Элия Гринвуд
Дорогая Лав, я тебя ненавижу

5
Авина

Говорят, беда не приходит одна.

Я всегда считала это причудливым способом сказать: «Когда жизнь – отстой… она действительно гребаный отстой». Хотя, должна признаться, до сих пор я до конца не понимала, что это значит.

Письмо исчезло.

Ис-чез-ло, исчезло.

Перевод: моя жизнь кончена.

Я почти уверена, что на секунду потеряла сознание, когда зашла в школьную библиотеку во время обеда и поняла, что книги стихов нет там, где она должна быть.

У нас в наличии только один экземпляр, и я абсолютно уверена, что поставила его на место. Шестой проход – вот где она должна быть. Я точно знаю – я сама переставила книги в алфавитном порядке.

Скорее всего, это какая-то ошибка, подумала я. Мне пришлось спросить Люсиль, библиотекаря и мою коллегу, помнит ли она, кто взял книгу. Она не помнит, хотя она также часто забывала про свои очки, которые были на ней, и искала их, так что я отнеслась к ее ответу скептически.

Я подумывала спросить ее, могу ли я сама заглянуть за стойку и проверить наши базы данных, но решила этого не делать. У меня выходной. Что может быть такого важного, чтобы мне понадобилось воспользоваться компьютером днем, когда я все равно работаю вечером после школы?

Моей первой мыслью было, что лист бумаги каким-то образом выпал из книги, когда ее взяли, но письма нигде не было в библиотеке. Как будто оно просто исчезло с лица земли.

Пуф!

Я пролистала свои двадцать страниц перед пятым уроком мисс Каллахан, но вплоть до конца занятия не слышала ни единого слова, вылетавшего из ее уст. Я была слишком занята, думая о том, кто взял книгу стихов. Охваченная тревогой, я сжимаю телефон в ладони и, лавируя в толпе, направляюсь в библиотеку. Каждый день после школы я работаю до шести, а потом сразу еду в музыкальную академию, чтобы забрать Эшли с ее частных уроков пения.

Меня еще не вызывали в кабинет директора Эмери, что играет мне на руку, но моя тревога не даст мне расслабиться, пока я не возьму в руки это письмо и не разорву его в клочья. Пробегая по коридору, я открываю социальные сети и просматриваю уведомления, чтобы отвлечься от катастрофы с письмом.

@The_Axel_Fletcher подписался на вас.

@The_Axel_Fletcher понравилась ваша фотография.

@The_Axel_Fletcher понравилась ваша фотография.

Я съеживаюсь, стараясь не подписаться на него в ответ. Помните, я сказала, что все вернется на круги своя после вчерашнего визита к Тео?

Возможно, это было не совсем правдой.

Финн и Тео поприветствовали меня кивком в холле этим утром. И заметьте, Дии со мной не было. Эти двое никогда не признавали меня, если ее не было рядом. Я не кивнула в ответ. Решила, что, возможно, они смотрят на кого-то другого, а я буду выглядеть идиоткой, думая, что они обращались ко мне.

Более того, Ксавье тоже был с ними, и он смотрел прямо сквозь меня. Затем Тео повернул голову и крикнул:

– Эй, Харпер! Все еще жду номер твоей сестры. Займись этим.

В коридоре все уставились на меня.

– Тебе придется подождать! – крикнула в ответ я, и Тео рассмеялся, прежде чем раствориться в толпе с парнями. Странно, подумала я.

Затем пришло время ланча.

Я была более чем рада узнать, что Бри больше не будет есть с нами, ведь ее только что бросил капитан баскетбольной команды и все такое. И, к моему большому удивлению, крутые ребята не стали игнорировать меня, как они обычно делали.

Как будто вчерашний день открыл им глаза на мое существование.

Аксель приставал ко мне несколько раз. Я вежливо отказала ему, но, если судить по его имени в директе моего Instagram^[5], это не помогло. Тео еще немного подоставал меня насчет Эшли. Мне пришлось сказать ему, что она занята. Бедняга переключил свое внимание на Лейси, едва я разрушила его мечты. Затем Финн спросил Дию и меня, собираемся ли мы на игру в пятницу.

Когда к тебе обращаются напрямую, а не как к неодушевленному предмету, это странно.

