Элизабет Фримантл
Гамбит Королевы
Его маленькие глазки поблескивают, дыхание вырывается из груди со свистом, как будто воздуху не хватает места.
Игра развивается быстро. Соперники молчат. Король хватает с тарелки сладости, заталкивает в рот и вытирает губы рукой, потом с удовлетворенным «ага!» перекрывает Екатерине ход ладьей, наклоняется и говорит:
– Муж нужен не только вашей падчерице, но и вам.
Она задумчиво водит гладким белым конем по нижней губе.
– Когда-нибудь, возможно, я и выйду вновь замуж.
– Я могу сделать вас королевой! – заявляет король, брызжа слюной.
– Вы дразните меня, ваше величество.
– Может быть, да, а может быть, и нет.
Ему нужен сын. Все знают, что ему нужен сын. Анна Бассет может нарожать ему целый полк детей. Или девица Тальбот, Перси, Говард… Впрочем, нет – двух королев из рода Говард он отправил на плаху и третью не возьмет. Ему нужен сын, а Екатерина, даром что дважды была замужем, не родила никого, не считая мертвого младенца, существование которого хранится в тайне. Словно пушечный удар, ее оглушает мысль: вот бы родить ребенка от Сеймура, прекрасного Сеймура, цветущего мужчины! Такому грех не оставить потомства. Екатерина корит себя за это нелепое желание, однако не может его полностью заглушить. Усилием воли она заставляет себя не смотреть на Сеймура, сосредоточиться на игре и на ублажении короля.
* * *
Екатерина выигрывает. Когда она восклицает: «Шах и мат!» – немногочисленные зрители, наблюдавшие за поединком, отступают в ожидании взрыва королевской ярости.
– Вот почему вы приятны нашему сердцу, Екатерина Парр! – смеется король, и придворные облегченно выдыхают. – Вы не пытаетесь нам угодить, проиграв, в то время как остальные воображают, будто нам доставляет удовольствие вечно выигрывать. А вы искренни.
Он берет Екатерину за руку, притягивает к себе и гладит своими восковыми пальцами по щеке. Придворные внимательно наблюдают, и губы Уильяма расплываются в довольной ухмылке, когда король, прикрыв влажный рот рукой, шепчет Екатерине на ухо:
– Навестите нас позже. Без сопровождения.
Екатерина лихорадочно подбирает слова.
– Ваше величество оказывает мне большую честь своим приглашением, однако мой супруг скончался совсем недавно, и я…
Король прикладывает палец к ее губам.
– Не объясняйтесь! Ваша верность достойна всяческих похвал. Мы восхищены! Вам требуется время, чтобы оплакать супруга, и оно у вас будет.
Подозвав слугу, он тяжело встает со стула и хромает к двери. Сопровождающие устремляются следом. Слуга запинается о ногу короля, и тот, стремительно взмахнув рукой, словно жаба языком, дает провинившемуся звонкую пощечину. Все замирают.
– Вон отсюда, идиот! Хочешь, чтобы тебе отрубили ногу? – рычит король.
Перепуганный слуга поспешно отступает, другой занимает его место, и процессия как ни в чем не бывало продолжает путь.
Разыскивая сестру, Екатерина чувствует, как изменилось настроение в комнате. Все смотрят на нее, расступаются, сыплют комплиментами, и только Анна Бассет с матерью бросают косые взгляды. Екатерина устремляется к сестре, как к единственному островку искренности в океане лицемерия.
– Анна, мне необходимо как можно скорее уехать отсюда!
– Леди Мария ушла к себе, никто не будет возражать, если ты уедешь. К тому же тебе сейчас все сойдет с рук. – И Анна игриво подталкивает ее локтем.
– Анна, это не шутки! Такие милости дорого стоят.
– Ты права, – соглашается Анна, сразу же посерьезнев. Обе думают о несчастных королевах.
– Он просто заигрывал со мной. Ведь все-таки король… Имеет право… Все это несерьезно… – бросает Екатерина одну за другой обрывки фраз. – Однако мне лучше какое-то время держаться подальше от двора.
Анна кивает.
– Я провожу тебя.
