Элен Блио
(не)Чужая жена
Глава 4
В которой мы знакомимся с Богиней, и не только…
И тут меня словно прорывает! Я начинаю плакать.
Нет. Не плакать! Реветь белугой!
Как Сашка, дочка моя ревет.
Странно при всей ненависти к Александру Корсакову назвать дочь Александрой, да? Но Шурой звали мою любимую бабушку! Так что… Я не думала о нем, когда давала имя своей дочери!
Я вытираю слезы руками, не замечая, что на них грязь, и вся эта грязь остается на моем лице, всхлипываю, чувствуя, что вот-вот мое состояние станет еще более плачевным. Просто по ногам потечет.
Господи, за что ты меня так наказываешь? За что?
– Вы че над девкой глумитесь? Совсем опиздоумели, твари легавые? Ее, бедную, мало что хором выебли, так вы еще ей пописать не даете! Я завтра, суки, в ООН напишу! И в Гаагский суд! Я вас всех натяну!
– Закройся, Богиня! Еще раз услышу…
– Выпустите Орлову, немедленно, – голос Корсакова словно пускает ток по венам. Глубокий бархатный низкий баритон с хрипотцой. Почти бас.
Подобострастный сотрудник органов подскакивает, начинает греметь ключами, потом хватает меня за локоть и выволакивает в коридор.
– Нежнее, товарищ капитан, мы же не хотим, чтобы эта ваша… Богиня, написала в ООН, правда? – я неожиданно для себя вижу лучики счастья вокруг его глаз.
Он смотрит на меня… с теплотой, что ли? Или просто издевается?
Мне хочется умереть. В который раз за вечер.
– Ты, деваха, не говори им ничего! Пописай, а потом требуй адвоката! Это не тебя сюда сажать должны, а тех, кто тебя оприходовал.
Я не могу двинуться с места, кажется, я сделаю шаг и… опозорюсь. Меня колотит противная мелкая дрожь.
Корсаков сурово смотрит на сотрудников полиции, стоящих в коридоре.
– Откуда информация о том, что девушку изнасиловали? – буквально рычит он.
– Да это… хм… Александр Николаевич, это Богиня сочиняет. Никто ее не насиловал… наверное…
– Василиса? – он поворачивается ко мне, стрельнув масляным взглядом, делает шаг, я вдыхаю аромат его одеколона, и меня ведет. Я понимаю, что теряю сознание.
Краем глаза я успеваю увидеть ту, которую полицейский называл Богиней.
Она реально выглядит как божество. Помоечное божество. Рыжие кудри обрамляют одутловатое, спитое, синюшное лицо. Губы вывернуты как пельмени, накрашены ярко-красной помадой. Веки густо замазаны синим. Свои брови выщипаны и нарисованы прямые, черные.
Сразу ясно, что Богиня – алкоголичка со стажем.
Хотя одета она странно для алкашки – ярко-алое пальто, правда, очень потрепанное, в каких-то диких заплатках, перчатки с обрезанными пальцами. На голове у нее водружена шляпка с вуалеткой! Да-да! Бордовая шляпка с черной вуалеткой! Конечно, тоже совсем не новая. А на ногах – лаковые сапоги на какой-то чудовищной платформе. Классическая бабка-фрик!
Богиня…
Почему-то подумалось перед тем, как провалиться в забытье – я ведь тоже могу скатиться вот до такого состояния.
Мне казалось, я упаду на пол. Но я падаю прямо в объятия главы холдинга «АК-Корпорэйшн».
***
Словно сквозь вату до меня доносится:
– Мать вашу за ногу, где у вас тут?.. Только нормальное помещение покажите, для сотрудников, а не для…
Он кажется мне большим. Очень большим. И очень теплым. Нет, не кажется, он такой и есть!
И руки у него такие… крепкие. Я, наверное, совсем ничего не соображаю, потому что чувствую, как сжимаю его бицепс, провожу ладонью.
Мне очень нравится. И вообще – хорошо бы остаться тут навсегда.
Я помню, что у Антона руки гораздо слабее. И сам Антон меньше. Хотя мне всегда нравилось, что мой муж именно такой, среднего роста, фигура стандартная – не Аполлон, и ладно. Зато весь мой. Был.