По-хорошему странно.

Я также не могла не заметить, что Ксавье выглядел так, словно предпочел бы смотреть, как сохнет краска, чем находиться там. Он почти ничего не ел. Почти не разговаривал. Он не смеялся вместе со всеми остальными.

Я общаюсь со спортсменами уже несколько месяцев, и хотя Ксавье не такой болтливый, как его приятели, он никогда не был настолько тихим. Обычно он отвечает, развлекает Финна и Тео всякой ерундой, но не сегодня.

Могу сказать, что Финн беспокоился о нем. Он постоянно поглядывал на лучшего друга, словно хотел что-то сказать, но так и не решался. В общем и целом я решила дать им шанс. Может, они не такие уж плохие.

Толкнув дверь в библиотеку, я засовываю телефон в задний карман. Люсиль стоит за компьютером и копается в своей сумочке. Ее смена закончилась, и она уже готова убраться ко всем чертям.

Хорошо.

Мы обмениваемся любезностями, прежде чем она перечисляет мне все, что осталось сделать сегодня вечером. Я киваю, соглашаясь с ее списком, так отчаянно желая, чтобы она ушла, что мысленно отсчитываю секунды до того, как она выйдет за дверь.

Едва она оставляет меня, я начинаю изучать библиотеку, которая теперь совершенно безлюдна, за исключением меня, и ввожу свой код доступа в систему для поиска по каталогу. Я набираю название сборника стихов, и на экране появляется круг загрузки.

Давай же, ты, динозавр.

Пошевеливайся!

Три мучительные минуты спустя компьютер выдает мне то, что я хочу. Впервые с четверга я чувствую, что снова могу дышать. Как будто с моих плеч в одну секунду упала вся тяжесть мира.

Книга есть в наличии.

Ее вернули сегодня. Очевидно, после того, как я приходила ее искать. Но кто? Я продолжаю свое расследование, просматривая, кто брал книгу.

– Мистер Тейт? – произношу я вслух. Какого черта мой учитель по естественным наукам взял книгу стихов? Я замечаю, что вместе с ней он выбрал еще девять книг, и хмурюсь, глядя на дату.

Воскресенье.

Подождите, что?

Но библиотека была закрыта в воскресенье.

Должно быть, он договорился со школой, чтобы получить эти книги. Это единственное объяснение. Не раздумывая ни секунды дольше, я быстро иду к шестому проходу, чтобы взять книгу и, надеюсь, письмо для мисс Каллахан.

Пожалуйста, будь там.

Пожалуйста, будь там.

Пожалуйста, будь там.

Я готова разрыдаться от радости, когда вижу скомканный лист бумаги. Он все еще там. Та же стран…

Подождите.

Сначала я думаю, что мне все это мерещится.

Потом я вижу их. Каракули, слова, комментарии. Кто-то ответил мне. Что еще хуже, кто-то исправил меня.

«Теперь, прежде чем я продолжу свою тираду, я хотела бы извиниться (нет) за любую ошибку, допущенную в этом письме, которые* ты никогда не получишь».

Не могу поверить в то, что вижу. Кем, черт возьми, он себя возомнил? Я говорю он, потому что почерк похож на мальчишеский.

А теперь он издевается над моим «именем».

Во-первых, мне не следовало подписывать это письмо. Я сделала это просто по привычке. Я выбрала Л, сокращение от Лав^[6], навскидку. Можно сказать, что прозвище Любовь имеет для меня особое значение, которое этот придурок просто не способен понять.

Разве он не видел ту часть, где я разъясняю, что не буду исправлять свои ошибки? Нет, к черту это, разве он не видел, насколько уязвимой я была в том письме? В тот день с меня и так было достаточно, поэтому, естественно, этот придурок подумал про себя: «Ха, я должен добить эту незнакомку».

Только решив, что уже все видела, я переворачиваю листок и нахожу записку, написанную тем же почерком.

Что за херню я только что прочитала?

Кто может быть настолько большим засранцем?

Мистер Тейт?

В конце концов, он же брал книгу. Не может быть. Этот человек и мухи не обидит, не говоря уже о том, чтобы задеть чью-то самооценку, и почерк у него вполне понятный. У мистера Тейта всегда была убийственная головная боль, когда он читал мои тесты по естествознанию.