* * *
На дворе стоят сумерки. Мелкие снежинки поблескивают в свете факелов. Подморозило, и слуги осторожно ступают по скользкой брусчатке. Прибывает большая группа всадников – судя по суете пажей и распорядителей, важные персоны. Екатерина замечает среди них знакомое лицо с тонкими губами и глазами навыкате. Это Анна Стэнхоуп, язвительная самодовольная особа, с которой Екатерина когда-то вместе училась при дворе. Стэнхоуп проплывает мимо, толкнув сестру Екатерины плечом, словно не заметила их обеих.
– Кое-что неизменно! – фыркает Екатерина.
– Она стала совершенно невыносима с тех пор, как вышла замуж за Эдуарда Сеймура и стала графиней Хартфорд, – вздыхает Анна. – Ведет себя как королева!
– Она действительно потомок Эдуарда III, – пожимает плечами Екатерина.
– Как будто об этом можно забыть! – со стоном откликается Анна. – Нет, она не допустит!
Екатерина и Маргарита укутываются в меховые накидки, поданные пажом, и прощаются с Анной. Екатерина с грустью провожает ее взглядом. Дружеского участия сестры будет недоставать – мрачная тишина Чартерхауса не прельщает, хотя и тянет оказаться вдали от двора.
Присев на скамью в нише, они дожидаются, пока приведут лошадей. Маргарита выглядит смертельно усталой. Екатерина закрывает глаза и откидывает голову на холодную каменную стену, думая о том, как тяжело, должно быть, далась Маргарите долгая агония отца.
– Миледи Латимер!
Она открывает глаза и видит Сеймура. Сердце екает.
– Маргарита, не могли бы вы извиниться за меня перед вашим дядюшкой? – просит Сеймур с уверенной улыбкой человека, который всегда получает желаемое. – Он дожидается меня в Большом зале, а мне нужно кое о чем переговорить с леди Латимер до ее отъезда.
– Переговорить? – спрашивает Екатерина, когда Маргарита скрывается в замке. – Если вы хотите просить руки Маргариты…
– Вовсе нет! – перебивает Сеймур. – Хотя она, конечно, славная девушка, да еще и потомок Плантагенетов… – поспешно добавляет он смутившись.
– Вот как!
Екатерина удивлена его смущением и сама испытывает неловкость. Он стоит слишком близко – ближе, чем допускают правила приличия, – и она чувствует его мужской, мускусный запах. Черты лица Сеймура поразительно гармоничны: резко очерченная челюсть, высокие скулы, открытый лоб. Под взглядом неестественно синих глаз в животе у Екатерины растекается тепло. Она бы с радостью сбежала, однако хорошие манеры и сила его взгляда удерживают ее на месте.
– Нет, дело в другом, – говорит он и протягивает ей раскрытую ладонь. – Ведь это ваше?
На ладони у Сеймура жемчужина.
– Не думаю…
Прикоснувшись к ожерелью, на котором висит распятие матери, Екатерина нащупывает зияющую пустоту на месте одной из жемчужин. Как она оказалась у Сеймура? В этом чудится какой-то фокус, вроде того, что проделал Уильям Соммерс, вытащив монетку у Маргариты из-за уха.
– Как она к вам попала? – спрашивает Екатерина, плохо скрывая досаду, и сердится на то, что так плохо владеет собой. Она смотрит на жемчужину с негодованием, как будто Сеймур специально вырвал ее из ожерелья, и собственное дыхание в тишине кажется Екатерине неестественно громким.
– Я заметил, как она выпала и пытался привлечь ваше внимание в галерее, а потом в покоях леди Марии, но король…
Он умолкает.
– Король, – повторяет Екатерина. Она уже почти забыла об авансах короля.
– Я так рад, что успел вас застать! – говорит Сеймур с широкой открытой улыбкой. В уголках его глаз собираются морщинки, и взгляд уже не пугает – наоборот, располагает к себе и чарует.
Екатерина не отвечает на улыбку и не берет жемчужину с его ладони. Ей все еще видится в этом какой-то подвох.
Сев на каменную скамью рядом с ней, Сеймур просит:
– Возьмите.
Екатерина не двигается.
– А еще лучше отдайте мне ожерелье, и мой ювелир его починит.
Она внимательно смотрит на Сеймура, силясь отыскать в нем недостатки. Однако все безупречно – кружева сорочки, аккуратно подстриженная борода, надетый наискось берет с вычурным пером. Алый атлас, проглядывающий в разрезах дублета, напоминает окровавленные губы.