А Корсар очень высокий, с ним можно надеть шпильку хоть пятнадцать сантиметров, и все равно будешь ему по плечо! Это мы проходили.
Если бы он не был таким гадом и мошенником…
Господи, о чем я только думаю? Идиотка. Глупая гусыня…
А он тем временем тащит меня по коридору. Куда?
Он словно отвечает на мой невысказанный вопрос.
– Сейчас, малышка, все будет хорошо. Обещаю, найду тварей, которые посмели к тебе прикоснуться. Землю жрать будут.
Наверное, Корсар полагает, что я без сознания, но я все-таки все понимаю и слышу.
Только очень сильно кружится голова и живот болит.
Открывается какая-то дверь. В глаза лупит яркий свет.
– Твою ж мать-то… Это сортир в отделении или долбанный Лас-Вегас?
Я усмехаюсь – лексикон у него чуть поприличней, чем у тех гопников, которые сняли с меня шубу.
– Вася, ты как? Василиса Викторовна? Стоять можешь?
Я могу. Наверное.
Он открывает еще одну дверь. Я наконец-то вижу вожделенное сантехническое чудо.
Корсаков рычит.
– Хорошо хоть не золотой. Помочь?
Я поднимаю на него глаза.
Он смотрит так… Словно размышляя, пристукнуть меня тут втихаря или… или поцеловать.
Господи, я реально так думаю?
Сглатываю, опускаю голову – он вечно читал все на моем лице. Если и сейчас прочитает, будет очень и очень стыдно.
– Пожалуйста… уйдите… – все, что могу выдавить из себя, стараясь на него не смотреть. Но краем глаза вижу – усмехнулся. Нет. Скорее, улыбнулся, одними кончиками губ. По-доброму.
Корсаков? Мне? По-доброму?
Наверное, мое состояние измененной реальности где-то сбоило.
Потому что он не мог со мной по-доброму. Не после того, что я сделала.
Или…
Господи, он что, реально думает, что меня изнасиловали, и просто жалеет?
Я всхлипываю, потому что все еще хуже, чем я думала.
Просто жесть – это выражение мой бывший шеф очень любил.
Когда узнал о моем предательстве – ну, это он считал мой поступок предательством, а я считала, что поступаю справедливо! – так вот, тогда первое, что он сказал, было именно это.
«Просто жесть, Вася»…
– Извини, удаляюсь. Если понадобится помощь – стучи, кричи… Не бойся, я сам помогать не полезу, но тут в отделении работают женщины.
Просто уйди!
Видимо, эта мысль исказила мою фигуру, потому что он ее понял.
– Прости, исчезаю.
И он исчез…
***
Господи, какое счастье!
Я сижу на фаянсовом красавчике цвета кофе с молоком и ловлю кайф.
Да. Иногда счастье в том, чтобы любимый муж приходил с работы, обнимал, говорил слова любви, а не вот это вот все.
Иногда счастье в том, чтобы просто вовремя зайти в уборную.
Низ живота по-прежнему дико болит. Только бы не заработать реально воспаление! Не хватало еще…
Я закрываю глаза. Как же дико мне хочется спать! И – внезапно – поесть! Ну да, я же так и не поужинала!
Интересно узнать, который час?
Телефон мой остался в сумке. Прощай мой милый андройд.
Часы я почему-то давно перестала носить, хотя у меня были красивые, с золотым браслетиком, папа подарил.
Антон, правда, говорил, что это уже не в тренде носить такие часы. Все грозился подарить какие-то новомодные. Смарт.
Так и не подарил.
Господи, что же мне делать?
Внезапно накатывает понимание.
Резко.
Я осталась без дома, без семьи, без работы! И что мне теперь делать? Как я буду жить?
Стоп. Нет, извините! Как я буду жить, меня, в принципе, не пугает. Работу с моим образованием найти не проблема. Я знаю многих руководителей, которые пытались переманить меня от Корсакова.
Да, конечно, после того, как я слила его документацию, репутация у меня подмочена, но не настолько, чтобы не найти какую-нибудь работу! Потом есть те, которые были даже рады, когда я Корсакова так… как там выражался Антон? «Нагнула»? «Опустила»?
Фу, было в этом что-то… очень некрасивое.