Это кто-то другой.

Кипя от злости, я швыряю сборник стихов на ближайший стол, разрываю письмо на тысячу кусочков и выбрасываю его в мусорную корзину. Затем я беру ручку и бумагу на стойке регистрации.

Я прекрасно понимаю, что засовывать еще одно письмо в книгу – пустая трата времени.

Практически нет шансов, что мой ответ когда-нибудь найдет тот же самый хулиган, но сейчас мне все равно.

Думаешь, ты видел меня злой, тролль?

Просто подожди.

Я начинаю продумывать маршрут побега с того момента, как отпираю входную дверь своего дома. Просто доберись до лестницы, пока она тебя не увидела. Ты можешь это сделать. Моя мама на кухне разговаривает с кем-то по телефону.

– Однозначно нет. Какая часть вам непонятна? Мы это уже обсуждали. Моя дочь сможет уехать из города тогда и только тогда, когда окончит школу. Ни днем ранее!

Я так понимаю, она спорит с Робертом, менеджером Эшли. В последнее время это часто случается. Мама закатывает истерику каждый раз, когда чувствует, что теряет контроль над своей драгоценной Эшли. Эш медленно ускользает от нее, и моя мама знает это.

Она чувствует, что этот миг приближается, подкрадываясь к ней все ближе с каждым днем. Надвигается момент, когда Эшли исполнится восемнадцать лет и она покинет ее. Мама больше не сможет удерживать Эшли словами: «Ты несовершеннолетняя и живешь под моей крышей». И я думаю – нет, я знаю, – она вложила столько сил в карьеру Эш и просто не представляет, что делать с собой, когда одаренная дочь покинет гнездо.

Роб терпеливо ждал того дня, когда он сможет сделать из Эшли настоящую звезду, и ему осталось недолго. В следующем году Эш заканчивает свою престижную музыкальную школу, и правлению моей мамы придет конец. Я не удивлюсь, если она продаст дом и отправится за Эшли через полмира, чтобы продолжить свое дело.

Как можно тише я закрываю входную дверь и на цыпочках подкрадываюсь к лестнице. Я не в настроении разговаривать с…

– Авина? Это ты?

Черт побери.

– А кто еще это может быть? – бормочу я.

– Ты забрала Эшли с…

– Да, я забрала ее с урока пения, – я уже знаю, что она скажет.

– А ты отвезла ее на десятилетнюю встречу выпускников…

– Да, мам, – повторяю я.

– Умница, – удовлетворенно кивает мама.

Несколько дней назад мы узнали, что продюсеры Rising Voices заинтересованы в записи десятилетнего воссоединения с Эшли. Технически прошло уже одиннадцать лет, но думаю, это не так ярко звучит. Им так не терпелось, что их команда даже съездила в Северную Каролину.

Они проведут краткое интервью с Эшли в стиле «Где они сейчас?» в конце серии на следующей неделе. Неудивительно. Эшли – одна из немногих победительниц конкурса, которая действительно построила карьеру офлайн и онлайн благодаря шоу.

Я до сих пор помню это, будто все случилось вчера.

Прошло не больше двух дней с тех пор, как Эшли заняла первое место. Папа, Эшли, мама и я собирались покинуть Калифорнию, где проходили съемки шоу, и ждали нашего рейса, который задерживался, в невероятно дорогом номере люкс, предоставленном телеканалом шоу.

Вот тогда мама достала свою новенькую видеокамеру и сказала моей сестре что-нибудь спеть. Мою маму следовало бы звать Эстер Преуспевающая Харпер, потому что ей потребовалось меньше десяти минут, чтобы создать канал Эшли на YouTube и опубликовать видео, в котором шестилетняя Эш исполняет No One Алиши Киз.

Двадцать четыре часа спустя у нее было десять тысяч подписчиков.

Сорок восемь часов спустя – пятьдесят тысяч.

На третий день – сто тысяч.

И, по иронии судьбы, к седьмому дню рождения Эшли у нее было семьсот тысяч.

