Элен Славина
Вокзал Техас – Луизиана
Глава 5. Патрик Джонс
1968 год, Вьетнам
Когда срок службы Патрика Джонса подходил к концу и он уже собирался домой, серия мощных взрывов накрыла лагерь, в котором находились сотни американских военнослужащих, в том числе он. Это была месть вьетнамцев за агрессивную атаку американцев в марте 1968 года. Тогда рота лейтенанта У. Келли перебила почти всех жителей вьетнамской деревеньки Сонгми, включая женщин и детей. Это массовое убийство вызвало взрыв возмущения в США. Всё больше американцев стали считать, что их армия действует ничем не лучше фашистов.
С разорванным брюхом, контузией и переломами ног, почти мёртвого Джонса привезли в госпиталь, который располагался на американской военной базе. Он открывал глаза и видел мелькавших людей в белых халатах, которые проходили мимо. Иногда они останавливались около него. События из прошлого и настоящего смешались… Крик командира: «Стой!.. Джонс… назад…» Жуткий грохот… падающие деревья, как листья осенью… ясное небо… врачи в масках… что-то говорят… что-то делают. Он не чувствовал ничего: ни боли, ни страха, ни жизни. Будучи под морфием, Джонс постоянно где-то витал. В снах, фантазиях, мечтах. Это было детство, родной Техас, отец, читающий ему книжки. Потом школа, отца уже не было. Мать, постоянно пропадающая в больнице, а по ночам – она же, плачущая от одиночества и горя.
После того ужасного взрыва Патрик пролежал в госпитале шесть месяцев. Ему хотелось вернуться в джунгли – на самую настоящую войну, к ребятам, которые остались там сражаться против азиатов. В пекло того ада, которое создали не молодые солдаты, вынужденные находиться на этой войне и умирать, а серьезные политики, мирно сидевшие в своих кабинетах, смотрящие на это с высоты своего положения.
Вернуться Джонсу не разрешили: это было опасно, да и бессмысленно. Война подходила к концу, Америка проигрывала, уступая Вьетнаму победу. Патрик покинул военный госпиталь и полетел домой в Техас, к матери. Последний раз он виделся с ней во Вьетнаме, будучи контуженным и находясь в полевом госпитале. Когда мать приезжала к нему. Тогда Джонса постоянно рвало от болей и судорог и он почти не приходил в сознание благодаря морфию.
Из-за непрерывной бомбёжки лагерю постоянно приходилось менять место дислокации, и многие лекарства постоянно терялись. Поэтому солдатам давали то, что было, и лечили подручными средствами. Весь военный госпиталь сидел на морфии. Врачи, санитары, больные, солдаты наведывались туда за очередной дозой. Кому-то он помогал переносить тяжесть войны за счёт пребывания в вечном кайфе. Они говорили, что он приводил их в должную форму – так мир виделся более чётко, более ярко. Каждый день для солдата мог стать последним, поэтому он хотел прожить его радостно.
Также в джунглях, далеко от госпиталей, легко можно было достать траву. После очередного боя американцы собирались в лагерях, курили травку, рассказывали военные байки и делились своими воспоминаниями из мирного прошлого.
– А ты знаешь, что азиаты так хорошо научились убивать людей благодаря нам, американцам? Это мы показали, как нужно правильно расправляться с врагами.
– Да ладно! Серьёзно, что ли?
– Зуб даю, я слышал это от командиров. А ещё они мне дали один совет, рецепт выживания, так сказать.
– Какой?
– Убивай всё, что движется, иначе будешь убит сам.
Из полевого госпиталя на военную базу Патрик летел на вертолёте. Пребывание на борту было для военных своеобразным отпуском, поскольку предоставляло им несколько минут отдыха «без войны». А затем с базы, Джонс полетел в Техас к матери.
Так для него закончилась война с азиатами. Он выжил для того, чтобы жить дальше и попытаться создать свой мир – мир без боли и страданий. А для этого нужно было просто начать жить. Но это было совсем непросто. Жить, как остальные люди, чувствовать себя нормальным человеком, который не знал ужасов войны, не видел, как умирают солдаты на руках. Но что сделать с теми воспоминаниями, которые у него уже были? Ведь все это он видел! Видел молодых ребят, которые в предсмертной агонии зовут мать – единственную женщину, которая любит беззаветно и бескорыстно, а на их окровавленных губах застывает одно-единственное слово, обращённое к матери, и это слово: «Прости».
