Элис Келлен
Всё, что мы потеряли
Март (осень)
15
Аксель
Лея вернулась. А вместе с ней и закрытая дверь, тишина в доме и избегающие взгляды. Но было и что-то другое. Что-то еще. Она не убегала впопыхах после ужина, а еще немного сидела, рассеянно сминая салфетку между пальцами, или вызывалась помыть посуду. Иногда по вечерам она ела какой-нибудь фрукт, опираясь на столешницу, и смотрела через окно на море с отсутствующим и потерянным видом.
В первую неделю я три раза звал ее кататься на серфе, но она отказывалась, а после того случая я не настаивал. Я также ничего не сказал, когда трехцветная кошка пробегала мимо и Лея была готова отдать ей остатки ужина. И когда в первый вечер субботы я лежал в гамаке и услышал ее шаги за спиной. Я поставил проигрыватель и, не знаю почему, подумал, что аккорды песни проникнут ей под кожу и подтолкнут ее на террасу шаг за шагом, нота за нотой.
– Я могу побыть тут?
– Конечно. Хочешь чаю?
Она покачала головой и села на подушки на деревянный пол.
– Как прошла неделя?
– Как и все. Ничего.
Я хотел задать ей кучу вопросов, но она не стала бы отвечать, и я отказался от этой затеи. Я облегченно вздохнул, глядя на звездное небо, слушая музыку, наслаждаясь моментом.
– Аксель, ты счастлив?
– Счастлив? Конечно. Да.
– А это легко? – прошептала она.
– Должно быть… Не думаешь?
– Раньше я думала, что так оно и есть.
Я поднялся в гамаке. Лея сидела, обнимая коленки руками и прижимая их к груди. Там, в темноте ночи, она казалась маленькой.
– В то, что ты сказала, закралась ошибка. Раньше ты была счастливой, потому что не думала об этом. Да и кто это делает, когда весь мир у твоих ног? Ты просто живешь, просто чувствуешь.
В ее взгляде был страх. И желание.
– Я никогда не стану такой снова?
– Я не знаю, Лея. Ты как думаешь?
Она сглотнула слюну и нервно облизала губы, прежде чем резко вдохнула воздух. Я опустился на колени рядом с ней, взял ее за руку и постарался заставить ее посмотреть мне в глаза.
– Я не могу… дышать…
– Я знаю. Тихо. Спокойно, – шептал я. – Милая, я тут, я рядом с тобой. Закрой глаза. Просто подумай… подумай о море, Лея, о бурном море, которое успокаивается. Ты представляешь это? Уже почти нет волн…
Я даже не понимал, что говорил, но Лея дышала спокойнее, расслабленнее. Я проводил ее до комнаты, и когда в дверях она пожелала мне доброй ночи, во мне что-то всколыхнулось. Сочувствие. Бессилие. Не знаю.
В эту ночь я нарушил свой привычный распорядок. Вместо того чтобы немного почитать и отправиться в кровать, я включил компьютер и убрал все с клавиатуры, затем набрал в поисковике «тревожность». Я читал и делал пометки.
«Посттравматическое стрессовое расстройство – нарушение психики у людей, возникающее после трагического события в их жизни». Я продолжил писать: «Люди, которые его испытывают, страдают от частых наплывов воспоминаний, во время которых снова переживают негативный опыт. Другими характерными чертами являются тревожность, учащенное сердцебиение и повышенное потоотделение». Я не мог пойти спать. «Они чувствуют себя отстраненными, утрачивают способность радоваться, теряют интерес к привычным занятиям и развлечениям».
Я узнал, что существует четыре варианта развития посттравматического стрессового расстройства.
При первом варианте люди постоянно переживают событие, которое его спровоцировало. Для второго варианта характерна перевозбудимость, то есть постоянное чувство опасности или страха. Третий зациклен на негативных мыслях и чувстве вины. И четвертый… Черт, четвертый был про Лею, все как у нее. «Избегание используется в качестве способа ухода от действительности. Пациент проявляет эмоциональную холодность и безразличие к повседневной рутине, избегает мест или вещей, которые напоминают ему о случившемся».