Мама достает свой телефон, чтобы заказать ужин. Она больше не готовит. Говорит, что слишком занята с тех пор, как помощь Эшли с ее музыкальной карьерой превратилась в постоянную работу. Теперь она проводит дни за компьютером, запершись в своем «офисе», он же старая комната для трофеев моего отца, и занимаясь черт знает чем.

Не могу вспомнить, когда в последний раз нам разрешали туда заходить во время ее работы. Она держит дверь запертой с тех пор, как папа ушел от нас.

Эшли никогда не обращала внимания на то, что мама живет на миллионный приз с Rising Voices, доходы от рекламы на ее YouTube-канале и за счет спонсоров. Однажды я спросила сестру об этом, и она ответила, что может быть только благодарна маме за то, что она настолько верила в нее, что даже бросила работу бухгалтера.

– Во сколько мне нужно снова за ней заехать? – спрашиваю я, прежде чем выйти из комнаты.

– Роб подвезет ее домой сегодня вечером, – отвечает мама, уткнувшись глазами в свой телефон. – Он прилетел в город сегодня утром, чтобы сопровождать ее.

– Хорошо. – Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но…

Что-то удерживает меня на месте.

Давно забытое воспоминание.

По крайней мере, всеми, кроме меня.

– Мам? – я оглядываюсь на нее через плечо.

– Да, милая? – она продолжает лазить в своем телефоне.

– Т-ты знаешь, какой сегодня день? – колеблюсь я.

Она делает паузу, чтобы подумать.

– Понедельник?

Она могла бы вырвать мое сердце, и все равно это было бы не так больно, как то, что она только что сказала. Что угодно причинило бы меньше боли, чем ее неведение.

– Нет, дата, – выдыхаю я.

Кажется, будто обогреватель ломается, когда слова слетают с моих губ. В комнате становится холодно, воздух такой же ледяной, как и сердце, которое, я не уверена, у нее есть. Я испытываю небольшое облегчение, когда в ее взгляде мелькает боль.

Она знает.

Хотя скорее умрет, чем заговорит об этом.

Она откашливается.

– Я забрала твою одежду из химчистки. Положила тебе на кровать.

Не знала, что человек может настолько отчаяться. Мне хочется закричать: «И это все? Мы будем еще год притворяться, что ничего не произошло? Еще один год вести себя так, будто наш мир не рухнул в этот день девять лет назад?»

Но я не могу набраться смелости. Поэтому я выбегаю из дома, забираюсь в машину и сильно прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать слезы. Бензин почти на исходе, но мне все равно. Я должна это сделать.

Ради него.

Ради себя.

Я должна отпраздновать его жизнь.

Не имея мужества доехать до источников – город же должен был в честь чего-то получить свое название, – я бесцельно езжу, пока тридцать минут не превращаются в сорок пять.

Однажды я прочитала, что травмирующее событие лучше пережить в юном возрасте, чем в старшем. Считается, что дети запирают тревожные моменты в самом дальнем уголке своей памяти и таким образом позволяют себе пережить немыслимое.

Возможно, для кого-то это и правда… Мне повезло меньше.

Мне было девять лет, когда я нашла его, – не совсем ребенок, но и недостаточно взрослая, чтобы считаться подростком.

Но я до сих пор помню все.

Каждую деталь.

Каждый звук.

Но что я помню наиболее отчетливо, так это запах.

Выпивка, сигареты…

Смерть.

Мой отец покончил с собой в гараже на следующий день после моего девятого дня рождения. Эшли, мама и я пошли на благотворительный концерт в поддержку больных лейкемией, где должна была петь Эш. Мы устроили девичник – заглянули в парикмахерскую, потом в торговый центр, чтобы купить идеальное платье для выступления Эшли. Мама, хоть и с большой неохотой, разрешила мне покрасить кончики волос в темно-розовый цвет, а моей сестре сделали мелирование.

Это был идеальный день.

До определенного момента.

Я забежала в дом раньше мамы и Эшли, чтобы найти папу. Я просто не могла дождаться, когда смогу показать ему свои волосы. Эшли всегда была маминой дочкой, я же – дочерью своего отца. Но Кертис Д’Амур был не просто моим папой.

Он был лучшим другом и единственным человеком в моей жизни, который, как я чувствовала, видел меня так же четко, как и мою сестру. Единственным человеком, кто заставлял меня чувствовать, что я его любимица. У него было особое прозвище для меня и только для меня.