Хочется протянуть руку, взъерошить Сеймура, чтобы он утратил свою идеальность. Но вот на его покрытых бархатом плечах оседают снежинки, кончик носа краснеет, и Екатерина, улыбнувшись, неожиданно для себя поворачивается спиной и откидывает капюшон, чтобы обнажить шею. Она не собиралась этого делать, но открытая улыбка и покрасневший нос Сеймура почему-то заставляют думать, что она ошиблась в суждении и он не так уж плох.
Сеймур вкладывает жемчужину ей в ладонь и расстегивает ожерелье, дотрагиваясь до кожи теплыми пальцами, а потом прикасается губами к ожерелью и убирает его за пазуху. По телу Екатерины прокатывается волна тепла, будто бы он поцеловал ее в шею.
– Поручаю ожерелье вашим заботам. Оно принадлежало моей матушке и потому очень мне дорого, – говорит она ровным голосом, с трудом взяв себя в руки.
– Доверьтесь мне, миледи! – отвечает Сеймур и, немного помолчав, добавляет: – Я искренне сочувствую вам в связи с кончиной супруга. Уильям говорит, он очень страдал.
Екатерине не нравится, что брат обсуждает с ним ее и покойного мужа. Чего, хотелось бы знать, он еще наговорил?
– Мой супруг действительно страдал, – сдержанно отвечает она.
– Должно быть, вы страдали вместе с ним.
– Верно. Это было невыносимо.
На лице Сеймура написано искреннее сочувствие. Из-под берета выбился завиток волос, и Екатерина с трудом преодолевает желание его поправить.
– Ему повезло, что за ним ухаживала такая сиделка, как вы.
– Повезло?! В чем же его везение – в мучительных страданиях? – восклицает Екатерина, не в силах сдержаться.
Сеймур выглядит искренне смущенным.
– Я не хотел…
– Я понимаю, что вы сказали это не нарочно, – перебивает Екатерина, заметив на крыльце Маргариту. – Нам пора.
Она встает со скамьи. Рейф уже ждет с лошадьми, и Маргарита идет прямо к нему – должно быть, избегает Сеймура после разговоров о замужестве.
– А жемчужина? – напоминает Сеймур.
В растерянности Екатерина раскрывает ладонь, совершенно не помня, как приняла от него жемчужину. Опять какой-то фокус!
– Ах да…
– Вы знаете, как делается жемчуг? – спрашивает Сеймур.
– Конечно, знаю! – резко отвечает Екатерина, досадуя на то, что поддалась банальному очарованию этого мужчины. Представляется, как фрейлины, хихикая, слушают его рассказ о рождении жемчужины, в котором каждое слово – завуалированный намек на то, что нет большего счастья для женщины, чем раскрыть свою собственную раковину перед мужчиной.
– Вы – всего лишь песчинка в моей устрице, – с пренебрежением добавляет Екатерина и отворачивается.
Но Сеймура таким не смутишь. Он прикасается к ее руке влажными губами и говорит:
– Возможно, со временем я стану жемчужиной.
А потом разворачивается и взбегает на крыльцо, перепрыгивая через ступеньки.
Екатерина вытирает руку о платье и фыркает, выпуская облачко пара (а хотелось бы дыма). Надо было ясно дать ему понять, что даже за тысячу золотых она не согласится быть веселой вдовушкой для утех!
Внезапно ее охватывает чувство одиночества. Она отчаянно скучает по мужу и чувствует себя совсем беззащитной.
Раздаются звон посуды и громкий смех. Один из молоденьких пажей уронил полное блюдо пирожных; люди, проходя, втаптывают их в пол и дразнят парнишку, покрасневшего до корней волос. Екатерина уже делает шаг к крыльцу, чтобы выручить пажа, как вдруг Сеймур в своих дорогих шелках опускается на колени и принимается подбирать пирожные. Насмешки тут же стихают – ведь он шурин короля, и с ним шутки плохи. То, что Сеймур пачкает свои белые чулки, чтобы помочь безвестному пажу, для придворных сродни светопреставлению. А он хлопает парнишку по спине, и тот улыбается. Некоторое время они весело болтают, потом Сеймур помогает пажу подняться и говорит:
– Не переживай, я поговорю с поваром.