В воскресенье я проснулся на рассвете, как всегда, хотя и поспал всего пару часов. Похолодало, но светило солнце. Я приготовил кофе и оставил спящую Лею одну, взял доску и отправился на пляж, но, увидев дельфинов так близко от берега, вернулся. Я не хотел, чтобы Лея это пропустила, хотел разделить с ней это утро. Я только начинал понимать ее – как загадку, которую хочешь решить, или деталь, которая должна встать на свое место.
Я постучал в ее комнату, но Лея не ответила, поэтому я бесшумно открыл дверь. Моя первая ошибка. Я задержал дыхание, когда увидел ее на кровати. Она лежала ко мне спиной, в одной футболке и белом нижнем белье. Ее голые ноги запутались в одеяле. Лея пошевелилась, я прикрыл дверь и вышел из дома.
– Черт, – промямлил я.
Я пробыл в воде несколько часов.
Наверное, поэтому Лея пошла меня искать.
Еще в море я увидел, как она сидит на берегу со скрещенными ногами и пялится на горизонт. Я вышел из воды немного позже, ужасно усталый и с доской под мышкой. Молча рухнул рядом с Леей и вытянулся на песке.
– Прости за вчера, я не хотела напугать тебя.
– Это тревога, Лея, ты не виновата. Чем больше ты стараешься избежать этого или думаешь об этом, тем хуже. Не всегда все просто, но тебе нужно потихоньку двигаться вперед.
– Мне никто не верит, но я пытаюсь.
Я ей верил. Я был уверен, что она пыталась двигаться вперед, не понимая, что сама себе мешает. Но инстинкт сильнее, и этот инстинкт кричал ей, что путь к цели слишком труден, что проще остаться на месте, спрятаться, защитить себя, привязать к месту, которое она сама себе создала.
На следующий день, увидев, как она удаляется по дороге на оранжевом велосипеде, я сел в пикап и отправился в семейное кафе, чтобы забрать должок у моего брата и позавтракать бесплатно. Я заказал кофе и кусок торта.
– Как прошла ночь? Незабываемый секс?
– У нас с женой не просто секс, Аксель. Прикрой рот.
– Да, ты прав. Это жаркий секс, извини.
Мой брат пронзил меня взглядом, и я рассмеялся, потому что говорил правду. Эмили была такой классной девчонкой, что я до сих пор не понимал, что она делала с Джастином.
– У кого тут жаркий секс? – Мой отец появился со свойственной ему улыбкой на губах. Он пытался подражать живущим неподалеку серферам или хиппи, но получалось нескладно и мама давала ему затрещину каждый раз, когда слышала это.
– Брось, пап. Это Аксель. Он идиот.
– Твои дети думают, что я самый крутой чувак.
– Моим детям шесть лет, – ответил брат, закатив глаза. – И я тебе не прощу, что ты разрешил им рисовать на стенах. О чем ты вообще думал? На днях они испортили гостиную и не поняли, почему мы их ругаем.
– Я сказал им, что они могут так сделать один раз. Если они решили продлить удовольствие, это не моя проблема. Мне нужно идти, поговорим завтра.
– Хорошего тебе дня, чувак! – прокричал мой отец улыбаясь.
Я еле сдержался от смеха, затем сел в машину и отправился в ближайший город. Не то чтобы я не мог купить в Байрон-Бее то, что искал, но выбор здесь был меньше, а цены выше. Я тщательно выбирал каждую вещь. Они должны быть новые, неиспользованные, без пятен и воспоминаний. Заодно прихватил материалы для работы. Дома я сразу все отнес на террасу. Потом поставил в холодильник суши и, закурив, стал ждать. Лея показалась вдали на велосипеде.
16
Лея
– Значит, дела получше… – Блэр посмотрела на меня.
Я кивнула, не отводя взгляда от фиолетовой ленты на ее косичке. Такой живой насыщенный цвет, как у кожуры баклажана. Я глубоко вдохнула и затем сделала то, чего так долго избегала: поинтересовалась другим человеком, разбила купол безразличия.
– У тебя все хорошо? – спросила я.
Блэр улыбнулась, а потом рассказала про свою работу. Блэр пошла на курсы дошкольного образования и по рекомендации матери, учительницы, устроилась помощником в детский сад. Блэр не хотела уезжать из Байрон-Бея. Я же, наоборот, мечтала изучать искусство в университете, вернуться с полной головой идей, воплощать их. Я представляла, как Аксель стоит со склоненной головой около моих картин.