Это слово Патрик хотел сказать матери, глядя ей в глаза. В госпитале, когда она к нему приезжала, сделать это не удалось, и он сожалел об упущенном времени. Ведь она к нему прилетела через тысячи миль, хотя безумно боялась самолётов и никогда не залезла бы в эту летающую машину, если бы не крайние и очень серьёзные обстоятельства. На кону стояла жизнь единственного сына, которого она могла никогда больше не увидеть живым, поэтому не попрощаться она просто не могла. Патрис никогда не простила бы себя за трусость. Поэтому когда сообщили, что её сын в тяжёлом состоянии лежит в госпитале во Вьетнаме, она не раздумывала ни минуты.
Можно подумать, что она готова была сама повести самолёт, оставив лётчиков на земле. Может, она так и сделала, кто теперь знает. Возможно, когда летела в госпиталь, то не сидела на месте ни секунды. Скорее всего, стояла в кабине пилотов весь полёт и подгоняла их, чтобы быстрее летели, а не тащились, как старые развалюхи. Про свою боязнь летать она наверняка тут же забыла, как будто и не было совсем этого страха. Всё-таки материнская любовь самая сильная вещь на свете, она способна на чудеса и подвиги. Наверное, именно благодаря присутствию матери, Патрик поверил в то, что сможет выкарабкаться.
Бывало, конечно, что сил и желания жить просто не было. Случались моменты, когда он приходил в себя и ощущал такие физические страдания, что мышцы скрипели от боли и отказывались умолкать. Если бы не морфий, который спасал в промежутках между агониями, он бы разорвал на себе кожу, чтобы добраться до этих самых мышц, лишь бы только заткнуть их.
И как раз в те самые промежутки сознания Патрика, когда боль медленно отступала, словно волны во время отлива, он видел мать, которая держала его за руку. Так она будто старалась забрать его страдания себе. За это сын благодарил её, сжимая ей руку. Заглядывал в глаза, видел её слёзы, хоть мать и старалась держаться. Но когда она видела боль сына, слёзы с новой силой начинали течь из опухших глаз. Хоть он и старался не показывать, как ему больно, чтобы не причинять матери душевные страдания, она всё равно отражалась на его лице. Это было невыносимо! Он хотел, чтобы мать уехала и не видела этих мучений, но в то же время так нуждался в ней, в её силе и выносливости, что не отпускал. Как бы он хотел быть таким же сильным и ничего не бояться!
В те минуты рядом с матерью он понял, что хочет жить и вернуться домой. Найти хорошую девушку. Завести семью и отблагодарить маму за то, что она сделала.
Когда ему стало лучше и он уже мог сидеть на кушетке, мама сообщила, что уезжает, так как не может больше находиться здесь по многим причинам. Её вызывали на работу, ведь она уже почти два месяца находилась здесь. Патрик всё понимал, но когда она уезжала, слёзы наворачивались на глаза. Он смущённо отворачивался и рукавом рубашки смахивал их. Парень отпускал мать, но душа этого не хотела. За месяцы, проведённые рядом с ней, он почувствовал такую душевную близость с матерью, какую не ощущал, наверное, с тех пор, как стал подростком. Получается, что, если бы его почти не убили на войне и мама не приехала бы к нему, он не ощутил бы такого родства с ней. Вот это и пугало. Он мог умереть, так и не узнав, насколько мать любит его, на что ради него готова. Патрик понял, что любая мать готова за своё дитя загрызть зубами каждого, кто причинит ребенку боль. Вцепиться в горло обидчику и не отпускать, пока жизнь не вытечет вместе с кровью на землю.
Мать подарила ему столько сил, столько выносливости и радости жизни за эти месяцы, что он чувствовал себя переполненным сосудом, в котором плещется радость и любовь. И благодаря этим чувствам он летел домой к ней, чтобы сказать спасибо.