* * *
Отъезжая от замка, Екатерина рассеянно прикладывает руку к груди, где обычно висит матушкино распятие, и дивится сама себе. Разве можно вот так запросто отдать дорогой сердцу предмет едва знакомому человеку? Конечно, он друг Уильяма, это достаточное свидетельство его честности, да и с пажом он повел себя очень благородно… Наверное, после истории с Мергатройдом Екатерина просто разуверилась в мужском роде.
– Матушка, посмотрите, что дал мне дядя Уильям.
Маргарита вытаскивает из-под плаща книгу и протягивает Екатерине. Подступает раздражение: наверняка Уильям подсунул племяннице что-нибудь из запрещенных книг – Цвингли или Кальвина – и пытается втянуть ее в игру, опасность которой та еще не в силах понять. Вопросы веры дают пищу для жестоких интриг при дворе.
Однако это всего лишь «Смерть Артура»[19].
– Очень мило.
Подосадовав на собственную подозрительность, Екатерина возвращает Маргарите книгу и пускает Пьютера рысью, с удовольствием чувствуя, как напрягается его сильное тело. Скорее бы попасть домой, в Чартерхаус! Пусть там невесело, зато безопасно.
– Представляю, как обрадуется Дот! – говорит Маргарита. После событий в Снейпе они с Дот стали близки, как сестры, и Екатерина этому рада. – Она любит, когда я читаю ей вслух романы.
2
Чартерхаус, Лондон, март 1543 года
– Ну, рассказывайте, как там, при дворе? – спрашивает Дот, расчесывая влажные волосы Маргариты у камина в спальне. – Видали короля?
– Видела и в жизни не была напугана сильнее!
– Он и правда такой большой, как говорят?
– Больше, Дот. – Маргарита раскидывает руки, чтобы показать обхват его талии, и обе хихикают. – Он был переодет менестрелем, и, хотя все знали, что это король, никто не подал виду.
– Чудно́. Мне бы и в голову не пришло, что король так забавляется. Я думала, он более… – Дот подбирает подходящее слово, хотя на самом деле не так уж много думала о том, каков король; для нее он – персонаж старинной сказки, отрубающий головы женам. – Более серьезный.
Гребень цепляется за спутанный узелок волос, и Маргарита вскрикивает.
– Не дергайтесь, а то будет хуже… – Дот отрывает узелок и бросает в огонь. – Вот и все.
– При дворе очень странно, – продолжает Маргарита. – Все говорят не то, что думают, – даже матушка изъяснялась загадками. И все расспрашивали меня, когда я выйду замуж да за кого, – добавляет она с недовольной гримасой.
Риг, щенок спаниеля, запрыгивает к Маргарите на колени.
– Будь моя воля, я бы вообще никогда не вышла замуж!
– Хотите не хотите, а придется, сами знаете.
– Вот бы мне поменяться с тобой местами, Дот!
– Да вы бы и часа не вынесли с моей работой – вон у вас какие ручки-то белые! – дразнит Дот, сравнивая свои натруженные ладони с нежными ладонями Маргариты. – Не дело вам полы скрести.
Поцеловав Маргариту в макушку, Дот ловко заплетает ее волосы в косу, закалывает и накрывает чепцом.
– Зато ты можешь выйти замуж за кого хочешь! – возражает Маргарита.
– Хорошенький у меня выбор! Видали бы вы парней на нашей кухне…
– А как же новый судомойщик?
– Кто, Джетро? Одни беды от него!
О том, как они с Джетро тискали друг друга на конюшне, Дот умалчивает. Она никогда не обсуждает такие вещи с Маргаритой.
– Дядя Уильям хочет выдать меня замуж за своего друга, Томаса Сеймура, – сообщает Маргарита.
– И каков он из себя, этот Сеймур?
Маргарита сжимает руку Дот так, что белеют костяшки.
– Он похож на…
Не в силах выговорить имя, она часто дышит и смотрит в никуда широко раскрытыми глазами. Дот вздергивает Маргариту на ноги, согнав Рига, и крепко обнимает. Та утыкается лбом ей в плечо.
– На Мергатройда, – заканчивает Дот. – Не бойтесь говорить его имя вслух. Лучше пусть выйдет наружу, чем будет гнить внутри.