Любовь.

Одно глупое маленькое прозвище.

Это все, что у меня от него осталось.

Когда я нигде не смогла его найти, то направилась в гараж. Я знала, что после аварии он любил тусоваться там. Хотя и не могла понять почему. Разве это не напоминает ему о том, что он потерял? – спрашивала себя девятилетняя Авина. – Разве это не заставляет его думать о том, что он больше никогда не сможет водить ни одну из этих быстрых машин?

Мой отец был гонщиком, и чертовски хорошим гонщиком. Он любил это больше всего на свете.

Даже, по-видимому, больше своей семьи.

Один неверный поворот, и все было кончено.

Он лишился ног, карьеры, мечты. Он сел в инвалидное кресло и стал совершенно другим человеком. Из лучшего в мире отца он в одночасье превратился в жалкую оболочку человека. Затем он впал в такую глубокую депрессию, что никто, даже моя мама, не сумел его вытащить.

А она пыталась. Господи, как она пыталась. Она любила моего отца больше, чем кого-либо из нас, даже Эшли. Она заставила его обратиться за помощью. Но спустя два года постоянной терапии мы оказались здесь.

В холодном пыльном гараже, где пахло прощанием.

Когда я вошла, он сидел в старом кресле-качалке. Сначала я трясла его за руку. Я просила, кричала, чтобы он проснулся, пока у меня не пропал голос. Мой детский мозг не мог понять, что означал пустой пузырек из-под таблеток в его руке.

Там было и письмо.

Мама не дала нам его прочитать.

Она утверждала, что в нем был бред сломленного человека, а мы были слишком маленькими и хрупкими, чтобы подвергаться такому испытанию. Она клялась, что это к лучшему, и единственное, что было важно, – он сказал, что любит нас и ему жаль. Я плакала, умоляла ее дать мне возможность прочитать его.

Она сожгла письмо несколько дней спустя.

Она отправила нас с Эшли на терапию, чтобы мы могли поговорить об отце с профессионалами, но никогда напрямую с ней, – и я все еще хожу туда время от времени. Она полностью отрицала случившееся тогда и полностью отрицает это сейчас. Словно она закрылась после того, как ей пришлось оторвать меня от его тела. Она и до смерти отца была ближе с Эшли, чем со мной, но после той ночи отдалилась еще больше.

Два часа спустя я набираюсь смелости и еду к источникам. В детстве папа водил меня туда всякий раз, когда мне было грустно. Источники были нашим местом. Любимым в городе, да и во всем мире на самом деле. Мы сидели у ручья, слушали природу и журчание воды вдалеке.

Это всегда поднимало мне настроение.

Теперь же заставляет грустить.

Я паркуюсь в специально отведенном месте. Отсюда можно увидеть и услышать источники, не выходя из машины. Как ни странно, но парковка тут никогда не бывает забита. Местным жителям наскучили городские чудеса, и они оставляют честь посещать их туристам. И еще парочкам, которые ищут место для перепихона.

Нерешительно я открываю бардачок своей машины и достаю ручку и бумагу. Каждый год я приезжаю подготовившись. Я никогда не скажу этого вслух, но я ненавижу свою мать за то, что она сделала с его последними словами.

И поскольку мне так и не удалось прочитать его письмо…

Я подумала, возможно, он сможет прочитать мое.

Каждый год я прихожу сюда, включаю музыку и, плача навзрыд, пишу ему письмо. Рассказываю ему все, что он пропустил. Наверное, это бессмысленно, но я продолжаю так делать.

Раньше я бросала письмо в воду и смотрела, как оно опускается на дно, но потом я решила, что это вредно для окружающей среды, поэтому теперь просто разрываю его на кусочки, позволяя ветру развеять их.

Скорее всего, это тоже не очень хорошо для окружающей среды, но, эй, я пыталась.

Я включаю радио, чтобы заглушить звук моих рыданий, и выплескиваю эмоции. Я плачу до тех пор, пока не становится тяжело дышать. Мое письмо не длинное, но и его таким не было.

Одна страница.

