Элизабет Мид-Смит
Дедушка и внучка
– Это ее ужасно огорчит, – сэр Роджер заговорил сам с собой, все более ожесточаясь. – Что теперь делать? Ну какой прок в слугах, если они не слышат, когда их зовут? Эта Доротея прямо-таки безумна. Зачем ей понадобилось брать с собой малышку? Моя дочь с каждым днем ведет себя все более странно. До приезда Дороти я этого не замечал. Ах, Боже мой, как огорчится бедная девочка! Теперь понятно, что она имела в виду, сказав: «Он будет ждать тебя». Эй, что это? Пошел, пошел вон! Убирайся!
Голос старого сэра Роджера теперь был тонким, как свист, и хриплым. Ему не удалось остановить маленького терьера, который помчался вслед за коричневым кроликом и скрылся из вида. Собака принадлежала Петерсу. Она прекрасно ловила крыс и имела склонность душить мелких зверьков. Минуты через две терьер принес мертвого кролика, положил его к ногам хозяина Сторма и поднял на него умные блестящие глаза. Пес был явно доволен собой и ждал похвалы.
Старик опустился на колени. Задрожав, он положил руку на мертвого зверька. Уже никогда кролик не будет мыться, поднимать ушки и весело поглядывать вокруг. Коричневая с белым шерстка по-прежнему была мягкой, но Бенни не шевелился и не дышал.
В эту минуту подошел один из садовников. Он так удивился, увидев своего господина на коленях над мертвым кроликом, что невольно остановился и отступил.
– Кто там? Это вы, Джонсон? Дайте мне руку.
Садовник поднял старика.
– Меня сводит ревматизм, – объяснил сэр Роджер и спросил: – Чья это собака?
– Петерса, сэр. Это Яп! Он всегда в усадьбе.
– Передайте от меня Петерсу, чтобы он никогда не приводил сюда своего терьера. Возьмите этого кролика и заройте его. Сейчас же заройте!
Глава XVI
У плоского камня
Тетя Доротея и Дороти медленно шли под тенистыми деревьями. В лесу было очень прохладно. Мисс Сезиджер все раздумывала, удастся ли Роджеру быть настолько осторожным, чтобы не показаться, потому что если он выйдет из своего укрытия и Дороти увидит отца, это вызовет такие последствия, каких бедняжка и представить себе не могла.
Дороти не мучили никакие заботы, и она была вполне счастлива.
– Можно мне побегать немножко? – спросила она, продолжая держать тетю Доротею за руку.
– Нам нужно пройти очень далеко, дорогая, – ответила тетка, – и ты, может быть, скоро устанешь.
– О нет, я ни чуточки не устала, только я очень не люблю медленно ходить.
– Ну, хорошо, беги, если тебе хочется.
Дороти пристально посмотрела в тронутое морщинами, тревожное лицо.
– Может быть, тетя, у тебя есть какая-нибудь большая-большая забота? – спросила она.
– Нет, моя дорогая, конечно, нет.
– А лицо у тебя такое, точно ты встревожена. Разве ты родилась со всеми этими морщинками?
– Конечно нет, дорогая.
– Откуда же они у тебя взялись, тетушка?
– Они появляются с годами, Дороти.
– Так ты, значит, действительно очень стара?
– Нет, меня нельзя еще назвать по-настоящему старой, но у меня были беспокойства и печали.
– Бедная моя тетушка! А разве морщинки появляются от беспокойства и забот? У меня тоже были печали, значит, и у меня есть морщины?
– Нет, дитя мое, ведь ты еще маленький ребенок.
Дороти выпрямилась:
– Не такой уж я и ребенок, право. Я уже многое в жизни видела, у меня были большие печали, и они еще тут, глубоко, – она дотронулась до сердца. – Но у меня были также и счастливые дни, а потом ведь всегда можно мечтать о небе.
– Маленькому ребенку не следует столько размышлять о небесной стране, – заметила мисс Доротея.
– Как же не размышлять, когда мои родители оба ушли туда? Мне очень хочется пойти к ним, но я не могу оставить дедулю. Кроме того, мне нужно немножко побыть здесь из-за тебя, тетушка. Только я ужасно боюсь одного.
– Чего, дорогая?
– Что из-за меня у тебя появятся новые морщинки на лице, а морщинки заставляют человека краснеть, а от красноты делаются припадки.