Маргарита такая худая, что кажется почти прозрачной. Дот видит, как мало она ест – словно хочет уменьшиться, чтобы вновь стать ребенком. Может, так оно и есть. Дот старше всего на год, а чувствует себя намного взрослее, пусть и не умеет читать, не знает латыни и французского, которые Маргарита изучает под руководством бледного наставника в черной одежде.
Дот вспоминает, как сидела на каменном полу в одной из башен Снейпа и затыкала уши руками, чтобы не слышать довольных стонов Мергатройда и приглушенных криков Маргариты. Он запер дверь, и Дот ничего не могла поделать. Негодяй истерзал бедную девочку – а ведь Маргарита была еще девочкой! – до крови. Неудивительно, что она теперь не хочет выходить замуж. О том, что произошло на самом деле, знают только Дот и Маргарита – даже леди Латимер ни о чем не догадывается. Маргарита взяла с Дот клятву, и та свято ее блюдет. Уж что-то, а секреты она хранить умеет, даже страшные.
– Матушка наверняка договаривается о моем браке, – говорит Маргарита, покусывая ноготь на большом пальце. – Я в этом уверена! Она говорила о чем-то с Сеймуром наедине.
– Вы можете попросить ее об отсрочке – сказать, что еще не готовы.
– Мне семнадцать! Все благородные девицы моего возраста уже года два замужем и носят второго ребенка.
Маргарита высвобождается из объятий и садится на кровать.
– Вы только похоронили отца! – напоминает Дот. – Не будет леди Латимер выдавать вас замуж в трауре!
– Нет, но потом…
Вздохнув, Маргарита ложится. Дот хотела бы пообещать, что все образуется, что Маргарите никогда не придется выходить замуж и они всегда будут вместе, однако лгать нехорошо. Ведь Дот понятия не имеет, куда ее могут услать, – все слуги гадают, что с ними станется теперь, когда нет лорда Латимера.
– А это что? – спрашивает она, чтобы сменить тему, указывая на книгу, которую привезла Маргарита.
По бежевой обложке вьется тисненый плющ. Дот подносит книгу к носу и вдыхает запах кожи. Так пахло дома – в деревеньке Станстед-Эбботс, где Дот выросла. По соседству жил кожевник, и даже стены дома пропитались этим ароматом. Особенно сильно пахло летом, когда шкуры растягивали на солнце и красили в яркие цвета. Приятный запах.
Дот гадает, что сейчас делает мать. Представляется, как та выметает снег с крыльца – рукава закатаны, натруженные руки крепко сжимают метлу; сестра, Малютка Мин, посыпает дорожку песком, а брат, Робби, разбивает лед в бочке с водой, и в волосах у него торчит солома, как у отца… На самом деле все, конечно, не так. Малютка Мин давно выросла, а лицо матери испещрено морщинами. Дот скучает по родным, да только слишком много прошло времени и чересчур она изменилась, чтобы вернуться.
* * *
Ей было двенадцать, когда она уехала в Йоркшир, чтобы служить в замке Снейп при леди Латимер, которую бабка Дот выкормила собственным молоком. Говорят, когда бабка была еще жива, почти вся деревня работала на семейство Парр, обитавшее в Рай-Хаусе. Дот покинула родной дом вскоре после того как отец – кровельщик – упал с крыши и сломал шею. Его работу взял на себя Робби, а мать стала стирать чужое белье за деньги. Голод сделался их постоянным спутником: девочки получали по полчерпака каши на нос, а Робби доставался целый – ведь ему надо было лазать по крышам и ворочать огромные вязанки соломы. То, что Дот нашлось место в Снейпе, стало большой удачей для семьи – одним ртом меньше.
На память мать подарила ей серебряный пенни – он и сейчас зашит в подол ее платья на удачу. Лучшие подруги Дот – Летти и Бинни – видно, совсем не понимали, что Йоркшир – это практически край света, и все болтали о том, как она будет их навещать. Со слезами на глазах Дот простилась с Гарри Дентом – красивым парнем, в которого была влюблена. Все в деревне считали, что когда-нибудь они поженятся, и Гарри пообещал ждать ее вечно. Теперь Дот с трудом помнит его лицо, а ведь когда-то так любила!.. Ну и дела.