– Спасибо, мама! Я люблю тебя и прости меня за то, что я причинил столько страданий, – с трудом прошептал Патрик, так как в горле, как назло, возник ком от нахлынувших чувств. Мама стояла у двери дома и улыбалась, видя сына живого и здорового.
– Сынок, родной мой! Как хорошо, что ты приехал, я так скучала по тебе, милый мой. Проходи в дом, не стой на пороге. Рассказывай, как долетел, а можешь просто ничего не говорить, я и так всё вижу в твоих глазах. У тебя всё хорошо, а это самое главное. Знать, что у ребёнка всё замечательно – матери большего и не надо. Они сели на старенький диван, и женщина взяла сына за руки.
– Мама, я хотел тебе сказать, что через две недели я уезжаю к тёте Жанин и кузине Тине. Они позвали меня к себе.
– Тина, хм… странно, зачем это они тебя позвали?
– Там, где они живут, есть работа, и меня уже ждут.
– Что же ты работу здесь не найдёшь? В нашем городе работники тоже нужны.
– Там хорошие деньги предлагают, надо подзаработать немного, а потом я вернусь к тебе обязательно.
– Послушай меня, сынок, деньги до добра не доводят. Деньги – это зло, запомни это!
– Ой, мам, что ты понимаешь? Там нормальные деньги готовы платить, здесь я и за полгода столько не заработаю! – с вызовом воскликнул сын.
– Ну как знаешь, как знаешь. Я вот что подумала… Пока ты здесь, пообещай, что сделаешь кое-что для меня – выполнишь маленькую просьбу. Я не думаю, что для тебя это будет тяжело. Хорошо? Обещай, что выполнишь! – произнесла миссис Джонс.
– Конечно, всё что угодно для моей любимой мамочки, – Патрик обнял её и поцеловал морщинистые, но такие родные руки.
– Я тут на днях закончила читать книгу одну, она оказалась довольно таки интересная и поучительная. Я, конечно, понимаю, что ты не очень любишь читать. Жаль, что я не привила тебе любовь к чтению, но эту книгу ты просто обязан прочитать.
– Да когда читать, у меня и времени-то нет, я уезжаю скоро, – произнёс нехотя Патрик, пытаясь отговорить себя и маму от этого непривлекательного занятия. Но вспомнив только что данное обещание, снизил обороты, понимая, что это не такая уж большая просьба, и мысленно согласился.
– Что за книга, мам? – мягко спросил сын.
– Сейчас принесу, подожди минутку, – Патрисия Джонс медленно встала и пошла к себе в комнату. Спустя некоторое время, возвращаясь уже с книгой, она шла и улыбалась любимому сыну. Проходя мимо шкафа, она немного качнулась, и книга вылетела у неё из рук.
– Что с тобой, мама? – Патрик резко вскочил и бросился к матери. Патрисия стояла у шкафа бледная и тяжело дышала. – Мама, что с тобой? Ответь же мне! Тебе плохо? Сердце?
Женщина кивнула, не в силах выдавить из себя ни слова.
– Лекарства, у тебя есть лекарства для сердца? – кричал Патрик, начиная паниковать. У него тряслись руки, он не знал, что делать и что говорить в таких случаях.
– На тумбочке… в моей комнате… пузырёк, – еле выдавила из себя мать.
Патрик пулей бросился в комнату матери. Коридор, дверь, тумбочка. Он увидел пузырёк, схватил его, но когда хотел уже бежать обратно, не рассчитал габариты комнаты, поскользнулся и упал на пол.
– Чёрт раздери этот пол! – парень резко поднялся, потёр ушибленное колено и быстро похромал к матери.
– Мама, держи лекарство, – он протянул пузырёк и поскакал на одной ноге в кухню за стаканом воды. Только бы снова не упасть, прыгая на одной ноге! – Так, где стаканы? Ага, вот они. Вода, давай лейся уже!
Торопливо хромая обратно в гостиную, он нашёл мать сидевшей на диване и уже слегка порозовевшей. Она откинулась на спинку и, кажется, дремала.
– Вода… не нужна? – Патрик сел на пол перед матерью и положил голову ей на колени. Он гладил её руки и шептал ласковые слова.