– Дорогое мое дитя, выброси ты из головки мысль, что у меня бывают припадки.
– У папочки бывали припадки, мне это сказала Бидди Мак-Кен, – убежденно проговорила Дороти. – Может, это у нас семейное?
– Ничего подобного. Я сержусь, когда ты говоришь глупости. Вероятно, Бидди Мак-Кен не слишком умная женщина, раз она вбила тебе такое в голову.
– Нет-нет, она добрая, милая и умная. Она была моей кормилицей. Как было бы хорошо, если бы она жила со мной! Она умела ухаживать за папочкой и, конечно, клала бы холодные полотенца тебе на затылок, когда ты начинаешь краснеть.
– Дороти, лучше перестань вмешиваться в чужую личную жизнь.
– Что значит «личная жизнь»? – поинтересовалась Дороти.
– Ну, например, не говори обо мне. Лучше посмотри-ка наверх, разве это не красивый вид? Полюбуйся, как солнце светит сквозь деревья.
– Да, конечно. Милое солнышко… Тетя, тетя, посмотри на кроликов. Мой голубчик Бенни сейчас забавляет дедушку. Я ему это поручила, и он все отлично понимает. Моего голубчика вылечили мистер Персел и жена. Я их очень люблю. Может быть, мы идем к их домику? Скажи, тетушка? У них подают такой чудный тушеный лук.
– Я ненавижу лук, – изрекла мисс Доротея.
Дороти посмотрела на тетку долгим, проницательным взглядом.
– А есть что-нибудь на свете, что ты любишь? – вдруг спросила она.
Мисс Доротея все бы отдала, чтобы опять не покраснеть. Иначе девочка, конечно, заметит это и снова заведет разговор про «припадок».
– Я очень, очень любила твоего отца, Дороти.
– Да? Ты его родная сестра?
– Конечно, родная и единственная.
– Ты не очень похожа на него, тетя Доротея. У него совсем не было морщин. Он был как дедушка, только еще больше такой.
– Что ты хочешь сказать словами «еще больше такой»?
– Я хочу сказать, что он был еще красивее и… он был еще больше таким человеком, у которого можно уютно устроиться на руках. Боженька дал ему чистое сердце, и он теперь счастлив на небе.
Мисс Доротее стало не по себе, ее горло сжалось. Дороти выпустила из ручки ладонь тетки, голубое платье и шляпа замелькали в кустах.
Девочка погналась за бабочкой, но скоро вернулась обратно к тетке, разгоряченная, довольная и немного усталая.
– Теперь пойдем назад? – предложила девочка.
– О нет, нам нужно пройти гораздо дальше. Тебе ведь все равно, правда?
– Я думаю о дедуле и Бенни. Теперь уж они достаточно наговорились друг с другом.
– Наговорились? – переспросила мисс Доротея. – Нельзя быть такой глупенькой, Дороти. Кролик не может разговаривать.
– Ты думаешь, не может? Нет, всё умеет говорить. Эта бабочка мне сказала: «Пожалуйста, пожалуйста, не бери меня», и я, конечно, не взяла бедняжку. А глазки Бенни говорят очень приятные вещи. Он умывает мордочку, чтобы уверить меня, что он самый счастливый зверек на свете. А его ушки! Знаешь, тетушка, вот бы ты научилась поднимать и опускать ушки, как он!
– Я очень рада, что не могу двигать ушами, как кролики.
– А тебе бы очень пошло! – развеселилась Дороти. – Это придало бы тебе такой живой вид!
– Это было бы уродство, – сухо промолвила мисс Доротея.
– Что значит «уродство»?
– Ну, довольно, Дороти. Не могу же я без конца отвечать на твои вопросы. Ты меня утомляешь.
– Очень жаль. Вот Бенни никогда не устает от наших бесед. Ну, я постараюсь помолчать немного. Или вот что, я поговорю сама с собой. Я буду говорить по-французски. Если хочешь, слушай, это будет тебе полезно. Ты привыкнешь к французским звукам. Я начинаю!
И она заговорила по-французски:
– О, как все красиво, сколько цветов, посмотри! А солнце? Разве это не прелесть! И как много кроликов, хорошеньких кроликов. (Не знаю, как будет «Бенни» по-французски.) И добрый Бог смотрит за всем. Как я счастлива, как я довольна! Только вот бедная тетя все грустна, очень грустна. Я бы так хотела, чтобы она была так же счастлива, как я. Я буду молиться за нее Богу.