Дот понимала, что вряд ли когда-нибудь вернется в родные края, но всем так грустно было с ней прощаться, что говорить об этом она не стала. Впрочем, однажды она все-таки побывала в Станстед-Эбботс – по дороге из Снейпа в Лондон леди Латимер разрешила ей два дня провести с родными. Однако Летти к тому времени умерла от потливой горячки, Бинни вышла замуж за фермера из Уэра, а Гарри Дент, подлец, обрюхатил девчонку и сбежал. Робби пристрастился к выпивке, и все прочили ему отцовскую судьбу, хотя вслух не говорили. Другими словами, все переменилось. А больше всего переменилась сама Дот. В родном доме она чувствовала себя чужой и с непривычки билась головой о потолочные балки – успела привыкнуть к совсем иной обстановке.
– Это подарок дяди Уильяма. «Le Morte d’Arthur» – «Смерть Артура», – говорит Маргарита, возвращая Дот в настоящее.
– На каком это языке?
– Название на французском, а текст на английском.
Дот проводит пальцами по тисненой обложке и шепчет: «Ле морт д’Артур», – с трудом выговаривая незнакомые звуки. Вот бы понять, как черточки и закорючки складываются в буквы! Настоящая алхимия.
– Почитаем? – предлагает Дот, подразумевая, что Маргарита будет читать, а она – слушать.
– Конечно! – оживляется Маргарита, а Дот думает: разве не поразительно, что ей, простолюдинке Дороти Фаунтин, дочери кровельщика из Станстед-Эбботс, читает романы дочь родовитого лорда? Вот до чего она изменилась!
Дот собирает свечи и забрасывает пол у камина подушками и шкурами. Устроившись рядом с Маргаритой, она закрывает глаза и полностью погружается в историю: видит Артура, Ланселота, великана Гавейна и представляет себя прекрасной дамой, забыв о своих больших мозолистых руках и неуклюжих движениях, о смуглой коже и угольно-черных волосах, делающих ее похожей на цыганку, а уж никак не на белокожую леди из Камелота.
Несколько свечей угасают, и Дот встает, чтобы их заменить.
– Чего бы ты хотела больше всего на свете, Дот? – спрашивает Маргарита.
– Сперва вы скажите.
– Я хотела бы Экскалибур! – с горящими глазами отвечает Маргарита. – С таким мечом можно ничего не бояться! – Она рассекает воздух худой рукой, сжимая воображаемый меч. – Теперь твоя очередь, Дот. Чего бы ты хотела?
Не задумываясь, Дот выпаливает:
– Мужа, который умеет читать! – И смеется, потому что это глупо и еще более невероятно, чем волшебный меч.
Маргарита задумчиво молчит, и Дот жалеет, что произнесла это вслух – очарование истории сразу рассеялось. Она открывает коробку со свечами.
– Пусто… Сходить вниз?
– Уже поздно, давай спать.
Маргарита потягивается, подбирает одну из шкур и идет в постель. Дот выкатывает свою выдвижную кровать, однако Маргарита похлопывает рукой по одеялу и зовет:
– Ложись со мной – так теплее!
Поворошив золу в камине, Дот закрывает его решеткой, а потом проскальзывает под одеяло и плотно задергивает балдахин. Риг тоже забирается на кровать и, забавно повертевшись, сворачивается в клубок. Дот трет ступни одна о другую, чтобы согреться.
– Возишься как Риг! – упрекает ее Маргарита.
– Не у всех есть грелка!
Почувствовав касание почти невесомой руки, Дот придвигается поближе к Маргарите. Та крепко обнимает ее, будто цепляется за соломинку. Ночная сорочка Маргариты пахнет дымом, и Дот вспоминает, как спала когда-то в обнимку с Малюткой Мин, – а теперь словно попала в чужую жизнь.
– Если бы мы могли превращаться в кого угодно, как фея Моргана, – шепчет Маргарита, – ты могла бы превратиться в меня и выйти замуж за Томаса Сеймура. Он читал бы тебе до скончания веков!
– А вы?
– А я бы стала тобой…
– …И выносили бы каждое утро ночные горшки! – дразнит Дот. – На что мне такой благородный господин, как этот Сеймур? Я и танцевать-то не умею – обе ноги левые.
Они смеются и теснее прижимаются друг к другу, чтобы согреться.
– Благослови тебя Бог, Дороти Фаунтин, – бормочет Маргарита.