Я его наказала! За то, что… За то, что наживался на людях. Вот!
Ладно, если с работой, допустим, проблем не будет, то что с остальным?
Антон вообще за кого меня считает?
Ясно, что у меня был культурный шок и не смогла ему противостоять.
Но он ведь не имел права меня выгонять? Квартира у нас куплена в браке, совместная собственность. Машины тоже. Коттедж он начал строить тоже после свадьбы – лето, престиж, все такое…
Меня все это мало волновало. Меня волновала наша дочь!
Ее я должна забрать! Я мать, в конце концов! И хорошая мать! А он…
Нет, Антон, конечно, любил Сашульку, но времени с ней проводил очень мало. Ни разу не гулял, даже если я по каким-то причинам не могла пойти. Ни разу не был с ней в парке или в игровых комнатах. Он и на море предлагал поехать без Сашули! А когда я стала настаивать, пригрозил, что вообще поедет один.
И поехал.
Тогда мне казалось это справедливым. Он много работал, ему надо отдохнуть.
Как будто я дома мало работала! Двадцать четыре часа с ребенком!
Он и няню-то мне предложил всего месяц назад!
И тут до меня дошло – а что, если он предложил взять для меня помощницу, потому что знал, что избавится от меня? Заранее все просчитал?
Нет, я, наверное, просто схожу с ума…
Господи…
Раздается деликатный стук.
Деликатный?
– Василиса… Ты там жива?
***
Я прочищаю горло, но ответить не в состоянии.
Блин… это же все равно, что занято кричать. Какой стыд.
– Василиса, я жду еще три минуты, потом зайду.
Он зайдет. Я прекрасно это знаю.
Хорошо, что тут есть раковина и зеркало.
Ой нет. Плохо. Очень плохо.
Смотрю на себя и понимаю, что я сейчас, как сестренка той Богини из обезьянника, только чуть помладше. Или… как дочка.
Лицо все опухшее. Под одним глазом фингал, под другим – скула почти фиолетовая. Нос распух от слез, губы обкусаны. Все лицо в потекшей косметике и грязи.
И Корсаков видел меня такую красивую!
Господи, помоги мне!
Мамочки мои…
А, собственно, что такого?
После того, что он в принципе видел меня тут, в отделении полиции, в обезьяннике…
Уверена, моё разукрашенное грязное лицо – это последнее, на что он обратил внимание…
Беру мыло, намыливаю сначала руки, смываю грязь, потом начинаю аккуратно тереть щеки. Больно. Но делать нечего. Не могу же я выйти к нему такой раскрасавицей?
И, собственно, почему именно к нему? Вообще выйти к людям с таким лицом, это…
Дверь открывается.
Как? Мне казалось, я закрыла?
Это уже неважно.
Бывший босс стоит в проеме, опираясь на дверной косяк. Смотрит на меня в зеркало.
Утешаю себя тем, что выгляжу чуть поприличнее. Смыла грязь и косметику.
– Как ты?
Странно.
Мне казалось, что когда я на него работала, он все время говорил мне «вы» и называл по имени отчеству. Только один раз перешел на «ты», тогда, в ресторане, когда мы обсуждали итальянский язык и французский Лазурный берег.
Потом все вернулось на круги своя – Василиса Викторовна и «вы».
Нет, вру… Когда он выгонял меня с работы с «волчьим билетом» – обещая, что меня больше ни одна приличная контора не возьмет, он тоже сказал мне «ты».
Но об этом лучше не вспоминать.
Почему же сейчас он снова мне «тыкал»?
Господи, Василиса Викторовна! Ответ прост! Тогда ты была девушкой из приличной семьи с высшим образованием и красным дипломом! А сейчас ты клиентка обезьянника, которую нашли на улице в непотребном виде.
Поэтому он тебе и «тыкает»!
– Вася… Ну, простите, Василиса Викторовна, – ухмыляется, а я опускаю голову, потому что дико краснею. – Ты… вы в порядке.
– Я в порядке и… можно на «ты».
– Разрешаешь?
Господи, почему он говорит таким голосом? Таким, словно мы с ним если не уже в постели, то вот-вот туда отправимся?