Дороти сверкнула глазками на мисс Сезиджер и перешла на английский язык:
– Ты поняла?
– Немногое, дорогая, я не слишком хорошо знаю французский.
– Ты не можешь стать понятливее, правда, бедная тетушка?
– Нет, дорогая, не могу.
– Вот дедуля очень умный и способный. Он отлично учит стихи. А как хорошо танцует! Я так сильно люблю его!
Маленькая Дороти еще долго говорила, но измученная мисс Сезиджер слушала племянницу вполуха. С каждым шагом в сердце росла боль, и ей делалось все страшнее и страшнее. Вдруг Роджер, который был всегда таким несдержанным, порывистым и никогда не умел владеть собой, бросится к Дороти, когда они придут к большому дубу? Но делать нечего, оставалось только идти вперед, и, хотя Дороти уже два или три раза сказала: «Я совсем устала», тетя Доротея не сжалилась над ней и упорно шла к месту своего мучения.
Наконец она увидела дерево – большой приветливый дуб с широко раскинутыми корнями. Его листва образовала громадный зеленый шатер, в ветвях гнездились птицы, траву под исполинским деревом окутывала прохладная привлекательная тень. Доротея уселась на один из корней дуба, а сильно уставшая Дороти улеглась у ее ног и минуты две не двигалась. Локтями она упиралась в землю, ладонями поддерживала разгоревшиеся щеки. Голубая шляпа цвета незабудки лежала в стороне, глаза девочки внимательно разглядывали тетку.
«Я сделала то, чего он хотел. Он может нас видеть здесь, – подумала мисс Доротея. – О, только бы он был осторожен». Она боялась осматриваться кругом, сердце колотилось, и она так обессилела, что лицо ее стало не красным, а совсем бледным.
Маленькая Дороти, в отличие от тетки, быстро восстановила силы и с интересом разглядывала все вокруг. Вдруг она вскрикнула, вскочила с земли и со словами: «Ах, это мистер Как-меня-зовут!» – бросилась к пожилому, просто одетому человеку, застывшему неподалеку, у небольшого дерева.
Лицо мужчины было до того красным, что Дороти смело могла бы заподозрить его в склонности к припадкам. Бардвел протянул большую мозолистую руку и взял ручку ребенка.
– Что вы делаете тут, маленькая мисс? – спросил он.
– Как вы поживаете, мистер Как-меня-зовут? – Дороти ответила вопросом на вопрос и застрекотала: – Я пришла с тетей. Видите, вон она сидит под деревом. Она очень печальная, одинокая, и, к сожалению, у нее ужасно много морщин. Она говорит, что морщинки у нее появились от печали и забот. А я боюсь, знаете ли, что они прибавляются на ее лице из-за меня. Я учу ее французскому языку. Говорите ли вы по-французски, мистер Как-меня-зовут?
– Нет-нет, маленькая мисс, нет.
– Моя тетушка очень непонятлива, – продолжала Дороти, – я не знаю почему. Вот дедуля, тот удивительно умен и понятлив.
– Ну, нет, – заметил Бардвел.
– Уверяю вас, мистер Как-меня-зовут. Он замечательно понятлив. Теперь он выучил «Совушку и Киску». А на прошлой неделе «Я помню»… Скоро мы выучим пропасть стихов и будем их рассказывать тетушке. Это она меня так наказывает, стихами. А еще мы по вечерам танцуем менуэт в гостиной. Вам хочется приехать посмотреть на нас?
– Хотел бы… да не могу, – Бардвел не отрывал восхищенных глаз от маленького создания.
– Почему же не можете?
– Я не такой человек, как вы.
Дороти протянула маленькую ручку и погладила его ладонь.
– У вас две руки? – спросила она.
– Конечно, маленькая мисс.
– И две ноги?
– Конечно, маленькая мисс.
– И у вас есть голова, и плечи, и туловище? И волосы, и глаза, и рот, и нос? Ну, все это есть также и у меня. Мы совсем одинаковые, мистер Как-меня-зовут. Я не понимаю, почему это вы не такой человек, как я.
– Какие странные мысли бродят в вашей головке! Моя маленькая мисс, вы напоминаете мне одно существо, которое я никогда больше не увижу. И мое сердце до сих пор болит. Как вы думаете, может быть, вы когда-нибудь поцелуете мистера Как-меня-зовут?