Одна короткая страница, чтобы попрощаться. Я подписываюсь его прозвищем для меня – Лав – и выезжаю задним ходом с парковки. Когда я опускаю окно, чтобы ветер донес мои слова до отца, я смею надеяться, что однажды…

Любовь будет означать что-то хорошее.

6
Ксавье

Бри

Ты уже пришел в себя?

Бри

Я говорила, что сожалею об истории со Snapchat. Чего еще ты хочешь от меня?

Бри

Перестань вести себя как гребаный ребенок и приезжай. Мне нужно немного… любви;)

Просматривая сообщения своей бывшей, я выпрыгиваю из грузовика и перекидываю ремень спортивной сумки через плечо. Девушка завалила мой телефон сообщениями с тех пор, как я сказал ей, что между нами все кончено.

Ксавье

Я в порядке. Спасибо.

Она отвечает через наносекунду.

Бри

Как насчет сейчас?

Бри приложила фотографию.

Мои глаза вылезают из орбит при виде картинки на моем экране. Освещение дерьмовое, однако этого достаточно, чтобы я мог разглядеть Бри топлес, лежащую в постели в одних трусиках, и только эмодзи в виде леденцов прикрывают ее соски.

Я не против обнаженного способа сказать «пожалуйста, прими меня обратно», но также я не горю желанием снова с ней встречаться. Вообще-то, какого хрена, может быть, я заеду к ней после наказания. Мне не нужно встречаться с ней, чтобы трахнуть.

Впервые за несколько дней я отвечаю на ее сообщение.

Ксавье

Ты должна быть осторожней с тем, кому посылаешь такое.

Я целый год встречался с этой девушкой. Она может быть спокойна, зная, что я никогда ничего не сделаю с ее обнаженкой, но в Истоне есть парни, которые в мгновение ока завирусят это дерьмо.

Мой телефон пиликает один раз.

Бри

У тебя другая?

Второй.

Бри

Ксавье?

Затем приходит угроза.

Бри

Запомни мои слова, если ты трахаешься с кем-то еще – мне плевать, кто она, – я разорву ее на части.

Ииии, достаточно.

Я больше не обращаю внимания на ее истерику и бросаю телефон в открытую спортивную сумку. Я чувствую запах пота, когда иду к своему дому. Боже, это от меня? Мне действительно стоит принять душ перед отбыванием наказания. Тренировка была тяжелой.

Машина Хэнка стоит на подъездной дорожке.

Как и моего отца.

Чуть не забыл. Сегодня вечер покера. Игра у нас по вторникам превратилась практически в ритуал. Мы с Финном, может, и хорошие друзья, но наши отцы? Они настолько близки, насколько это возможно, не будучи кровными родственниками. Как там говорится? Ты можешь выбирать друзей, но не семью?

Моя дружба с Финли Ричардсом была не столько выбором, сколько судьбой. Благодаря нашим старикам мы вместе росли, вместе играли в мяч, вместе ходили в школу. Что еще нам оставалось делать, кроме как последовать примеру наших отцов и стать неразлейвода?

Я замечаю розы, разбросанные по столам, едва захожу на кухню. В один из букетов вложена открытка. Я подхожу, чтобы взять ее.

Мой взгляд пробегает по записке и корявому почерку отца. Точно, завтра двадцатая годовщина свадьбы родителей. Папа гордится тем, что каждый год устраивает для мамы что-то особенное, но в этот раз он действительно перестарался. Здесь букетов двадцать, не меньше.

Дайте угадаю, двадцать букетов за двадцать лет совместной жизни?

Прошу меня простить, но меня сейчас стошнит.

Он так заботится, что мне противно. Было бы гораздо проще, если бы он не брал ее с собой в романтические поездки. Было бы гораздо проще, если бы он не делал все возможное, чтобы сохранить искру в их отношениях. Если бы он не любил ее, я бы без проблем обосрал им праздник. И без проблем бы смотрел, как их брак горит в огне.

Только скажи, и я принесу спички.

Ладно, я трус. Много говорю, но слишком слаб, чтобы рассказать ему. Только она может признаться в том, что сделала.

В том, что она делала на протяжении многих лет. Возможно, если бы это случилось один раз с каким-нибудь левым чуваком, отец смог бы найти в себе силы простить ее.