Я не собираюсь ложиться с ним в постель! И уверена, он тоже не готов со мной спать! Особенно с такой мной – мелкой копией Богини, сидящей в камере.
– Ладно. Я понял. С тобой сегодня лучше не шутить.
Это он в точку попал. Так-то я вообще всегда была открыта для шуток.
Кстати, даже когда я работала на него и он был мега-важным, мега-сложным, мега-требовательным боссом, мы все равно иногда подшучивали друг над другом, посмеивались, сначала чаще он надо мной, но потом и я поняла правила игры.
Вообще, сейчас только я осознаю, что с ним было весело и круто работать!
– Василиса, сейчас мы поедем в клинику…
– Зачем? – перебиваю я, потому что вот это меня уже пугает. Не то чтобы я боялась врачей… Но…
– Послушай. Нужно, чтобы тебя осмотрел хороший доктор, профессионал. Ты свое личико видела?
Опускаю голову, понимая, что сразу же дико краснею.
Конечно видела! И не хочу никому показывать!
– У тебя могут быть скрытые травмы. Например, сотрясение мозга. Ты должна рассказать, кто тебя бил и как.
Очень приятно рассказывать о таком! Конечно! Не хочу и не буду!
– Надо, Вася, надо! Преступников поймают. Если уже не поймали. И… В общем, я хочу, чтобы они сели. Желательно надолго. Думаю, и ты этого хочешь, да?
В его взгляде было что-то такое… ну, словно ему было больно. Больно смотреть на меня. Или больно осознавать, что со мной сделали. Что меня касались чужие грязные руки. И не только руки…
Господи! Он что, реально думает, что меня насиловали? И… как это? Как говорила Богиня? Хором? Хороводом? Интересно, это как?
– Вася? Что?
– Я… я хотела сказать… Я… в общем. Они меня….
– Ты не должна рассказывать мне. Если не хочешь. Я…
– Я… должна, я…
И тут происходит невероятное!
Корсар делает шаг и… обнимает меня!
Я в шоке.
Прижимает мою голову к своей груди. Баюкает, как ребенка!
Это… это нормально вообще?
Глава 5
В котором герои целуются. Во сне.
– Вася, черт… я… я, бл… извини… Я… никогда себе этого не прощу! Господи, малышка…
Это точно сон!
Я во сне.
Все в порядке. Сейчас проснусь – и снова я дома. Жду Антона. Сашулька спит в своей комнате…
Это не может не быть сном!
Потому что Корсар не может вот так вот меня обнимать и вот так со мной разговаривать!
Я его фирму подставила на хорошие бабки! Он тендер потерял, как он сам говорил, «лямов» на пятьдесят как минимум!
Я с ним тоже стала так называть миллионы – «лямы». Он меня приучил.
– Вы, Василиса, пока свой «миллион» выговорите, на биржах котировки десять раз поменяются! Упрощайте лексикон! Вам тут не институт благородных девиц!
И я упрощала.
А потом взяла и лишила его этих «лямов».
И это еще не все! Престиж фирмы! Гораздо важнее денег.
Этому меня еще папа учил.
«Деньги можно заработать, а вот репутацию! Ее заслуживают годами! Десятилетиями»!
Кстати, как ни странно, когда отец узнал о том, что я сделала – не сразу, уже, наверное, больше полугода прошло, я уже за Антона вышла. Папа тогда от дел отошел, я ему не рассказывала. А вот Антон взял и выложил.
Папа сильно меня ругал. Даже… не разговаривал со мной какое-то время.
Потом уже, когда ему совсем стало плохо, мы помирились. К счастью.
В общем, Корсару я сильно кровь попортила, так что…
То, что он меня обнимает и гладит по голове, означает одно – это сон!
Поэтому я закрываю глаза и позволяю сладкому сну полностью меня захватить.
Сон реально сладкий!
Господи, как же хорошо он пахнет!
Ну то есть не сон, а… Корсар…
У меня даже стон вырывается от блаженного аромата!
– Ты что? Я сделал тебе больно?
– Ты так приятно пахнешь, с ума сойти!
Я это сказала? На самом деле?
Господи, я с ума сошла!
Но я сплю, и во сне можно все!
Наверное, можно даже его поцеловать! Или нет? Не знаю! Пока я им просто подышу.