– Я не целую чужих, – Дороти немножко отступила. – Но вот вам моя рука, если хотите, можете поцеловать ее, мистер Как-меня-зовут.
Фермер наклонился и прижал губы к нежной детской руке.
– Теперь вернитесь к вашей печальной тетке. Но помните, что на свете есть и другие печальные люди, кроме нее. Идите, идите, Господь благословит вас. Скорее уходите, скорее, или… или я…
– Или что вы сделаете? Какое у вас странное лицо.
– Я не могу сказать, что я сделаю, если вы не уйдете от меня. Уйдите же поскорее.
– Вы мне нравитесь, – сказала Дороти. – Когда вы мне понравитесь еще больше, я, может быть, поцелую вас. Может быть, я устрою так, чтобы вы слышали, как мы с дедушкой будем рассказывать стихи. Я Киска, а он Совушка. До свидания. Мне было очень грустно узнать, что у вас на сердце есть печаль.
– Уходите, дитя, уходите, – резко сказал Бардвел.
Маленькая голубая фигурка бросилась к тому месту, где сидела Доротея. Из-за дерева внезапно выглянуло темно-бронзовое загорелое лицо с глазами, похожими на глаза Дороти. Молодой сэр Роджер схватил Бардвела за руку и шепнул:
– Бардвел, старина, я не могу этого выносить!
– Должны, вы обещали мне! – твердо сказал фермер и увел с собой молодого Сезиджера в чащу леса.
Они ушли так быстро и тихо, что ни Дороти, ни ее тетка не заметили их ухода.
Глава XVII
Потери и приобретения
Домой Дороти вернулась совсем усталая. Мэри и Карбури позвали ее к себе на чай. Она с удовольствием согласилась, и теперь ела землянику со сливками и наслаждалась беседой с Мэри. Раньше слуги никогда не приглашали девочку, но в этот раз они хотели сделать все возможное, чтобы печальная весть о гибели Бенни как можно позже дошла до ребенка.
В это время мисс Доротея лежала на постели у себя в спальне и горько плакала. Душевные силы ее были на исходе, она чувствовала, что не в силах больше хранить чужую тайну.
Сэр Роджер малодушно запер дверь и окно кабинета, чтобы девочка не могла ворваться к нему и застать врасплох прежде, чем он найдет слова для рассказа об участи кролика. Он лихорадочно обдумывал, кем бы заменить бедного Бенни. Может, подарить Дороти собаку или кошку? Сэр Роджер ненавидел кошек, но она любила всех маленьких пушистых животных. Или не подменить ли Бенни другим зверьком? Ведь в окрестных лесах этих коричневых кроликов бесчисленное множество. Но едва у старика зародилась эта мысль, он тотчас прогнал ее. Он понимал, что маленькую Дороти невозможно обмануть, да и не хотел этого.
«Нет, она узнает о том, что случилось. Это, конечно, глубоко опечалит ее! – думалось ему. – Она очень постоянное любящее маленькое существо, которое умеет управлять собой, но поэтому-то и страдает особенно сильно». И вот он, как трус, заперся, чтобы спокойно обдумать, как поступить.
Карбури и Мэри приготовили чай с особенно вкусной закуской. Дороти сидела на высоком стуле за столом, покрытым чистой белой скатертью. У старинного буфета стоял Карбури и чистил серебро. Мэри сидела на стуле и чинила платья Дороти.
– Вот большая ягода! – сказала Дороти, кладя себе в рот спелую землянику. – И какой у нее чудесный вкус. Я очень люблю землянику. А вы, Карбури?
– Любил когда-то, маленькая мисс. Теперь я не часто пробую ягоды.
– Почему? – спросила Дороти. – В саду их так много.
– Землянику продают, маленькая мисс.
– Кто же ее покупает?
– Люди, которым она нужна, дорогая, – сказала Мэри.
– А разве нам ее не нужно?
– Ваш дедушка желает ее продавать, дорогая, – опять заметила Мэри.
– А разве мой дедушка ужасно бедный? – спросила Дороти, медленно откусывая кусочек от другой ягоды.
– Он очень богат, – пониженным голосом сказал Карбури. – Он самый богатый человек из всех, кого я знаю, а я знаю много богачей.
Дороти широко раскрыла глаза.
– Зачем же тогда он продает землянику?