– Мамочка, что с тобой? Что с твоим сердцем? Как давно ты болеешь? Почему ничего мне не сказала? Боже, только бы с тобой ничего не случилось, я не переживу этого! – глаза жутко начало резать от нахлынувшей боли и отчаяния. Сосуд, который был наполнен до краёв радостью и любовью, резко опустел и стал незначительным. Слёзы потекли неожиданно, обжигая кожу и оставляя бороздки от солёной жидкости.
Он опустил глаза и увидел лежащую у шкафа книгу, она была открыта на середине и как будто ждала, что её возьмут и отнесут на положенное место.
– Это всё из-за тебя, проклятая! Мама чуть не умерла, когда ходила за тобой!
Патрик резко встал, подошёл к книге, схватил её и уже хотел разорвать пополам – столько злости в нём было, но увидел подчёркнутый карандашом отрывок: «…Рядом с уродством соседствует красота, рядом с жестокостью – гуманность. Но только справедливость и доброта делают человека человеком…»
– Как это правильно сказано! Что это за книга и кто написал? – Патрик закрыл издание и увидел на обложке название и автора.
– Ну надо же, никогда бы не подумал, что этот писатель сочинял книги не только для детей, но и для взрослых. Надо будет прочесть до конца, пока я здесь, не зря же мама принесла её.
В этот момент Патрисия Джонс проснулась и посмотрела карими глазами на сына.
– Сынок, что произошло?.. Я, кажется, задремала… мне снился твоей отец.
– Я почти не помню его, он умер так давно. Точнее, его убили…
– Да, давно, но ты должен знать, что он был очень хорошим человеком и всегда поступал по справедливости.
Мысль из книги о доброте и справедливости промелькнула в голове Патрика: «Наверное, поэтому она и выделила её карандашом, чтобы не забыть».
– Мама, как ты себя чувствуешь? Давай я вызову врача.
– Нет, не надо, всё уже хорошо. Что-то последнее время сердечко меня беспокоит, может, к погоде. Лето заканчивается, скоро наступит осень, а с ней придут дожди, туманы и холод.
– Тебе надо сходить к врачу и обязательно обследоваться, с сердцем шутки плохи.
– Да я сама врач, точнее, была им, – тихо вздохнула Патрисия, вспоминая о любимой работе.
– Не переживай ты так. Ты же была лучшим врачом в больнице нашего города.
– Лучшим ли? Твоего отца спасти я так и не смогла, – слёзы навернулись у женщины на глаза. Воспоминания нахлынули, затуманив голову событиями пятнадцатилетней давности…
Глава 6. Скорая помощь
1953 год, Льюисвилл, штат Техас
…Стояла осень, промозглая и мрачная. Постоянно шли дожди, и холод пробирал до самых костей. В доме, в который они только недавно переехали, ветер проникал в комнаты через многочисленные щели. В эту ночь была страшная гроза, не предвещавшая ничего хорошего. Молнии освещали комнаты так, что можно было спокойно шить одежду. Да ещё стоял такой грохот, что от страха собаки во дворе выли и лаяли не переставая. Каждую секунду, когда небо освещалось тысячами ватт света, Патрисия начинала молиться и делала это до тех пор, пока не раскатывались по небу громовые удары. Каждый раз её молитва всё сокращалась – именно так она отсчитывала, насколько близко гроза подошла к их дому.
– Билл, ты спишь?
– Ммм… что?.. Да, спал…
– Как ты можешь спать в такую грозу? Это же невозможно, неужели тебе совсем не страшно? Я трясусь, как мышь перед нашествием стаи котов. Успокой меня, милый, скажи что-нибудь приятное, пожалуйста.
– Ммм, милая, бояться нужно живых людей, а не капризы природы. Эта гроза и этот дождь нам ничего не сделают. Небу тоже иногда нужно снимать напряжение после долгого тяжёлого дня. Спи спокойно, любимая, – он прижался к жене и поцеловал туда, куда смогли дотянуться губы.
Патрисия лежала и всё никак не могла уснуть. Она продолжала молиться и понимала, что гроза постепенно уходит. Молнии больше не освещали комнату, становилось темно, и только дождь продолжал капать по крыше.