Как все далеко…
– Может, встретимся как-нибудь? Кофе попьем. Или газировки. Что захочешь. Ты знаешь, даже не обязательно много разговаривать.
– Хорошо.
Я согласилась быстро, не в силах видеть, как она упрашивает меня провести с ней время, вместо того чтобы бежать от меня подальше и больше никогда в жизни не утруждать себя разговорами со мной.
Несмотря на прохладный ветер, мои ладони вспотели. Я села на велосипед и закрутила педали так быстро, словно с каждым движением старалась уехать подальше от тревоги. Получилось. В какой-то момент я почувствовала себя пустой, но, когда приехала и увидела, как он стоит, опираясь на деревянную изгородь и с сигаретой в руках, у меня защекотало в животе. Я похоронила чувства очень глубоко. В своем мозгу вырыла ямку, сложила в нее все эмоции, а затем закопала.
С комом в горле я оставила велосипед и поднялась по ступенькам. Я была так поглощена Акселем, что не обратила внимания на что-то еще, что-то новое, появившееся после того, как я ушла утром. Меня охватила дрожь. Новенький мольберт из светлого дерева с чистой кисточкой.
– Это что? – Голос подвел меня.
– Это тебе. Что скажешь?
– Нет. – Это была почти просьба.
– Нет? – Аксель удивленно посмотрел на меня.
– Я не могу… Это невозможно…
Аксель сглотнул слюну, как будто бы не ожидал такой реакции.
Я попыталась сбежать в свою комнату, но Аксель схватил меня за запястье и уверенно потянул. Черт. Я почувствовала, как его пальцы касаются моей кожи… его кожа…
– Я видел твои рисунки. Если ты можешь рисовать на бумаге, почему не можешь делать это тут? Лея, это то же самое. Мне нужно, чтобы ты это сделала, чтобы ты шла вперед.
Я закрыла глаза. Я ненавидела его за эти слова.
«Мне нужно…» Ему нужно? Я подавила отчаяние, меня все еще трясло.
– Я договорилась с подругой выпить чего-нибудь.
Аксель резко отпустил меня. Его глаза сверлили меня в полуденной тишине, так что я аж сжалась, чувствуя, что его взгляд может проникнуть сквозь мой дождевик…
– Так значит, ты договорилась. С кем? Когда?
– С Блэр. Мы еще не обсудили когда.
– Разве это не обязательное условие для встречи?
– Да, но мы потом это обсудим.
– Конечно. В следующем году. Или через год, – пошутил он.
– Иди к черту, Аксель.
17
Аксель
Я услышал хлопок двери, когда Лея ушла, но не двинулся с места. Я остался там же, перед пустым холстом, который купил этим самым утром. Сердце бешено и хаотично колотилось. Черт возьми, сколько времени такого уже не было? Моя жизнь напоминала штиль на море: простая, размеренная, безмятежная. Единственным потрясением стала смерть Джонсов.
Я помнил этот день, как вчера.
За несколько часов до этого мы с Оливером тусовались и напились с группой английских туристов, которые предложили продолжить вечеринку в отеле. Когда зазвонил телефон, мы направлялись по дорожке из мелкого щебня к выходу и смеялись над байками прошлой ночи. Солнце светило высоко в безоблачном небе, и Оливер поднял трубку с улыбкой.
Я понял, что все серьезно, когда увидел его выражение лица, как будто что-то оборвалось у него внутри. Оливер захлопал глазами, оперся на колонну впереди него, и у него подкосились ноги. Он прошептал: «Авария». В этот момент я забрал у него телефон из рук. Мой отец говорил сухо и твердо:
– Джонсы попали в аварию.
Я мог думать только о ней.
– А Лея? Пап… – Я сглотнул. – Лея?..
– Получила травмы, но, кажется, не тяжелые.
Я повесил трубку и схватил Оливера за плечи, пока его тошнило в клумбу отеля. Мой брат забрал нас с соседней улицы десятью минутами позже. Десять бесконечных минут, когда я изо всех сил пытался удержать потрясенного Оливера на ногах.