Но она сама вырыла себе яму, когда выбрала его.

Шаги эхом разносятся по коридору, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть, как папа входит на кухню с Хэнком на хвосте. Скорее всего, они собираются встретиться еще с парой парней для игры в покер.

– Почему ты не на тренировке? – спрашивает папа.

И тебе привет, отец.

– Тренер отпустил нас пораньше. Я подумал сгонять в душ и переодеться перед наказанием.

– Для кого ты пытаешься хорошо пахнуть, красавчик? Может быть, для той девушки, Бри? Вы двое идете на свидание? – подшучивает надо мной Хэнк. – Будем надеяться, хоть это не попадет в интернет.

– Это называется гигиена, старик, – парирую я, и Хэнк хрипло смеется. С ума сойти, я бы никогда не осмелился сказать такое папе, но не моргнув глазом могу ответить отцу Финна.

Хэнк всегда был гораздо лучшим спортсменом, чем мой отец. Он крутой папа, который смеется над своими шутками, – ну, вы знаете таких. Но даже не надейтесь, что он до смерти не надерет вам зад, если вы облажаетесь. Полиция, кто-нибудь?

В целом, когда он не кричит на тебя со вздувшейся веной на лбу, он довольно спокойный. Возможно, это как-то связано с тем фактом, что он при деньгах и устроился в жизни.

Мой папа – его полная противоположность.

Рэймонд Эмери – холодный, не умеющий показывать свои чувства отец, который лишь прикрывается тем, что хочет лучшего для своего ребенка, а на самом деле никогда даже не слушает его. Это одна из многих причин, почему они с Хэнком так хорошо дополняют друг друга. Папа Финна время от времени напоминает моему о необходимости перевести дух.

Я фыркаю, вспоминая о том, что Хэнк сказал ранее.

Одно я могу заявить наверняка: я не пытаюсь хорошо пахнуть для этого говнюка мистера Тейта. Я знал, что эти внеклассные занятия станут занозой в заднице, когда увидел, как мой старый учитель естествознания вальсирующей походкой вошел в исправительный центр в прошлое воскресенье.

Чувак ненавидит Финна, Тео и меня лютой ненавистью за то, что мы создавали проблемы на его уроках в девятом классе. Конечно, я думал, что он вряд ли еще таит обиду после всех этих лет, но то, как он посмотрел на меня…

Клянусь, я видел улыбку.

Плохой знак.

Я практически слышал, как он думает: «Карма, сука».

А еще он выглядел так, будто предпочел бы потягивать коктейль из спермы, а не следить за тем, как проходит наказание, вот так. В той комнате нас было десять человек. И этому сукиному сыну было необходимо дать мне самый толстый сборник стихов в истории, чтобы я переписывал его на протяжении следующих двух недель.

Совпадение?

Я так, мать его, не думаю.

Вряд ли он знал, что я найду там нечто, что развлечет меня. Сильно сомневаюсь, что мне повезет получить еще одно письмо от той сердитой цыпочки, но мне было весело в прошлый раз.

– Ты готов к игре в пятницу? – достает меня баскетболом отец.

– Всегда, – я поворачиваюсь, чтобы уйти. Наказание начнется через сорок пять минут, а я воняю, как подожженная мусорка. Слава богу, что следующие две недели мне надо к мистеру Тейту только по воскресеньям, вторникам и четвергам, иначе я бы сошел с ума.

– Новый план тренера хорош? Что насчет тренировок? – донимает он меня. – У тебя хватает времени из-за всего этого дерьма с наказанием? Я слышал, твой тренер отпускает тебя пораньше?

Мама говорит, так мой отец показывает, что он заботится обо мне, но я думаю, что это в принципе все, о чем он заботится. Подумать только, отец был следующим на очереди на тренерскую должность в Истоне. Он согласился на оставшуюся вакансию физрука в надежде, что получит шанс стать тренером, если останется здесь. Я ежедневно благодарю свою счастливую звезду за то, что он его не получил.

– Пап, я опаздываю. Ты не против, если мы продолжим позже?

Он неодобрительно поджимает губы. Ему недостаточно информации, чтобы утолить свой голод.