И тут Патрисия услышала знакомый скрип. Внизу кто-то открывал входную дверь. Страх парализовал, она лежала в кровати и не могла пошевелиться. «Это просто ветер, всего лишь сильный ветер», – уговаривала она себя, пытаясь успокоиться. Но тут женщина услышала, как кто-то внизу ходит, скрипя половицей. «Что же это у нас всё скрипит, как старая несмазанная телега, только что выехавшая со двора. Надо будет потом сказать Биллу, чтобы потом все починил. Да что это за странные мысли у меня в голове, не о том сейчас надо думать и переживать.»
– Билл, проснись. Проснись же! – она начала трясти мужа, потому что тот снова успел уснуть довольно крепким сном.
– Ммм… что опять случилось, Патрис?
– Билл, там внизу кто-то ходит.
– Да нет там никого, это ветер, наверное, разгулялся. Спи уже.
– Я слышала, как скрипели половицы. Билл, мне страшно. Сходи посмотри, что там.
– Ох, женщина, так и не дашь мне спокойно поспать сегодня.
Муж нехотя встал с кровати и пошёл к двери. Повернувшись, произнёс:
– Только для того, чтобы ты успокоилась и не будила меня больше по мелочам.
– Я люблю тебя! Заодно проверь, как там Патрик, спит или нет?
– Да, хорошо. Погрей кровать, пока меня нет, а то в такой холод она быстро остынет. Надо будет отремонтировать весь дом, а то он как решето – будто попал под перестрелку.
Патрис посмотрела на мужа и перекрестила его, когда он, отвернувшись, открыл дверь и пошёл вниз.
Прошла, кажется, вечность, и она даже успела уснуть ненадолго. Но вдруг услышала сквозь сон звуки борьбы и глухой тяжёлый удар об пол. Женщина резко вскочила и побежала из комнаты, вниз. Дверь была открыта настежь, ветер гулял по гостиной, и дождь заливал порог, мгновенно образовывая на полу лужу. Рядом с лестницей лежал Билл и не шевелился. В такой темноте сложно было что-то разобрать. «И где эти чёртовы молнии, когда они так нужны?»
Она подбежала к мужу и наклонилась, понимая: что-то случилось. Может, он упал с лестницы и повредил себе ноги?
– Билл, это я, что с тобой?
Муж тяжело дышал и, кажется, ничего не слышал. Патрис начала осматривать его, она делала это ловко, хоть и была начинающим врачом. Так, сначала голова – вроде цела, крови нет. Шея не повреждена. Руки спускались ниже, пытаясь решить проблему. Грудина – всё чисто. Тут муж задышал намного чаще, её руки нащупали рану. Нехорошо, очень нехорошо – в правом подреберье была рваная рана размером с коробок спичек. Из неё выливалась кровь, пропитывая одежду насквозь и стекая на пол. Дерьмово!
– Потерпи, милый, я сейчас принесу полотенце, – она взяла его руку и надавила на рану, чтобы остановить кровь. – Вот так подержи немного, хорошо? Я сейчас вернусь.
Женщину трясло, зубы стучали, у неё ломило всё тело, и хотелось прямо тут лечь и умереть. Но адреналин подскочил на такой уровень, что сдаться сейчас все равно бы не получилось. Нужно спасти мужа, забыть обо всём и думать только о его жизни. Иначе она зря училась на врача. И всё, что умеет и знает, можно будет выбросить в помойную канаву вместе с дипломом.
Патрис побежала на кухню за полотенцем и остановилась на мгновение у двери, которая до сих пор была открыта, ветер со скрипом расшатывал её в разные стороны.
– Как странно, а дождь всё не заканчивается, Билл, ты только взгляни, какая лужа образовалась у двери. Хорошо, что Патрик спит и не видит, а то бы тут же начал прыгать в неё своими маленькими ножками.
Патрисия только сейчас догадалась включить свет и посмотреть вокруг. Всюду царил беспорядок, даже бедлам, как будто ураган прошёлся по комнате, уничтожив всё на своём пути: и живое, и мёртвое.
На полу лежал муж. Он был очень бледным, из горла вырывались тяжёлые вздохи, которые не предвещали ничего хорошего. Патрис было страшно, и этот страх постепенно парализовал её, не давая действовать логично и правильно. Она допускала ошибку за ошибкой, как врач она это понимала и не могла простить себя.