– Потому что он любит деньги, – необдуманные слова выскочили у Мэри сами собой.
Карбури бросил на нее неодобрительный взгляд. Дороти проницательно посмотрела сначала на буфетчика, потом на служанку.
– По тому, как вы смотрите друг на друга, – заметила она, – я угадываю, что вы сказали что-то не совсем хорошее о моем дедушке. Пожалуйста, не надо. Видите ли, я люблю его больше всего на свете. Как только выпью молоко, побегу к нему. Я очень благодарна вам обоим, только вы не должны говорить о моих близких ничего плохого.
– Дорогая моя, – смутилась Мэри, – мы не хотели обидеть его.
– Ну конечно нет! Вы оба просто ничего не знаете, и, боюсь, непонятливы. Тетушка непонятлива, мистер Как-меня-зовут тоже непонятлив, а теперь я вижу, что и вы такие же. Остаются только дедуля и мой голубчик Бенни. О, Карбури, – прибавила она со смехом, – знаете, что я хотела бы для тети? Я хотела бы, чтобы у нее были такие же ушки, как у моего Бенни.
– Боже сохрани! – ужаснулся Карбури.
– Бог всегда нас охраняет, – назидательно произнесла крошка Дороти. – А вы много знаете о Боге и небе, мистер Карбури?
– Нет, дорогая маленькая мисс, не очень.
– А я довольно много об этом знаю от мамочки. Если хотите, я когда-нибудь расскажу вам. А теперь мне нужно идти к дедуле и к моему голубчику Бенни.
– Ваш дедушка пока не может уделить вам время. Если вам угодно, пойдемте со мной гулять по саду.
– Если мне угодно? – переспросила Дороти, соскакивая со стула и серьезно глядя на Карбури. – А разве мои бедные ноги не устали? Ведь они так много шагали сегодня. Нет, я пойду к дедуле и буду сидеть у него на коленях. Не беспокойтесь, он впустит меня к себе.
– Я бы вас не впустила, – заметила Мэри.
Но Дороти, в последний раз одарив двух добрых старых слуг не по-детски серьезным взглядом, отошла от чайного стола. Через минуту ее ладошки вертели ручку двери в кабинет. Дверь была заперта.
– Дедушка, я вернулась! Пожалуйста, открой мне, – прозвенел ее нежный голосок.
Ответа не было.
– Дедуля, дедуля! – закричала Дороти.
Дед не ответил, не пошевелился. В кабинете сидел сгорбленный дряхлый старик. Где-то в саду, под землей, лежал убитый кролик, а сэр Роджер так и не придумал, как подготовить внучку к ужасному известию. Дороти, немного встревоженная, выбежала из дома, и вскоре ее личико прижалось к окну кабинета. Через несколько минут она разглядела деда и застучала пальчиками в стекло.
– Совушка, отвори дверь, – радостно закричала она. – Киска хочет войти! Скорее, скорее, скорее!
Сэр Роджер медленно поднялся с кресла, подошел к окну и отворил его.
– Уйди, дорогая, уйди на несколько минут.
Но Дороти с веселым визгом протянула к нему обе руки:
– Мне так хочется к тебе, мой голубчик, сейчас же впусти меня!
Сезиджер был так же не в состоянии отказаться сжать маленькие ручки, как, например, летать по воздуху. Он протянул ей жесткую узловатую руку, и девочка легко вскочила в комнату. Не прошло и минуты, как Дороти уже сидела у старика на коленях. По лицу деда было заметно, что у него на душе какая-то печаль. В течение своей короткой жизни девочка видела много горестей и привыкла распознавать выражение грусти. Она получше устроилась на коленях, потом прижала щечку к старой щеке и нежно проговорила:
– У тебя на лице новые морщинки. Что случилось?
– Скажи, моя маленькая, говорить тебе все сразу или мало-помалу?
– Пожалуйста, говори все как есть, дедуля. Я привыкла к ударам.
– Ну, хорошо. Твой Бенни умер.
Минуты две Дороти молчала. Она не шелохнулась, не вздрогнула и сидела как каменная. Когда она наконец подняла глаза на деда, в них не было ни слезинки.
– Как он умер?
– Собака, отвратительное создание… Я отослал ее из усадьбы. Яп, собака Петерса, поймала бедного маленького зверька и прежде, чем я успел защитить Бенни, задушила его… Я не знаю, чего бы я не отдал, чтобы он снова ожил.