18
Лея
Я не выходила из комнаты весь вечер. Но открыла рюкзак, вытащила книги и сделала домашнее задание. Потом надела наушники и позволила музыке наполнить меня. Это единственная связь с прошлым, которую я сохранила, потому что не могла… не могла отказаться от нее. Невозможно.
Зазвучала Hey, Jude и потом Yesterday.
Когда заиграла Here comes the sun, я пропустила ее.
Я снова прослушала Yesterday, Let it be, Come together.
Впервые за много времени часы, проведенные в этих четырех стенах, в которых я чувствовала себя так уверенно, показались мне бесконечными. Почти ночью я вышла в туалет. Аксель еще не вернулся, и я заглянула на кухню перекусить, стараясь не смотреть в сторону задней террасы. Осознание того, что там находилось, было мучительным. Я поискала в шкафах и в одном наткнулась на пачку печенья «Тим Там». Рядом стоял пакет с клубничными леденцами на палочке в форме сердца. Я потянулась за одним, но тут в дом вошел Аксель, весь мокрый. Он положил доску на порог и несмело посмотрел на меня.
– Прости за то, что было днем. Мне жаль, – сказала я.
– Забудь. Что хочешь на ужин?
– Я не хочу это забывать, Аксель. Я не могу. Мне жаль, что я задыхаюсь каждый раз, когда делаю что-то обычное, то, что делала раньше, потому что тогда это будет означать, что жизнь идет своим чередом, а я не понимаю, как это возможно, когда часть меня все еще в той машине, с ними, не может выйти оттуда.
Аксель вздохнул и провел рукой по влажным волосам. И тогда… тогда он сказал то, что меня сломало. Хрясь.
– Я скучаю по тебе, Лея.
– Что? – прошептала я.
Он оперся рукой на барную стойку, которая нас разделяла.
– Я скучаю по девушке, которой ты была раньше. Понимаешь, я хочу видеть, как ты рисуешь, шутить с тобой, у тебя была такая улыбка… И я не знаю как, но я вытащу тебя оттуда, где бы ты ни была, и верну тебя к жизни.
Он ничего не сказал больше и пошел в душ, но этих слов хватило, чтобы сердце заколотилось. Я замерла, уставившись в окно и положив руку на грудь, считая, что любое движение приведет к землетрясению, а пол начнет уходить из-под ног. Этого не произошло. Но спокойствие еще хуже. Отсутствие шума или хаоса. Только затишье. Оно предвещало бурю или значило, что до тебя ураган еще не добрался.
19
Аксель
Во время последнего разговора с Оливером я умолчал о прошлом вечере. Повесив трубку, я осознал, что не рассказываю ему о том, что происходит под этой крышей, словно мой дом стал закрытым изолированным местом, в котором вещи обретают смысл, только если мы его вкладываем в них. И несмотря на все это, мы с Леей неплохо ладили. Мы могли поссориться, а затем поужинать вместе, как два цивилизованных человека. Или не говорили друг другу ни слова по несколько дней и не считали это странным. Так или иначе, мы подстраивались друг под друга, несмотря на грусть, пожиравшую Лею, и на появившееся у меня отчаяние. Нетерпение – мой недостаток.
Мне всегда было сложно ждать.
Когда я был маленьким, я мечтал о машинке на радиоуправлении и осаждал родителей сутками. Мой брат уже несколько месяцев копил на скучнейшую настольную игру, от одного названия которой меня тошнило. Поэтому в один прекрасный день, следуя детской логике, я вытащил из копилки брата все деньги и поставил ее на место. Джастин даже не догадался. Родители купили мне машинку, полагая, что я накопил на нее. И мы с Оливером играли на дорожках на заднем дворе, строили для машинки препятствия из камней, веток и листьев. Несколько недель я откладывал деньги, которые мне давали за хорошее поведение и помощь по дому, и возвращал их в копилку Джастина. Потом я продал уже немного разбитую машинку мальчику из школы и к тому моменту, когда Джастин решил купить игру, вернул все деньги до последней копейки.
Мораль всей истории такая: «Зачем ждать завтра, если можно получить что-то сегодня?»
И сейчас нетерпение убивало меня.
Из-за Леи. Потому что мне нужно было видеть ее улыбку.
На следующий день, когда Лея встала, я обратил внимание на синяки под глазами.