Время шло, драгоценные минуты ускользали, как и жизнь из тела мужа. Она схватила полотенце на кухне и подбежала к супругу. Упав на колени перед ним, накрыла полотенцем кровоточащую рану. Ткань тут же впитала кровь и быстро намокла. Патрис видела, что Билл теряет кровь и сознание, и понимала, что, если сейчас не отвезти мужа в больницу, он умрёт.
– Билл, милый, держись! Ради меня и нашего сына, пожалуйста, держись! – слёзы текли по лицу, но она их не замечала. – Я сейчас сбегаю за помощью, дождись меня, милый, любимый мой, – она целовала его бледное лицо и боялась того, что уже не успеет вернуться до того, как… до того, как…
Патрис даже представить боялась, что может не спасти мужа и остаться без него. Она попробовала поднять его и дотащить до улицы, но, только взяв за руки, поняла, что не сможет даже сдвинуться с места.
– Что за чёрт! Билл, ну помоги же мне! Ааааа! – она кричала так громко от своего бессилия и слабости, что не заметила, как на лестнице появился ребёнок. Сын стоял и смотрел на плачущую мать и лежащего на полу отца. Его большие глаза уставились на кровь, которая вытекала из отца и скапливалась на паркете.
– Мамочка, а почему папа лежит на полу? Он что, устал?
– Патрик, иди к себе в комнату, ложись спать. Я скоро приду, – она попыталась успокоиться и взять себя в руки. Не надо, чтобы малыш всё это видел. Женщина оторвала кусок подола ночной рубашки и вытерла лицо и глаза, набухшие от слёз.
– Но я не хочу спать, я хочу к папе. Папа, папа, ты что, спишь? – обращаясь к отцу, мальчик начал спускаться вниз.
– Патрик, милый, папе плохо, он заболел, и мы сейчас поедем в больницу. Иди наверх, а то папа расстроится, когда узнает, что ты ночью совсем не спал, – она подошла к сыну, взяла за руку и повела наверх. Патрис боялась оставлять его одного, но с собой брать тоже не хотела.
После этого она быстро спустилась и выбежала на улицу. Женщина была всё ещё в ночной рубашке, когда побежала к ближайшим соседям за помощью. Дождь, видимо, не собирался заканчиваться – она это поняла, когда капли пропитали насквозь сорочку, и та прилипла к коже, сделав тело почти обнажённым. Через рубашку просвечивало подтянутое молодое тело, но она об этом даже не думала. В голове крутились страшные мысли: «Я не смогу жить без него, если он умрет! – Бам! – А как же Патрик, он же еще маленький и так любит отца! – Бам! – Да какой я врач, если не смогу спасти жизнь своего мужа?!»
Патрис подбежала к дому друга Билла и закричала что есть силы:
– Майкл! Майкл! Помоги!
Она колотила в дверь дома и продолжала кричать, пока совсем не охрипла. В доме зажёгся свет, и через мгновение на пороге появился высокий седовласый мужчина в домашних трениках и футболке. Увидев заплаканную соседку и жену друга в промокшей насквозь рубашке, которая открывала всё, что видеть было не нужно, он опешил. Её прекрасное тело, которое он видел в своих снах, теперь наяву предстало перед ним, и он никак не мог оторвать от него взгляд. Мужчина смущённо поднял глаза на её лицо и увидел страх и отчаяние.
– Что случилось, Патрис? – он схватил её за руки и начал трясти. – Говори же!
– Билл… Билл тяжело ранен… он истекает кровью… на него напали у нас в доме… Он не выживет! О, Майкл, он умрёт… – она опустилась на траву и заплакала, как ребёнок.
Майкл быстро посмотрел по сторонам, будто ища ответ, будто спрашивая, что делать? Он ничего не понимал, но знал, что сидеть и плакать – это не выход. Сбегав домой, через секунду мужчина выбежал с ключами и открыл гараж. Он завёл машину, вывез ее из гаража, и, схватив на руки измученную женщину, резко посадил на заднее сиденье. Медлить было нельзя, каждая минута могла стоить жизни его другу. Если они уже не опоздали…
Патрисия вбежала в дом, и перед ней предстала неожиданная картина, от которой подкосились ноги. Женщина рухнула на пол, не зная, что делать дальше.