– Не против, – отец идет ко входной двери. – Твоя мама скоро должна быть дома. Скажи ей, что я хотел бы быть здесь, чтобы увидеть ее реакцию, – он жестом указывает на цветы. – Ты понял.

– Пока, сопляк. – Хэнк подносит пальцы ко лбу в знак прощания, прежде чем последовать за моим отцом к выходу из дома.

Кто-нибудь, ущипните меня.

Еще одно письмо.

Еще. Одно. Письмо.

Я весь вечер убеждал себя, что получить ответ – маловероятно, но вот он. Аккуратно вложен между двумя страницами. Сначала я уклонился от допроса отца, а теперь это?

Должно быть, сегодня мой счастливый день.

Я украдкой бросаю взгляд на мистера Тейта, который сидит за стойкой администратора и проверяет работы учеников. Понятия не имею, как это вообще возможно. Каким образом этой сердитой цыпочке удалось получить доступ к книге за те сорок восемь часов, что меня тут не было? Хотя плевать. Я просто рад, что мне есть чем заняться, кроме как переписывать стихи в следующие десять минут.

Я аккуратно разворачиваю письмо и начинаю читать.

Дорогая грамматическая полиция!

Надеюсь, тебя собьет машина.

Не пойми меня неправильно, я не хочу, чтобы ты умер. Видишь ли, в отличие от тебя, я – ХОРОШИЙ человек. А хороший человек не станет издеваться над людьми без причины.

Но я все равно хочу, чтобы тебя сбила машина.

Возможно, ты сломаешь ребро или два.

Или двадцать четыре.

Возможно, ты мог бы использовать свое время ремиссии, чтобы спросить себя, почему ты такой козел. Подумать хорошенько, что могло сделать тебя таким. Тяжелое детство? Отсутствие родителей?

Что это было, тролль?

Я хотела бы знать.

Я знаю, что ты, скорее всего, никогда этого не прочтешь, но на случай, если это было недостаточно ясно: мне не нужны твои исправления или неприятные комментарии к моему письму, которое, кстати, должно было оставаться КОНФИДЕНЦИАЛЬНЫМ.

И кстати, ТЫ МЕНЯ НЕ ЗНАЕШЬ. Я вовсе не плакса. И не «сердитая цыпочка». Серьезно, как ты вообще можешь быть уверен, что я девушка?

Я могу оказаться чуваком семи футов ростом с отличным хуком справа, чтоб ты знал.

Вот так-то, придурок. Давай сыграем в игру «Пошел в задницу».

Ты первый.

Л.

Я должен быть оскорблен, шокирован тем, как выражается эта девушка, но все, что я могу сделать, перечитывая письмо в третий раз, это улыбаться до ушей.

У сердитой цыпочки есть характер.

Зачет.

Мне приходится напоминать себе, что нужно стереть эту глупую ухмылку с лица, чтобы не вызвать подозрений у надзирателя.

Я едва могу в это поверить, но прямо сейчас мне чертовски весело – и, возможно, я даже возбужден?

Итак, я беру ручку, переворачиваю письмо…

И приступаю к делу.

Авина

Книгу снова брали во вторник.

Что еще безумнее? Это был мистер Тейт.

Снова.

Он взял те же десять книг, что тоже странно, но мне было лень особо размышлять об этом. Может, ему просто нравятся скучные книги? Но опять же, он, похоже, их не читает, иначе бы уже нашел мои письма.

Наверное, это граничит с безумием, но единственное, о чем я думала, когда узнала, что книгу снова брали, было… получу ли я ответ снова.

Тогда я посмеялась над собой.

Мечтай дальше, Ви.

Помахав Люсиль на прощание, я нетерпеливо ждала звука закрывающейся двери, прежде чем ввести название книги в библиотечном каталоге.

Загрузка.

Загрузка.

Загрузка.

На экране появляется статус книги.

Я перестаю дышать.

В наличии.

Что за…

Библиотека представляет собой город-призрак, тут никого нет, за исключением старушки и ее мужа, и я уверена, что мне ничего не будет, если я загляну в книгу, пока они присматриваются.

Помедлив, я на цыпочках, словно преступница, подкрадываюсь к шестому проходу, с облегчением обнаружив книгу, спрятанную на нижней полке.