– Так себе ночка?
– Типа того.
– Останься дома. Отдохни.
– Ты разрешаешь мне пропустить школу?
– Нет. Ты уже взрослая, чтобы сама решать, нужно ли тебе идти на занятия. Но если тебе важно мое мнение, думаю, что сегодня ты просто потеряешь время, глядя на доску и не вникая ни во что. Ты выглядишь так, как будто вот-вот рухнешь. Иногда лучше восстановиться, чтобы найти силы двигаться дальше.
Лея снова легла спать. Я немного покатался на волнах, затем вернулся домой и приготовил сэндвич. Из-за поездки накануне за мольбертом, который теперь собирал пыль на задней террасе дома, я немного запустил работу. Я записал на бумажке ближайшие сроки сдачи и прилепил ее на календарь, затем поработал над несколькими заказами. Ближе к обеду Лея выглянула из своей комнаты.
– Получилось поспать?
– Да, немного. Молоко осталось?
– Не знаю, пойду куплю.
– Может… может, я с тобой схожу?
– Давай. Помощь будет нелишней.
И не только помощь, но и возможность вытащить ее отсюда: пусть хоть воздухом подышит. Пока Лея завтракала, сидя за барной стойкой, я снова погрузился в срочный заказ. Доев, Лея, к моему удивлению, обошла письменный стол, наклонилась надо мной.
– Что это? – спросила она, нахмурив бровь.
– Твое сомнение оскорбительно, это уши кенгуру.
– Разве у кенгуру такие длинные уши?
Итак, наш первый тривиальный разговор закрутился вокруг размера ушей кенгуру. Я сказал ей взять табуретку с кухни и поставить рядом. Мы сидели бок о бок. Я положил перед ней комикс.
– Суть в том, что мистер Кенгуру должен объяснить детям, что нехорошо бросать мусор на землю, оставлять открытым кран и есть гамбургеры до тошноты.
Лея моргала с нахмуренным лбом.
– Как это связано с ушами?
– Это комикс, Лея. Прикольно так рисовать. Понимаешь, немного преувеличенно, например с большими ногами или крысиными лапками. Улыбаются тоже по-другому в настоящей жизни.
Я указал на белые и блестящие зубы, которые нарисовал в одном из комиксов, и увидел, как слабая улыбка тронула губы Леи, прежде чем внезапно исчезнуть, как будто она все поняла и сдала назад. Я хотел, чтобы она еще немного побыла со мной, не закрывалась в своей комнате, как обычно.
– Что ты думаешь о моем художественном таланте?
Она склонила голову. Обдумала ответ. Вздохнула.
– Я думаю, что ты его растрачиваешь.
– Сказала девочка, которая уже не рисует…
Она метнула на меня строгий взгляд, и мне стало легче оттого, что она сразу же отреагировала. Удар и результат. Возможно, так и нужно: схватить за веревку и натягивать, натягивать и натягивать все больше и больше…
– И какое у тебя оправдание? – возразила она.
Я поднял бровь. Этого я точно не ожидал.
– Не понимаю, о чем ты. Хочешь кофе?
Она покачала головой, а я сходил на кухню за кружкой холодного кофе. Потом я показал Лее несколько последних работ. Она внимательно слушала, но вопросов больше не задавала и ничем не интересовалась. Быть рядом с ней легко, удобно, все, как мне нравилось в жизни.
Я продолжил работать, а Лея взяла наушники и вышла на заднюю террасу. Пока я выводил деревья за спиной мистера Кенгуру, я не смотрел на Лею. Она стояла спиной ко мне, опираясь локтями на деревянные перила, слушала музыку и казалась такой хрупкой, такой эфемерной, такой призрачной…
В тот раз я впервые почувствовал бабочек в животе.
Но тогда я еще не знал этого щекочущего чувства на кончиках пальцев, означавшего, что хочу рисовать ее, сохранить ее образ в линиях и штрихах, оставить ее себе навсегда на пальцах, испачканных краской. Я еще долго не мог изобразить ее настоящей, живой, целостной.
