еще! – проворчал старик.
Генрих промолчал, и его взгляд остановился на Снежной вершине, которая казалась красной как кровь под последними лучами солнечного заката.
– Посмотрите, какое странное освещение, – прервал он, наконец, тягостное молчание, как будто со снежных сугробов стекают вниз потоки крови… Взгляните, Амвросий!
Старик не поднял головы и продолжал возиться со своим топором.
– Какая там кровь! – недовольным тоном пробормотал он. – Кроме льда и снега наверху ничего нет!
– Конечно. Я думаю, однако, что не один человек нашел там свою смерть, среди вечного снега и льда. Вы ничего не слышали об этом, Амвросий?
Старик еще ниже склонился над своей работой.
– Нет, в наших краях уже больше тридцати лет не случалось никакого несчастья! – холодно и твердо ответил он. – Может быть, где-нибудь в другом месте что-нибудь и было!
– Я вспомнил об одной истории, случившейся здесь лет пятьдесят тому назад. Один турист отправился в горы с проводником. Вдруг поднялась буря, и несчастный путешественник погиб ужасной смертью среди льда, так как не мог найти дорогу, а его проводник в минуту опасности безжалостно бросил его одного.
Амвросий ничего не ответил. Он молча взял свой топор и, точно пробуя, хорошо ли тот прилажен, изо всей силы ударил им по полу так, что лезвие глубоко вонзилось в землю.
– Ужасная смерть! – продолжал Генрих. – Наверное, несчастный умолял о помощи, но его никто не услышал. Может быть, ему пришлось несколько часов блуждать по снежной пустыне, прежде чем он потерял сознание. Насколько легче смерть от пули, попавшей в сердце неожиданно, чем такая долгая борьба при уверенности, что все равно погибнешь. Вы, вероятно, были тогда совсем молодым человеком. Неужели вы не помните этой истории, Амвросий?
Старик при этом вопросе вздрогнул. Он, видимо, только теперь догадался, что Генрих не случайно завел с ним речь о гибели туриста, и поднял грозный взгляд на молодого человека; но ясные карие глаза Генриха так спокойно вынесли этот взгляд, что Амвросий смущенно отвернулся и глухо пробормотал:
– Какое мне дело до этой истории! Во всяком случае, вам нечего бояться, господин Кронек, мы не заблудимся в ледниках, и вы вернетесь домой целым и невредимым, за это я вам ручаюсь!
– Благодарю, но я раздумал подниматься выше, – ответил молодой человек, надевая шляпу.
Амвросий вздрогнул, точно получил неожиданный удар.
– Как, вы не поднимитесь на Снежную вершину? – воскликнул он.
– Нет! Спокойной ночи, Амвросий!
– Так останьтесь хоть ночевать здесь!
– Нет, не могу, мне нужно сейчас же вернуться домой.
Молодой человек взял свою альпийскую палку и хотел уйти, но Амвросий с угрожающим видом преградил ему дорогу.
– Я не пущу вас, господин Кронек, – решительно заявил он. – Через полчаса совсем стемнеет, вы можете оступиться и упасть в пропасть, можете опять встретить Винцента. Останьтесь у меня хоть переночевать.
– Нет, под вашей крышей я больше никогда не буду! – воскликнул молодой человек. – Пропустите меня, Амвросий, и не беспокойтесь относительно Винцента. Я теперь знаю, как поступают некоторые проводники, и не поднимусь с ним на Снежную вершину.
Не успел Генрих произнести последние слова, как с уст старика сорвался хриплый крик. Топор блеснул в его руке и поднялся, чтобы нанести смертельный удар молодому человеку, но Генрих с быстротой молнии отскочил в сторону, протянув перед собой палку, которая под ударом топора моментально раскололась.
Амвросий как будто вдруг образумился и не повторил удара, а только заскрежетал от бешенства зубами, глядя на своего обезоруженного противника. Генрих инстинктивно чувствовал, что вся его сила заключается в глазах, и бесстрашно, не делая ни одного движения, смотрел на своего врага. Так простояли они несколько секунд, впиваясь взглядом друг в друга; затем топор упал на землю, и Амвросий со стоном опустил голову, как укрощенный дикий зверь. Последовало долгое, тягостное молчание.
– Теперь пропустите меня, – стараясь казаться спокойным, проговорил, наконец, Генрих. Не тревожьтесь; то, что произошло сегодня между нами, не будет известно никому. Надеюсь, что мы больше никогда не встретимся, но если случай сведет нас когда-нибудь, то вы от меня не услышите ни слова о том, что было.
Старик глубоко вздохнул. Он хотел убить своего молодого гостя, был страшно зол на него, но не смог перенести презрения, звучавшего в словах Генриха.
– Господин Кронек, – пробормотал он, и в его голосе слышалась сильная скорбь, – неужели мы с вами расстанемся так враждебно?
Молодой человек взглянул на проводника, сразу как-то сгорбившегося и еще больше постаревшего, и тихо сказал:
– Прощайте, Амвросий!
Старик нерешительно протянул ему руку, и в его глазах выразилась мольба, но Генрих не прикоснулся к той руке, которая едва не убила его.
– Прощайте! – повторил он еще раз и быстро завернул за угол, не оглядываясь назад.
Амвросий неподвижно стоял на своем месте, следя взглядом за удалявшейся стройной фигурой, пока та не скрылась с поля его зрения.
Сумерки все ниже спускались над землей. Красная полоса заката, освещавшая вершины гор, давно исчезла с горизонта, и холодные громады скал угрюмо и неприветливо смотрели на маленький домик старого проводника.