– Глупенькая… Господи, как же я мог упустить…
Я не понимаю, о чем он говорит. Этот нелепый персонаж моего сна.
Нелепый, но очень красивый.
В моем сне Корсаков был реально еще красивее, чем в жизни.
У него были такие широкие плечи! Приятно было их трогать. И грудная клетка. Крепкая, сильная. Не то что у Антошки… Хотя мой Антошка тоже был хорош. Вернее, он есть. Сейчас я проснусь, и он будет. Но пока я во власти Морфея, можно же еще помечтать?
Я обнимаю его.
Господи, я обнимаюсь с Корсаковым? Пусть даже и во сне, но…
Ладно. Это приятно. Очень.
И… почему бы не воспользоваться сном? Я… мне еще тогда хотелось узнать, каково целовать такого мужчину?
Нет, я… я любила и люблю только мужа, Антон прекрасный человек, замечательный мужчина. Ведь изменил он мне во сне, правда?
И я сплю. Значит, поцелуй во сне тоже не будет считаться изменой!
Совсем.
Поэтому я улыбаюсь и тянусь к нему губами…
***
Поцелуй во сне! Это ведь будет приятно?
Узнать о том, что значит целоваться с таким мужчиной, как Корсаков, я хотела… да чуть ли не с юности!
Когда он первый раз пришел к нам в дом, мне было лет семнадцать.
Совсем наивная девочка, хотя я уже два года училась в институте. Я в школу пошла рано, два раза перескакивала через класс, в пятнадцать уже студенткой была.
Корсакову было около тридцати, может, чуть меньше. Для меня почти что старик!
Так всегда бывает: для тех, кому семнадцать-восемнадцать, все, кто старше двадцати пяти, уже практически на пороге пенсии!
Такой вот юношеский шовинизм.
Я реально думала, что Александру столько же лет, сколько моему папе!
Но… он мне понравился. Просто как… как типаж.
Еще подумала: если таким будет мой будущий муж, я не против. Ну… таким же, только помоложе.
Потом я какое-то время стажировалась на фирме отца. Без отрыва от учебы. Корсаков часто приезжал в офис. Пару раз просил меня сделать ему кофе. А я – наглая! – с довольным видом сообщала, что я не секретарь, а помощник экономиста. И кофе я не варю.
А потом думала – дурында, почему не угостила такого мужчину кофе?
О нем в офисе ходили легенды. Плейбой. Самый завидный холостяк. Мечта всех невест столицы.
О его личной жизни у папы в офисе очень любили судачить.
Периодически ходили слухи, что он женится то на известной актрисе, то на модели, то на какой-нибудь блогерше. Корсаков часто появлялся на мероприятиях с красивыми дамами.
Но не женился.
Однажды я подслушала разговор наших офисных кумушек…
– Такому мужчине я бы дала не глядя!
– Угу. Догнала бы и еще раз дала!
– Ты руки его видела?
– Да что руки! Мне кажется, у него все время стоит, когда он приезжает сюда!
– Ты тоже заметила, да? Интересно, на кого?
– Вообще, детка, вообще! Просто такой темперамент. Тестостерон прет!
– Да уж.
– Я общалась с одной его бывшей… ну, секретаршей. Они переспали. Так вот, она говорила, что он просто бог секса! Одни поцелуи чего стоят!
– Да уж, с такими губами целоваться он наверняка умеет!
Я не очень понимала, при чем тут губы, и какие они именно. Слушала дальше.
– Эта верхняя губа, как лук изогнутая! Ох… верный признак!
– Да у него все верные признаки! Поверь!
– Скоро корпоратив, я слышала, что наш Виктор, – это был мой папа, – пригласил и Корсара.
– Господи, надо сесть на диету и купить то платье из новой коллекции.
– Лучше потраться на белье. Платье он не заметит, а вот бюстик от «La Perla» не пропустит!
– Это точно! Я слышала, у него «пунктик». Он собирает в коллекцию белье своих бывших, которое с них срывает…
Мне показалось, что они шутят. Зачем коллекционировать чье-то неновое белье?
Я бы слушала и дальше. Но меня спугнул в тот раз предмет обсуждений – Корсаков вошел в офис своей походкой льва, охраняющего прайд.