– Он никогда не будет больше настораживать ушки, – прошептала Дороти. – Он был такой мягонький, пушистый и… я любила его. Мы оба его любили, правда, дедуля?
– Дитя мое, я очень виноват. Ты поручила его мне, а я не усмотрел, и он погиб. Несчастный случай…
Дороти сидела тихо. После долгого молчания она произнесла:
– Случаи часто бывают виноваты.
– Что ты хочешь сказать, моя девочка?
– Случай убил моего папочку. Теперь он на небе; на небе и мамочка, и мой Бенни.
Грудь сэра Роджера сдавила нестерпимая боль, в горле стоял ком.
– Дороти, дорогая…
– Что, дедушка?
– Я достану тебе нового кролика.
– Мне не нужно другого. Ведь он же остался у меня: мой красавчик на небе, – Дороти глубоко вздохнула. – Обними меня покрепче, хорошо? Посидим так вместе. Бедный дедуля, ты тоже потерял его. Ты не должен слишком печалиться, потому что нам обоим грустно. Мы часто будем говорить о нем, когда останемся одни и никого не будет поблизости. Мы будем вспоминать, какая у него была тепленькая шерстка, как уморительно он умывался лапками, какие у него были смешные ушки, и будем представлять, как мы с ним встретимся, когда вместе уйдем на небо.
– Лучше бы ты плакала, моя детка.
– Я не плачу о таких вещах, – Дороти тихонько покачала кудрявой головкой. – Ведь он не погиб, а просто ушел. Бидди Мак-Кен так говорила о папе и маме.
Старый сэр Роджер с изумлением смотрел на маленькую Дороти и не находил слов, ему нечего было сказать этому ребенку.
Дороти казалось, что дед опечален гибелью кролика, которого любил, и потому усилием воли сдерживала собственное горе. В этот вечер, за ужином, она была особенно нежна со стариком, совсем не резвилась, не бегала, все ласкала его и сидела на коленях. Потом она принялась развлекать дедушку, рассказывая обо всем, что делала днем, после ленча.
– Я видела мистера Как-меня-зовут, – сказала Дороти.
– Кто это?
– Дедуля, дорогой, ты же его знаешь! Вспомни, я приводила этого господина к тебе в кабинет. Сперва ты был не слишком доволен, а потом обрадовался. Я тебе признаюсь, только пообещай, что не рассердишься: я чуточку, самую чуточку, полюбила мистера Как-меня-зовут.
– Неужели ты говоришь о грубом фермере, который на днях был у меня в кабинете?
– Дороти, – вмешалась мисс Доротея, пытаясь избежать скользкой темы в разговоре. – Уж поздно, тебе давно следовало бы идти спать.
– Не хочется, – отмахнулась Дороти.
– Дай ей посидеть немного, Доротея. Ты постоянно стараешься увести ее от меня, – ревниво заметил сэр Роджер. – Ты ее видишь гораздо больше, чем я.
– Но ведь ты сам приказал мне давать ей уроки, – оправдывалась мисс Доротея. – Я забочусь о ее платьях. Мне приходится беспокоиться о ней, а ты имеешь возможность просто наслаждаться ее обществом.
Дороти соскользнула с колен деда, подошла к тетке и поцеловала ее.
– Ты так устала после нашей долгой прогулки, и это немудрено, потому что такая старая дама, как ты, не должна ходить так далеко.
– Где же ты была, Доротея? – спросил сэр Роджер.
Но тетушка Доротея уже выбежала из гостиной. Ее лицо пылало, она отлично сознавала, что, останься она в комнате, Дороти опять начнет допытываться о припадках, а вынести этого мисс Сезиджер уже не могла. Дороти медленно вернулась к деду.
– Она такая печальная, несчастная. Может быть, мы с тобой могли бы постараться сделать ее счастливее.
– Что ты говоришь? Моя дочь Доротея несчастна? – непонимающе переспросил сэр Роджер. – Этого не может быть, у нее нет никаких забот.
– Она сказала, что всегда жила с заботами и печалями.
– Пустяки, дитя мое, какие пустяки.
– Она сказала, – продолжала Дороти, – что по-настоящему глубоко любила только одного человека – моего папочку.
Лицо старика потемнело.
– Не будем больше спорить о тете. Лучше поговорим о тебе самой. Ты очень необычная девочка, но мне с тобой удивительно хорошо.