Её почти мёртвый муж лежал всё так же на полу с пропитанным кровью полотенцем, глаза были закрыты, слышалось приглушённое дыхание, которое иногда обрывалось тяжёлыми вздохами. Рядом с Биллом лежал её сынок, он обнимал маленькими ручками папу и рассказывал ему сказку. Ту самую, которую обычно муж читал Патрику на ночь, чтобы тот крепче спал и не просыпался от страшных снов, терзавших малыша. Мальчик гладил отца по лицу и говорил: «Папочка, всё будет хорошо. Спи крепко, я люблю тебя».
Для Патрис это был настоящий удар – она не ожидала увидеть такое. И не так она хотела, чтобы её сынок прощался с любимым папой. Она вообще не хотела, чтобы тот увидел отца в таком состоянии. Но её желания сейчас не главное. Ребёнок – вот что главное. Ему только исполнилось пять лет, но она видела в нём мужчину, который прощался со своим отцом и говорил самые правильные слова на свете.
Когда они выехали в больницу, уже рассветало, дождь закончился, и день обещал быть солнечным. Но только не для семьи Джонс. Майкл гнал, давя на педаль газа и выжимая всё из своего старенького внедорожника. Казалось, он готов был вдавить её настолько глубоко, что ещё немного – и достанет до асфальта.
А Патрис казалось, что они никогда не приедут, время как будто остановилось и превратилось в густой кисель. Она была как во сне, хоть и старалась делать всё правильно, хоть и пыталась сделать всё возможное, чтобы спасти мужа. Но какая-то посторонняя сила мешала ей. Молодая женщина билась в закрытую дверь, пытаясь её открыть, но когда это происходило, понимала, что это совершенно не та дверь. Она бежала к другой двери, но та вдруг исчезала, и она оставалась один на один со своим отчаянием.
Они ехали в машине Майкла и голова Билла лежала на её коленях. Патрис гладила его по голове и целовала бледное лицо. Что-то подсказывало ей, что больше он уже не очнётся. Не возьмёт её лицо в свои шершавые ладони. Не поцелует её губы своими губами. Не обнимет крепко-крепко и не скажет: «Всё будет хорошо, малыш, мы вместе, а это главное».
Но сейчас тоже самое шептала Патрис, что всё будет хорошо и всё наладится. Слышал он или нет, неизвестно. Билл был без сознания с момента, когда она убежала за Майклом, и так и не приходил в себя. Вот ещё один поворот и ещё один. Наконец-то показалась больница. Патрис посмотрела на сидящего рядом сына. Он спал, так и не отпуская руку отца.
Майкл остановил машину у больницы, сгрёб раненого Билла с заднего сиденья и побежал внутрь. Патрисия продолжала сидеть в машине, глядя на свои руки и рубашку, которая была в крови мужа. Она не могла подняться и пойти в больницу. Ноги не слушались, голова кружилась, в висках стучало отбойным молоточком. Женщина резко открыла дверь и только успела наклонить голову к земле, как из неё потоком вырвалась вчерашняя еда, желчь, боль и страх. Подняв голову, она вытерла остатки с губ рукавом рубашки и посмотрела на сына. Тот так сладко спал, что стало жалко его будить. Пусть спит, ведь там, в царстве Морфея, всё хорошо – нет боли, нет страданий. А вечером, как обычно, отец возьмёт на руки маленького Патрика и будет читать ему новую сказку.
Патрис не хотела идти в больницу, потому что боялась услышать самое страшное, после чего жизнь уже никогда не будет прежней. Сидя в машине, она чувствовала себя в некой безопасности – как будто отгороженной от всего мира. Как будто за пределами машины не было ничего. Весь мир сейчас сосредоточился только на ней и её сыне. Здесь внутри было так тихо и спокойно. Как жаль, что нельзя остаться тут навсегда.