Я в деталях помнила тот разговор. Много лет.
И вот сейчас я стою, обнимаю этого самца, и могу узнать, что такое поцелуй губ самого Корсакова! Изогнутых, как лук.
Я поднимаю лицо, изображая улыбку профессиональной гейши. Совершенно забыв о синяках и ушибах. Приоткрываю рот.
Он должен понять.
И он понимает! Бинго!
Опускает голову, потом… смотрит лукаво – во сне он такой душка! Просто зайчик!
– Ты уверена, Вася?
– М-м-м… – вместо ответа я томно стону. Скорее мычу, конечно, но это неважно.
Он накрывает мои губы своими.
Блаженство.
Я тону в нем.
Интересно, а как далеко можно зайти во сне?
***
Мне никогда не было так хорошо! Это как… Первый приз в конкурсе лучших поцелуев!
У него мягкие губы. Но требовательные. И сладкие. Приятные. Их так вкусно целовать.
Я набираюсь смелости и ввожу язык в его рот, и буквально тону в ощущениях!
И не понимаю, что со мной происходит!
Внизу живота так горячо! Там просто кипяток! И сводит. Крутит, но уже не от боли, а от…
От возбуждения!
Мамочки мои…
Я так дико возбудилась от одного поцелуя?
Чувствую, как то самое место становится влажным, и трусики – мои шикарные белые кружевные трусики от элитного бренда – мокрые!
Какой чувственный эротический сон! Кто бы мог подумать, что в таком сне мне приснится не Бред Питт, не Том Харди или Джейсон Момоа!
Корсар! Мой Корсар!
Кажется, я говорю это вслух! Выдыхаю прямо в его рот. И смеюсь, глупо, как дурочка.
– Ты что, еще и под кайфом, верно?
О да! Я под кайфом! Под кайфом от поцелуя с моим Корсаром!
Я ведь была влюблена в него тогда! Правда-правда!
Ох, я ведь даже самой себе в этом не признавалась!
Ну… даже не вспомню, когда это началось. Может, и в самый первый день, когда увидела его выходящим из кабинета отца?
Шикарный мужчина, высокий, в костюме, такой элегантный, как с обложки журнала!
А может, это случилось на вечеринке, которую папа устроил в нашем загородном доме? Ну, когда у нас еще был загородный дом…
Корсаков тогда приехал один, и жёны папиных друзей наперебой с ним флиртовали.
А он подошел ко мне и сказал, что ему придется весь вечер изображать пылко влюбленного в меня безнадежного старичка, чтобы дамочки отстали.
Ему было всего тридцать! А мне восемнадцать! Пылкий старик! Я тогда очень сильно смеялась, хотя мне он реально казался взрослым, и я его стеснялась.
Особенно когда он пригласил меня на танец и прижимал нежно, почти как сейчас.
Потом он еще сказал папе, что, возможно, скоро пришлет сватов.
Не прислал.
А потом… Потом компания Корсакова увела у папы тендер, и, собственно, на этом по сути папин бизнес и закончился. Он получил инфаркт и уже не смог вернуться в обойму.
А Корсар… Корсар искренне посчитал, что я его тогда подставила, чтобы за отца отомстить!
Ну… отчасти. Наверное. Да. И это тоже сыграло роль!
Мы с папой были очень близки, еще до маминой смерти, а уж после… У меня в жизни никого не было, кроме папы!
Странно, что папа не оценил то, что я так поступила с Корсаковым.
Ну…
Нет, ладно, я не буду вспоминать о плохом в таком хорошем сне!
Я продолжаю упиваться поцелуем, чувствуя, как что-то очень большое и твердое давит на живот. Не думаю, что у него в кармане пистолет, значит, это…
О да! Мой Корсар так же возбужден, как и я!
Ну, неудивительно! Это же МОЙ сон! И я ХОЧУ, чтобы он был возбужден!
Мой язык кружит у него во рту, сплетается с его языком, они играют друг с другом. Это так приятно и романтично! Словно наши языки разговаривают на одном языке! Ах-ах!
И снова я слышу стон – это мой стон! И его стон! Он тоже стонет!
Я плыву по течению, отдаваясь сну!