– Я знаю, дедуля, – кивнула Дороти.
– Я уже не представляю, как раньше жил без тебя. Если бы тебя не было, мне было бы очень тяжело. И ты очень благоразумна. Например, сегодня ты так стойко отнеслась к гибели кролика.
Дороти мягко перебила деда:
– Он не погиб, он ушел. Вот что, дедуля, пусть Карбури или кто-нибудь другой унесет пустую клетку из моей комнаты. Она больше не понадобится Бенни. Теперь у него, наверное, золотая клетка на небе.
– Позвони, мое дитя, позови Карбури. Конечно, эту клетку не следует оставлять в твоей спальне.
Дороти позвонила, вошел Карбури.
– Пожалуйста, Карбури, – попросила Дороти, увидев старого слугу, – возьмите клетку моего Бенни, в которой прежде жил попугай, и унесите к себе. Пожалуйста, сделайте это поскорее.
– Пусть это будет исполнено тотчас же, – хмуро прибавил хозяин Сторма.
Карбури молча поклонился и отправился исполнять приказание.
– Знаешь, Дороти, – обратился сэр Роджер к внучке, как только закрылась дверь, – я думаю, моей маленькой девочке было бы приятно иметь другого любимца.
– Мне не нужно другого.
– А тебе не хотелось бы, чтобы у тебя был пони?
– Что? – Дороти подняла на деда загоревшиеся глаза.
– Маленький пони, на котором ты могла бы ездить, а еще дамское седло и хорошенькая амазонка[15]? Что скажешь?
Дороти схватила руку деда.
– О, милая узловатая рука, как я люблю ее, – почти пропела она, не в силах сдержать радость.
– Ты будешь любить твоего пони?
– Кататься верхом! Это будет так чудесно! Ах, как я тебя люблю, как я тебя люблю!
– Я завтра же куплю для тебя лошадку, – пообещал сэр Роджер, – и дамское седло. Амазонку тебе сошьют дома.
– Но, дедуля, неужели я буду ездить одна? Это будет грустно.
Старик глубоко задумался.
– Вот если бы ты катался со мной, это было бы прекрасно! Мы могли бы уезжать далеко-далеко. Ты никогда не ездил верхом, дедушка?
– Конечно, ездил, ездил тысячи раз. Но я продал верховых лошадей, потому что считал это ненужной тратой.
– Дедуля, ты очень бедный?
– Нет, моя прелесть. С удовольствием могу сказать, что я не беден.
– Тогда мне страшно, очень страшно.
– Чего же ты боишься, дорогая? Я осторожный человек, если ты говоришь об этом, но я не бедный.
– Что значит «осторожный»? – спросила Дороти. – Неужели осторожным человеком называется тот, который очень скуп и страшно боится истратить деньги?
– Это очень некрасивое объяснение, Дороти.
– Знаешь, дедушка, есть многое на свете, что я люблю, – помолчав, проговорила Дороти, – и многое, что ненавижу. Ненавижу и некоторых людей. Я расскажу тебе, что мне противно и отвратительно. Я ненавижу сорные травы, жаб и змей. Змей больше всего! А людей я ненавижу таких, на которых ты совсем не похож.
Тут она порывисто и крепко поцеловала его, а потом продолжила с гримасой отвращения:
– Но больше всего на свете, сильнее всего я ненавижу деньги!
Большая рука сэра Роджера дрогнула, но не выпустила внучку из объятий.
– Что ты знаешь о деньгах, моя крошка?
– Ах, я хорошо знаю их! Дедуля, ты не жил в тех местах, где жила я. У меня было так много домов! Ты не знаешь, что значит быть несчастным. Таким несчастным, чтобы желать умереть, потому что деньги куда-то запропастились. И что значит радоваться, глупо радоваться, потому что они нашлись. И ты никогда не жил так, чтобы из-за денег умерла твоя любимая мамочка. О, дедуля, я ненавижу деньги!
Каждое слово внучки отдавалось в сердце старого сэра Сезиджера гулким ударом.
– Я немного устал, Дороти. И тебе пора спать, – промолвил он наконец.
Дороти замолчала и посмотрела на деда очень серьезно.
– Ах, но тебя, тебя я люблю, – и девочка покрепче обняла и поцеловала старика.
Соскользнув с его колен, Дороти вышла из комнаты.