Я вышел спустя полчаса, взял у Леи наушники и надел сам. Играла Something. С первыми аккордами и бас-гитарой, заглушающей остальные ноты, я понял, что сто лет не слушал Beatles. Я сглотнул, вспомнив, как Дуглас в мастерской рассказывал мне, как чувствовать, как жить, как стать тем, кем я был сейчас, и спросил себя, а не избегал ли я этого намеренно. Я снял наушники и вернул их Лее.
– Предложение сходить со мной за покупками в силе?
Мы поехали в город на машине, пересекли его поперек до противоположного конца. Я припарковался у входа в супермаркет. Лея взяла печенье на завтрак и хлеб для тостов без корочки.
– Эй, ты что делаешь? Это даже обидно.
– Никто не любит корочку, – возразила она.
– Я тащусь от корочки. Какой толк в том, чтобы весь хлеб был белый и ничего не нарушало эту монотонность цвета? Нет, черт возьми. Сначала ты обкусываешь корку, а затем лопаешь мякоть.
Я увидел робкую улыбку на ее лице, прежде чем копна светлых волос скрыла ее, когда Лея наклонилась за пачкой спагетти. Двадцать минут спустя, в очереди на кассу, я заметил, что Лея выглядит более расслабленной, как будто ее грозовые тучи немного рассеялись. Я решил почаще вытаскивать ее из дома, избавить от привычной апатии. Я верил, что в следующем месяце все изменится, хотя еще не придумал план.
На выходе из супермаркета мы почти столкнулись с девушкой с большими карими глазами и темными волосами, собранными в высокий хвост. Она нежно улыбнулась Лее и заговорила, активно жестикулируя:
– Какое совпадение! Я только что звонила тебе, чтобы узнать, все ли в порядке, так как не видела тебя в школе, но потом вспомнила, что у тебя нет… что ты не пользуешься…
Лея не реагировала, и я помог девушке:
– Мобильником.
– Ага, точно. Меня зовут Блэр, хотя мы уже знакомы.
Я ее не помнил. Я знал многих подруг Леи, они ходили туда-сюда, с пляжа в город и из города на пляж. Тогда Лея была беззаботной и смеющейся девчонкой.
– Очень приятно. Аксель Нгуен.
– Я плохо спала, – выговорила Лея.
– Ясно. Ну, если ты еще хочешь выпить кофе…
– Конечно, хочет, – ответил я за Лею.
Она чуть не прибила меня взглядом.
– Я пришла за шампунем, но вообще у меня никаких планов, – добавила Блэр.
– У нее тоже. Держи, – я дал Лее пару купюр. – Пообедайте где-нибудь вместе. У меня дела. Встретимся здесь через час?
Я увидел панику в ее глазах. Часть меня хотела, чтобы ее страх исчез прямо сейчас, а другая… другая радовалась, черт возьми. Я подавил сострадание и не ответил на молчаливую просьбу, которую не смогли произнести ее губы.
20
Лея
Я стояла посреди тротуара, пока Аксель удалялся вниз по улице. Я сглотнула, почувствовав, как забилось сердце, и опустила глаза в пол. Рядом с ботинком Блэр лежал листик. Красноватого цвета с маленькими мембранами, создающими скелет под кожей, полной цвета. Я отвела взгляд, представив тон, смесь, которая может дать такой результат.
– Сходим вместе за шампунем и пойдем поедим?
Я кивнула. Как я могла отказаться? Не только потому, что Аксель заставил меня это сделать, но и потому, что не хотела игнорировать просьбу в глазах Блэр, слишком очевидную, даже если она пыталась ее скрыть. Именно поэтому я снова зашла с ней в косметический отдел, а затем мы отправились в одно местечко с большим выбором салатов и свежей рыбой.
– Вижу, что жизнь с Акселем идет тебе на пользу.
Я обошла стол, чтобы сесть напротив Блэр.
– Типа того, но сегодня у него не лучший день.
Блэр посмотрела на меня с интересом, когда официант ушел. Я увидела ритмичное движение ее ног под столом и поняла, что она нервничает, не зная, как растопить лед, и от этого мне стало только хуже.
– Ты все еще чувствуешь… что-то?
Ей не нужно было договаривать, чтобы я ее поняла.
– Нет.