Я бы уже и отдалась Корсару, если бы он попросил! И даже если бы не просил, а начал брать меня грубо и дерзко!
Я хочу этого! Начинаю тереться о его тело, просто потому что жар, меня переполняющий, ищет выхода!
Ну же, Александр Николаевич! Будьте смелее, вы же мужчина!
Неожиданно в мой вкусный сон врывается какой-то звук.
Будильник! Ну конечно! Как всегда, на самом интересном месте! Только я собралась предаться преступной страсти, и тут…
***
Я теряю его губы…
Эх… почему-то во сне мне очень обидно.
А потом я понимаю, что нас прерывает вовсе не будильник.
По крайней мере, я все еще в объятиях Корсакова. Значит, не проснулась.
Это звонит телефон.
Александр разочарованно вздыхает и отвечает.
– Алло? Да! Спасибо большое. Да, мы выезжаем. Будем минут через десять. Подготовьте все, пожалуйста.
Он такой вежливый!
Интересно только, куда мы выезжаем?
О! Тут до меня внезапно доходит! Он наверняка снял отель! Какой-нибудь «Гранд чего-то там»… или «Редиссон»…
Понятия не имею, как называются такие гостиницы – в которые привозят своих…
Ой, нет, кого привозят? Эскортниц? Любовниц? Я же не такая! И меня повезут явно домой! Ни в какую не в гостиницу!
И я поеду! С этим Корсаром из сна хоть на край света!
Потому что во сне он милый и славный!
И еще очень теплый! И сильный!
Я снова прижимаюсь к нему.
Мне так хорошо! Я чувствую себя в его объятиях как дома!
Эх… главное, утром не проговориться Антону! Не рассказывать, кого я видела во сне и… что делала!
Антоша у меня такой ревнивый! Да, первое время очень сильно ревновал! Причем именно к Корсакову!
Переживал, что я не устою перед чарами своего босса! Особенно нервничал, когда я рассказала ему про наш с Александром Николаевичем поход в итальянский ресторан!
Как Антон тогда разозлился! Называл Корсара всякими нехорошими словами. Очень нехорошими, которые я произнести не смогу, даже если захочу. Повторял, что босс не имеет права пользоваться служебным положением, приглашать молодую, неопытную и невинную девушку в рестораны. И вообще, это попахивает харрасментом – нарушением моих личных интимных границ.
Я, честно сказать, так не считала. В поведении Корсакова не было ничего такого, что вызывало бы у меня неприятие, страх, отвращение.
Он был, в общем-то, очень хорошим.
Я искренне так думала, пока Антон не напомнил, что сделал Корсар с моим папой. И пока не рассказал о том, что компания Корсакова творит всякие грязные дела.
– Думаешь, он законно выигрывает тендеры? Знаешь, какие там откаты? В итоге сливает работу мелким фирмам, пилит и отмывает кучу бабла! А люди потом живут в домах, построенных не по ГОСТам, и ездят по дорогам, на которых асфальт через месяц весь в ямах и колдобинах!
Я была согласна с Антоном.
Вспоминаю об этом и…
Быстро прихожу в себя. Во сне!
Да-да, это во сне Корсар может притворяться теплым и добрым! А в реале он монстр без сердца, который растоптал мою семью! Уничтожил отца!
Даже тот загородный дом, в котором мы с ним когда-то танцевали, пришлось продать за долги…
Папа пригрел змею на груди! А сейчас я пригреваю…
Тьфу!
Я резко отталкиваю Корсакова, но получается только чуть отстраниться. Я слабая, совсем как котенок!
А он…
– Пусти меня!
– Что, не понравилось целоваться?
– Надоело! Пусти! Сгинь! Я тебя не заказывала!
– Что? В смысле?
Вижу в его глазах непонимание! Ну конечно! Какому герою сна хочется, чтобы его прогоняли! Это ведь означает, что он исчезнет! Растворится, перестанет существовать!
Рассеется как дым! Пшик – и все!
Я улыбаюсь, представляя тающего Корсакова.
Только бывший босс почему-то не тает. Просто выпускает меня из объятий, и мне сразу становится неуютно и холодно.
Стою, привалившись к стене и думая, что будильник почему-то звонить перестал. Видимо, на самом деле пора просыпаться!