Сэр Роджер остался размышлять об этом странном разговоре. Вскоре после ухода девочки в гостиную вернулась мисс Сезиджер.
– Доротея, – настойчиво спросил ее отец, – куда ты ходила сегодня?
– Только гулять.
– Смотри, не води ее слишком далеко. Помни, что она очень маленький ребенок.
– Она очень сильный ребенок, – возразила мисс Доротея.
– У тебя несносная привычка постоянно противоречить мне. Повторяю: она еще слишком мала для длинных прогулок.
– А я слишком стара для них? – в голосе Доротеи послышались слезы.
– Очень может быть. Ты вообще необыкновенно стара для своих лет. Я не видел никого, кто состарился бы так рано.
– Я не виновата в этом. Отсутствие веселья и радости иссушило мое сердце.
– Пустяки, – отмахнулся сэр Роджер. – Теперь в доме достаточно весело, ты могла бы быть довольна. Дороти занимает меня, поглощает мои мысли.
– Это всякому видно.
Сэр Роджер легко поднялся с кресла и прошел к камину. Теперь он почти не горбился, его глаза блестели. Хотя ему было за семьдесят, сейчас он казался моложе своей дочери.
– Я много думал об этом ребенке, – вновь заговорил он, – и вот что хочу тебе сказать: купи все, что может ей понадобиться. Будь так добра, Доротея, подожди минутку, я выпишу чек на десять фунтов. Купи для нее платья, белье и все, что ей может быть нужно. Конечно, ты не будешь тратить попусту.
– Конечно, – ответила изумленная старая дева, которая за всю свою жизнь не держала в руках чека на такую сумму.
Сэр Роджер открыл конторку, вынул чековую книжку, написал несколько слов на одном из ее листков и, оторвав его от корешка книжки, передал дочери.
– Береги деньги, – повторил он.
– Не беспокойся, отец.
– Ну, теперь до свидания. Пожалуйста, пришли ко мне Карбури.
– Покойной ночи.
Мисс Доротея тихонько притворила за собой дверь и отправилась искать Карбури. Старый слуга как раз запирал дом на ключ, хотя ночь еще не наступила. В Сторме всем было приказано ложиться как можно раньше, чтобы таким образом сберегались свечи и керосин для ламп. Однако все начинало меняться. Мисс Доротея передала просьбу отца и ушла к себе. Карбури быстро пошел в гостиную. Сэр Роджер все еще стоял подле камина.
– Карбури…
– Что прикажете, сэр?
– Вы сумеете выбрать хорошего пони?
– О, конечно, сэр.
– Завтра же отправляйтесь в татерсаль[16].
– Как, сэр?..
– Мне кажется, я говорю достаточно понятно. Первым же утренним поездом поезжайте в город и купите там маленького, хорошо выезженного пони, на котором могла бы ездить моя внучка. Купите также лошадь для меня. Спокойную, хорошую – словом, такую, которая годилась бы мне для верховой езды. Потом отыщите и купите дамское седло для пони. А для моей лошади… Кажется, в конюшенном сарае еще есть седла, из которых можно выбрать что-то подходящее.
– Но, сэр… сэр Роджер…
– Я так приказываю. Вот незаполненный чек. Впишите ту цифру, которая понадобится. Я подписал его.
– Но, сэр…
– Я не желаю слышать возражений! Постарайтесь, если возможно, завтра же к вечеру привести в Сторм лошадь и пони. Никому не говорите о моем приказании. Малышке для здоровья нужно ездить верхом, и лучше всего ей ездить с дедом.
– Конечно, конечно, сэр, и я так… и я так…
– Мне не нужно ваших «и я так», – сэр Роджер начал сердиться. – Будьте добры исполнить мое поручение, а ваше мнение оставьте при себе.
Карбури поспешно поклонился и выскользнул из гостиной.
– Мэри, – сказал он через несколько минут, – вам придется завтра исполнять всю работу в доме.
– Мне? Я всего не успею, – возразила Мэри.
– Вам придется постараться, потому что меня не будет дома.
– Значит, вы все-таки решились уволиться?
– Я – уволиться? – переспросил Карбури. – Только не я.
– Тогда почему я завтра останусь работать одна?
– Я уеду по поручению нашего господина. Оно займет целый день, и я никому не должен говорить, в чем оно состоит.
Казалось, старый слуга от сознания своей значимости стал даже немного выше ростом.