Наконец Патрис собрала все силы, вылезла из машины и побрела в больницу, как приговорённый, который держал путь на Голгофу. Войдя в двери учреждения, она удивилась вселенской тишине, словно это была не больница, а морг. Это сравнение испугало её, и мурашки побежали по всему телу. Людей нигде не было, кроме одного Майкла – он сидел на стуле и смотрел в одну точку. За стойкой тоже не было никого. Ни криков, ни стонов, ни плача, ни молитв. Одна сплошная тишина. Ей стало страшно от этого молчания, словно здесь все были мертвы, и она тоже. Патрис обняла себя руками, чтобы унять этот страх, и мурашки на какое-то время исчезли. Может, всё это снится? Может, её заперли в собственном сне, и она никак не может проснуться, сколько бы ни пыталась!
Патрис подошла к Майклу и подумала, что, если сейчас до него дотронется, он покачнётся, упадёт на пол и разобьётся, как фарфоровая статуэтка. Стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить его, она просто смотрела. Майкл тоже сейчас был в своей запертой скорлупе, в которую он никого не впускал – здесь можно было отойти от боли и спокойно подумать.
Майкл поднял глаза на Патрис (она всё так же была в окровавленной рубашке) и тихо произнёс:
– Ты выглядишь просто ужасно. Тебе нужно поспать.
– Где он? – всё, что смогла она выговорить.
– Его оперируют. Патрис, расскажи мне, как всё случилось. Что произошло у вас ночью?
Молодая женщина смотрела в пустоту коридора, ведущего в операционную, туда, где мог сейчас находиться её муж, её Билл. Туда, где сейчас врачи боролись в неравной схватке за жизнь её возлюбленного. Кто побеждал в этом бою? Жизнь или смерть? Она не знала. Но сейчас ей было просто необходимо находиться вместе с мужем и бороться вместе с ним. Без неё он не одержит победу над смертью. Вместе они были силой. Так было всегда!
– Мне нужно попасть в операционную, Билл. Без меня он не справится, я знаю.
– Тебя туда не пустят, я уже пробовал. Остаётся только ждать и молиться.
– Значит, будем ждать и молиться.
– Ты дрожишь, как лист на ветру, совсем замёрзла. У меня в машине есть тёплая кофта, сейчас я тебе принесу. Почему я об этом раньше не подумал? – Майкл встал, обнял женщину, которая тряслась то ли от холода, то ли от страха за жизнь мужа, и пошёл на улицу к машине.
Патрис присела на старенький диван в приёмной и начала отчаянно молиться. Обращаясь к Богу, она просила помочь сохранить силы в этой неравной борьбе против старухи с косой, которая пришла за её возлюбленным. Видимо, он тоже был ей нужен. Но врачи противостояли ей по-своему и старались помочь Биллу выжить. Они старались остановить кровь, которая вытекала из тела пациента, забирая с собой его жизнь, но этого было недостаточно.
Патрисия уснула и не слышала, как вернулся Майкл, как накрыл её тёплой кофтой. Не слышала, как вышел врач из операционной – весь в крови её мужа, как он медленно снял маску с лица, на котором читались все эмоции. Не видела, как он отрицательно покачал головой и сказал банальную фразу: «Мне очень жаль…» Не слышала, как Майкл, близкий друг Билла, здоровый и сильный мужчина, упал на колени и заплакал как ребёнок. Она спала и не знала, что муж теперь будет приходить к ней только во снах. Всё закончилось. Счастливая жизнь оборвалась этой ночью – словно яркая молния, осветив последний раз небо и забрав с собой остатки осеннего дождя…
Когда Патрисия Джонс проснулась, всё было кончено. В тот момент она подумала, что лучше бы не просыпалась никогда. В последующие дни до похорон она в основном спала, иногда просыпалась, чтобы понять, что всё правда, и снова засыпала. Похороны, которые организовал Майкл со своей женой, она почти не помнила. Смутные воспоминания всплывали в голове, когда женщина совсем этого не хотела. Она видела лицо Билла в гробу. Оно было такое бледное и совсем непохожее на лицо её мужа. Последний раз она с ним разговаривала по дороге в больницу, когда его голова лежала у неё на коленях. Патрис верила, что он слышит её, потому говорила, что она выдержит любые испытания, что воспитает сына достойным своего отца. Что постарается жить без него, и, когда настанет время, она встретится с ним там, наверху, и тогда они всегда будут вместе.