«Потому что я уже ничего не чувствую», – хотела добавить я, но не позволила словам выскочить, задержала их глубоко в горле. Когда-то я проводила все дни напролет с Блэр, мы притворялись взрослыми, хотя на самом деле были детьми, постоянно болтающими о нем, об Акселе, о том, как сильно я его люблю, какой он особенный, и о том, что, задувая свечи на торте в свой семнадцатый день рождения, я загадала поцелуй с ним. Я решила быть или хотя бы выглядеть нормальной оставшиеся сорок пять минут.
– Как дела на работе?
Блэр оживленно улыбнулась, довольная, что есть о чем поговорить.
– Хорошо, все нормально, хотя работа требует больших жертв, чем я планировала. Дети не сидят на месте ни секунды! Я тебе клянусь, что в первую неделю у меня болели мышцы. А родители… некоторым стоило бы пройти курсы по воспитанию, прежде чем рожать.
Я выдавила из себя кривую улыбку, которая причинила мне почти физическую боль.
– Ты всегда хотела этим заниматься.
– Это правда. А ты? Ты собираешься в университет?
– Похоже на то. – Я пожала плечами.
Моя мечта сейчас казалась призрачной, даже тяготящей. Я не хотела уезжать, не хотела быть одна в Брисбене, не хотела новых знакомств, когда была не в состоянии общаться даже с теми людьми, среди которых выросла. Я не хотела рисовать и учиться, ничего такого. Я не хотела, но Оливер…
Мой брат отказался от серфинга и возможности ходить везде босиком, надел ненавистный костюм ради работы административным директором в крупном туристическом агентстве. Он всегда здорово управлялся с цифрами. И один из его руководителей, знавший нашего отца, предложил Оливеру работу спустя две недели после аварии. Я помню, как Оливер сказал ему: «Вы не пожалеете», а мой брат человек слова. Он из тех, кто всегда выполняет свои обещания, и готов, например, отдать последний доллар, чтобы я пошла в университет.
И как бы сильно я ни ненавидела эту мысль, я не хотела разочаровывать его, не хотела добавлять ему боли и проблем, но не знала, как избавиться от грусти и пустоты…
– Аксель кажется прямолинейным, – сказала Блэр.
– Так и есть. – Я злилась на него.
– Ну, похоже, он волнуется за тебя.
Я опустила глаза в тарелку и сконцентрировалась на вибрирующем ярко-зеленом цвете салата, на красном помидоре и янтарных семечках, желтых семенах кукурузы и темно-фиолетовом, почти черном, изюме. Я вздохнула. Было прекрасно. Все было чудесно: мир, цвет, жизнь, так я видела это раньше. Оглядываясь вокруг, я видела вещи, которые хотела изменить: сделать собственную версию салата, нарисовать рассвет на море или лесочек перед старым домом – рисунок, который Аксель рассматривал с таким выражением лица, что я захотела провести всю жизнь с кистью в руке.
21
Аксель
Когда я вернулся, Лея стояла перед входом в супермаркет. Она злилась. Я сделал вид, что не заметил ее наморщенный лоб, мы сели в машину и всю дорогу молчали. Я поставил сумки на кухне и еще не успел разложить покупки, когда появилась она, прекрасная в своей ярости, с четко выставленными границами. У нее блестели глаза.
– Как ты посмел так поступить со мной?
– Как так? Конкретнее, Лея.
– Предать меня! Разочаровать меня!
– Ну ты у нас и тонкокожая.
– А ты придурок.
– Возможно, но ты хорошо провела время? Как тебе общаться с другими человеческими существами? Приятно? Сейчас ты должна сказать: «Спасибо, Аксель, что помог мне сделать шаг вперед и что был так терпелив со мной».
Но ничего такого не последовало. Лея заморгала, чтобы сдержать слезы, и, полная отчаяния, повернулась и ушла в свою комнату. Я устало закрыл глаза и уперся лбом в стену, пытаясь сконцентрироваться. Возможно, это было грубо, но я знал… нет, чувствовал, что именно так должен был поступить. Несмотря на нее и даже несмотря на свои желания. Потому что видеть ее такой рассерженной и уязвленной в миллион раз лучше, чем опустошенной. Я вспомнил свою утреннюю мысль: взять веревку в руки и тянуть за нее, тянуть все сильнее… И это заставило меня пройти в комнату Леи и открыть дверь без стука.
– Можно войти?
– Ты уже вошел.
– И правда. Я хотел быть вежливым.
Лея взглядом метала молнии.
– Давай к сути. Ты сегодня рискнула? Да. Причина была веской? Тоже да. И я хочу тебя предупредить, что я продолжу это делать. И я знаю, что ты думаешь, что я чертов бесчувственный козел, которому доставляет удовольствие ковырять пальцем раны, но когда-нибудь, Лея, однажды ты мне скажешь спасибо. Запомни этот разговор.
Она поднесла трясущуюся руку к губам и шепотом велела мне уйти, затем открыла окно и взяла наушники с тумбочки.
Следующие несколько дней мы почти не разговаривали.
Мне было все равно. Я не переставал думать о том, что прочитал о посттравматическом стрессовом расстройстве. И как минимум я нашел способ сломать эту стену паралича и апатии хотя бы на несколько секунд, что было лучше, чем ничего. Когда Лея злилась, ее безразличие уступало место эмоциям. Она попала ко мне на крючок, осталось лишь аккуратно тянуть за веревку в поисках правильного способа.
Оливер приехал за ней в понедельник последней недели марта. Лея еще не вернулась из школы. Я обнял Оливера сильнее, чем обычно, потому что скучал по нему и, черт возьми, даже не представлял, каково это – быть в его шкуре. Я достал два пива из холодильника, и мы вышли на заднюю террасу. Я закурил и протянул ему сигарету.
– Вообще-то курить вредно, – сказал Оливер смеясь.
– Да не, это классно. Расслабляет, – я выдохнул дым. – Как там в Сиднее?
– Лучше, чем в прошлом месяце. Как тут дела?
– Все так же. Лея потихонечку справляется.
Он посмотрел на кончик сигареты и вздохнул.
– Я уже почти забыл ее прежнюю. Знаешь, когда она смеялась надо всем и была такой… такой темпераментной… И я всегда боялся, что, когда она вырастет, она не сможет справляться с эмоциями. И посмотри-ка сейчас. Ирония судьбы.
Я проглотил слова, которые у меня вертелись на языке. Если бы я этого не сделал, я бы сказал Оливеру, что для меня Лея оставалась такой же эмоциональной, даже когда замыкалась в себе и подавляла свои чувства. Она испытывала боль и вину за то, что продолжает наслаждаться жизнью, когда ее родители уже не могут этого делать, как будто бы она считала это нечестным. Оливер пережил эту трагедию совсем иначе: да, эмоционально, но также и с практической точки зрения, по сути навязанной. Он плакал на похоронах, попрощался с родителями и напился вместе со мной на следующий день, а затем вышел на работу, разобрался с семейными счетами и начал заботиться о Лее, которая не слезала с успокоительных.
В последнее время я много думал о смерти.
Не о том, что происходит в этот момент, не о словах прощания, которые все мы произнесем когда-то, а о том, как справиться, если у тебя забрали самых близких людей. Я спрашивал себя, что такое боль и грусть. Это инстинкты или нам внушили, как мы должны переживать случившееся?
Я докурил.
– Хочешь? – Я кивнул в сторону моря.
– Ты с ума сошел? Я только что из аэропорта.
– Да ладно, пойдем, как в старые добрые.
Я одолжил Оливеру плавки и серф, и спустя пять минут мы уже шли по песку. Из-за ветра вода была холодной, но Оливер даже не вздрогнул, когда мы зашли в море. Слабые лучи солнца пробивались сквозь паутину облаков, раскинувшуюся в небе. Мы пытались поймать волну, хотя волны были низкими и едва набирали силу. Мы прокатились на парочке, короткими и быстрыми маневрами, а затем сели на доски лицом к горизонту.
– Я кое с кем познакомился, – внезапно сказал Оливер.
Я удивленно посмотрел на него. Оливер не знакомился с женщинами, он просто спал с ними.
– Ух ты, такого заявления я точно не ждал.
– Да ладно, все равно ничего не получится.
– Почему? Она замужем? Она ненавидит тебя?
Оливер засмеялся и попытался скинуть меня с доски.
– Сейчас не лучший момент для отношений. Через несколько месяцев я вернусь сюда, а тут Лея, ответственность, деньги, много всего…
Мы молчали, каждый думал о своем.
